- Я обнаружила, что не люблю его больше, мать. Зная это, оставаться с ним, мне кажется, по крайней мерг нечестно.
- Ты влюбилась еще в кого-то другого?
- Нет.
- В таком случае ты не должна была уходить от него, - сказала она, подчеркивая каждое слово. - Ты не имеешь права разбивать счастливый брак из-за каких-то фанаберии.
- Никакие это не фанаберии, мама, - стала я объяснять терпеливо матери. - Просто я убедилась, что если бы я не ушла, мы бы расстались с кровью и болью, ненавидя друг друга. А так мы остались друзьями.
- Брось, я никогда не смогу понять тебя, Джери-Ли. Ты хотя бы знаешь, чего ищешь в жизни?
- Да. Себя.
На этот раз а ее озадаченности не было ни капли притворства:
- Это не ответ! Разве это ответ?
Я устала и пошла спать рано. Но как только я улеглась в свою старую постель, я почувствовала, что сна нет ни в одном глазу. Выбралась из постели, уселась у окна с сигаретой. В голове ни одной мысли. Я помню себя сидящей у этого самого окна и глядящей на эту самую улицу с тех пор, как стала ходить.
И сразу же перед моими глазами возникла картина: крохотная девочка сидит на верхних ступеньках лестницы и плачет. Это я - маленькая девочка... Но сегодня-то я ведь уже не та маленькая девочка, так почему же я плачу?
В дверь осторожно постучали.
- Ты еще не спишь, девочка? - послышался тихий голос отца.
Я открыла дверь. Его лицо, освещенное боковым светом из холла, показалось мне более осунувшимся и еще более морщинистым, чем было раньше.
- Не спится? - спросил он. Я молча кивнула.
- Может, я приготовлю тебе горячего молока?
- Все будет в порядке, па.
- Надеюсь, мама не очень разволновала тебя. Понимаешь, она очень о тебе беспокоится и переживает...
- Я знаю. Нет, дело не в ней.
- На нее свалилось столько забот - она все время крутит это в голове... А больше всего она переживает из-за того, что Бобби пошел в армию. Гораздо больше, чем она пытается показать.
- А теперь еще и я. Мой развод не принес ей облегчения.
- Ты за нас не волнуйся, мы справимся... Главное, чтобы оба вы были в порядке. - Он поколебался, но потом все же сказал:
- Ты же знаешь, что если тебе хоть что-то понадобится - что бы это ни было, тебе достаточно просто позвонить нам.
Я поцеловала его в щеку.
Он погладил меня по голове.
- И мне не нравится, когда тебе причиняют боль.
- Я сама во всем виновата, - сказала я. - И я сама должна со всем разобраться и справиться. Но теперь, когда у меня появился шанс, надеюсь, все пойдет хорошо. Он долго и внимательно на меня смотрел, потом сказал:
- Уверен, что так и будет. - И добавил:
- Просто тебе не нужен еще один отец.
Я была настолько удивлена его словами, что он прочитал это в моих глазах и не дал мне возможности заговорить.
- Мы оба с Уолтером столкнулись с одной и той же проблемой: ни я, ни он не захотели поверить в то, что ты выросла, стала взрослой. - Внезапная улыбка согрела его морщинистое лицо. - Я понял это в тот самый момент, когда увидел тебя в заглавной роли в его пьесе. Он бы хотел сохранить тебя такой - девочкой - навсегда и ни о чем лучшем не мечтал. Но разница между пьесой и жизнью в том, что жизнь меняется, а события в пьесе - нет.
Девушка в пьесе и сегодня все та же, какой была пять лет назад. А ты уже совсем другая.
Я чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. Он обнял меня и прижал мою голову к груди. В его голосе появилась задумчивая интонация:
- Не следует так расстраиваться и чувствовать себя виноватой, Джери-Ли. Все могло бы оказаться гораздо хуже. Некоторые люди так и не взрослеют всю жизнь.
Глава 4
Я смотрела, как мой отец спускается по лестнице в холл первого этажа.
