Прежде чем Перегрин успел ответить, на сцену выскочила Гертруда и стала бешеным взглядом рыскать по залу. Когда ей удалось засечь Гроува в задних рядах партера, она вперила в него указательный палец и разразилась тем душераздирающим криком, которого от нее никак не могли добиться на репетиции: "Это преднамеренное оскорбление!" Затем ударилась в слезы.
Далее события приняли оборот, непостижимый для человека, непосвященного в обычаи профессионального театра. Найт и мисс Брейси внезапно стали союзниками. Только что нанесенные друг другу обиды были забыты, словно их и не было. Оба действовали в полном единении: Гертруда посредством жалобных жестов взывала к справедливости, Маркус отвечал ей полным пониманием. Она рыдала. Он целовал ей руку. С проворностью артистов варьете они повернулись к залу и одновременно приставили к глазам руки козырьком, словно исполняли шутливый матросский танец. По центральному проходу веселой походкой шел Гроув.
- Я приношу свои извинения, - сказал он, - Маркусу, Герти и всем. Мне действительно очень жаль, и я готов выразить свои сожаления, приняв любую из известных мне семнадцати скорбных поз. Сейчас я отправлюсь за кулисы, и пусть меня там сожрет червь раскаяния. Можно ли от меня требовать большего? Вы мне все равно не поверите, если я скажу, что не вы рассмешили меня и что такое больше не повторится. Но я готов на все, чтобы заслужить ваше прощение.
- Уймись, - вмешался Перегрин, стараясь говорить с несвойственной ему начальственной строгостью. - Ты и в самом деле отправишься сейчас за кулисы и останешься там до тех пор, пока не понадобишься. В перерыве я поговорю с тобой. А пока не желаю ни видеть, ни слышать тебя до твоего выхода на сцену. Понятно?
- Мне очень жаль, - спокойно ответил Гроув. - Правда. - И он отправился за кулисы через ту самую дверь, которой в свое время воспользовался мистер Кондукис, когда вытаскивал Перегрина из ямы.
- Марко и Герти, - воззвал Перегрин, и оскорбленные актеры хмуро взглянули на него, - надеясь на ваше великодушие, я прошу у вас то, чего не имею права просить. Я надеюсь, вы забудете об этом достойном сожаления инциденте, словно его никогда и не было.
- Или этот человек, или я. Никогда за все мое существование на профессиональной сцене…
Найт продолжал бушевать. Гертруда слушала с мрачным одобрением, поправляя грим. Остальные вели себя тихо, как мышки. В конце концов Перегрину удалось добиться перемирия, и они снова начали с фразы "Кто это там бредет вприпрыжку по аллее?"
Ссора удивительным образом привела к желаемому результату. Гертруда, в душе которой, видимо, произошел процесс эмоционального переключения, выдала свою закулисную реплику со всей злостью законченной стервы.
- Но, дорогой, - взмолилась Дестини Мед несколькими минутами позже, пожирая Перегрина огромными черными глазами. - Вприпрыжку? Я? В первое мое появление на сцене? Неужели это необходимо? Ведь это же выход! И вприпрыжку!
- Дестини, лапочка, ничего не поделаешь, он сам ее так описывал.
- Кто?
- Шекспир, дорогая. Она ходила вперевалку, задыхаясь, лицо ее бледнело, на нем вздувались вены, а глаза едва не вываливались из орбит.
- Как странно.
- Дело в том, что все это ему казалось чрезвычайно сексуально привлекательным.
- Я не понимаю, как я смогу быть сексуальной, если буду скакать на одной ножке, пыхтеть и сопеть, как кит. Нет, правда.
- Дестини, послушай, у него есть строчки о том, как он ее увидел впервые. Она шла по улице, хромая, тяжело дыша, но он в этом несовершенстве увидел победительную силу. Вот поэтому я заставил ее свалиться с лошади и пойти вприпрыжку по аллее.
