У того особых возражений не было, ибо, сообразил он с удивлением, за сегодняшний день он еще ни разу не отравил никотином родной, ослабленный нервной и неблагодарной работой организм.
Огородников затягивался так глубоко и с таким отчаянием, словно это была та самая последняя сигарета, что положена смертнику перед казнью. При этом щеки его западали так глубоко, что и без того выделявшиеся на тощем лице скулы придавали ему прямо-таки устрашающий вид. Если Огородникова немного загримировать, подумал Ремезов, он бы вполне сгодился на роль вампира в триллере средней руки.
После затхлой атмосферы квартиры, в которой произошло убийство, Ремезов с особым удовольствием вдыхал бодрящий настой морозного воздуха и сигаретного дыма.
Минут пять они молча простояли друг напротив друга, покуривая и осматривая сомнительные достопримечательности открывающегося вида. Бесконечные ряды деревянных двухэтажных домишек барачного типа тянулись чуть ли не до линии горизонта. В двух шагах от них, словно жесть, громыхало на ветру мерзлое застиранное белье, вывешенное для просушки. Поодаль стояли несколько старух, что-то живо обсуждавших, наверняка убийство. Парочка пацанов раннего школьного возраста пыталась лепить снеговика, но у них ничего не получалось: хрустящий на морозе снег рассыпался в руках и не принимал желанной формы.
- Ну, что скажешь, Валерий Иваныч? - первым нарушил затянувшееся молчание Огородников, неловко обсыпая пеплом блестящие от заношенности лацканы своего пальто.
Ремезов даже вздрогнул от неожиданности: не очень-то он привык к тому, чтобы к нему обращались по имени-отчеству.
- Да что я скажу? - отозвался он с хитрыми крестьянскими интонациями. - Заказные убийства, кажется, по вашей части? А мы-то что? Всего лишь статистическое бюро, по метким заявлениям местных борзописцев.
- А что, они, пожалуй, недалеки от истины, - хмыкнул Огородников. - Вам что? Зафиксировали, состряпали сводку и дальше поджидаете, когда еще кого-нибудь кокнут, а нам потом разгребать.
- Много нагребли-то? - поддерживая игру, беззлобно заметил Ремезов.
Их легкую перепалку следовало отнести к разряду ритуальных, потому что обеим сторонам похвастать уже давно было нечем. И тот, и другой хорошо знали на собственном опыте, что такое мучиться сознанием, что ты с утра до вечера старательно рубишь топором воздух. А с чем еще можно было сравнить бурную деятельность, не приносящую конкретных результатов? Все точно как в сводках происшествий или на брифингах, когда начальство отбивается от наседающих журналистов, жонглируя мифическими процентами.
- Может, будем дружить? - предложил Огородников.
- Да мы вроде и не ссорились, - неопределенно ответствовал Ремезов, шевеля пальцами ног, замерзающих в осенних, не по погоде, ботинках, - а теперь и вообще смысла нет. Я ведь ухожу из управления, - пояснил он.
Огородникова его откровения нисколько не удивили, такое впечатление, что он давно все знал.
- Дело хозяйское. Может, напоследок поделишься тем, что на душе накипело?
В чем-чем, а в профессиональном нюхе отказать ему было нельзя. Сразу догадался, что у Ремезова за душой есть кое-что, кроме обычной "статистики".
Ремезов посмотрел на своего визави с некоторым ехидством:
- Только на обоюдовыгодных условиях.
- На каких еще?
- Что-то я замерз, - пожаловался Ремезов, чувствуя, что пальцы ног постепенно превращаются в холодные негнущиеся деревяшки.
- Пойдем в машину. - Огородников решительно бросил в снег недокуренную сигарету.
Он включил в своей "Волге" печку и обернулся к устроившемуся на заднем сиденье Ремезову:
- Выкладывай, не томи душу.
Ремезов не торопился, наслаждаясь разливающимся по телу теплом.
