- Только в угоду толпе вашему мужу могут датьвысшую меру…
- Можно обжаловать приговор! Прошения о помиловании, кассации, даже комиссии по помилованию… Вплоть до президента…
- Все будет отклонено. Если вашего мужа захотят расстрелять - его расстреляют.
- Но он же невиновен!
- Вы - странная женщина. Я давно хотел вам об этом сказать. Я общаюсь с вами недолго, но уже кое-что знаю. Вы обладаете редким мужеством. К тому же вы очень хороший человек. Вы благородны по своей натуре, но стоит ли защищать того, кто не стоит защиты? На кого вы тратите свою жизнь?
- И это говорите вы, адвокат? Вы ошибаетесь. Он нуждается в моей защите. Я - единственный человек, который может его спасти. Кроме меня, он больше никому на этом свете не нужен. Всем остальным на него плевать.
- А такого, как он, нужно спасать?
- Вам не приходило в голову, что в справедливости нуждаются даже очень плохие люди? Может быть, единственный шанс сделать плохого, недостойного человека чуточку лучше - это спасти ему жизнь.
Второй раз Роберт пришел рассказать о свидании с Андреем.
- Несомненно, он жутко выглядит. Что-то с вашим мужем не ладно.
- Тюрьма не санаторий. Вы не знали об этом?
- Мне не понравился ваш муж.
- Он и не должен вам нравиться. Вы всего лишь его адвокат.
- Он вас недостоин. Это только в теории противоположности притягиваются. А в жизни… что между вами общего? Вы - хорошая, он - плохой. Полный Бред! Зачем он вам?
- Как это зачем? Чтобы самой выглядеть покрасивее на его жалком фоне!
- Вы его полная противоположность. Он мне ничего не сказал, в том-то и дело. Странная смесь: он ужасно уверен в себе и в то же время до ужаса сломан. Никогда не думал, что два таких разных состояния могут как-то смешаться. Это очень странно. Он мне даже не намекнул, что собирается сказать.
- В суде?
- Да. Я попытался его настроить, кое-что объяснить, но он резко оборвал меня, заявив, что он и сам все знает. Вообще, он разговаривал со мной очень резким тоном. Правда, открытым текстом не заявил, что не нуждается в услугах адвоката, но косвенно дал мне это понять. Его тон потеплел только один раз - когда я заговорил о вас. Я заметил, что о вас он не может говорить твердым или злым тоном. Неужели он способен кого-то любить? Знаете, он даже не спросил, почему ваш выбор остановился на мне - он намеренно демонстрирует, что ему не интересны другие люди. Единственное, что он соизволил сказать, - это передать вам то, что он просит прощения за все. Он так и сказал, дословно: "Передайте, я раскаиваюсь в том, что сломал ее жизнь. Я сам во всем виноват. Я прошу у нее прощения - за все".
Накануне суда, 14 сентября, Роберт явился ко мне и спросил:
- Что вы собираетесь надеть?
- С каких это пор вы стали интересоваться модой и моими туалетами в частности?
- Не иронизируйте! Долг адвоката - продумать все до мелочей, а одежда совсем не мелочь! Как известно, встречают по одежке. Важно первое впечатление, которое вы произведете на судью…
- Я не обдумывала этот вопрос и потому выслушаю, что вы мне посоветуете.
- На вашем месте я надел бы темное платье и шляпу с вуалью. Да-да, именно плотная вуаль. У вас есть? Пусть судья, и обвинитель, и все, кто будет находиться в зале суда, думают, что вы глубоко во всем раскаиваетесь.
- Разве меня будут судить?
- Не перебивайте! Что вы раскаиваетесь публично в своем неудачном замужестве. Стыдитесь общественного мнения, осуждения, заранее носите траур по своему супругу и своей жизни, не можете смотреть людям в глаза. Я вас уверяю, это произведет благоприятное впечатление.
