- Яхта "Каллиопа"? Секундочку, что я о ней слышал? - Перегрин задумался. Он чувствовал себя совершенно отрешенным от окружающей обстановки, он расслабился, ему хотелось поболтать, но он не был уверен, что если встанет, то у него не закружится голова. - Яхта "Каллиопа", - повторил он.
- Это его собственная яхта, она потерпела кораблекрушение и разломилась надвое в тумане у мыса св. Винсента.
- Теперь я вспомнил. Неужели?..
На улице, у входа в театр, послышались голоса.
- Думаю, сокровища прибыли, - сказал Аллейн. - Вы останетесь здесь отдохнуть или пойдете со мной их встречать?
- Пойду с вами.
В нижнем фойе они увидели Эмили, Джереми Джонса и ассистента из музея. Ассистент держал в руках металлический ящик. Уинтер Морис прибежал сверху встретить их. Все поднялись в кабинет, ситуация вдруг обрела оттенок официальности и торжественности. Ассистента представили собравшимся. Он поставил металлический ящик на стол Перегрина, открыл замок, откинул крышку и отступил в сторону.
- Думаю, - сказал он, оглядывая присутствующих и останавливая взгляд на Перегрине, - следует осуществить формальную передачу ценностей. Будьте любезны, осмотрите содержимое ящика и удостоверьтесь в том, что вещи не повреждены.
- У нас Джереми специалист по этой части, - сказал Перегрин. - Думаю, он знает каждый стежок, каждое пятнышко на перчатке.
- Вы правы, - с чувством подтвердил ассистент. - Мистер Джонс, тогда, может быть, вы?
- С удовольствием, - отозвался Джереми.
Он вынул из ящика портативный письменный прибор и положил его на стол.
Перегрин поймал взгляд Аллейна.
- Видите пятна? - пробормотал он. - Они от воды. Говорят, от морской.
Джереми открыл тайник, и его тонкие, пожелтевшие от никотина пальцы развернули шелк, в который были упакованы перчатка и два обрывка бумаги.
- Вот они, - сказал он. - Можно их вынуть?
- Пожалуйста.
С огромной осторожностью Джереми извлек из тайника реликвии и выложил их на стол.
- А теперь, - с улыбкой сказал ассистент, - моя миссия может считаться исполненной. Вот официальная расписка, мистер Морис, будьте любезны, распишитесь.
Пока Морис расписывался, Перегрин сказал Аллейну: "Подойдите и посмотрите".
Аллейн подошел к столу, отметив про себя, что Перегрин встал рядом с мисс Эмили Данн, что в пристальном взгляде Джереми Джонса, устремленном на перчатку, мелькнула страсть фанатика, что Уинтер Морис надулся от важности, словно обладал какими-то правами собственности на реликвии, а Эмили Данн явно обрадовалась, увидев рядом Перегрина. Аллейн склонился над записками и перчаткой и пожалел, что он не один в комнате. Он опасался, что от него ждут выражения бурных восторгов и прочих подходящих случаю банальностей. Но чувства, вызываемые подобными реликвиями, слишком трепетны, неопределенны и деликатны, чтобы объявлять о них вслух. Что толку в высказываниях типа: "Рука великого мастера водила по этой бумаге, сохранившей до нашего времени ее тепло" или "Четыреста лет назад пальцы больного мальчика заполнили собой эту перчатку, а два столетия спустя некая дама с инициалами М. И. написала маленький меморандум для потомков". Аллейн от всей души желал, чтобы пьеса Перегрина совершила чудо и развеяла ощущение смерти, исходившее от записки Шекспира и перчатки юного Гамнета. Он взглянул на Перегрина.
- Спасибо, что позволили поглядеть на них поближе.
- Вы должны проследить за их помещением в сейф.
- Я к вашим услугам.
Уинтер Морис пыжился и суетился. Джереми, поколебавшись, положил реликвии на папку для бумаг. Обсудив с музейным работником температурные условия хранения и риск пожара, все торжественной процессией двинулись в бельэтаж, Джереми нес папку с перчаткой и документами.
