Илья снял капельку с рукава куртки, и мы смотрели, как она становилась синей, желтой, серебряной от проплывавших мимо машин и огней.
* * *
В Гостином дворе было не протолкнуться! Мы то и дело застревали в толпе, нас пытались разлучить потоки людей, но Илья крепко держал меня за руку. А иногда хватал за плечи и продвигал вперед, сквозь толпу.
Он купил всем соседям по кружке с нарисованным символом будущего года. А я – по пакетику фруктового чая, всего 13 штук.
– Тринадцать соседей – ну и квартирка, целый военный отряд! – засмеялась я.
– Скорее уж банда! – хохотнул Илья.
Мы гуляли по отделам новогодних игрушек, рассматривали фарфоровых и стеклянных ангелочков на елку, танцующих Дедов Морозов и поющих оленей, а потом зашли в кафе и пили ванильный коктейль.
Мне казалось – все это происходит не со мной! Еще два дня назад я была в Череповце и не подозревала, что буду гулять по сияющему городу с интересным, умным парнем. И мы будем сидеть в большом кафе за стеклянным столиком и отражаться сквозь окно в стёклах проезжающих троллейбусов.
Домой мы вернулись только к обеду.
– Когда теперь увидимся? – спросил Илья, доведя меня до бабулиной комнаты.
– Давай вечером в людской, в которой мы вчера открывали окно? В семь часов?
– Хорошо, – согласился парень и добавил: – Возьму новый альбом "Гриндэй".
Я долго путалась в шнурках – те намокли от дождя. Илья подождал, пока я скину ботинки, и пошёл к себе, а я влетела в комнату и запела! Какой классный день! Какой красивый Петербург!
– Явилась! – сказала бабушка. – Иди, мой руки на кухне, да садись скорей обедать. Мне уходить надо: сперва схожу к Раисе, сделаю ей уборку к Новому году, потом на рынок за мясом – студень надо варить.
Уборка, студень – о чём бабуля говорит? Слова звучали далеко-далеко, я едва их улавливала.
– Может, мы с Машей что-нибудь пока приготовим? – предложила Юля, подняв голову от ноутбука. Я слышала её, как сквозь вату, перед глазами калейдоскопом крутились огни огромного города.
Бабуля схватила меня за рукав, поставила рядом и попросила:
– Деточки, сварите картошки и моркови для мясного салата и свеклы и яиц для селедки под шубой. Машуля, сбегай вниз, прямо в нашем доме есть хороший продуктовый, купи баночку горошка, майонез и мандарины. На тебе сто рублей, не потеряй!
Последняя фраза вернула в суровую реальность, где я была малышкой и нуждалась в указаниях.
– Бабушка, почему я должна их потерять?! Бабуля, не удостоив ответом, оделась и ушла.
А я села за стол и только тогда поняла, насколько устала – ноги гудели, как телеграфные столбы (бабуля так выражается).
Я слопала кусок жареной курицы и тарелку вареников, выпила пакет сока и свалилась на бабушкину кровать.
– Юлечка, я полежу полчасика – и пойдём на кухню, готовить. Лады?
– Окей! – рассеянно согласилась Юля, как всегда, погруженная в работу.
Интересно, она гуляла с друзьями по Петербургу? У нее вообще друзья есть? У меня – да!
Я обняла мишку, закрыла глаза. Чудилось, я всё ещё иду по сияющему Гостиному двору…
* * *
Мне показалось, Юля окликнула меня буквально через минуту, – я даже глаза не успела закрыть.
Нет, я не сплю! Сорок минут прошло? Надо же, не заметила. Конечно, давай готовить, а то не успеем к бабушкиному приходу. Да, я в магазин схожу, пока светло, а ты овощами займись.
Юля наложила миску моркови и свеклы из холодильника и пошла на кухню. Я оделась и заскочила к ней спросить, запирать ли комнату?
В коридоре и на кухне было столпотворение. Все сновали взад-вперед с ковшами и кастрюлями и жарили-парили угощенье к Новогоднему столу. Стоял шум и гам, лилась вода, стучали ножи, громыхали чугунные сковородки.