- Я не раскаиваюсь, не стыжусь, не ношу траур и могу спокойно и честно смотреть в глаза всем. А суд и толпа - вот кто должен опускать глаза передо мной. Пусть все видят мое лицо. Я хочу смотреть в глаза этим убийцам.
- Вы сделаете ошибку.
- Я не собираюсь больше выслушивать ваше мнение по этому поводу.
- Вы чудовищно непреклонны!
- Может быть.
- Что ж, тогда увидимся прямо в суде.
Накануне ночью пошел дождь. Это был первый осенний дождь в году. Я достала из шкафа легкое и нарядное красное платье. Никто не должен был видеть моих страданий. Я была обязана найти в себе силы пережить то, что мне предстоит.
Глава 2
А накануне ночью пошел дождь… Лежа в кровати, я смотрела в потолок и представляла свою жизнь. Мельчайшие обрывки мелькали в темноте, словно отрезки немого кино. Я наглоталась успокоительных таблеток, чтобы не плакать. Таблетки вызвали страшную слабость. Может быть, смесь - валериана, капли от сердца, что-то еще… Завтра самый изматывающий и страшный день. Решающий все. Когда я начинала об этом думать, даже руки мои дрожали. Я так боялась.
Явиться в суд предстояло в девять часов утра. Но по всем признакам ожидалось столпотворение, поэтому следовало выехать заранее. В половине восьмого позвонил Роберт. Он уже находился там.
- Беседую с вашим неразговорчивым супругом, - доверительно сообщил Роберт. - Будьте готовы к встрече со всем городом, да и не только.
Утро было сумрачным, тоскливым и суетным. Серый асфальт слепил глаза, и снова надо мной опускался непробиваемый черный туман. Андрей всегда был раненой птицей. Во мне горел какой-то странный огонь, только вот за этим огнем ничего не было. Словно сердце, захлебнувшись моей судьбой, не вынесло боли. Запеклось, почернело, рассыпалось в прах. Я шла в суд, повторяя: "Запеклось, почернело, рассыпалось в прах…"
Накануне вечером я морально приготовилась к встрече с родителями Андрея и своими тоже. Решила к ним не подходить, просто поздороваться, кивнуть, подчеркивая свое хорошее воспитание и не говорить ни слова.
В четверть девятого возле входа уже собралась толпа. Роберт предупреждал меня раньше, чтоб я подошла к милиционеру возле двери, назвала свою фамилию, а если он потребует, то показала бы паспорт. Но этого не потребовалось. Роберт уже встречал меня.
- Где можно столько ходить?! Я вас уже полчаса жду! Кстати, все ваши близкие на месте.
Мы вошли внутрь.
- Вы видели Андрея?
- Да. Не понимаю таких людей. Роет себе могилу. Как вы с ним столько лет общались? Знаете, впечатление, что он не соображает, куда его сегодня повезут, совершенно не понимает, что его будут судить и вообще что такое суд.
Я тоже понимала это с трудом. Зал был почти пуст. В первых рядах сидела моя мать с Сергеем Леонидовичем и Юлей, чуть дальше - семья Андрея в полном составе и несколько незнакомых мне людей. При моем появлении семья Андрея демонстративно отвернулась, Оксана даже поджала в недоумении губы. Кивком я поздоровалась с матерью и ее мужем, дав им понять, что подходить к ним не намерена. Заняла место в первом ряду.
- Вы сели в опасный ряд, - прокомментировал Роберт.
- Почему же?
- Потребуется слишком много выдержи. Вы сможете?
Я ничего не ответила. Роберт, очевидно, понял, что сказал глупость.
- Я вас покидаю. Иду снова к вашему мужу. Этот суд просто обязан войти в историю криминалистики. Держитесь.