- Ишь, какая у тебя тачка, - заметил он с нарочитой завистью, - это с каких же пор ты в люди выбился и тебе доверяют что-то получше "козла"?
- Не моя, - равнодушно отозвался Огородников, не страдающий амбициями, - просто другой не было. Мне лично все равно, на чем ездить.
В этом можно было не сомневаться, особенно если принять во внимание знаменитое всепогодное пальто Огородникова. Разнежившись от тепла, Ремезов лениво шевелил извилинами, выуживая из памяти, что еще он знал об Огородникове. И все, извлеченное из "запасников", не давало повода сомневаться в том, что Огородников - чудак со стажем. Работяга, надрывающийся за гроши, воспитывающий троих детей, двое из которых, между прочим, достались ему в качестве приданого вместе с женой, маленькой, неинтересной пигалицей, кассиршей из гастронома. Там, говорят, она его и подцепила, когда он пришел покупать себе двести граммов "Докторской" и бутылку кефира на ужин.
- Валерий Иваныч, я жду, - напомнил Огородников.
- Ладно, колюсь, - благодушно отозвался Ремезов. - Не знаю, известно ли вам, что убитый Михаил Васнецов в последнее время работал в службе безопасности фирмы некоего господина Костецкого, которую, кстати, возглавлял майор Румянцев? Ну, его вы уж точно знаете.
В подтверждение Огородников кивнул головой.
- Зато остальное, вероятно, окажется для вас новостью, - продолжал Ремезов. - Так вот, прошлой ночью в одной плохой квартире, где очень любят проводить время наркоманы, мы застукали в полной отключке Илону Костецкую. Чья она дочь, объяснять не буду. Но это бы еще ничего, хуже, что в ее сумочке нашелся заряженный "Макаров" с ее отпечатками и явными признаками того, что из него недавно стреляли. А дальше я начну выносить сор из избы, рассчитывая на ваше благоразумие…
Огородников опять кивнул головой.
- Так вот, вся компания, которую мы доставили из той квартирки, и среди них, разумеется, Илона Костецкая, была отпущена по настоянию начальства. Кого именно, уточнять не стану. Думаю, что руку к этому приложил заботливый папаша и, не исключено, Румянцев. Девчонку срочно определили в больницу, видимо, для того, чтобы ее не беспокоили расспросами.
Огородников помолчал, зачем-то поправил зеркало заднего вида, постучал костяшками тощих пальцев по приборной доске, что, вероятно, свидетельствовало о его крайнем раздражении.
- Так что, думаешь, стреляли из того самого пистолета?
- Но доказать это будет невозможно, поскольку нет ни пули, ни гильзы.
- Которые некто прихватил с собой. - Огородников провел пальцем по запотевшему стеклу, оставив извилистую полосу. - Это все?
- Почти, есть еще кое-что, но это пока из умозрительной области. В любом случае меня, полагаю, так же, как и вас, в ближайшее время будет очень интересовать эта милая девушка.
- Ладно, спасибо и на этом. А что там насчет обоюдовыгодного сотрудничества?
- Два дня назад пропала шестнадцатилетняя девочка Катя Чернова. Сдается мне, что все это как-то связано. Так что если что-то выплывет в процессе работы, не забудьте обо мне. А сейчас мне нужно торопиться.
Оказалось, он как в воду смотрел, потому что в отделе маялся, дожидаясь Ремезова, Барсуков, который тут же вручил ему записку, написанную незнакомым угловатым почерком: "Валерий Иванович, позвонил похититель и потребовал выкуп. Что нам делать? Коноплева".
Честно признаться, на такой сюрприз Ремезов не рассчитывал.
Глава 19
Чай с чабрецом из дворянских ручек
Ремезов явился, когда Светлана и Ольга почти отчаялись дождаться его. Около трех часов они не спускали глаз с телефона, но тот упорно молчал. Поэтому приход Ремезова был воспринят сестрами с радостью, а Светлана вообще готова была броситься ему на шею.
