– Погодите, какие крысы? Зачем крысам снимать пальто с вешалок? – крикнула Илюшкина мама.
– Да, верно, пальто могли скинуть только двуногие.
– Может, кто-то прятал тайком деньги на кухне? – предположила бабуля. – Все-таки непонятно, что здесь могли искать? Это же коммуналка, а не элитное жилье.
– Вот же что украли! – вскрикнула Лидия Алексеевна. – Горка пустая, одно блюдце осталось!
Все сдвинулись к старинному угловому шкафчику.
Он был приоткрыт, стеклянные полочки пусты: ни чашек, ни вазочки с фарфоровыми яблоками.
Соседи с облегчением загомонили, теперь, по крайней мере, понятно, за чем приходили воры: узнали, что в квартире хранится антиквариат после прежних жильцов, ретро нынче в большой цене.
– Позвольте, а как они вошли? – поинтересовался Петрович. – Кто-нибудь у дверей был? Там закрыто?
– Закрыто, – уверенно ответила мама Ильи. – Как только Лидия Алексеевна сообщила про грабёж, я первым делом кинулась к дверям: заперто и на замок, и на крюк. Получается, у них ключи были: вышли, за собой заперли.
– А крюк как набросили? Он ведь изнутри, – перебил Петрович.
– Ах, да, про крюк я забыла.
Николай Петрович прищурился, проницательно поглядел в окно, затем на вентиляционную решетку, заглянул в людскую, на мгновение замер с приподнятой рукой, и закричал так, что все вздрогнули:
– Дверь на черную лестницу нараспашку!
Его слова произвели на соседей невероятное впечатление.
Все с ужасом попятились, Лидия Алексеевна начала быстро креститься, бабуля обхватила меня, словно хотела загородить от пуль, мама Ильи нашарила сковородку и подняла дрожащей рукой.
Петрович осторожно, ногой, быстро захлопнул дверь в людскую, и все выдохнули, словно удалось закрыть клетку со львом.
– Это что же – опять? – шёпотом спросила бабуля.
– Почти пять лет было спокойно, – тревожно заговорили соседи.
– Бабушка, что случилось пять лет назад? – спросила я.
– Машенька, ты бы шла в комнату, тебе ни к чему, ерунда всё это.
– Послушайте! – вдруг сказала мама Ильи. – Зачем этой… этому… Зачем оно чашки украло? И уж тем более оно не стало бы искать в карманах пальто деньги! Я извиняюсь, Господи спаси и сохрани, но зачем на том свете деньги?! Это были воры!
– Верно говоришь, Светлана! – с облегчением выдохнули соседи. Значит, Плюшкину маму звали Светлана. – Ясное дело, приходили грабители, надо писать заявление в полицию.
– Пусть обезвреживают организованную преступную группировку! – грохотал Петрович. – Совесть потеряли, ветеранов грабят! Ехали бы на Каменный остров, там сплошные богатеи, у них бы забирали последнюю чашку! А то посреди ночи выломали дверь! Слушайте, соседи дорогие, а как они ее открыли?! Надо поглядеть… Все посмотрели друг на друга, выискивая смельчака.
– Пустите меня! – решительно сказала мама Ильи, крепче сжав сковородку.
– Без женщин разберемся, – рявкнул Петрович и ворвался в людскую.
Женщины столпились в проходе, тесня друг друга. Выяснилось: дверь на черную лестницу приоткрыта, но в людской никого нет, на темной черной площадке тоже – пусто, тишина.
– Замок не тронут, – потрогав торец двери, задумчиво сообщил Петрович.
– Он и не закрывался, – вспомнила Лидия Алексеевна. – Ключ не могли найти, вспомните.
– Точно, – загалдели соседи. – Мы только на засов закрыли, скважину заткнули тряпкой, закрасили, дверь стояла, не шелохнулась.
– Тогда самый интересный вопрос, – протянул Петрович. – Как воры открыли засов? Просунули в щель тонкое лезвие?
Я стояла за спинами ни жива, ни мертва: это я молотком выбила засов, а когда прибежала из прошлого, от волнения забыла закрыть дверь!