- Он был немного не в себе?
- Разумеется, нет, - вмешался Маркус.
- Ну, я просто так спросила. Перчатки и все прочее…
- Послушай, дорогая, вот ты входишь, смеющаяся, запыхавшаяся…
- И прыгаю. Нет, честное слово!
- Хорошо, - сказал Маркус. - Мы все понимаем, что ты хочешь сказать, но послушай. Ты выглядишь великолепно. Бледность и румянец поочередно сменяют друг друга, грудь высоко вздымается. У него были совершенно нормальные реакции. Ты ошеломила его, разве ты не понимаешь? Ты ошеломила меня.
- Прыжками?
- Да, - раздраженно ответил Маркус. - Как и всем остальным. Давай, дорогая, не упрямься, твой выход.
- Дестини, милая, - сказал Перегрин, - ты в бархатном платье с глубоким декольте, маленькой шляпке с пером и мягких туфельках, и ты прекрасна, прекрасна. Молодой доктор Холл вышел, чтобы помочь и поддержать тебя. Чарльз, поди возьми ее под руку. Да, вот так. Постарайся не стеснять ее движений. Теперь дверь открывается, и мы видим тебя. Великолепно! Ты стоишь в потоке света. И он видит тебя. Шекспир то есть. И ты говоришь. Ты поняла, Дестини, да? Ты говоришь… Давай, дорогая.
"Я пришла нарушить ваше уединение, господин Шекспир, перескочив через порог, как скворец".
- Хорошо, и ты сразу поняла, что поймала его.
- Поймала?
- Зацепила.
- Я должна это показать?
- Да. Ты довольна. Ты знаешь, что он знаменит, и хочешь похвалиться им перед В. Х. Марко, ты выходишь вперед, тебя вынудили, и предлагаешь помощь. Ты смотришь на нее. А ты, Дестини, идешь к нему, спотыкаешься, едва не падаешь и прижимаешься к нему. Он ужасно, ужасно спокоен. Так, Марко, так. Изумительно. А ты, Дестини, дорогая, просто молодец. Молодец. Это именно то, что нам нужно.
- Могу я присесть или мне до бесконечности сопеть у него на груди?
- Посмотри ему в лицо. Дай ему наглядеться на тебя. Засмейся. Нет, не так, дорогая. Не громко. Гортанным смехом.
- Более сексуально?
- Да, - сказал Перегрин и провел руками по волосам. - Именно, более сексуально.
- А потом я сажусь?
- Да. Он помогает тебе сесть. В центре. Холл придвигает тебе стул. Чарльз!
- А нельзя ли, - перебил Маркус, - поставить стул слева от центра? Понимаешь, Перри, милый, я забочусь о Десси, так ей будет проще, и мизансцена будет лучше выглядеть. Я посажу ее вот так. - Марко необыкновенно изящным жестом придвинул стул, усадил Десси и сам оказался в центре сцены.
- Марко, милый, мне кажется, что первый вариант лучше.
- Перри, давай попробуем иначе. В том, что мы сейчас сделали, мне видится какая-то фальшь.
Некоторое время они препирались из-за коронного места в центре. Перегрин принял окончательное решение в пользу Маркуса. Его вариант был действительно лучшим. Вышла Гертруда, затем Эмили, очень милая в роли Джоан Харт и, наконец, Гарри Гроув. Он вел себя прилично и отыграл роль мистера В. Х. с блеском. Перегрин начал думать, что, в конце концов, он написал уж не такую плохую пьесу и что, если повезет, ему удастся удержать труппу в руках.
Он слышал краем уха, что кто-то вошел в партер. Все актеры были на сцене, и Перегрин предположил, что это Уинтер Морис или Джереми, который часто заглядывал, особенно когда репетировала Дестини.
