Ремезов слушал ее внимательно, не перебивая. Барсуков ерзал в кресле и время от времени бросал пламенные взгляды: на Светлану - сочувствующие, на Ремезова - умоляющие. Ремезов делал вид, что ничего не замечает. Тоже хорош бобер, кому - бабу, а кому - лишние проблемы на шею. Он еще раз окинул взглядом гостью, явно обладающую нордическим характером, и прикинул шансы своего друга. Интересно все-таки, спал он с ней или нет? Спрашивать об этом было бессмысленно: Барсуков мог запросто приврать. Не исключено даже, что вся его громкая и немеркнущая слава покорителя женских сердец зиждилась на его же собственном длинном языке и определенных литературных способностях.
- А какой-то приятель у вашей племянницы был? - спросил Ремезов и, уловив замешательство женщины, уточнил: - Ну, друг. Все-таки шестнадцать лет, возраст подходящий.
Кажется, Светлана в первый раз за все время растерялась.
- Честно говоря, не знаю… Она ведь девочка, как бы поточнее сказать, не совсем современная. Ну, знаете, в дневнике одни цитаты, увлечение бардовскими песнями, в свободное время - от книжки не оторвать.
Как будто бардовские песни мешают иметь парня!
- А подружки, с которыми вы разговаривали, тоже не знают, был ли у нее кто-то?
- Я не спрашивала… К тому же с Илоной Костецкой разговаривала сестра, то есть Катина мать…
Хлоп! А вот это уже новость! Значит, Илона Костецкая - подружка пропавшей девчонки? До чего же тесен мир, однако! Дело резко менялось… А не было ли случайно этой самой Кати Черновой на той хате? Хотя, судя по описанию, она вроде бы не смахивает на наркоманку. Впрочем, он знает столько наивных родителей, считающих своих отпрысков ангелами во плоти, в то время как они сущие дьяволы. Небось и папочка Илоны Костецкой ни сном ни духом не ведал о веселой жизни дочери. То-то ему будет сюрприз! А если к тому же на пушке обнаружатся ее пальчики или еще что-нибудь похуже?!
Ремезов чувствовал нечто такое, что, наверное, испытывает борзая, взявшая верный след, как ни банально звучит сравнение сыщика с ищейкой. В воздухе пахнет добычей, в крови подскочило содержание адреналина. Что еще нужно для того, чтобы ощутить прилив энергии? Вопрос лишь в том, насколько развитие событий будет зависеть лично от тебя.
- Ладно, я берусь, - произнес он в задумчивости. В принципе, он сказал это самому себе. - Если вас устроит, что я буду этим заниматься в качестве частного детектива, поскольку с сегодняшнего дня я наполовину в отпуске, наполовину уволился.
Женщина посмотрела на него с удивлением и закурила уже четвертую за время разговора сигарету. Пожалуй, он не совсем точно объявил о своем решении, не с теми интонациями: такое может создаться впечатление, будто ему предложили выгодную сделку, а он, предварительно поломавшись, только чтобы набить себе цену, все же поспешил согласиться из опасений, что в следующий раз ничего заманчивее не обломится. В действительности же ему "обламывалась" лишняя головная боль и, не исключено, очередное разочарование.
Глава 10
Скандал в благородном семействе
Илона почувствовала, что с нее стаскивают одеяло, и, перевернувшись на другой бок, инстинктивно приняла позу эмбриона, подтянув колени к животу. Тогда сверху на нее полилось что-то холодное.
- Какого черта!
Она подскочила и обнаружила себя сидящей в собственной постели в хлопчатобумажной кофте и колготках и стоящего напротив родного папочку с багровой физиономией и чайником в руках. Выходит, это он обливал ее водой? Свихнулся, что ли, совсем, старый маразматик? Поодаль стояли неестественно бледная мамочка в шелковом халате и какой-то смутно знакомый мужик с квадратной челюстью. Где-то она его уже видела? Ага, кажется, это одна из папашкиных "шестерок". Мужик смотрел на Илону с нескрываемой брезгливостью.