- Проходите, проходите, пожалуйста, - приговаривала она, крутясь вокруг него, как преданная собачонка, тем самым мешая сыщику проходить и безумно смущая.
Наконец они уселись в комнате, и Светлана принялась рассказывать:
- Он позвонил около четырех… Голос такой странный, знаете, я потом много думала и пришла к выводу, что он скорее всего что-то использовал, чтобы его изменить… Ну, обвязал рот шарфом, например…
- Что дословно он говорил?
- Говорил мало, буквально следующее: "Хотите увидеть свою дочку, готовьте десять тысяч баксов - нет, он сказал - "зеленых". Я еще перезвоню". Или что-то в таком роде. Но смысл я передала точно.
- Вы никого не подозреваете?
- Да нет, откуда… Главное, цифра - десять тысяч долларов. Не думаю, чтобы такие деньга мог требовать кто-то, знакомый с материальным положением нашей семьи. Откуда у нас такие деньги? Может, он перепутал Катьку с дочерью миллионера? С таким же успехом он мог бы требовать, например, двадцать тысяч долларов или сразу полмиллиона.
- Он ничего не перепутал… Он потребовал именно ту сумму…
Говорила Ольга - ровным, размеренным голосом.
Светлана и Ремезов как по команде уставились на нее, а она, глядя куда-то в сторону, продолжала:
- Десять тысяч долларов у меня были, я приготовила их, чтобы выплатить Игорю за комнату, на которую он претендовал при размене. Я не хотела, чтобы он затевал суд, потому что это травмировало бы Катю… Я… я продала бабушкины кольцо и медальон.
- Ты продала бабушкино кольцо, ничего мне не сказав?! - вскрикнула Светлана.
Одновременно с ней встрепенулся Ремезов:
- Вы сказали, что деньги были. Значит ли это, что теперь их нет?
- Да, - чуть слышно подтвердила Ольга.
Ремезов с размаху стукнул себя ладонью по коленке:
- Черт побери, долго еще будут продолжаться эти тайны мадридского двора?!
- Честное слово, я ничего не знала, - Светлана молитвенно сложила руки на груди.
Ремезов устремил тяжелый взгляд на Ольгу:
- Ольга Николаевна, почему же вы до сих пор ничего мне не сказали? У вас пропала такая крупная сумма денег, а вы молчите!
- Господи, да эти деньги для меня ничего не значат! Все, что я хочу, чтобы Катя вернулась. Плевать мне на все доллары в мире! - выкрикнула Ольга.
- Я вас понимаю, - Ремезов взял ее за руку, - но это ведь очень важно. Не исключено, что именно из-за них и пропала ваша дочь. Когда вы обнаружили, что денег нет?
Ольга судорожно сглотнула слезы:
- На следующий день утром, когда стала разбирать Катины вещи. Я нашла на ее столе, среди бумаг, конверт… В общем, деньги лежали в этом конверте. Их забрала Катя, хотя я ничего ей о них не говорила. Я ей не рассказывала о том, что продала кольцо, так же, как и Светлане.
- Но почему тогда, если деньги у нее, они их требуют от нас? - Светлана смотрела на Ремезова испуганными глазами.
Спросила бы что-нибудь попроще! Вообще дело пахло очень дурно: некто требовал выкуп, этот некто знал о крупной сумме денег, имеющейся в семье, о которой, по идее, могла рассказать девочка, сама же их и забравшая. Уж очень все это было сложно. У Ремезова ныло сердце от дурных предчувствий: в таких ситуациях заложники редко оставались в живых, ибо они знали похитителей в лицо и могли их выдать. А последние нередко оказывались их знакомыми, а то даже и родственниками!
- Кто еще знал о деньгах?
- Никто, - Ольга отрицательно покачала головой.
- А ваш бывший муж?
- Нет, он не знал.
- Каким образом вы продали кольцо?
- Профессор Караянов свел меня с ювелиром. Тот очень высоко оценил работу, нашел клиента, а потом передал мне деньги.