Они снова прогнали целиком всю сцену, затем вернулись к более ранней сцене между Эмили, Маркусом и невозможным Тревором, в которой мальчик Гамнет получает на свое одиннадцатилетие в подарок от дедушки пару вышитых перчаток из козлиной кожи. Маркусу и Перегрину удалось с помощью строжайшей требовательности сладить с воинственным эксгибиционизмом Тревора, и сцена прошла довольно хорошо. Они сделали перерыв на обед. Перегрин задержал Гарри Гроува и задал ему головомойку, к которой тот отнесся столь добродушно, что Перегрин поневоле быстро смягчился. Отпустив Гарри, он с неудовольствием обнаружил, что того дожидается Дестини. А где же Маркус Найт и почему он не подтверждает свои права собственника на ведущую актрису? Объяснение содержалось в словах Дестини: "Дорогой, король дельфинов отправился на какую-то шикарную встречу в клуб. Куда мы пойдем?"
Новый занавес был полуопущен, свет на сцене погашен, директор сцены ушел, и слышно было, как в отдалении хлопнула дверь служебного входа.
Перегрин двинулся по залу, решив выйти через парадный выход, и столкнулся лицом к лицу с мистером Кондукисом.
2
Перегрину почудилось, будто время повернулось вспять, и снова, как год и три недели тому назад, он стоит в проходе разбомбленного зала и с него стекает грязная вонючая вода. Казалось, что мистер Кондукис одет в тот же безукоризненный костюм и ведет себя с той же необъяснимой странностью. Он даже, как и тогда, невольно сделал шаг назад, словно Перегрин собирался его в чем-то обвинить.
- Я видел, как вы упражнялись, - бесцветным голосом проговорил мистер Кондукис, словно речь шла об обучении игре на фортепьяно. - Не могли бы вы уделить мне несколько минут, я хотел бы кое-что с вами обсудить. Пройдемте в ваш кабинет?
- Конечно, сэр, - сказал Перегрин. - Извините, я не видел, как вы вошли.
Мистер Кондукис не обратил внимания на его слова. Он разглядывал, по-видимому с абсолютным равнодушием, обновленный зал: малиновый занавес, люстры, сверкавший позолотой орнамент, зачехленные и готовые к приему зрителей ряды кресел.
- Вы довольны реставрацией? - спросил он.
- Вполне. Постановка будет готова вовремя, сэр.
- Будьте любезны, идите первым.
Перегрин припомнил, что и в их первую встречу Кондукис всегда пропускал его вперед, определенно не желая, чтобы кто-либо находился у него за спиной. Они поднялись наверх. В кабинете Уинтер Морис диктовал письма. Перегрин бросил на него взгляд, несколько смятенный, но столь выразительный, что Морис поспешно вскочил.
Мистер Кондукис вошел в кабинет, ни на кого и ни на что не глядя.
- Это наш администратор, сэр. Мистер Уинтер Морис, мистер Кондукис.
- Да-да, доброе утро, - сказал Кондукис и отвернулся. Однако в его манере не чувствовалось и намека на намеренную грубость. "Ей-богу, старина, - заметил позже Морис, - зря я почтительно удалился, мог бы остаться и послушать вашу беседу. Он все равно меня в упор не замечал".
Морис и секретарша быстренько собрались и отправились обедать.
- Присаживайтесь, сэр.
- Нет, спасибо, я ненадолго. Речь идет о перчатке и документах. Мне сказали, что их подлинность установлена.
- Да, сэр.
- Ваша пьеса основана на этой находке?
- Да.
- Я обсудил рекламную кампанию с Гринслейдом и двумя знакомыми, имеющими опыт в такого рода предприятиях, - он назвал имена двух столпов театрального бизнеса, - и поразмыслил о ее проведении. Мне пришло в голову, что при правильном подходе к делу перчатка и история се обнаружения могла бы стать главной темой в рекламе пьесы и театра.
- Действительно, могла бы, - с жаром подхватил Перегрин.