Из-за меня в квартиру залезли воры и украли старинные вещи, фарфор исторической ценности.
Что делать – признаваться? Представляю, как все на меня накинутся, бабуле, бедной, достанется: мол, привезла на нашу голову внученьку, воспитала! Двери вышибает твоя молодежь.
– На какую тему собрание? – вдруг услышала я над ухом голос Ильи. – Чувствую, проспал много интересного.
Я схватила его за руку, и потащила в угол кухни, к окну, ткнула в опустошенную горку:
– Илья, что делать? Я так виновата, вчера открыла дверь на черную лестницу, и воры унесли весь фарфор.
– Зачем ты ходила на черную лестницу? – заинтересовался Илья, пропустив мимо ушей кражу.
– Не знаю, зачем! Вдруг нашло, захотела посмотреть.
– Понятно, бывает. Но как ты ее ухитрилась открыть, волшебным заклинанием? Сим-сим, откройся?
Я возмущенно запыхтела.
– Не сердись, рассказывай дальше, – Илья погладил меня по волосам.
Наверное, из-за этого участливого прикосновеня я чуть не заплакала:
– Рассказывать нечего: взяла молоток, обернула полотенцем, чтоб никто не услышал, лупанула по засову, он выскочил. Вот и все. А назад закрыть забыла.
– И в чем проблема? Петрович опять считает: эта дверь – вход для нечистой силы, поэтому трогать её нельзя? Пить меньше надо, охотник за приведениями.
– В том-то и дело, что всё гораздо хуже: воры устроили разгром, все разбросали, опрокинули, ты бы видел, что творилось!
– Скажу, что это я вытащил засов, – решительно заявил Илья.
Я испугалась: Петрович, судя по всему, и так молодёжь недолюбливал, а если Илья возьмет вину на себя, ворчанья будет на год вперед.
Я оттолкнула Илюшку, заскочила в людскую, где все ещё шёл осмотр места происшествия, и громко сказала:
– Это я вынула засов, а потом забыла про него. Простите меня, пожалуйста, я не хотела!
Все обернулись и уставились на меня.
– Машенька, да как ты могла? – вскрикнула бабуля. – Кто тебе разрешил, зачем ты это сделала?
– Удружила! Так и знал – дело рук молодёжи! – заворчал Петрович. – Выучили на свою голову!
– Чуть жизни нас всех не лишила! Хорошо, не убили никого! – хором галдели соседи.
И только Илья ободряюще сжал мой локоть.
– Маша, как ты сумела своротить железный засов? – вдруг спросила бабушка. – Может, тебе кто помог?
И она выразительно посмотрела на Илью.
– Вы на что намекаете? – спросила Светлана.
– Мне никто не помогал, я сама, молотком. Пожалуйста, простите, я очень хотела посмотреть: бабушка мне столько рассказывала, как в блокаду, в бомбёжку спускалась по этой лестнице в подвал.
Глаза старушек затуманились.
– Ради Нового года простим девочку, – вздохнула Лидия Алексеевна. – Война её заинтересовала: раньше войну-то по телевизору показывали, а теперь там один разврат, комеди-клабы да убийства, негде про свою историю узнать. Ой, девчата, вспомните: сами такими были – куда только не лазали.
Петрович заложил засов на место, подергал дверь – она не колыхнулась, и все вернулись на кухню, готовить салаты к новогоднему столу.
Бабуля погрозила мне пальцем и взялась делать селёдку под шубой.
Юля начала резать оливье.
Петрович пошёл писать заявление в полицию.
Я затащила Илью в нашу комнату и с волнением предложила:
– Хочешь, спустимся по черной лестнице вместе?
– Зачем?
– Не могу сейчас объяснить, но прошу тебя: давай прямо сейчас пойдем на улицу через чёрный ход.
Я не знала, как рассказать Илье, обо всём, что случилось вчера: вдруг прогулка по Петербургу 1913 года – глюки, сон, мираж?
– Хорошо, давай сходим, – согласился наконец Илья.
– Оденься похуже, – попросила я. – Там грязно и темно. Пальто старое есть?
Про грязь я соврала, боялась: Илья наденет стильную куртку с серебристыми полосками, и петербуржцы на нас будут оглядываться.