Без четверти девять в зал впустили толпу, начавшую с шумом рассаживаться по местам. Сквозь туман мне показалось, что все это похоже на цирк. Две женщины сели рядом со мной. Одна из них меня разглядела, узнала, шепнула что-то своей подруге, они демонстративно поднялись и ушли, хотя уже негде было протиснуться. Потом подсесть ко мне попытались пожилые муж и жена, но, узнав меня, встали и ушли. Зал был переполнен, люди стояли в проходе плотной стеной, но возле меня пустовали два места, потому что никто не хотел садиться со мной рядом. Ну вот, теперь я пишу эти строки совершенно спокойно. А тогда мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не убежать из зала. И за пять минут до начала (словно в театре, после третьего звонка! Господи!) я увидела, как Юля, моя сестра, встала со своего места, протолкалась через весь зал и демонстративно села со мной рядом, сжав мою руку и прошептав: "Успокойся!" Толпа зароптала, потом смолкла. На протяжении всего суда Юля держала мою руку.
- Встать, суд идет!
Дальнейшее помню смутно. Все происходило, как в тяжелом сне. Темном, безумном, не мне приснившемся. Я была в суде первый раз в жизни. Я чувствовала себя бесконечно одинокой, несмотря на Юлю, сжимавшую мою руку. Ввели обвиняемого. Андрей был одет в джинсы и темную майку - в этой одежде его арестовали два месяца назад. Выглядел он еще хуже. Он смотрел на меня, словно больше никого не было в зале суда. А я отвела глаза, отвернулась, не в силах выдержать этого последнего взгляда.
- Таня, он же на тебя смотрит! Ты слышишь, что я говорю? Таня! Так некрасиво, неприлично - ты должна на него взглянуть! Таня, он отвернулся и уже больше не смотрит.
Жалкие события и жалкие слова. Я внимательно изучала судью - женщину лет пятидесяти, со строгой прической, суровым выражением лица и в очках. Обвинителем был прокурор Драговский. Речи обвинителя и Роберта помню смутно. В самом начале запомнились лишь страстно-жалобные слова, исполненные первобытного чувства мести, произнесенные Драговским. В память мою врезались несколько особо красочных эпитетов, клеймящих Андрея, но потом постепенно стерлись совсем. Настолько же, насколько речь прокурора была хорошо отрепетированной, ярко эмоциональной, умелой, речь Роберта была тусклой, бесцветной, бессвязной, нелепой. Даже Юля удивилась и все время шептала: "Боже, что он говорит! Что говорит…" Все это выглядело так, словно Роберт вовсе и не был защитником. Первым свидетелем вызвали Ивицына. Он весьма логично и четко, без лишних комментариев, в двух словах охарактеризовал суть дела. Его выступление произвело очень хорошее впечатление - я почувствовала это по реакции толпы. Потом были вызваны эксперты. Графологи, спецы по отпечаткам пальцев и т. д. Зал заметно оживился, когда выползла молоденькая девица с прокуренным голосом и кривыми ногами, объявленная как доцент мединститута (она была таким же доцентом по своему уму, как я негром по цвету кожи), и прочитала заключение комиссии. Юля побледнела (наверное, не слышала раньше, как читают подобное вслух), потом спросила:
- Как ты можешь выносить все это?
Я пожала плечами. Потом вновь был вызван Ивицын, так же кратко сообщивший о фотографиях, якобы подложенных женой обвиняемого в дело, и о том, что судебного разбирательства по этому поводу не будет. Зал зашумел, мой муж позеленел, а я гипнотизировала пол, стараясь, чтобы ничего не выражалось на моем лице. Ни экспертам, ни Ивицыну Роберт ни одного вопроса не задал. Потом суд перешел к разбирательству первого убийства. Судмедэксперт сообщил о времени и причине смерти, о характере нанесенных жертве повреждений и т. д. Графолог пробубнил что-то, должно быть историю с записной книжкой. Потом вызвали Кремера. Сцену его допроса запомнила хорошо, вернее, только его ответы. Кремер в подробностях рассказал о жесточайшем давлении, которое оказывал на него обвиняемый (сквозь стены тюрьмы), заставляя дать ложные показания, о скромной честности охранника, наконец дал сами показания.
