Может быть, именно поэтому она покинула их. Изменила... Просто она никогда не умела брать.
- Он слишком для тебя стар, - запротестовала ее мать и повторяла это без конца. - Он старше твоего отца! И как быть с его сыном? Тебе придется встречаться с ним?
- Нет, не собираюсь, да и никакой необходимости не будет, - ответила Джери-Ли. - И кроме того, мать, все это не имеет совершенно никакого значения, потому что я люблю Уолтера!
Вероника принялась нервно ходить по комнате.
- Что ты знаешь о любви? - спросила она. - Ты еще совсем ребенок!
Тебе даже нет восемнадцати.
- А что такое любовь, мать? - с вызовом спросила Джери-Ли. - Он нравится мне, я восхищаюсь им, я уважаю его и я хочу быть с ним в постели.
- Джери-Ли! - охнула Вероника.
- Если это не любовь, тогда скажи мне, что оно такое! - закончила Джери-Ли, не обратив внимания на возмущение матери.
- Вовсе не то, что ты думаешь! - сказала Вероника. - Секс? Ты же видела, что чуть было не произошло у тебя с этими мальчишками.
- И это должно меня отвратить от любви?
- Господи, я вовсе не об этом говорю, - в отчаянии сказала мать и оглянулась беспомощно на мужа. - Объясни ты ей, Джон. Помоги ей понять!
Джон тихонько покачал головой.
- Не могу. Любовь такая, какой представляет ее себе каждый отдельный человек, это его личное дело. И в то же время любовь такая, какой представляют ее себе.двое любящих. И опять же - она совершенно иная для каждого любящего человека.
- Но она у нас еще совсем ребенок! - опять сказала Вероника.
- Если ты так считаешь" значит ты сама не знаешь свою дочь, - сказал Джон. - Джери-Ли перестала быть ребенком давным-давно.
- Ему исполнится пятьдесят раньше, чем ей восемнадцать.
- Если различие в возрасте превратится в проблему, то это будет их проблема. Я уверен, что они оба достаточно здраво обдумали и обсудили эту сторону своего брака и знают, что так или иначе им придется ее решать.
- И все равно, ей нужно мое письменное согласие на брак, - заявила Вероника упрямо, - а я вовсе не собираюсь его давать!
- Ничего хорошего не получится, дорогая, потому что я дам!
Веронику охватила ярость, и она закричала:
- Нет! ты не имеешь никакого права - ова тебе не дочь!
Джери-Ли увидела, как дернулось лицо отца от причиненной ему боли, но он сдержался, и голос его был спокойным и размеренным, когда он ответил после короткой паузы:
- Нет, она моя дочь! Настолько же моя, насколько ее физиологического отца. Я люблю ее, я ее удочерил и, кстати, с точки зрения закона, этого вполне достаточно.
- И что же получается, - что ты согласен подтвердить перед всеми, что все те слухи и сплетни, которые ходили по городу, - правда?
- Мне плевать на то, что болтают обыватели, что думают или даже во что свято верят. Единственное, что мне не безразлично, - это счастье моей дочери!
- Даже если ты знаешь, что она совершает ошибку и поплатится за нее рано или поздно?
- Этого я не знаю так же, как и ты. Но даже если она, как выяснится, совершит ошибку, я все равно буду ее любить, и все равно она останется моей дочерью, и я буду стараться помогать ей.
Вероника повернулась лицом к дочери.
- В последний раз, Джери-Ли! Пожалуйста, выслушай меня! В твоей жизни появятся молодые мужчины, твоего собственного возраста. И с одним из них ты могла бы стареть вместе, рука об руку, и вместе рожать, растить и воспитывать детей. Всего этого с ним ты будешь лишена.
- Ради Бога, мама! - сказала в отчаянии Джери-Ли. - Он не калека! Я уже переспала с ним, и он изумительный мужчина!
- Так... - уронила мать. - Значит, все, что говорят, - правда.
Слезы выступили на глазах Джери-Ли.
- Нет! Только в том случае, если ты веришь болтовне, - она выбежала из дома, хлопнув дверью. Джон устало посмотрел на жену.