- Направо, - скомандовал Морис, хотя всем было прекрасно известно, куда идти.
Панель в стене бельэтажа была отодвинута, дверца сейфа открыта. Джереми вытащил из сейфа подставку в виде мольберта, обитую черным бархатом, и в центре ее наклонной поверхности аккуратно расположил перчатку, а по обеим сторонам от нее документы.
- Надеюсь, ворс бархата будет удерживать их, - сказал он. - Я сделал наклонную поверхность, чтобы было лучше видно. Поехали.
Мягким движением он вдвинул подставку в сейф.
- Как управляться с наружными дверцами? - спросил он.
- Там, слева, есть кнопка, - засуетился Морис. - На внутренней поверхности стены. Дай мне.
- Пожалуйста, Уинти.
Морис просунул пальцы между сейфом и стеной. Зажглась невидимая лампочка, и стальные дверцы с легким шипением раздвинулись.
- Отлично! - воскликнул Морис. - Ну разве это не здорово?
- Отсюда нам ничего не видно, Уинти, - сказал Перегрин. - Мы выйдем и посмотрим снаружи.
- Ты прав, - согласился Джереми. - Выйдите все и скажите мне, не нужно ли увеличить наклон. Рассыпьтесь по фойе.
- Главное, чтобы все были при деле, - мягко заметил Аллейн.
Джереми, вздрогнув, оглянулся на него и затем усмехнулся.
- Старший инспектор потешается над нами. Эмили, останься в дверях, дорогая, будешь связной между мной и остальными в фойе.
- Хорошо.
Все разошлись по разным местам. Морис отправился в дальний угол фойе бельэтажа. Перегрин стоял на балконе, а музейный работник спустился ниже по лестнице. Аллейн прохаживался по бельэтажу до двери и обратно. Он отлично понимал, что все эти люди, за исключением музейного работника, заняты весьма необычным для них делом и потому чрезвычайно внутренне напряжены, но суровая самодисциплина заставляет их держать себя в руках. "И такие ситуации для них не редкость, - подумал он. - Своего рода профессиональный риск. Но они закаленные бойцы и всегда готовы вступить в бой".
- Наклон должен быть больше, Джер, - послышался голос Перегрина. - И положи вещи повыше на подставке.
Музейный работник, стоявший на нижней ступени лестницы, произнес нечто невнятное.
- Что он говорит? - спросил Джереми.
- Он говорит, что снизу почти ничего не видно, но, вероятно, с этим ничего не поделаешь, - сказала Эмили.
- Секундочку. - Джереми полез в сейф. - Увеличить наклон… О черт, они упали.
- Помочь тебе? - спросила Эмили.
- Не надо. Скажи им, чтобы оставались на местах.
Аллейн приблизился к сейфу. Джереми Джонс, держа на коленях подставку, деликатными движениями расправлял перчатку и документы на бархатистой поверхности.
- Я надеялся обойтись без этого чертова полиэтилена, но, похоже, не выйдет, - сердито проговорил он.
Джереми накрыл реликвии пленкой и укрепил ее кнопками с бархатными головками. Затем он вернул подставку в сейф, угол наклона был почти прямым. Из фойе послышался одобрительный гул.
- Они говорят, получилось здорово, - передала Эмили.
- Закрыть сейф?
- Да.
- Запереть на замок?
- Уинти говорит "да".
Джереми захлопнул стальную дверцу и повернул замок.
- Теперь давай пойдем и посмотрим. - И они с Эмили направились в фойе.
Аллейн вышел из тени, отодвинул панель в стене и осмотрел сейф. Он был действительно крепко заперт. Аллейн вернул панель на место, повернулся и увидел на расстоянии полутора десятков шагов в проходе, ведущем к ложам, мальчика. Тот стоял, сунув руки в карманы и наблюдая за Аллейном. На вид мальчику было лет двенадцать, и одежда на нем была весьма недешевая.
- Привет, - сказал Аллейн. - Откуда ты взялся?
- Неважно, - ответил мальчик. - А вам что за дело?
Аллейн подошел к нему. Хорошенькое личико, большие глаза и нахальная, довольно злая улыбка.