Спектакль продолжался по сценарию "Скандал в благородном семействе".
- Вставай, тварь! - шипел родитель, словно загнанный в угол гусь.
- Пардон, - она еще недостаточно пришла в себя, чтобы воспринимать происходящее адекватно, - что это еще за водевиль?
- Я тебе покажу водевиль! - пыхтел Костецкий. - Я тебе покажу "мыльную оперу", я тебе устрою…
Илона посмотрела на мать:
- Ма, чего он завелся?
В горле у матери что-то забулькало, и ответила она только со второй попытки:
- Илоночка, пожалуйста, не спорь. Лучше все расскажи отцу.
Ну, теперь уже она совсем ничего не понимала. Кажется, ей предлагали каяться, как Марии-Магдалине.
- Где ты была ночью? - хлестнул ее вопросом отец.
Все ясно: он узнал, что она побывала в милиции. Ну и что? Ее же оттуда выручил этот, ну конечно, этот самый тип, что теперь стоит столбом рядом с матерью.
Илона вздохнула и уставилась в окно.
- Пап, ну ты же уже все знаешь. Считай, что я каюсь и посыпаю голову пеплом. Да, вышла ужасная глупость, обещаю, больше такого не повторится, - пробубнила она. Примерно так же она каялась в раннем детстве, когда, например, разбивала чашку из дорогого сервиза или пропускала урок в школе.
- Глупость? - Глаза Костецкого побелели от злости. - Ты называешь это глупостью? Ты хоть можешь себе представить, чем для всех нас грозит обернуться твоя так называемая глупость, твоя "невинная шалость"?
Черт бы побрал Груздя, ведь именно он затащил ее на эту хату и по его милости она вляпалась в дурацкую историю. Вот и расхлебывай теперь, и выпутывайся как хочешь, выслушивай вопли предков и кайся во всех грехах!
Каяться ей уже порядком надоело, она взглянула на отца исподлобья, словно затравленный волчонок:
- Ну что я должна еще сделать? Упасть на колени, уйти в монастырь?
- Ах ты, сволочь! - взревел Костецкий и с размаху влепил ей звонкую пощечину.
Следом раздался испуганный возглас матери:
- Стас, что ты делаешь? Бить непедагогично…
- А ты заткнись, старая дура, а то и до тебя доберусь. Тебе ли рассуждать о педагогике? Ты ей всегда позволяла все, что заблагорассудится… Теперь любуйся на результат.
Обычно ни в чем не спускающая отцу мать подавленно замолчала. Илона сидела на кровати пунцовая от обиды и возмущения - отец никогда прежде не поднимал на нее руку. Сегодня он сделал это впервые, да еще и в присутствии постороннего человека!
Посторонний, кстати, напомнил о себе:
- Извините, Станислав Николаевич, я думаю, мне лучше прийти попозже…
Отец обернулся.
- Нет, не уходите, пожалуйста, Аркадий Петрович. Я на вас полагаюсь, можете начинать. - С этими словами он вышел из комнаты и вытолкал оглядывающуюся мать.
Интересно, что такое он предлагал этому мордатому типу? На всякий случай она поправила рукава кофты, стараясь натянуть их ниже локтей.
Мордатый, которого Костецкий назвал Аркадием Петровичем, бесцеремонно устроился в кресле.
- Честно говоря, меня мало волнует, кто именно запустил ваше воспитание. Потому что, на мой взгляд, сейчас это уже не имеет принципиального значения. Сейчас нужно думать, как выбираться из дерьма, в которое вы вляпались, - сказал он.
Выражение его лица оставалось брезгливым, и в самом тоне улавливалась брезгливость. Человек вдвое ее старше обращался к ней на "вы" вовсе не из уважения и даже не из дежурной вежливости, а чтобы от нее дистанцироваться.
Илона молчала, приложив ладонь ко все еще полыхающей от отцовской пощечины щеке.
- Что вы можете вспомнить? Как, например, вы оказались в той квартире? Советую отвечать, потому что рано или поздно вам зададут эти же вопросы в официальной обстановке.