- 26 июля Каюнов вышел из галереи в десять часов, предварительно - около половины десятого - предупредив охранников, что к нему должен прийти ребенок и чтоб они его пропустили. Да, я точно знаю, что он вышел ровно в десять часов утра, и я готов отвечать за свои слова. А вот вернулся в половине двенадцатого.
Роберт несколько оживился и задал свой первый вопрос:
- Какого рода давлению вы подвергались со стороны обвиняемого?
- Он предлагал мне крупную сумму денег, - ответил Кремер, - настолько большую, что я не смог устоять.
- И деньги вам уплатили?
- Нет. Тогда я не сомневался, что Каюнов в силах дать такую сумму - он очень богатый человек. Но потом я понял, что мне лгали.
- Через кого давление оказывалось?
- Это делал один из его дружков. Кто именно, я не хочу говорить.
- У вас были причины ненавидеть Каюнова?
- Нет. Я считал его своим другом. До тех пор, пока он меня не обманул.
Выходя из зала суда, Кремер бросил на меня взгляд, который я поймала совершенно случайно. Столько подлости и приниженности было в его глазах, что меня чуть не стошнило. Давать показания вышел охранник Виктор Попов. Он рассказал, что первым заметил обман Кремера и растолковал ему, что это неправильно. Что он сам лично видел Каюнова, выходящего из галереи в десять утра. Роберт не задал ему ни одного вопроса. После этого были зачитаны показания Агаповой Ксении Васильевны, которая по состоянию здоровья не смогла присутствовать в суде. Она сообщала, что столкнулась с Андреем в подъезде на Красногвардейской, где произошло убийство, в половине двенадцатого. Андрей был в состоянии полной невменяемости.
Заседание шло уже четыре часа. Я прислушивалась к происходящему даже с интересом. После был вызван благообразный молодой человек, названный коллегой Каюнова по работе в школе. Он был учителем физики. Давая показания, молодой человек ни капли не нервничал, и его слова я запомнила лучше всех. Они прозвучали резким диссонансом на фоне всего остального.
- С Андреем Каюновым я познакомился, когда он пришел работать в школу. Я был классным руководителем Димы Морозова, Алеши Иванова и Тимура Кураева. С Каюновым у нас сложились очень хорошие отношения. И я могу сказать только одно: Каюнов - удивительный и очень порядочный человек.
В зале раздался ропот.
- Я могу с уверенностью сказать, что для своих учеников Каюнов был хорошим взрослым другом, и ничего больше. Я не знаю, что произошло на самом деле, не знаю, кто убил этих детей, но я уверен, что Каюнов невиновен в их смерти. Он очень добрый, порядочный и честный человек. Я надеюсь, что суд разберется во всем и настоящий убийца будет наказан.
- Кто это? - зашептала над ухом Юля. - Ты его знаешь?
- Вижу в первый раз, - ответила я, проглотив горький комок в горле. Молодой человек сел на свое место в зале суда, и я подумала, что до конца жизни сохраню память об этом незнакомом человеке - единственном, кто нашел в себе силы, мужество и порядочность сказать правду.
Выступление парня настолько расшевелило зал, что судья вынуждена была призвать к порядку. В половине второго объявили часовой перерыв. Юля предложила пойти перекусить в кафе напротив, чтобы потом вернуться в суд снова.
- Ты не пойдешь с матерью? - спросила я. Юля поморщилась:
- Понимаешь, я тебя очень люблю, и я не могу постоянно выслушивать то, что они про тебя говорят.
Впереди к выходу шли две пожилые дамы, неизвестно что забывшие в этом суде, и разговаривали, конечно же, об Андрее.
- У него типичная бандитская морда, - сказала первая, - удивляюсь, как он мог быть художником.