- Вам что за дело? - повторил мальчишка. - И на что вы уставились? Разумеется, я не хотел быть невежливым.
Дикция у него была отличная.
- На тебя, - ответил Аллейн.
С лестничной площадки раздался голос Перегрина: "Где суперинтендант Аллейн?"
- Здесь! - откликнулся Аллейн и повернулся к выходу.
- О-о-о, прошу прощения, - удивленно протянул Тревор Вир. - Вы, наверное, сыщик из Скотленд-ярда. И как я мог так забыться! Пора уж мне научиться вести себя повежливее!
Аллейн вышел в фойе. К компании присоединились вновь прибывшие Маркус Найт и Дестини Мед.
Над балконом, между двумя лестницами, светился экран, с которого присутствовавшие не сводили жадных глаз. Картинка оставалась неизменной: черно-желтый фон, символизирующий геральдические цвета господина из Стратфорда, а на нем два обрывка бумаги, покрытые поблекшими чернилами, и маленькая детская перчатка.
Джереми притащил из кабинета пояснительную надпись, вставленную в рамку, и укрепил ее под экраном.
- Замечательно, - сказал музейный работник. - Поздравляю вас, мистер Джонс, лучшей экспозиции не придумать.
Он сунул квитанцию в нагрудный карман и попрощался.
- Великолепно, Джер, - сказал Перегрин.
По балкону медленно прошелся Тревор Вир и грациозно облокотился о балюстраду.
- Сдается мне, - произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, - любой ловкий жулик вскроет этот ящик с закрытыми глазами. Детские игрушки.
- Что ты здесь делаешь, Тревор? - нахмурился Перегрин. - Тебя не вызывали.
- Я только зашел посмотреть, нет ли мне писем, мистер Джей.
- Почему ты не в школе?
- Вчера вечером я себя неважно чувствовал. В школе ко мне относятся с пониманием.
- Тебе здесь не место. Лучше иди домой и отдохни.
- Хорошо, мистер Джей. - Неотразимая улыбка осветила фотогеничное лицо Тревора. - Я хотел пожелать вам, и актерам, и всем самой большой удачи. Мама желает вам того же.
- Спасибо. С пожеланиями можно было и не торопиться. Иди домой.
Тревор, по-прежнему улыбаясь, поплелся вниз.
- Милый маленький кукленок, - ехидно произнес Джереми.
- Уинти, на улице люди с фотоаппаратами, - сказала Эмили.
- Пресса, дорогая, - отозвался Морис. - Надо же сделать снимки. Позировать будут Маркус и Дестини.
- Как же мы будем позировать, когда экран так высоко? - заметил Найт.
- Снова все вынуть?
- Надеюсь, - вдруг сказал Джереми, - кто-нибудь знает, как открыть сейф. Я запер его, как вы помните.
- Не беспокойся, - сказал Морис, по мере приближения торжественной минуты напускавший на себя все больше важности. - Я знаю. Все было продумано в верхах, и Гринслейд, разумеется, ввел меня в курс дела. На самом деле тип кода был предложен самим Великим и Ужасным. Все построено на ключевом слове. Придумываешь слово из пяти букв…
Парадная дверь открылась, и в фойе ввалилось несколько репортеров и два фотографа.
- …каждой букве соответствует цифра. Мистер Кондукис сказал, что наиболее подходящим и символичным словом будет, конечно…
- Мистер Морис.
Уинтер Морис осекся и резко обернулся на голос. К нему медленно направлялся Аллейн.
- Скажите, когда была установлена цифровая комбинация на замке? - спросил он.
- Несколько дней назад. Три или четыре. Почему вы спрашиваете?
- Вы обсуждали механизм замка с вашими коллегами?
- Ну… так, в общих чертах, только в общих чертах.
- Не кажется ли вам, что будет весьма разумно, если об этом слове из пяти букв будете знать только вы?
- Но я… мы все здесь…
- Видите ли, это обычная практика.
- Да, но мы - другое дело. Я хочу сказать, мы все здесь…
- Попробую убедить вас. - Аллейн сделал надпись на обратной стороне конверта. - Такую комбинацию вы придумали?