Илона ответила не сразу:
- Я почти ничего не помню… Наверное, кто-нибудь затащил.
Она не дура, чтобы все ему рассказывать. Сообщит она ему о Грузде, и что тогда? Пока он вхож в дом и даже пользуется доверием у родителей как "приличный мальчик", а что потом? Груздя выставят за дверь, а ее станут усиленно пасти, как чистопородную овечку. В результате она останется без "кайфа". Нет уж, подобный расклад ее никак не устраивает. А что касается "официальной обстановки", то не пугайте деток, она прекрасно понимает, что папочка, пусть и рычащий, и даже давший волю рукам, все равно ее отмажет.
- В ваших интересах все-таки вспомнить, - наседала папочкина "шестерка".
Вот привязался!
- А я не помню, - огрызнулась Илона.
- Хорошо, тогда назовите мне своих друзей-приятелей, - предложил он, - особенно тех, кто находился с вами в той квартире. Тут уж вам скрывать нечего, это легко проверить.
- Вот и проверяйте. И вообще, что вы ко мне пристали? Расспросите Мишаню. Он ведь, кажется, по вашей рекомендации был ко мне приставлен. Черт, как он мне надоел! Так вот, это он виноват: просмотрел, прохлопал ушами. Вы его еще не нашли? - Она усмехнулась. - Если найдете, построже с него спросите за то, что он манкирует своими профессиональными обязанностями.
- Ну а пистолет в вашей сумке откуда взялся, тоже не помните? - невозмутимо продолжил мордатый свой бесцеремонный допрос.
Илона приняла его выпад за шутку:
- А миномета вы в моей сумочке не обнаружили или парочки тротиловых шашек? Я иногда прихватываю их с собой на тот случай, если под рукой не окажется зажигалки.
- Откуда все-таки у вас взялся пистолет Макарова? - настаивал тип.
- Что еще за дурацкие шуточки? Хватит уже, придумайте что-нибудь посмешнее, - повысила голос Илона. Господи, как она ненавидела этого тупого мужика!
Внезапно он встал, приблизился к ней вплотную и, закатав рукава кофты, обнажил локти с кровоподтеками.
- Слушай, детка, кончай придуряться. Мозги будешь пудрить папочке и мамочке. А мне все ясно: во-первых, ты на игле, во-вторых, совершенно без тормозов, в-третьих, тебя ждут большие неприятности из-за пистолетика, который кто-то тебе подбросил.
Илона невольно вздрогнула и посмотрела в его желто-зеленые кошачьи глаза. Похоже, он не блефовал. Черт, что еще за пистолет? Об этом нужно обязательно расспросить Груздя. Вместе с беспокойством и страхом она внезапно почувствовала сильное сердцебиение. Черт, как плохо, никогда такого не было.
- Мне плохо, - тихо пожаловалась она и, побледнев, рухнула на кровать.
Глава 11
Это не она
Ремезов не очень-то понравился Светлане, хотя она вполне отдавала себе отчет, что ему предстояло не комплименты барышням говорить, а демонстрировать свои профессиональные способности, в которых пока вроде бы не было повода сомневаться. И все же, все же… Могла она иметь личное, сугубо субъективное мнение или нет?
Так вот, Ремезов произвел на нее впечатление человека, отнюдь не хватающего звезд с неба. Возможно, для первого раза она судила о нем излишне строго, но такая уж она была максималистка, Светлана Коноплева. Привыкла делить людей на тех, которые вызывали желание узнать о них побольше, и тех, кто такого желания не вызывал. Ремезова она все же склонялась отнести ко второй категории. Встреться она с ним при иных обстоятельствах, наверняка ограничилась бы парой дежурных фраз, не более.
Не исключено, что самое неприятное впечатление на нее произвел тотальный порядок в квартире сыщика. Правда, в этом она ни за что не призналась бы даже самой себе. Будучи изрядной неряхой и неорганизованной личностью, Светлана втайне (только чтобы оправдать собственную нерадивость) подозревала аккуратистов в интеллектуальной ограниченности и отсутствии воображения, а отсутствие воображения, в свою очередь, считала чуть ли не библейским грехом.