- Вероника, - сказал он без всякой надежды, что она его услышит. - Иногда я начинаю удивляться - что я нашел в тебе много лет назад? Ты так беспросветно глупа!..
Джордж Баллентайн остановил машину перед самой дверью ее дома.
- Ты не хочешь зайти и что-нибудь выпить?
- Нет, - ответил он. - Я обещал моему агенту, что встречусь с ним и выпью в пять, в баре у стадиона для игры в поло.
- Чудесно, - она открыла дверцу и вышла. - Спасибо за то, что приехал и подбросил меня.
- О чем ты говоришь! Напротив, я виноват. Я вовсе не предполагал, что все так ужасно затянется и усложнится.
Ничего не усложнилось. Разве ты никогда не слышал: сделать аборт проще, чем вылечить насморк. - Она обошла вокруг машины и подошла с другой стороны к дверце со спущенным стеклом. - Ты уверен, что не хочешь заскочить ко мне? - спросила она, теребя его искусственный ус. - Мы не можем трахнуться, но мне не запрещается поцеловать тебя взасос туда, где ты любишь. Доктор разрешил, да. А ты же всегда говорил, что у меня самые лучшие, самые жадные губы в нашем затраханном городе.
- Ну... это... я думаю, что смог бы через полчасика после встречи с агентом заскочить... Агент не станет возражать... - и он чуть порозовел.
Она рассмеялась, сорвала усики с его верхней губы и прилепила их ему на лоб - в самой серединке.
- Ох, Джордж, и почему ты такое дерьмо? - добавила она и вошла в дом.
Заперев за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и заплакала так, что по щекам струйками потекли слезы... Господи, да что же это такое в ней, что она всегда привлекает к себе всякое дерьмо?
Ведь не всегда же было так! Уолтер не был дерьмом. Ну, не совсем. Он просто был слабым, да. Ему вечно требовались со стороны поддержка и одобрение, даже больше, чем ей.
Она прошла через все комнаты прямо в спальню и упала на кровать, не снимая одежды. Уставилась в потолок. Глаза ее высохли. Она лежала, не шевелясь.
Зазвонил телефон, но Джери-Ли не обратила на него никакого внимания.
После трех звонков включился автоматический секретарь и взял на себя труд ответить за нее.
Она протянула руку, достала из ночной тумбочки коробку сигарет, выбрала с косячком, медленно раскурила и глубоко вдохнула. Сладкое успокоение вместе со вдохом вошло через легкие в ее кровь и растеклось по всему телу. Она нажала кнопку магнитофона, и мягкие звуки музыки заполнили комнату. Она сделала еще две глубокие затяжки, положила сигарету на пепельницу, перевернулась на живот и зарылась лицом в ладони...
И снова перед глазами возникла маленькая девочка, плачущая на верхней ступеньке внутренней лестницы в их старом доме. Возникла и - исчезла. Она села на кровати - нет, она уже не та маленькая девочка... Давным-давно не маленькая девочка. С того самого дня, когда они обвенчались с Уолтером и он увез ее в Нью-Йорк и там, по эскалатору - выше, выше - в апартаменты на самом верхнем этаже здания, откуда открывался вид на весь этот огромный город.
ЧАСТЬ II
БОЛЬШОЙ ГОРОД
Глава 1
В тот день в Нью-Йорке уже царила весна. Молодая зелень листочков на деревьях в Центральном парке, трепещущих на легком ласковом ветру, переливалась под лучами теплого майского солнца.
Мы прошли мимо скамеек, заполненных бездельниками, наслаждающимися теплом. Мы не говорили, не смотрели друг на друга - мы были вместе и, одновременно, порознь, занятые своими глухими и не слышными другому мыслями.
Он так и не заговорил, пока мы не вышли к переходу на Пятьдесят девятую стрит, что напротив нашего дома. Мы остановились под светофором, ожидая зеленого. Улицы, как всегда, были переполнены машинами...
И тут он, наконец, сказал:
- Ты можешь не торопиться с переездом. Я улетаю десятичасовым самолетом в Лондон и не вернусь раньше, чем через месяц.