Он скрылся в своей комнате. Я закурила сигарету, закрыла дверь и опять присела к окну.
Девушка в пьесе никогда не вырастет...
Когда-то я была девушкой в пьесе. Не осталась ли я ею? Может быть, мысль о том, что я повзрослела, выросла, - ошибочная, просто иллюзия?
Я до сих пор помню все до мельчайших подробностей, что произошло в тот день, на второй неделе, репетиций. Именно тогда началось мое взросление.
Я не хотела репетировать.
Я твердила, что я не актриса. Но Уолтер и Гай твердили обратное и давили на меня - давили непрерывно, так что я в конце концов сдалась.
Вначале я чувствовала себя отвратительно, все время не в своей тарелке - любитель среди профессионалов. Но постепенно я училась. Шаг за шагом. К концу первой недели они уже могли слышать меня, например, с балкона. И все были так заботливы, так внимательны, что я постепенно почувствовала себя как бы на своем месте - появилась уверенность. Вплоть до того дня, когда это вдруг свалилось на меня, как кирпич на голову.
"Красавчик" Дрейк вернулся из Голливуда в Нью-Йорк через пятнадцать лет после того, как он отправился туда сниматься. И его первая роль после возвращения была в нашей пьесе. Он был звездой и отлично знал это. И еще он был профессионалом и никому не позволял забыть это, особенно мне. Он знал все актерские штучки и приемчики. Например, половину времени моего пребывания на сцене я играла спиной к зрителям, как выяснилось после репетиции. Или оказывалась за его широкой спиной, так что меня никто не видел. Или застревала в одной стороне сцены, а он оказывался в другом конце и, захватив зрительское внимание, купался в нем.
Вначале я просто не понимала всего, что происходит, и поэтому не беспокоилась и не переживала. Но постепенно я начала замечать, что он вытворяет, и стала злиться. Нет, я вовсе не хотела сделать из своей роли нечто большее, чем следовало по пьесе, но и не меньше, поскольку чувствовала в себе способность полностью отвечать требованиям пьесы. И я начала бороться - так, как я могла.
К этому времени я обнаружила, что Дрейк помнит только последние слова реплики партнера и отвечает на них. Это - как рефлекс. И малейшее отклонение в "хвосте " фразы, как называют актеры, ставит его в тупик.
Тогда я стала менять "хвосты" своих реплик, тем более, что это мне было очень легко сделать, потому что Уолтер писал их с моих слов.
В тот день мы прогоняли пьесу целиком уже во второй раз. Мы приближались к кульминации второго акта. И вдруг, неожиданно для всех, он сорвался:
- Да будь оно все проклято! - взревел он.
Мы замерли. Дэн Кейт, игравший роль моего отца, уставился на него, потом перевел взгляд на меня. Джейн Картер, стоявшая в кулисе и ожидавшая своего выхода, непроизвольно открыла рот да так и не закрыла его, когда Дрейк промаршировал, топая ногами, к рампе в центре сцены и крикнул в зал, где сидели Уолтер и Гай:
- Мне недостаточно платят, чтобы я выступал здесь в роли Станиславского! Если бы я хотел открыть студию актерского мастерства и собрал девиц, ошалевших от желания выходить на сцену, я бы сделал это в Голливуде. Если вы не можете заставить миссис Торнтон произносить те реплики, которые вы написали для нее, можете искать другого актера на мою роль. Я ухожу!
И он ушел со сцены.
- Зал замер - ни звука, ни шороха, ни вздоха. В мертвой тишине мы услышали, как где-то далеко, в глубине театрального здания хлопнула дверь его уборной. Затем все заговорили одновременно.
- Тихо! - голос Гая был властным, твердым. Он шел к сцене, сопровождаемый Уолтером, и мы умолкли. Он посмотрел на Дэна и Джейн и быстро сказал:
- Отдохните полчасика.
Они тут же ушли со сцены, не сказав ни слова. Гай и Уолтер молча глядели на меня. Я отлично помню, что в этот момент я чувствовала себя маленьким ребенком, осмелившимся возражать родителям.