Морис взглянул на конверт.
- Черт!
- Будь я на вашем месте, я бы придумал другое, менее очевидное слово, переменил шифр и держал бы рот на замке. - Аллейн зачеркнул надпись на конверте и положил его в нагрудный карман. - У вас посетители, - дружелюбным тоном заметил он.
Он подождал, пока сделают снимки, и вовсе не удивился тому, что на площадке вновь появился Тревор Вир. Мальчишка с очаровательной застенчивостью побеседовал с репортером, в котором он инстинктивно определил человека, принимающего решения, и все кончилось тем, что Дестини Мед и Тревор в обнимку с серьезным видом разглядывали перчатку, пока сверкали фотовспышки и щелкали камеры.
Лучший снимок, сделанный в то утро, вышел под заголовком: "Исполнитель детской роли, Тревор Вир с Дестини Мед и перчаткой Шекспира. "Когда я гляжу на нее, мне прямо-таки хочется плакать", - говорит юный Тревор".
2
Перегрин ответил на десяток чрезвычайно умных вопросов и так никогда не смог припомнить, что же он говорил. Поклонившись, он сделал шаг назад и увидел себя в зеркале бара: высокий, долговязый и насмерть перепуганный молодой человек во фраке. Все двери были широко распахнуты, театр наполнялся невнятным приглушенным гулом.
Мистер Кондукис, с орденскими ленточками в петлице, обратился к Перегрину со словами:
- Мне следует пожелать вам успеха.
- Сэр, я вам так благодарен…
- Не за что. Я должен идти.
Для мистера Кондукиса была приготовлена королевская ложа.
Перегрин направился к левой двери бельэтажа.
- Ни пуха вам, ни пера, - произнес низкий голос.
Перегрин поднял голову и увидел импозантного мужчину в смокинге, при ближайшем рассмотрении оказавшегося суперинтендантом Аллейном. Его сопровождала очаровательная дама.
Аллейн со спутницей вошел в зал.
Перегрин слушал национальный гимн через закрытые двери. Он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете.
Когда зрители уселись, он проскользнул в бельэтаж, а потом вниз к директорской ложе. Джереми был уже там.
- Начинается, - сказал он.
- Начинается.
3
"Мистер Перегрин Джей успешно балансирует между слащавой стилизацией под старину и вульгарной модернизацией. Диалоги звучат безыскусно и сильно, нередко поражая глубоким психологизмом. Сентиментальности нет и следа. С тех пор как был написан сонет CXXIX, тема мести оскорбленного сластолюбца не раскрывалась столь ярко".
"После дешевых поделок и сомнительных исторических постановок, которые лепят бравые ребята от шоу-бизнеса, я с ужасом думал о грядущей премьере в заново отделанном "Дельфине". Однако спектакль не раздражает. Он приносит удовольствие. Он даже волнует. Кто бы мог подумать…"
"Маркус Найт делает на сцене невозможное. Он создает весьма убедительный образ великого поэта".
"В порядке исключения громкая реклама не обманула и не подсунула нам недоброкачественный продукт. Пьеса может постоять сама за себя".
"Чего? Ни одного матерного слова? И никаких наркотиков? И голубых тоже нет? Ну ладно. Но гляди, приятель, если ты меня надул…"
"Перегрин Джей представил на суд зрителей тонкое, стройное и почти клиническое исследование страсти, потрясающее своей драматической напряженностью. Волнующий и восхитительный спектакль".
"Избегая открытой декларативности, пьеса вносит свой вклад в острую критику нравов британского среднего класса".
"…B фойе ее встретил мистер Василий Кондукис и препроводил в ложу, убранную, ко всеобщему изумлению, белоснежными ландышами, Она была одета в…"
"Успех пьесе обеспечен".
4
Шесть месяцев спустя Перегрин, прочитав за завтраком письмо, полученное с утренней почтой, положил его на стол и взглянул на Джереми.
- Все.
- Что "все"?
- Решение принято. Кондукис продает реликвии. Американскому коллекционеру.
- Бог мой!