– Встречаемся через пять минут у нашей комнаты, – скомандовала я. – Тихо, по-одному, проскочим через кухню, а то опять будет шум.
– Все зависли над салатами, на нас никто и не глянет.
Илья ушёл искать старое драповое пальто, а я залезла в шкаф и вытащила чёрную бабушкину юбку: поддела её под пуховик – прикрыть ноги, стянула на талии ремнём, на голову повязала шерстяной платок. Поглядела на себя в зеркало: ну и пугало! Но ничего не поделаешь, ходить в шортах накануне Рождества 1914 года опасно. Ещё в полицию заберут!
Мы с Ильей по очереди прошли в людскую и осторожно закрыли дверь на кухню.
– Какая, интересно, на улице погода? – нарочно спросила я, чтобы заставить Илью посмотреть вниз, во двор.
– Судя по тому, что асфальт сырой и машины блестят – дождь, – сказал он.
Мы тихонько вынули многострадальный засов, вышли на темную площадку, прикрыли за собой дверь, схватились за руки и, спотыкаясь и осторожно нашаривая ногами ступеньки, пошли вниз.
Я с нетерпением вглядывалась вперед: что ждёт нас на улице, окажусь ли я снова в прошлом?
Илья толкнул дверь, спустился с крыльца и удивленно сказал:
– Не понял!..
Перед крыльцом высился сугроб! Рядом – поленница дров.
Весь двор был усыпан снегом, он так сверкал на солнце, что было больно глазам.
И опять стояла телега с лошадью!
– Мы куда вышли? – спросил Илья. – В соседний двор что ли? Он с восторгом повернулся ко мне:
– На лестнице есть потайной ход?! Ты догадалась?! Мы на другую улицу попали? Ух ты! Ты узнала, что лестница ведет не во двор, и поэтому решила проверить? Класс!
Я улыбалась и мотала головой: не угадал, это наша улица, и наш двор. Только век другой: мы стоим в снегу в 1913 году.
– В каком смысле? Кино снимают? Стереотип мышления! Я вчера тоже так подумала.
– Илья, посмотри на меня, слушай внимательно: мы вышли в прошлое! На дворе 1913 год!
– Понял: я сплю, ты мне снишься. Можно, я тебя обниму? Ведь это сон и ты всё равно об этом не узнаешь.
Да, я разрешаю себя обнять, но мы сейчас не спим: лестница выводит в прошлое! Пойдем на канал, сам поймёшь.
Я схватила Илью за руку и потащила по знакомой тропинке в снегу, через калитку, на задворки Садовой.
– Смотри: где реклама? Где машины? Где подсветка? Никольский собор другого цвета. Сейчас будет столовая, заметь, кто оттуда выйдет?
Словно в доказательство моих слов, из харчевни выбрался бородатый парень в тулупе и валенках.
– Ряженый? Реконструктор? – растерянно предположил Илья.
Я не ответила, показала на крыши, утыканные трубами – из труб валил дым.
Мы вышли за угол, на Садовую: проехал трамвай, вагон тащили две лошади.
Шли дамы в шляпках, господа в котелках, простой народ сплошь в дублёнках.
Илья смотрел то на вывески с буквами "ъ" на конце слов, то на меня.
– Обратил внимание: ни у кого мобильников, плееров, планшетов, наушников?
Этот аргумент почему-то стал для Ильи решающим.
– Ух, ты, выходит, мы в прошлом? – скорее сказал, чем спросил он.
– Иес! Знакомьтесь, Петербург 1913 года. Это – наш дом, вот тебе и "ух ты"!
– Моё окно, – указал Илья. – Интересно, кто из него сейчас на нас смотрит? Ничего не видно, замёрзло! А парадное?
– Куда оно денется, на том же самом месте, хочешь зайти? Я вчера уже заглянула на огонек. Не поверишь: на лестнице ковер, пальма, привратник, в камине огонь.
Мы перешли улицу, Илья приоткрыл дверь, с удивлением бросил взгляд на овальное стекло, и заглянул в парадное.
– Вы к кому, сударь? – спросил привратник, невероятно похожий на Петровича.