- Вы же все видели, что он вытворяет со мной! - , бросилась я в атаку. - Это просто издевательство! Он делал все, чтобы выставить меня дурочкой, показать, что я - ничто!
Больше мне нечего было сказать, и поэтому я заплакала.
- Ладно, - всхлипывала я, - я ведь никогда не говорила, что я актриса, это вы... Теперь я уйду...
- А это не тебе решать, - сказал Гай совершенно. спокойно. - Здесь я режиссер.
- Так будет лучше для пьесы и для спектакля, - Продолжала я сквозь всхлипывания. - Он меня ненавидит. С другой девушкой у вас не будет никаких осложнений.
- Дрейк прав. Ты меняешь слова в репликах и сбиваешь его. Зачем?
- Он не должен поступать со мной так, как он делает!
- Ты не ответила на мой вопрос.
- А ты не ответил на мой - выкрикнула я с вызовом.
- Мне и не нужно отвечать. Я не порчу написанное автором.
- Но если ты считаешь, что порчу я, почему ты молчишь?
- Потому что сейчас не время. Сейчас я хочу знать, почему ты это делаешь?
- Потому что это единственный способ заставить его дать мне возможность играть роль так, как я считаю нужным.
Гай и Уолтер понимающе переглянулись.
- Но причина недостаточно веская, - сказал Гай. И тут неожиданно все мои страхи отступили, и я сорвалась:
- Тогда скажите, что мне делать? Как мне произносить все эти реплики и оставаться семнадцатилетней девочкой по пьесе, если так говорят тридцатилетние женщины? И я не знаю ни одной девчонки, кто бы так говорил!
На мгновение я умолкла, чтобы перевести дух, и тут увидела, что Уолтер повернулся и уходит от сцены к выходу из зала.
Я рванулась было за ним вслед, но Гай остановил меня, взяв за руку.
- Пусть уходит.
- О чем ты говоришь? - закричала я. - Это мой муж! Мой муж уходит!
- Не твой муж, а драматург, автор пьесы.
- Я сделала ему больно! Обидела! Пусти!
- Не пущу. Он профессионал и он переживет. Со временем.
- Не понимаю.
- Кто-то должен был ему сказать. Ты права - твои реплики не годятся, и это становилось очевидным с каждым днем. Если бы диалог был настоящим, Дрейку не понадобилось бы вытворять то, что он сейчас делает. Он бы просто работал на сцене, работал в диалоге с тобой.
За спиной Гая я увидела Дрейка, Он вышел из кулисы.
- Все в порядке? - спросил он буднично, невозмутимо, как бы между прочим.
- Как всегда, нормально, - так же спокойно, так же буднично ответил Гай.
И тут я все поняла и почувствовала, как во мне нарастает слепая злоба.
- Вы... вы сознательно натравили меня на Уолтера? - крикнула я. - Своими подлыми уловками! Потому что у вас кишка тонка сказать ему в лицо всю правду!
- Угу... И ты единственная, от кого он это выслушал, - признался Гай. - Теперь он вернется, и будет работать, и все перепишет - и все реплики заиграют.
- Какое же ты дерьмо!
- А разве я утверждал, что я святой?
- Правду! - снова взвилась я. - Может ли хоть кто-нибудь сказать правду? Неужели вы всегда прибегаете к манипулированию людьми и заставляете их делать за вас вашу грязную работу, вместо того, чтобы сказать правду, что, на мой взгляд, куда проще?
- Это театр, - сказал уклончиво Гай.
- Такой он мне не нравится, - заявила я. - И тем не менее, тебе придется принять его таким, если ты хочешь оставаться в нем.
- У меня нет ни малейшего намерения оставаться на сцене.
- Если ты собираешься и дальше жить с Уолтером, быть его женой, тебе придется смириться с театром, хочешь ты того или нет. Потому что вы всегда будете так или иначе в театре, а точнее, в театральном деле. И запомни, что это единственная жизнь, которую он любит и которую он хочет вести, - он двинулся к кулисам, не дожидаясь моего ответа. - Репетиция завтра в два, - сказал он, не поворачиваясь и уходя в кулису.