- О'кей. Мне сказали, что моя квартира будет готова. Он схватил меня за руку и потянул, потому что грузовик слишком близко проехал у тротуара, и сразу же отпустил, как только мы отступили, - Просто я хотел тебе сообщить, что буду через месяц, и ты можешь оставаться в этой квартире.
- Спасибо, Уолтер, но я уезжаю домой на уик-энд. А к понедельнику, надеюсь, все будет в порядке.
Швейцар, открывший нам дверь, посмотрел на нас как-то странно.
- Мистер Торнтон, - сказал он, - миссис Торнтон! Конечно, он уже знал. Я уверена, что знал. К этому времени весь свет должен был бы уже знать. В газетах, в разделе светской хроники, писали об этом бесконечно - ну как же, Торнтоны разводятся!
Мы молча подошли к лифту, вошли, поднялись наверх, вышли в коридор, подошли к бывшим нашим апартаментам.
- У меня есть ключ, - сказал Уолтер. Его чемоданы были уже уложены и закрыты и стояли в прихожей. Он затворил за нами дверь и какое-то время стоял молча. Затем сказал:
- Думаю, что неплохо было бы выпить.
- Сейчас налью, - сказала я и привычно пошла к бару в гостиной.
- Я сам, - сказал он.
- Мне нетрудно. Не возражаешь, если я и себе налью?
Я бросила несколько кубиков льда в два бокала, налила немного шотландского. И мы с бокалами в руках поглядели друг на друга.
- Будь! - сказал он.
- Будь, - повторила я.
Он сделал большой глоток, а я пригубила.
- Шесть лет, - произнес он. - Даже не верится. Я не ответила.
- Как они промчались... И куда исчезли, куда ушли?
- Не знаю.
- Ты помнишь тот день, когда я впервые привел тебя сюда? Темнело, шел снег, и парк белел в сумерках за окном.
- Я была совсем ребенком тогда... девочкой. Но эта девочка жила в теле женщины.
В его глазах мелькнуло удивление.
- Я так и не заметил, когда же ты выросла, Джери-Ли.
- Такие вещи происходят постепенно, день за днем, капля за каплей.
- Увы, я не замечал.
- Знаю, - сказала я грустно. В том-то и все дело. Во всяком случае, больше, чем все остальное, приведшее к разводу, мне кажется, было именно то, что для него я всегда оставалась девочкой-невестой.
Он допил виски и поставил пустой бокал на крышку бара.
- Поднимусь наверх и попробую вздремнуть. Никогда не могу заснуть в этих ночных перелетах.
- О'кей.
- Машина придет за мной в восемь тридцать. Ты еще будешь здесь, когда я спущусь?
- Да, буду.
- Мне бы не хотелось уезжать, не сказав тебе "до свидания".
- И мне бы не хотелось, - сказала я, и тут словно прорвало плотину, и мои глаза наполнились слезами. - Прости, Уолтер...
На короткое мгновение его рука коснулась моей.
- Все образуется, - сказал он торопливо. - Все образуется. И я понимаю.
- Я любила тебя, Уолтер, ты же знаешь!
- Знаю.
Вот, - и больше не о чем говорить.
Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги на лестнице и в спальне.
Затем донесся звук закрываемой двери и отозвался эхом в опустевших комнатах. Я вытерла глаза салфеткой "клинекс", подошла к окну и стала смотреть на парк.
Листья зеленели, дети весело и шумно играли, солнце сияло.
Торжествовала весна.
Будь оно все проклято!
Если и вправду пришла весна, почему я дрожу от холрда?
После его отъезда комнаты казались мне совершенно пустыми...
Телефон зазвонил, когда я шла из спальни на кухню, чтобы перехватить хоть что-нибудь. Какого черта! Кто еще?
Оказалось, Гай.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Ничего. Собралась приготовить себе какой-никакой обед.
- Уолтер уехал?
- Да.
- Тебе не следует сегодня оставаться в одиночестве, - сказал он деловито. - Пойдем куда-нибудь по-обедаем вместе.