– Ошибся нумером, – ответил Илья и закрыл дверь. Мы захохотали.
– Зайдём в продуктовый? – предложила я.
– Обязательно! Интересно, в 1913 году макароны и сосиски были? Я кивнула:
– Только сосиски не продают, потому что рождественский пост.
– Ты хотела купить в прошлом сосиски? – начал смеяться Илья. – Представляю, Тамара Павловна спросит: "Сосиски свежие? Что-то очень странные на вид, похоже, сто лет им в обед".
Мы зашли в магазин продуктов, знакомый продавец раскланялся со мной.
– Да ты здесь постоянный клиент? – сказал Илья.
Я взяла его за плечи, развернула к дверям и показала на бесплатные конфеты на выходе:
– Возьми доказательство.
– Доказательство чего?
– Что нас не глючит.
На улице я потащила Илюшку назад, во двор, но он упирался: хотел ещё подышать воздухом прошлого!
– Илюшка, вдруг нас начнут искать, Новый год на носу, надо готовиться.
Мы договорились завтра сходить в прошлое еще раз, вошли на черную лестницу, вновь схватились за руки и без всяких приключений поднялись на четвертый этаж.
Вошли в людскую, закрыли дверь, заложили засов.
Илья подошёл к окну, посмотрел вниз, на машины и асфальт, и, глядя сквозь меня, пробормотал:
– Что это было?!
Глава 9
Новогодняя ночь
К обеду вернулся Николай Петрович, и не один – с полицией и служебной собакой!
– Не хотели идти, давайте, мол, после Нового года, – шепнул он бабуле. – Но от меня так просто не отвертишься: пришлось показать удостоверение ветерана органов внутренних дел, как никак, по молодости сам на мотоцикле район патрулировал, отец мой после войны с бандитизмом боролся, и дед в чрезвычайном комитете родине долг отдавал!
Два полицейских прошли вслед за соседями на кухню и осмотрели место происшествия: шкафчик открыт, фарфор исчез, но ни на стеклах, ни на дверце, ни на полочках не оказалось ни одного свежего отпечатка пальцев.
Шкафчик дали обнюхать собаке в наморднике: она потыкалась в створки, сделала круг по кухне – соседи дружно попятились, и села, растерянно стукнув хвостом.
– В перчатках работали, – со знанием дела прокомментировал Петрович.
Один из милиционеров наклонился, почти уткнулся в дверцу, потянул носом, подумал и сообщил напарнику:
– Запах интересный: вроде духи, цветочные, но очень резкие, сейчас такие не выпускают – у женщин не в моде. Белая сирень?
Перчатки, сирень, как эхо передавали друг другу соседи: банда грабителей – женская?! Ну, дожили!
"Перчатки и духи?"
Я точно знала, в последние два дня я слишком часто сталкивалась с этими двумя вещицами, причем неотделимыми одна от другой.
Но где, где?
– А-а! – вскрикнула я. – Вспомнила!
– Что? – обернулись соседи.
– Перчатка и духи. Подождите, сейчас принесу, если она еще там. Я ринулась в коридор, на ходу обматывая руку носовым платком, пробарабанила в комнату Ильи, подскочила к старинному дивану из черной кожи, пошарила по сиденью и подняла маленькую узкую перчатку из тонкой кожи с дорожкой мелких пуговок.
От перчатки крепко пахло духами.
Илья вопросительно смотрел на меня: зачем тебе эта ерунда?
Я схватила его за руку и потащила на кухню.
Соседи расступились, услышав мой топот.
– Вот! – выдохнула я и подала перчатку полицейскому.
Он поднес к лицу, вдыхая запах, затем внимательно осмотрел, вновь потянул носом и сказал:
– Очень похоже… Белая сирень? Потом показал соседям:
– Кто владелец?
Все переглянулись, надеясь услышать от кого-либо ответ: "я", но такового не нашлось.
Полицейский поднес перчатку к собачьей морде, соседи, затаив дыхание, ждали команды "Искать!", но пёс вдруг ощетинился, зарычал, а потом отвернул морду и попятился.