Мы остались с Дрейком вдвоем на сцене. Он ухмыльнулся.
- Ты и я - и никого больше...
- Не вижу в этом ничего смешного.
- Тогда извини, я не хотел чтобы так получилось, правда, не хотел.
Я не ответила, и на его лице появилось выражение раскаяния.
- Но я ничего не мог с собой поделать. Мне кажется, я оказался гораздо лучшим актером, чем сам думал.
Его откровенные слова сломали возникший между нами ледок, и я засмеялась.
- Ты чертовски хороший актер, - сказала я. - Но еще ты и старый хер.
Теперь улыбнулся он.
- Меня обзывали словами и похуже. Но в данном случае все к лучшему - во имя общего дела. Я могу угостить тебя стаканчиком в знак того, что ты на меня не сердишься?
- Я не пью, - сказала я, - но ты можешь угостить меня чашечкой кофе.
Все сработало именно так, как они планировали. Когда я вернулась домой в тот вечер, Уолтер уже с головой ушел в работу над исправлениями.
Он даже не лег со мной спать и утром, когда я вышла к завтраку, на столе лежала записка:
Дорогая моя! Уехал к Гаю завтракать и пробежать исправления, Увидимся на репетиции. Люблю, Уолтер Р. S. Пожалуйста, извини меня, но мне пришлось воспользоваться твоими репликами, - они лучше, чем все, что я мог придумать. У.
От записки на меня повеяло теплом скрытого между строк одобрения Уолтера. Позже, не репетиции, я заметила, что все исправления уже были одобрены и внесены в текст других исполнителей. Впервые за все время мы работали дружно и слаженно.
Только много месяцев спустя я поняла, чего мне стоил этот разговор на репетиции. Но к тому времени и Дрейк и я уже получили награды за лучшее исполнение главой роли и лучшую женскую роль, хотя приз за лучшую пьесу года ушел к другому драматургу. Все выяснилось случайно, когда мы играли спектакль уже последнюю неделю после целого года успеха на Бродвее.
У меня были некоторые замечания и предложения, касающиеся новой пьесы Уолтера. Я пришла к нему в кабинет и спокойно изложила их. Он выслушал, не выказав ничем своего отношения и сохраняя бесстрастное лицо. Когда я закончила, он взял у меня из рук второй экземпляр рукописи, с которым я пришла.
- Ты не должна была брать и читать, - сказал он.
- Я не знала, Уолтер. Я нашла экземпляр в спальне.
- Я забыл ее там.
- Я только хотела помочь.
- Когда мне нужна помощь, я прошу о ней.
И только тогда я полностью поверила Гаю и Дрейку, что найденный ими хитрый ход на репетициях в самом начале работы был единственной возможностью заставить Уолтера переделать пьесу. Потому что он не стал бы иначе слушать. Потому что его совершенно не интересовала правда.
Единственное, что его волновало, - это его собственное "я". И не только его одного - всех их интересовали только чисто эгоистические соображения.
- Прости, - сказала я мужу сдержанно. - Больше этого не случится.
- Я бы не хотел, чтобы ты воспринимала мои слова как резкость. Но ты никак не можешь знать - что к чему, если не пишешь пьесу от начала до конца. Тем более, что у тебя есть некоторые представления о том, как все это сложно, поскольку ты и сама когда-то писала.
- Думаю, что я скоро выясню, как это сложно, - сказала я. - Теперь, когда спектакль практически уже снят с репертуара, у меня будет свободное время, и я смогу поработать над одной идеей, которая, как мне кажется, стоит того.
- Хорошо. Если возникнут вопросы, можешь обращаться ко мне.
Я не ответила. Но когда я вышла из кабинета, решение в моем мозгу уже сложилось: он будет самым последним человеком на земле, к которому я обращусь за помощью.
Это произошло четыре года назад и стало началом конца нашего брака.
Позже в самых разных ситуациях он неоднократно очень тонко, почти неуловимо давал мне понять, что был глубоко задет. Теперь все кончено, и я надеюсь, что ему уже больше никто не угрожает помощью.