Юля мыла картошку и велела оставить комнату не запертой.
Я развернулась, чтобы идти в магазин, и вдруг мой взгляд упал на приоткрытую дверь в людскую.
Вспомнила, как вчера мы с Ильёй вышли в крошечный коридорчик – и необъяснимое, непреодолимое желание вновь оказаться в этом месте заставило меня войти.
Я прикрыла за собой дверь, сразу стало тихо. Здесь ничего не изменилось – да и что могло измениться за одну ночь? – только на веревку на окне кто-то вывесил сушиться кухонные полотенца.
Я поглядела в окно, оно выходило в заасфальтированный двор-колодец без единого деревца. Ничего интересного: у одной стены, глухой, без окон, мусорные бачки. Возле другой – несколько блестящих от дождя машин.
Поглазев вниз, я повернулась к двери на черную лестницу.
Было светло, и я рассмотрела ее внимательнее.
Большая замочная скважина, прорезанная в железной обивке, заткнута то ли тряпкой, то ли скрученной бумагой – не разобрать, потому что поверх затычки пузырились несколько слоев светлой, почти белой, масляной краски. Я провела по двери рукой и увидела, что краской покрыт и засов – вчера я его не заметила: полоса кованого металла, заложенная поперек двери в плоские скобы в стене. Кистью водили поверх уже закрытого засова, так что он прилип к двери и едва различался.
До сих пор не знаю, почему мне вдруг захотелось открыть эту таинственную дверь?
Я представила чёрную старинную лестницу, и мне стало жутко и радостно. Наверное, такое же неосознанное желание заставляет людей подходить к пропасти или вставать на краю крыши высотного здания, в предвкушении сладостного ужаса, разумеется, не опасного для жизни.
Я потрогала засов – нет, руками не вырвать. Зашла в кладовую, поозиралась в поисках подходящего инструмента. На полу стоял ящик с молотком и гвоздями. Схватила молоток, выскочила в проход, сдёрнула с окна влажное кухонное полотенце, обернула им инструмент и быстро ударила снизу по засову.
Краска пошла трещинами, один кусок отлетел прямо мне в лицо. Ударила ещё раз. Засов выскочил, едва не упав на пол, и я поспешно подхватила его.
Крадучись отнесла молоток на место, повесила полотенце и торопливо, словно за мной гнались, дёрнула дверь.
К моему удивлению, та оказалась незапертой – ее удерживал только засов.
И хотя дверь была очень толстой, без усилий повернулась в петлях.
Легкое пятно света легло на совершенно темную маленькую площадку. Вверх и вниз от площадки шли узкие каменные лестницы – такие же я видела в Кирилло-Белозерском монастыре, мы с классом ездили туда на экскурсию.
Пахло кошками, мочой, затхлостью и жутким варевом. В общем, запах был вовсе не загробный.
Дух лестницы оказался вполне жилым, и это придало мне смелости.
Я, как завороженная, вышла на узкую каменную площадку, прикрыла дверь и отчаянно ринулась вниз, ведя рукой по стене и прыгая через ступеньки – как только шею себе не сломала!
Стена оказалась неровной, не сплошной – рука проваливалась в проёмы и впадины, казалось, они никогда не кончатся, и я бегу в черную винтовую бесконечность.
Но когда от ужаса сердце почти вырвалось из груди, я увидела впереди узкую полоску дневного света, толкнула дверь и выскочила на улицу.
Глава 6
Чёрная лестница в прошлое
Я с облегчением выскочила на улицу, по инерции сделала ещё один огромный скачок и приземлилась в высокий сугроб.
После тёмной лестницы он сиял такой белизной, что резануло глаза, я зажмурилась.
Сухой и рассыпчатый снег набился за края ботинок, в шнуровку.
Я задом выбралась из сугроба, развернулась, чтобы выбрать комки снега из голенищ, и уперлась взглядом в высоченную поленницу дров. Не досок или бруса, привезённого для ремонта, а именно дров! Точно такие же поленницы я видела в деревне, где у нас дача, но зачем дрова в городе?
Я прошла по расчищенной в снегу дорожке между сугробом и поленницей, оставив за спиной крылечко и выход с чёрной лестницы, из которого я вылетела, как пуля.