Впрочем, не исключено, что она попросту переносила на несчастного сыщика свое отношение к местным правоохранительным органам, на которые у нее имелся давний зуб. Впрочем, у них на нее тоже. Особенно если вспомнить, какой переполох вызвала ее статья, посвященная криминальной обстановке в городе.
Прощаясь у потрепанного барсуковского "жигуля", вышедший их проводить Ремезов не удержался и поддел-таки:
- Так я не совсем понял, это ваше личное мнение, ну, насчет статистического бюро, или точка зрения вашей газеты?
Она смерила его взглядом с головы до ног.
- Я думаю, это точка зрения жителей этого города, которую я всего лишь опубликовала.
- Но и ваша тоже?
- Разумеется.
Ей показалось, что он усмехнулся и кивнул в знак согласия. Попрощался и захлопнул дверцу автомобиля.
"О чем это я думаю? - подумала она про себя. - Дался мне этот Ремезов. Все, что от него требуется, - поскорее найти Катьку, и тогда, возможно, я изменю мнение о нашей доблестной милиции".
Светлана кружила вокруг Ольгиного дома, не решаясь зайти и подняться на третий этаж. Пока нечем было утешить или обнадежить сестру. Самое большее, что ей было под силу, - это живописать достоинства капитана Ремезова, возможно, сомнительные, сочиняя на ходу, скольких воров, убийц и насильников он скрутил прямо на месте преступления.
Светлана запрокинула голову: во всех окнах Ольгиной квартиры горел свет. Что делала сама Ольга, нетрудно было догадаться: наверняка сидела на диване, уставившись в одну точку, вздрагивала от малейшего шороха и неслась как на пожар к зазвонившему телефону. Нет, вкусить это зрелище она еще успеет, а сейчас лучше кое-что выяснить.
Она открыла сумочку и погладила рукой глянцевую поверхность украденной фотографии. Взглянула на часы, посомневалась с полминуты, удобно ли заявиться к Жене Кислицыной в половине десятого вечера, но все же решила, что более чем серьезные обстоятельства позволяют пренебречь условностями. Светлана подняла воротник пальто - к ночи заметно усилился мороз - и двинулась к дому напротив.
Дверь открыла симпатичная женщина, которой удивительно шли золотистые веснушки, и с удивлением посмотрела на Светлану.
- Извините за поздний визит, я тетя Кати Черновой, - представилась Светлана.
Лицо женщины немедленно приняло озабоченное выражение:
- Конечно, конечно, проходите.
Светлана вошла в прихожую, а женщина спросила, вытирая руки о фартук:
- Вы так ничего и не узнали?
Светлана отрицательно покачала головой. Женина мать скорбно поджала губы.
- Я хотела бы поговорить с Женей, если можно.
- Конечно, проходите в ее комнату. Она, кажется, читает.
- Да у меня буквально один вопрос. Может, вы ее сюда позовете?
- Как хотите. - Женщина не сводила с ее лица встревоженных глаз. - Женя, выйди, пожалуйста, сюда.
Из комнаты в конце коридора вышла Женя в байковом халатике, тоненькая, нескладная и, вероятно, страдающая от кучи комплексов и сознания собственной непривлекательности. А ведь, судя по внешним данным ее матери, из Жени должна бы выйти очаровательная женщина. Гадкий утенок непременно превратится в лебедя. Только ее красота, в отличие от Катиной, расцветет с возрастом.
Светлана протянула девочке фотографию.
- Женя, посмотри, не эта ли женщина вчера поджидала Катю возле школы? - Она указала пальцем на Веронику Караянову.
Та, близоруко сощурившись, повертела фотографию в руках:
- Нет, тетя Света, это не она.
- Точно?
- Да, я ее хорошо рассмотрела, пока ждала Катю, прежде чем решила, что у них разговор надолго.
- Ну, спасибо. - Светлана положила снимок в сумку. - Пожалуй, я пойду.