- Значит, вы не знаете, кто купил кольцо?
- Нет.
- А ювелира запомнили хотя бы?
- Его фамилия Школьник, Арнольд Наумович. Пожилой, живет в центре, в том самом доме, в котором универмаг… Только входить нужно через подворотню…
Тут Ремезова словно громом поразило. Все, о чем он спрашивал, было, конечно, важно, но еще важнее другое - подготовиться к следующему звонку похитителя, а ведь он может раздаться в любой момент!
- Стоп! - Он поднял ладонь. - Это потом. Сейчас обсудим модель поведения в отношении вымогателя. Прежде всего спокойствие. Потребуйте, чтобы он передал трубку девочке, скажите, что вам нужно время, чтобы собрать деньги. Главное, спокойно, спокойно, без криков и угроз, потому что он может оказаться человеком с неуравновешенной психикой.
- А вы нас оставите одних? - встревоженно спросила Светлана.
Ремезов замялся:
- В идеале, конечно, мне бы нужно остаться…
- Оставайтесь, мы вас положим спать на диване.
Ремезов покосился на предлагаемый диван, который показался ему коротковатым. Но делать было нечего.
- Вы же, наверное, не ужинали, - опять спохватилась Светлана.
- Да я как-то… - смутился Ремезов.
- Не ломайтесь, - немедленно отрезала она, безо всякого перехода превращаясь из озабоченной женщины в привычную бойкую на язык стервочку, - чай, не барышня на выданье. Пойдемте, я вас покормлю.
Ремезов поднялся и безропотно поплелся за ней на кухню.
* * *
Пока он управлялся с незамысловатым ужином - картофельным пюре и парой сосисок, Светлана сидела за кухонным столом напротив и курила, держа в руках стеклянную пепельницу. Ремезов неторопливо пережевывал резиновые сосиски производства местного мясокомбината и невольно косился на ее ноги. Закинутые одна на другую, они были открыты для обозрения, по крайней мере, на девяносто пять процентов благодаря своеобразному наряду, который не поддавался конкретному определению: то ли чрезвычайно короткое платье, то ли удлиненный свитер. Периодически Светлана меняла положение ног, и тогда на коленке, оказывавшейся сверху, на какое-то время сохранялось розовое пятно, действующее на Ремезова, как красная тряпка на быка.
- Черт, а кетчуп! - воскликнула она.
- Спасибо, уже не надо, - поблагодарил он, отодвигая пустую тарелку.
Она не стала мучаться угрызениями совести: ну забыла и забыла.
- Чай или кофе?
- Пожалуй, чай.
Она налила чаю ему и кофе себе. Чай, по крайней мере, был горячим и душистым, с необычным привкусом.
- Чабрец, - пояснила она, - правда, неплохо?
Он кивнул. Слава Богу, не какое-нибудь дьявольское зелье - уже хорошо. С нее станет собирать магические травы на заброшенном кладбище в полнолуние или летать на метле!
- Расскажите-ка мне лучше о колечке, которое стоит десять тысяч баксов, - попросил он, вдыхая дурманящий аромат чая.
Она так глубоко затянулась, что даже закашлялась.
- Все, нетути колечка, как выяснилось. А между прочим, это была последняя фамильная вещичка. В общем, потомки пошли по стопам пращуров, профукали единственный раритет.
- То есть? - уточнил Ремезов.
- Представьте себе, что мы с Ольгой последние рахитичные побеги на кряжистом древе захудалого дворянского рода, - пояснила она без особого энтузиазма. - Настолько захудалого, что наши предки еще задолго до революции влачили жалкое существование. Так что в годы оные у комиссаров интереса не вызывали, благодаря чему и уцелели. А все потому, что наш прапрадедушка когда-то проигрался в карты и спустил все подчистую, кстати, и это самое колечко, по семейным преданиям, чуть ли не подарок Екатерины. Так вот, колечко он все-таки потом отыграл, и оно осталось в семье. Вернее, оставалось до недавних пор.