Во дворе не было ни одной машины – куда они подевались, только что видела их в окно?
Зато за поленницей стояла лошадь! Рыжая, лохматая, приземистая кобылка, запряжённая в телегу. В телеге лежало сено, в сене стояли плетеные из веток корзины с яйцами. Ни разу в жизни не видела столько яиц!
Лошадь жевала клок сухой травы, застрявшей между дровами, при виде меня мотнула головой и переступила ногами. Снег под копытами хрустнул.
Только сейчас я почувствовала, что на улице крепкий морозец.
– Хорошая лошадка, хорошая, – сказал я, и опасливо прошла мимо – как бы не лягнула.
Возле соседнего крыльца, засыпанного ошмётками соломы, стояли деревянные ведра. С такими же Емеля в моей старой детской книжке ездил на печи за водой. В вёдрах горой лежали обломки желтоватого льда, похожего на мороженое. Возле вёдер очень по-хозяйски, расставив ноги в валенках, стояла девочка лет десяти в дублёнке и цветастом платке. Девочка внимательно глядела на меня.
– Привет, – сказала я. – Маму ждешь?
– Молока не желаете? – не ответив на мой вежливый вопрос, спросила девочка.
И указала рукой на ведра с желтым льдом.
– Это молоко? – удивилась я. – Первый раз в жизни такое вижу. А почему не в пакетах?
– Свеженькое, – вновь игнорируя мой вопрос, сказала девочка. – Вчерась только мамка надоила, вечернее.
– Где надоила? Вы фермеры?
– Известно где, за Обводным. Берите молоко-то, некогда мне разговоры разговаривать, – с какими-то взрослыми интонациями сказала "продавщица". И припугнула. – А то сейчас разберут.
Словно в подтверждение её слов, на крылечко выскочили две женщины с большими мисками.
На женщинах надеты растянутые вязаные кофты, поверх юбок свисали очень длинные, как у официантов в кофейне, но замызганные фартуки.
– Цена та же? – накладывая молочные глыбы в миски, спросили женщины. – Копейка за круг?
Только сейчас я обратила внимание, что глыбы имели форму разломленного на четыре части спасательного круга.
"Копейка, – удивленно подумала я. – Сейчас и цен-то таких нет".
Расплатившись, обе покупательницы недоуменно уставились на меня, потом пошептали друг другу на ухо и вновь вперили в меня взгляды.
Я поглядела на себя: длинный пуховик с мехом на капюшоне, правда, расстегнутый в мороз. Под ним шорты поверх толстых узорчатых колготок, ботинки на толстой подошве.
– Юбку где потеряли, барышня? – сказала одна из женщин, и обе засмеялись. – Это к кому же такие гости? К художнице, не иначе. У них то воскресенье Петрушка приходил: ихняя горничная рассказывала, хозяйка называла его Арлекина, позировал для картины.
Сообщив эту путаную информацию, женщины скрылись в доме.
Я совершено ничего не понимала: снег, лошадь, дрова, и ни одной машины? Ну ладно, положим, машины уехали. А дров столько зачем? Для шашлычной?
Похоже, чёрная лестница выходит не в бабулин двор, куда я только что смотрела из окна, а в какой-то другой? Видимо, это что-то вроде потайных ходов в царских дворцах. А может, на лестнице было ответвление, я ведь несколько раз попадала рукой в проёмы в стене.
В общем, надо искать, где здесь выход на Садовую, а с Садовой я бабулин дом и парадное обязательно найду.
– Девочка, как на Садовую пройти? – спросила я маленькую продавщицу.
– Можно туда, на канал, а там обогнуть. А можно в подворотню и покликать дворника, чтоб ворота отпер.
Перспектива кликать неведомого дворника, который, скорее всего, в такой мороз отсиживается в ЖЭКе, меня не привлекла, и я решила выйти на канал.
В одном из углов двора, в стене дома, нашелся узкий проход с дощатой дверцей-калиткой – та была открыта.
Я вышла и действительно оказалась на набережной узкого замёрзшего канала.