- Вы согласны со мной? Я подумал, что стоит рассмотреть вопрос о том, чтобы приурочить публикацию о находке к открытию театра и выставить перчатку и документы, приняв соответствующие меры безопасности, на обозрение публики в фойе.
Перегрин заметил, изо всех сил стараясь казаться беспристрастным в суждениях, что подобная акция в качестве предварительной рекламы вызовет сенсацию. Мистер Кондукис быстро взглянул на него и снова уставился в пространство. Перегрин спросил, уверен ли владелец сокровищ в безопасности затеваемого предприятия. Мистер Кондукис ответил короткой справкой о встроенных сейфах особого типа, производство которых, как удалось уразуметь Перегрину, его собеседник в значительной мере финансировал.
- Вашим представителем по связям с прессой и рекламе является мистер Конвей Бум, - монотонно продолжал мистер Кондукис.
- Да, именно так его зовут, - отозвался Перегрин, которому вдруг на секунду почудилось, что он слышит ироническую нотку.
Однако мистер Кондукис невозмутимо добавил:
- Мне известно, что он сведущ в театральном деле, однако в связи с несколько необычным характером материала, который мы предполагаем использовать, я предложил Гринслейду объединить усилия мистера Бума и рекламной фирмы "Мейтланд", являющейся одним из моих дочерних предприятий. Он согласился.
"Попробовал бы он не согласиться", - подумал Перегрин.
- По поводу безопасности я также собираюсь обратиться к моему знакомому из Скотленд-ярда - суперинтенданту Аллейну.
- Да, конечно.
- Также встает проблема страховки, поскольку коммерческую ценность предметов невозможно определить. Мне сказали, что, как только об их существовании станет известно, предположительная реакция будет беспрецедентной. Особенно со стороны Соединенных Штатов Америки.
- Мистер Кондукис, - сказал Перегрин после долгого молчания, - я не могу удержаться, чтобы не задать вам один вопрос. Я понимаю, что это не мое дело, и все же… Вы хотели бы… для вас имеет какое-либо значение, где будут находиться перчатка и записки - на родине владельца или в другой стране?
- На моей родине? - спросил Кондукис таким тоном, словно сомневался, есть ли у него родина.
- Нет, прошу прощения, я имел в виду первоначального владельца.
Перегрин поколебался немного, но, не совладав с собой, разразился взволнованной речью о необходимости пребывания реликвий в Англии. Он видел, что его слова не производят ни малейшего впечатления, и жалел о своей несдержанности. Ситуация приобретала несколько постыдный оттенок.
Мистер Кондукис, не меняя выражения лица, дождался, пока Перегрин закончит, и произнес:
- Это сентиментальный подход к делу, в то время как речь идет о финансовых интересах. Ни с какой другой точки зрения я вести беседу не могу. История, романтика, национальные сантименты не по моей части. Я ничего не смыслю в таких делах. - И вдруг к несказанному изумлению Перегрина добавил с неуловимой переменой интонации: - Я терпеть не могу светлые перчатки. Ненавижу.
На секунду Перегрину показалось, что он заметил страдание на лице этого странного человека, однако в следующее мгновение решил, что надо быть полным идиотом, чтобы предположить нечто подобное. Мистер Кондукис жестом дал понять, что разговор окончен. Перегрин открыл дверь, но передумал и снова закрыл ее.
- Еще один вопрос, сэр, - сказал он. - Могу я рассказать актерам о документах и перчатке? Перчатки для спектакля будут сделаны нашим художником, Джереми Джонсом, он специалист в своем деле. Если мы выставим оригинал в фойе, он должен будет скопировать его с предельной точностью. Ему надо будет пойти в музей и осмотреть перчатку. И для него это станет таким событием, что я не могу гарантировать его молчания. К тому же, сэр, я уже рассказал ему о перчатке в тот день, когда вы мне ее показали. Насколько я помню, вы не просили меня хранить тайну. О заключении экспертов я не говорил никому, кроме Мориса и Джонса.