На первом этаже зазвонил телефон, и я взглянула на часы. Стрелка перевалила за два часа ночи. Получается, что я сидела у окна больше часа.
Что-то толкнуло меня, и я спустилась вниз, чтобы ответить на вызов. Тем более, что мои родители были достаточно старомодными и считали, что всевозможные междугородние звонки ненужная роскошь.
Голос в трубке был резким, но очень знакомым.
- Вероника?
- Нет, Джери-Ли.
- Джери-Ли... я не знал, что вы дома. Это говорит шеф полиции Роберте. У вас есть голубой "ягуар"?
У меня заколотилось сердце, но я попыталась ответить ровным голосом:
- Да.
- Произошел несчастный случай.
- Нет, нет!
За спиной неожиданно появились мои родители. Отец выхватил телефонную трубку из моих рук.
- Джон Рэндол у телефона!
Он слушал некоторое время. Его лицо побледнело.
- Нам придется одеться, - сказал он и положил трубку. - Произошел несчастный случай, и Бобби в больнице в Джефферсоне.
Глава 5
Мой брат так и не поехал во Вьетнам. На том самом крутом повороте, где пяднадцать лет назад погиб наш родной отец, Бобби потерял управление, и машина вылетела за ограждение. Бобби умер в больнице. Он только успел попросить прощения у матери:
- Прости, ма... - прошептал он, и голос его был еле слышен за массой трубок, опутывающих его тело. - Прости... боюсь, что я слишком много выпил...
Он отвернулся и заснул. И больше уже не просыпался.
Моя мать словно окаменела. Казалось, ночные кошмары вернулись и реализовались...
Что бы мы ни говорили, как ни старались добиться от нее хоть какого-нибудь ответа, какой-нибудь реакции, она молчала. Единственные слова, которые она произнесла, были обращены к шефу полиции Робертсу:
- Он был один в машине?
- Да, Вероника. Он высадил Энн у двери ее дома за пятнадцать минут до этого. Она сказала, что просила его зайти в дом и выпить кофе, но он ответил, что хочет поскорее пригнать машину Джери-Ли домой, чтобы та не волновалась.
Мать кивнула, не сказав ни слова.
- Энн сказала, что они собирались пожениться до того, как он уедет в учебный лагерь воздушных сил, - добавил шеф. - Вы не знаете, может быть, она беременна?
Мать уставилась на него, по-прежнему не говоря ни слова.
Ответил отец:
- Нам он ничего не говорил.
- Она сказала, что он собирался сообщить вам этим утром, - сказал шеф.
- Вы с ней разговаривали? - спросил отец. Шеф кивнул.
- Сообщение о несчастном случае прозвучало по Джефферсоновскому радио в час o ночи, она сразу же позвонила мне, и я с ней разговаривал.
Она в ужасном состоянии.
- Бедная девочка, - сказала я. - Но может ли быть, что...
- Лично я, - сказала мать ледяным голосом, - лично я почти рада, что мой сын теперь недосягаем для этой девчонки!
Я почувствовала, как мое сердце стремительно разбухает и что оно вот-вот задушит меня.
И тут я внезапно осознала то, что никогда раньше мне не приходило в голову - я не видела мать плачущей. Никогда.
Ее глаза оставались сухими и сейчас. И я не сумела удержаться и не воскликнуть:
- Неужели ты не умеешь плакать, мать? Она бесстрастно посмотрела на меня и обратилась к отцу:
- Нам необходимо сделать указания относительно похорон, Джон.
Я не выдержала. Я встала - нет, втиснулась между ними и посмотрела ей прямо в глаза. По моим щекам катились слезы.
- Бобби умер, мама! Твой единственный сын мерта Неужели у тебя нет ни слезинки для него? Голос матери звучал холодно и ровно:
- У тебя нет никакого права говорить подобным образом, Джери-Ли. В том, что произошло, твоя вина. Ты не должна была давать ему машину.
Дальше сдерживаться я не могла. Повернулась и сбежала по лестнице в холл приемного покоя и оттуда на улицу.