- Как оно выглядело?
- Честно говоря, я небольшой специалист по ювелирной части. В общем, большой изумруд, несколько бриллиантов, а главное - старинная работа.
- Как я понял, был еще медальон?
- Да, но он представлял меньшую ценность, потому что был изготовлен позже, к кольцу… Но в нем тоже был изумруд.
Они помолчали. Ремезов маленькими глотками пил все еще горячий чай, Светлана задумчиво курила.
- Вы думаете, у нас есть шанс? - спросила она.
- В смысле?
- Найти Катьку.
Черт подери, что он мог сказать, что он мог пообещать, когда нужно было действовать, а он вместо этого пил чай и рассматривал женские коленки?
- Слушайте, Светлана, сейчас я уйду…
Она вскинула на него встревоженные глаза.
- Вызову к вам своего сотрудника - он подъедет минут через пятнадцать - и уйду, а вы пока действуйте по моей инструкции. Главное, если он позвонит, требуйте, чтобы он дал вам возможность поговорить с племянницей, а до тех пор ни на что не соглашайтесь. Я уверен, у вас все получится, а я скоро вернусь. Да, сотрудника, который к вам скоро пожалует, зовут Леонид Петрович Шестопалов.
Шестопалов, которому он позвонил домой, был жутко недоволен, ворчал и ругался, но Ремезов не сомневался, что появится тот быстро, на него всегда можно было положиться. За это замечательное качество Леонида Ремезов без колебаний прощал ему все остальное: лень, неорганизованность, патологическую сонливость.
Светлана, провожая его до дверей, вручила ему ключ:
- Держите. Зайдете потихоньку, чтобы Ольгу не разбудить, хотя вряд ли она заснет. Я вам постелю на диване.
Ремезов ключ взял, а про себя подумал с тоской, что к тому времени, как он вернется, диван будет давно занят Шестопаловым.
Глава 20
Соло под фонограмму
Следователь городской прокуратуры Александр Огородников за двадцать лет безупречной службы карьеры не сделал, да и цели себе такой не ставил. Не по его это было части, а по его - безропотно тянуть лямку и делать все, что возможно, даже и в невозможных условиях. В конце концов из него получился хороший следователь, как при других условиях получился бы, например, хороший врач, инженер или землепашец. Он лопатил попавшие в его руки дела с упорством и методичностью первоцелинника. Не замечал, когда его обходили с премиями и благодарностями и присваивали другим лавры за сделанное им. Нередко он с готовностью подставлял повинную голову, когда то или иное расследование заходило в безнадежный тупик. В последнее время, правда, виниться приходилось столь часто, что даже терпеливому Огородникову это постепенно начинало надоедать.
Много ли он лично мог сделать в теперешних условиях? Каким бы он ни был донкихотом, бороться ему все равно приходилось отнюдь не с ветряными мельницами. Выслушивая очередной разгон от начальства, он испытывал странное ощущение, будто его отчитывают за то, что он единолично не навел порядка в отдельно взятом городе, в то время как вся страна давно и без малейшего сопротивления была отдана во власть криминала. Их город тоже давно поделили между собой две мафиозные группировки, о чем знали даже сопливые первоклассники, а милиция и прокуратура предпочитали об этом скромно умалчивать. Когда же уставшая от беспредела общественность принималась взывать к своим доблестным защитникам, вперед, выставив ножку, выступало начальство. Отсвечивая невозмутимыми оловянными глазками, проводило разъяснительную беседу, смысл которой сводился приблизительно к следующему: "Не беспокойтесь, дорогие сограждане! Мы все знаем и проводим большую работу…" Дальше в качестве иллюстрации запускались проценты, в действительности иллюстрирующие только работу отдела, отвечающего за "связь с общественностью". Одним словом, это были всего лишь вариации на вечную тему "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна". Оставалось только добавить, что она и впрямь оставалась незаметной.