Уже на лестничной площадке Женя ее окликнула:
- Если я еще что-нибудь вспомню или узнаю, сразу вам позвоню.
Светлана устало кивнула. Похоже, профессорская дочка отпадала, но радоваться по этому поводу не приходилось. У Вероники Караяновой была хоть какая-то, но причина. А теперь снова опустились сплошные потемки. Кто же еще и по какой причине мог быть заинтересован в Катином исчезновении? Светлана понимала, что в том случае, если причина будет вычислена, найдется и Катя. А если нет, то полагаться придется только на опыт и везение Валерия Ремезова.
Глава 12
Сколько стоит самоуважение
После того как Илону увезла "скорая", Костецкий и Румянцев остались одни в квартире. Жена Костецкого, спешно собравшись, уехала с дочерью. Сам Костецкий выглядел подавленным, у него началось что-то вроде нервного тика.
- Я даже не догадывался, что она наркоманка, - пожаловался он.
Румянцев молча пожал плечами. Да что, собственно, скажешь в подобной ситуации?
Костецкий поставил на стол бутылку "Наполеона", пару хрустальных рюмок и широким жестом пригласил Румянцева:
- Думаю, нам нужно обстоятельно поговорить.
Румянцев кивнул в знак согласия, а Костецкий наполнил коньяком обе рюмки, руки его при этом заметно дрожали. Они выпили, не произнеся ни слова.
Костецкий какое-то время сидел, прижав пустую рюмку к щеке, потом первым нарушил молчание:
- И что же теперь будет?
Румянцев на этот раз счел нужным откликнуться:
- Ее нужно лечить, конечно, но, как я понимаю, сейчас это не главная проблема. Самое неприятное - это пистолет, а она не помнит, как он оказался в ее сумке.
- Да его наверняка ей подбросили! - тоскливо воскликнул Костецкий, умоляюще глядя на Румянцева, который теперь оказался его единственной и последней надеждой.
- Скорее всего, - согласился тот, - и я буду очень сильно удивлен, если на пистолете не обнаружат ее отпечатков пальцев… Это как минимум, а как максимум…
Они переглянулись, и тут Костецкий судорожно вцепился пальцами в рукав пиджака Румянцева.
- Вы должны сделать все возможное. Клянусь, я ничего не пожалею, чтобы отблагодарить. Я человек состоятельный, и вы знаете, как на сегодня складываются обстоятельства. Либо я погорю, либо… Аркадий Петрович, вы же прекрасно понимаете, что вам невыгодно терять такую работу, какую вы имеете у меня. - Костецкий отпустил рукав Румянцева и неловко опрокинул локтем рюмку. - Обещаю щедро отблагодарить, только сделайте что-нибудь, умоляю, сделайте, сделайте…
Румянцев чувствовал себя неловко, таким он видел Костецкого, обычно властного и подтянутого, впервые.
- Мне трудно вам обещать что-нибудь конкретно, Станислав Николаевич, - сказал он, - прежде я должен понять, что происходит и с какой стороны ожидать сюрпризов. Вы сами хотя бы догадываетесь, кто хочет вас подставить?
- Черт, да кто угодно! Вы же в курсе, что бандиты давно на меня наезжают. А конкуренты, а кандидаты на должность мэра? - Костецкий схватился за голову. - Тут не знаешь, с какой стороны удара ожидать. Никому не выгоден Костецкий на плаву, все предпочли бы его утопить!
Румянцев встал:
- Не хочу вас обнадеживать, могу обещать только одно: я постараюсь прояснить обстановку по своим каналам. Дайте мне для этого полдня.
- Разумеется, разумеется… И… и все, что вам нужно для этого… Вам нужны деньги? - Костецкий нервно захлопал себя по карманам.
Румянцев остановил его движением руки:
- Этого не нужно. Во всяком случае, пока.
Уже у двери он обернулся и добавил:
- Вы лучше о дочери позаботьтесь. Постарайтесь, чтобы ее никто не посещал, она не должна иметь возможности получать наркотики.