За дело взялся напарник: он тыкал перчаткой в нос собаке, но та лишь отворачивалась и испуганно скулила, а потом взвыла и спряталась за ноги хозяина.
Петрович разочарованно крякнул.
Попытки подвести розыскную собаку к двери на черную лестницу тоже не увенчались успехом: пес отчаянно упирался лапами в пол, так что его удалось лишь протащить за ошейник пару метров по кухне.
Стражи порядка сердито сказали псу: "Снимем с довольствия!", погрозили отправить собачку сторожить детский сад, упаковали перчатку в пластиковый пакет, задали всем обыденные вопросы: фамилия, когда родился, где прописан, где находился в ночь с 30 на 31 декабря и ушли со словами: "Будем искать".
Соседи разошлись, а мы с Ильёй пробрались в кладовую и присели на сундук возле окна – обсудить события.
Разговор почему-то не вязался: Илья напряженно молчал.
Наконец он внимательно посмотрел на меня и спросил:
– Ты что вчера делала?
Я поняла: Илья пытался, как давеча я Юлечку, расспросить – мы действительно гуляли в прошлом, или всё это ему приснилось?
– Ты что – забыл? Мы вместе выходили по черной лестнице в 1913 год.
– Значит, это был не сон?
– Не сон, – покачала я головой. – Кстати, у тебя в пальто должно лежать доказательство, если, конечно, ты его не слопал во сне, – конфетка.
Илья встрепенулся, оказалось, от избытка впечатлений он забыл про карамельку с надписью "С Рождеством 1914 года!", подошёл к шкафу со старой одеждой, пошарил в карманах и вытащил конфету на свет божий.
Я развела руками: теперь веришь?
Илья засунул конфету в рот, с хрустом разгрыз ее – "ничего особенного, со вкусом лимона", и, наконец, стал прежним – разговорчивым и открытым.
Мы принялись шаг за шагом вспоминать пережитое приключение, а когда дошли до событий в парадном, я вспомнила: вчера из него вышла женщина с двумя детьми, интересно, в которой квартире они жили? Может, в нашей?
Я спросила Илью, но он с сожалением покачал головой: откуда ему знать, всё было слишком давно.
Но почему я вспомнила об этой женщине? В голове крутилось… шуба? Санки? Шляпка? Нет, не то.
И вдруг: мама дорогая! не может быть! нет, точно, два слова, неуловимо вертевшиеся в голове – перчатки и духи!
На даме из того Петербурга были такие же перчатки с дорожкой круглых пуговок, и я помнила шлейф крепких духов, опахнувший меня!
Я судорожно схватила Илью за руку, едва удержалась на сундуке, и бессвязно выпалила:
– Эта перчатка, на диване, сегодня, собака нюхала!
– Что?!
– Она была на женщине, я встретила ее вчера в 1913 году!
– Уверена? Такие перчатки сто лет назад в Петербурге носили, наверное, сотни женщин.
– Это не все: ещё духи, очень резкие. Дама в таких же перчатках душилась такими же духами и при этом вышла из нашего парадного? Не слишком много совпадений?
– Пожалуй, ты права, – согласился Илья. – Но как эта перчатка оказалась в нашей квартире на диване?
Мы задумались.
И я опять судорожно схватила Илью за рукав: что, если кто-то из соседей знал о тайне чёрной лестницы, как и мы, ходил в прошлое и там подобрал перчатку возле дома, или общался с этой дамой. Потом принес, возможно нечаянно, по рассеянности, в кармане в квартиру да и обронил на диван?
Мы долго обсуждали кандидатуры путешественников в прошлое, и пришли к выводу – похоже, Петрович: уж очень близко к сердцу принимал пенсионер все события, связанные с лестницей, без конца твердил о нечистой силе!
– Кстати, ты обратил внимание, как привратник в парадном похож на Петровича? Вспомни! – сказала я Илье.
И по его округлившимся глазам поняла – вспомнил!
– Может, Петрович ходит в прошлое и подрабатывает вахтером? Впрочем, эту версию мы отмели – чересчур невероятно, но не оставляло подозрение: Петрович что-то знал.
К сожалению, на этом цепочка наших умозаключений прервалась: похож, как две капли воды, знал, и дальше – что?