По ближней ко мне стороне улицы тянулись дома, разделённые арками или узкими проходами.
Здания были четырёх– и пятиэтажными, но я поняла, что это задворки: ни на домах, ни в витринах не было огней, реклам, плазменных панелей с мелькающими картинками и видеоклипами.
За окнами первых этажей виднелись старомодные старушечьи занавески, вязаные крючком, и герани в чугунках – вот уж отстойное местечко!
Опять попалась лошадь с телегой, гружёной мясными тушами, туши прикрыты мешками. Рядом с телегой шагал мужчина в дублёнке и солдатских сапогах, борода лопатой – колоритный тип.
"Ага, здесь, наверное, храм или монастырь рядом. Там всегда все сотрудники бородатые", – подумала я.
И увидела Никольский собор, правда, что-то в его облике было не так… Цвет! Утром он был зеленый. А сейчас – голубой. Может, отсвечивает из-за облаков? И куда делась великолепная подсветка? Электроэнергию экономят?
Из дверей полуподвальной столовой – я угадала её по грубоватому запаху пищи, прямо передо мной вышла группа девушек.
Почему они так одеты? Все в чёрных потрёпанных юбках до земли, не накрашены. Готы что ли? Да нет, готы бы чёрным глаза подвели.
Девушки уставились на меня и перекрестились!
Ничего себе! Вообще-то, это глядя на них, хочется сказать: "Чур меня"!
Улица плавно повернула, канал остался в стороне, и через несколько минут я оказалась на Садовой, не могла её спутать – вон трамвайные пути.
По рельсам ехал трамвай, но его тянули две лошади!
Рядом со мной остановился молодой мужчина с бородкой, закрученными усами и в черном котелке.
Мужчина посмотрел на мои ноги и ухмыльнулся в усы.
– Ах, синема! – игриво пропел он и подмигнул.
Вот идиот!
И тут меня осенило! Кино снимают, про царскую жизнь! Трамвай, лошади, дрова – это всё декорации. А люди – артисты в театральных костюмах.
– Добрый день, – вежливо поздоровалась я с усатым мужчиной. – Как фильм называется?
– Ах ты, шалунья, – ответил он. – Это что же, в Париже теперь так наряжаются? А мы тут, в Российской империи, как всегда, отстаём от моды, как будто и не 1913 год на дворе.
Ещё раз бросив на меня игривый взгляд, мужчина слегка поклонился, дотронувшись до котелка, и перешёл улицу.
"Точно, кино: 1913 год, начало прошлого века, царская Россия", – подумала я.
Но сердце почему-то тоскливо сжалось: когда успели повесить над магазинами вывески, написанные на старинный манер? Куда делся небольшой супермаркет в полуподвале бабулиного дома? И откуда навезли столько снега? Где камеры? Режиссёр?
Пусть снег искусственный, сейчас это не проблема, есть специальные пушки, из таких на лыжные трамплины сыплют иней. Но где съемочная группа, операторы? Может, сейчас перерыв на обед, режиссёр уехал в ресторан, а артисты гуляют?
Но было в облике Садовой что-то такое, что не вязалось с моей догадкой о киносъёмках, и это "что-то" пугало.
Слишком сложно было бы переделать улицу до неузнаваемости. Да и зачем, если существует лёгкий и недорогой способ воссоздать обстановку начала века – зелёный тканевый экран, фотошоп и программа 3D-макс?
Я внимательно пригляделась к домам и увидела: крыши утыканы трубами, а из них идет дым!
Ни один прохожий ни разу не достал мобильника. А ведь обычно каждый второй болтает по сотовому.
Никто не слушал музыку через наушники, ни у кого не висели на груди айподы. Но ведь должны артисты в перерыв слушать музыку или резаться в "Злых птиц"?
И самое главное, почему все так глазеют на меня?! Аж оборачиваются?
Одна тетушка сплюнула мне вслед, другая перекрестилась.
Это кино или не кино?! Если не съёмки, ЧТО тогда?!
Я оцепенела от страха, сразу стало холодно, мороз пробрался в ботинки и рукава.
Где я?!