- Да уж, - отозвалась вторая, - а как ты думаешь, почему этот тип, его компаньон, изменил свои показания?
- Не сошлись в цене. Эта его супруга, Каюнова, с телевидения, наверное, слишком скупая. Не удивлюсь, если через месяц она вновь выскочит замуж. Стоит только поглядеть, как она разрядилась на процесс собственного мужа! Вообще слов нет!
- Но ведь свидетель из школы, тот, который хорошо говорил…
- А, это она сделала для очистки совести, чтоб было видно - она хоть что-то для муженька сделала. А этот адвокат… Она специально такого тупого подставила, они ж два сапога пара! Ты только на нее посмотри! Я все время ее разглядывала! Она типичная шлюха! А как морду раскрасила! Вот скажи, ты б пришла в суд над своим мужем в красном платье да еще с накрашенной мордой?
- Нет, конечно! Видно, она весьма легкая особа!
- Типичная проститутка! Шлюха она, эта Каюнова! И муженек все знает!
А "типичная шлюха эта Каюнова" шла сзади и внимательно прислушивалась к их разговору.
В кафе мы заняли столик у окна. Народу было немного - это кафе считалось очень дорогим, и немногим по карману было в нем пообедать. Толпа рассеялась на час, денег я не имела, и за нас платила Юля.
- Знаешь, в течение этих двух месяцев я тебя не понимала, - сказала Юля, - признаюсь честно. Но теперь, находясь в самой сердцевине этого кошмара, так же. как и ты, я не понимаю, откуда в тебе столько сил, чтобы вынести…
- Не надо, - попросила я.
- Ты прости, если говорю что-то не так, ладно?
- Я не сержусь. У тебя вид, словно ты сейчас заплачешь.
- Нет. Я ведь твоя сестра. И если ты держишься отлично, я тоже буду держаться. Скажи лучше, ты специально надела красное платье, чтоб поддразнить народ?
- Не знаю. Не думала об этом. Я часто веду себя вразрез с тем, как должна.
- Я сказала глупость, прости. Это не так важно. Как ты думаешь, чем все закончится? Лично я почувствовала смутную надежду, когда услышала этого молодого человека…
Я молча пожала плечами. В кафе ворвался Роберт.
- Где вы запропастились? Я вас искал!
- Что-то случилось?
- Все слишком плохо. Драговский отстаивает смертную казнь, и судья склоняется к этой мысли. Вообще эта старая стерва пляшет под дудочку Драговского.
- Не похоже.
- Только внешне. На самом деле Драговский здесь главный. И он требует смертной казни. Теперь все зависит только от вашего мужа, от того, что он скажет.
- Вы объяснили ему это?
Роберт махнул рукой:
- Давно! Но вы же сами знаете, что разговаривать с ним бесполезно.
Он убежал.
- Что теперь будет? - спросила Юля.
Что я могла ей сказать… В кафе вошел молодой человек из школы. Увидев нас, подошел к столику.
- Я незнаком с вами лично, - обратился он ко мне, - но часто видел вас по телевизору. Я работал вместе с вашим мужем. Меня зовут Евгений Сикоров.
- Спасибо за ваши слова об Андрее.
- Но я рассказал правду! Я действительно хорошо к нему относился. Очень уважаю его. И хочу сказать вам: какой бы приговор суд ни вынес, я не поверю в его вину. И еще. Я всегда буду вашим преданным другом. Если когда-нибудь вам понадобится помощь, сразу же обращайтесь ко мне.
Этот жест благородства был так неожидан, что у меня на глазах выступили слезы.
- Спасибо вам большое, - тихо сказала. Он попрощался и отошел от нашего столика.
- Вот видишь, видишь! - горячо реагировала Юля. - В него верит хоть один человек! Верит потому, что хорошо его знает! Значит, есть какая-то надежда. Значит, не все потеряно.
- Не стоит об этом думать. Это слишком слабый признак надежды. Надеяться не стоит.