- Очень мило с твоей стороны, - сказала я и действительно так подумала.
Гай за эти годы стал нашим общим другом. Он поставил первую пьесу, написанную Уолтером после встречи со мной. В ней я исполняла главную роль.
Он много возился со мной, когда я работала над ролью.
- А может, спектакль лучше отменить из-за дождливой погоды? У меня нет настроения выходить.
- Тебе станет легче.
- И все же - нет. Спасибо.
- Тогда позволь мне принести тебе сандвичи. Я тут остановился недалеко, - добавил он быстро, опасаясь, что я возражу.
Я колебалась.
- И кроме того, у меня появились кое-какие соображения, касающиеся переработки твоей пьесы, - добавил он. - Мы могли бы заодно обговорить.
- О'кей.
- Так-то лучше. Я захвачу бутылочку вина и травку. У нас будет милый, спокойный, уютный вечер. Через полчаса, идет?
- Хорошо.
Я положила телефонную трубку и пошла в спальню. Открыла шкаф, чтобы достать пару джинсов, и тут зазвонил междугородний.
Я метнулась к телефону. Это была мать.
- Джери-Ли? - спросила она.
- Да, мать.
- Когда ты вернулась?
- Сегодня днем.
- Ты бы могла позвонить мне, - заявила она раздраженно.
- У меня не было ни минутки свободной, мать. Прямо из аэропорта я поехала к своему адвокату - нам с Уолтером нужно было подписать еще какие-то там бумаги.
- Значит, развод состоялся окончательно и бесповоротно, - сказала она с явным неодобрением. - Я не предполагала, что мексиканский развод имеет юридическую силу в Нью-Йорке.
- Имеет.
- Ты все равно должна была позвонить мне. Я твоя мать. Я имею право знать, что происходит.
- Ты знаешь отлично, что происходит. Перед тем как улететь в Хуарес, я все тебе подробно объяснила. Кроме того, я приеду к тебе на уикэнд и перескажу во всех восхитительных подробностях...
- Ты вовсе не обязана рассказывать мне подробности, если у тебя нет такого желания, - заявила она с обидой в голосе.
Я изо всех сил старалась держать себя в руках. Не знаю, как, но она всегда умудряется ставить меня в ; такое положение, когда я вынуждена оправдываться. Даже больше - обороняться. Я поискала взглядом сигарету, но поблизости не было ни одной пачки.
- Проклятье, - пробормотала я.
- Что ты сказала?
- Не могу найти проклятые сигареты.
- Но это вовсе не причина, чтобы выражаться, - тут же сказала мать.
- И потом, мне кажется, что ты куришь слишком много.
- Да, мать... - я наконец нашла сигарету и закурила.
- Когда ты рассчитываешь приехать ко мне?
- Утром. Скорее всего после завтрака.
- Я приготовлю ленч. Для тебя. Так что не ешь слишком много за завтраком.
- Да, мать, - я решила сменить тему разговора. - Отец дома?
- Да. Ты хотела бы поговорить с ним?
- Пожалуйста.
Его голос даже по телефону прозвучал тепло и заботливо.
- Как там себя чувствует моя маленькая девочка? И это меня доконало: я почувствовала, как слезы опять потекли из глаз.
- Большой и избитой, - выдавила я. Вся нежность мира уместилась в одно-единственное слово:
- Тошно?
- Угу...
- Выше голову. У тебя есть мы.
- Я знаю.
- Все наладится. Потерпи. Со временем все обычно проходит.
Наконец, мне удалось взять себя в руки.
- Поговорим завтра, па. Я просто не могу дождаться, когда, наконец, смогу повидаться с тобой.
- И я.
Я положила трубку - времени оставалось в обрез, чтобы заскочить в душ и одеться До прихода Гая.
Он остановился в дверях с глупой улыбкой на лице и большим пакетом в одной руке и еще большим букетом в другой. Сунул цветы мне в руки и поцеловал в щеку. И я сразу же почувствовала, что он уже основательно приложился.
- Счастья! Счастья! - сказал он.
- Ты ненормальный, - сказала я. - Цветы-то зачем?