– Заснула, мамзель? – вдруг грубо спросил меня мальчишка в короткой дублёнке. Он толкал небольшую двухколёсную тележку с бочкой. – Пройти дай.
– Да! – закричала я. – Заснула! Это сон! Какое облегчение, какое блаженство!
– Чумная, – сплюнул на снег парнишка.
Я сплю, это сон! Фу-у! Слава богу, мне все снится. До чего договорили с соседями про историю квартиры, что мне приснились стародавние времена. Ух-ты! Это же здорово! Всегда мечтала попасть в прошлое!
И я с восторгом начала осматривать улицу.
На удивленные взгляды прохожих я решила не обращать внимания – какое мне дело до тех, кто снится! – и бодро пошагала к виднеющейся вдали небольшой площади.
Как и в реальной жизни, на ней оказался маленький сквер, правда, деревья более могучие и высокие.
Посреди сквера белели снежные горки разной высоты с накатанными ледянками и небольшая снежная крепость: в ней под присмотром нянек играла малышня.
С горок катались дети.
Побогаче, в пальто с меховыми воротниками и сапожках, скатывались на санках, установленных на короткие лыжи. Малышня победнее, в дублёнках и валенках, съезжала, подстелив соломы.
В принципе, всё как и сейчас, в XXI веке, не считая того, что в наше время никто не гуляет с детьми на центральных улицах и проспектах, потому что там не продохнуть от потока машин.
Я сделала круг по площади, глазея на витрины.
Ателье, за стеклом очень креативное платье – длинное, фиолетовое, с чёрной бархатной оторочкой. Если бы не огромный бант сзади, ниже талии, наряд вполне можно принять за брендовый "Карло Пазолини".
В следующей витрине выставлены бутылки с винами: от современной ее отличала лишь напыщенная драпировка в виде театрального занавеса – бархат, фалды, складки, и всё темного цвета, вишневого, коричневого. Ничего оранжевого или серебристого.
Я прошла вход в продуктовый магазин: в витрине лежали разнообразные деликатесы, но не настоящие, сделаны то ли из воска, то ли из гипса? Пластика ведь в 1913 году не было? Лимоны, груши, раки, огромная пучеглазая рыбина, всё было раскрашено в темноватые цвета.
В магазин вошли две дамы, и я осмелилась пробраться за ними.
Да, магазин 1913 года – это вам не нынешний супермаркет с коробками на цементном полу.
Прилавки из мрамора, над ними круглые стеклянные витрины, а за спиной продавцов тёмные деревянные шкафы до потолка. Все сотрудники – мужчины, в белых фартуках и белых перчатках. А касса какая – ретро! Сияющие кнопочки на рычажках, кассир крутит сбоку блестящую жёлтую ручку, раздается звон, и открывается ящичек для денег.
Интересно, в 1913 году уже были макароны и сосиски? Или их позже изобрели? Спросить, что-ли, по голове не ударят. В конце-концов, это просто сон, чего бояться?
– Простите! – окликнула я продавца. – Сосиски в продаже есть?
– Позвольте, мадмуазель, какие же сосиськи (он так и сказал: "сосисЬки") в пост?! После Рождества милости просим, а сейчас скоромного не торгуем.
– Ах, да, как это я забыла про пост? А макароны? Макароны есть?
– Извольте, вон в той витринке.
– Благодарю, – сказала я.
Надо же, как я теперь благообразно выражаюсь!
Я подошла к витрине: макароны стояли в стеклянных вазах с крышками – длинные, жёлто-серые, очень толстые и с дырками посередине.
Ага, значит, уже изобрели.
Я внимательно оглядела магазин и, к своему удивлению обнаружила – в 1913 году существовали консервы, какао, кетчуп, шоколад, манная крупа, плавленый сыр и даже кока-кола: на одном из прилавков стояла маленькая корзинка, а в ней – пузатая бутылочка кока-колы и пакетики с надписями по-английски. Судя по рисункам, в пакетиках были крекеры, кукурузные хлопья и шоколадное печенье.
Продавец перехватил мой взгляд, лучезарно оскалился и доложил:
– Только вчера доставили из Американских штатов. Я улыбнулась в ответ и пошла к выходу.