- Гринслейд, как обычно, сообщает новости. Переговоры зашли так далеко, что он полагает необходимым уведомить меня о возможном результате.
Краска медленно приливала к лицу Джереми. Он краснел так, как краснеют рыжеволосые веснушчатые люди, становясь розовато-лиловым.
- Вот что я тебе скажу, - произнес он. - Это не должно произойти. Такое нельзя позволить. Этот человек - чудовище.
- Похоже, Британский музей и музей Виктории и Альберта сделали все, что могли. Национальный профсоюз тоже вмешался, но все впустую.
Джереми разразился страстной речью преданного искусству художника, которому противостоит весь остальной мир.
- Но почему! У него денег куры не клюют. У него их столько, что миллионом больше, миллионом меньше, разницы никакой. Зачем ему еще? Слушай, допустим, он не хочет держать у себя записку, написанную рукой Шекспира, и перчатку Гамнета Шекспира. Отлично! Пусть отдаст их в Стратфорд или в музей Виктории и Альберта. Как было бы чудесно. За это его произведут в пэры, и ради бога!
- Пусть он сделает то, пусть сделает это. Он поступит так, как сочтет нужным, совета ни у кого спрашивать не будет.
- Ты должен пойти к нему, Перри. В конце концов, ты и "Дельфин" принесли ему прибыль. Полные сборы в течение полугода, а зрителей не убывает. Маленькая труппа. Огромный успех и все прочее.
- И актеры, готовые перегрызть друг другу глотку.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Дестини, вальсируя, меняет партнера, Найта на Гарри Гроува, Гертруда и Марко ведут себя как разъяренные фурии… - Перегрин умолк на секунду. - Ну и всякое другое.
- Среди всякого другого мои напрасные ухаживания за Дестини? Зря ты не сказал об этом вслух. Мне не смутить покой гигантов, уверяю тебя.
- Прости, Джер.
- Ладно, прощаю, но ты отправишься к Кондукису.
- Я не могу.
- Почему, черт возьми?!
- Джер, я говорил тебе, у меня от него мурашки по коже. Я ничем ему не обязан и не хочу стать обязанным. А еще меньше я хотел бы прийти к нему с протянутой рукой.
- Но почему бы не попросить?
- Потому что он может не отказать.
- Ладно, если он не старый педик, а ты уверяешь, что он в этом смысле чист, то какого черта? Ты совершенно согласен со мной в отношении перчатки и документов, по крайней мере, ты так говоришь. Они должны остаться среди соотечественников Шекспира, в его родном городе или столице страны, короче, здесь. Так надо же что-то делать!
- Сколько можно упрашивать его? Я уже пытался, помнишь, когда он приходил в "Дельфин". Уж как я рассыпался, какие доводы приводил, а он смотрел на меня как на пустое место. Больше не хочу.
Джереми вышел из себя.
- Тогда, черт возьми, я пойду к нему! - закричал он.
- Он тебя не примет.
- Я устрою сидячую забастовку на его крыльце.
- И возьмешь в руки знамя?
- Если понадобится, я возьму в руки кувалду.
Поведение Джереми столь удивительно соответствовало полушутливому предсказанию Эмили, что Перегрин решил принять меры и унять друга.
- Ради бога, не кипятись, - твердо произнес он. - Ты говоришь глупости, и тебе это отлично известно.
Они оба вышли из себя и теперь кричали друг на друга. Им пришлось замолчать, когда в комнату вошла новая домработница, весьма чинная дама, приходившая на целый день. Они расхаживали по отремонтированной и заново обставленной квартире, курили трубки и старались не смотреть друг на друга. Перегрин первым почувствовал раскаяние. Он сам был по уши влюблен в Эмили Данн, но до сих пор его поощряли более чем сдержанно, посему он от всей души сочувствовал Джереми, хотя и сокрушался о друге, попавшем в сети Дестини. Оба приятеля, в соответствии с возрастом, не обладали особой ловкостью в сердечных делах и были намного менее опытны, чем можно было судить по их разговорам.
Наконец Джереми остановился и произнес:
- Эй!
- Эй.
- Я, кажется, перегнул палку.