- Отмечать, - невозмутимо сказал он. - Не каждый день разводится лучший друг!
- Не уверена, что это смешно.
- А что бы ты хотела, чтобы я рыдал? Я не ответила.
- Я рыдал на вашей свадьбе, несмотря на все успехи, какие принес мне ваш брак, - парировал он. - А теперь вы развелись и вы оба счастливы. И это надо отметить!
- Ты все делаешь задом наперед.
- Какого черта - что так, что этак - все хорошо! Он прошел в гостиную и достал бутылку шампанского из пакета.
- Принеси бокалы. Добрый старый "периньои" - для нас самое лучшее сейчас! o- и он выстрелил пробкой.
Поднимая бокал, он сказал:
- Пьем за лучшие времена!
Я пригубила, и в нос ударил газ.
- До дна!
Я допила, и он снова наполнил мой бокал.
- Ты хочешь напоить меня?
- Обязательно, - заявил он. - Тебе не повредит. Ни-никоим образом.
Шампанское пилось так, как и должно было питься отличное шампанское.
Я почувствовала себя бодрее.
- Ты действительно ненормальный, - заявила я громко.
И тут я поймала на себе внимательный взгляд его блекло-голубых глаз и поняла, что он вовсе не так уж и пьян, как мне показалось в первый момент.
- Полегчало? - спросил он.
- Да.
- Вот и чудесно. Теперь мы будем есть. Лично я умираю с голоду.
И он принялся опорожнять содержимое пакета. Не прошло и нескольких минут, как в комнате стали витать соблазнительные запахи окорока, бастурмы, зелени и маринадов. Я проглотила слюну.
- Сейчас накрою стол, - сказала я.
- Зачем? - он схватил сандвич и впился в него зубами. Пробормотал с набитым ртом:
- Тебе ни на кого здесь не надо производить впечатление.
Я уставилась на него: при Уолтере все должно было происходить тип-топ, по раз заведенному порядку. Например, мы ни разу не ели в кухне.
Он снова наполнил мой бокал.
- Ешь, пей и расслабляйся.
Я взяла сандвич и с наслаждением откусила солидный кусок. И опять, совершенно неожиданно, увлажни-"лись глаза.
Он сразу же заметил.
- Нет, нет, только не надо!
Я хотела ответить и не смогла - в горле застрял комок, который невозможно было проглотить.
- Не плачь! - сказал он. - Я люблю тебя, - он улыбнулся и озорно подмигнул мне. - То есть я хочу сказать, что люблю тебя так же сильно, как любой гомик может любить лесбиянку.
Глава 2
Я немного набралась, немного забалдела от травки, и в голове что-то приятно гудело, отчего мне казалось, что я летаю.
Я откинулась на кушетке и посмотрела на Гая - он лежал на полу у моих ног.
- А почему это ты не встаешь с полу? - спросила я.
Он перевернулся на бок и протянув руку, взял у меня окурок с травкой.
- Не уверен, что в состоянии это сделать, - проговорил он внятно и затянулся.
- А ты попробуй. Я помогу.
- Зачем? Мне здесь удобно, я блаженствую! И никуда отсюда не упаду...
- Ладно. Так о чем мы говорили?
- Не помню.
- О пьесе. У тебя появилась какая-то идея отиосительно пьесы - что там нужно переделать.
- Я не могу даже думать об этом. Мне слишком хорошо.
Я посмотрела на окно. Ночное небо над Центральным парком - единственное, что я видела с кушетки, - было светлым от отраженных огней, - Как ты думаешь, самолет уже взлетел?
- А сколько времени?
- Почти полночь.
- Улетел... - махнул он рукой. Я поднялась на ноги и пошла к окну.
Подняла руку и помахала небесам.
- До свидания, Уолтер, счастливо, Уолтер! - и опять заплакала. - Счастливого тебе полета, - пробубнила я сквозь слезы.
Гай с трудом взгромоздился на ноги и побрел, шатаясь, по комнате, потом подошел ко мне.
- Эй, мы же отмеча-аем! Празднуем. Не плачь!