- Некоторая утечка информации на данном этапе, видимо, неизбежна и при правильном использовании вряд ли принесет вред, - сказал мистер Кондукис. - Вы можете посвятить труппу во все обстоятельства, однако строго предупредив, что информация на данный момент исключительно конфиденциальна, и особо оговорить условие: я не желаю, чтобы меня хотя бы в малейшей степени беспокоили по этому вопросу. Я понимаю, что вскоре всем станет известно, кто владелец перчатки; собственно, это уже известно определенному кругу людей. Это неизбежно. Однако ни при каких обстоятельствах я не собираюсь давать интервью или делать заявления для прессы. Мои служащие со своей стороны позаботятся об этом. Надеюсь, что и вы будете соблюдать осторожность. Мистера Бума проинструктируют. До свидания. Будьте любезны… - Едва заметным жестом он приказал Перегрину идти вперед. Тот повиновался.
На лестничной площадке они столкнулись нос к носу с Гарри Гроувом.
- Пр-р-ривет, Перри, - сказал Гарри, лучезарно улыбаясь. - Мне нужно срочно позвонить. Мы с Дестини… - Он резко умолк, игриво взглянул через плечо Перегрина на мистера Кондукиса и сказал: - Ах, что я наделал! Я просто гений по попаданию в неловкие ситуации. Мой единственный талант.
- Доброе утро, Гроув, - отозвался мистер Кондукис, глядя прямо перед собой.
- И вам, доброе утро, сказочный волшебник, меценат, луч надежды и все такое прочее, - продолжал Гарри. - Вы пришли, чтобы взглянуть на ваше последнее детище, ваш драгоценнейший "Дельфин"?
- Да, - произнес Кондукис.
- Посмотрите на нашего дорогого Перри! - воскликнул Гарри. - Он онемел от моей непростительной фамильярности. Правда, Перри?
- Не первый раз, - ответил Перегрин и почувствовал, что стал жертвой ситуации, которую должен был предотвратить.
- Ну что ж, - сказал Гарри, переводя взгляд с одного на другого и явно забавляясь, - мне не следует умножать список моих прегрешений, а также заставлять даму ждать. - Он повернулся к мистеру Кондукису и с покаянным видом почтительно произнес: - От всей души надеюсь, что вы будете довольны нами, сэр. Как это, должно быть, чудесно - использовать свою власть для спасения тонущего театра, вместо того чтобы утопить его окончательно. И это тем более удивительно, что у вас нет никаких личных интересов в нашем неприличном ремесле, не так ли?
- Я почти ничего не знаю о театре.
- Разумеется, театр и нефть - две вещи несовместимые, - продолжал Гарри. - Или вы по судостроительной части, сэр? Всегда забываю. Как ваша яхта, она по-прежнему ваша гордость? Но я, похоже, задерживаю вас. До свидания, сэр. Передайте привет миссис К. Г. Пока, Перри.
Он сбежал вниз по лестнице к парадному входу и исчез из вида.
- Я опаздываю, - сказал мистер Кондукис. - Будьте любезны…
Они спустились вниз, пересекли фойе и оказались под портиком. У входа стоял "даймлер" с шофером, знакомцем Перегрина. При виде машины Перегрин испытал странное чувство: на секунду он вдруг утратил ощущение реальности и ему почудилось, что его сейчас снова увезут на Друри-плейс.
- До свидания, - повторил мистер Кондукис.
Он уехал, а Перегрин присоединился к Джереми Джонсу в их излюбленной закусочной на Саррейской набережной.
3
Сразу после перерыва Перегрин рассказал актерам и Джереми Джонсу о перчатке и документах, ответом ему были заинтересованные возгласы. Дестини Мед, узнав, что перчатка "историческая", страшно разволновалась и втемяшила себе в голову, что она будет использована в постановке в качестве реквизита. Маркус Найт был слишком рассержен, чтобы выразить нечто большее, нежели формальный интерес. Пятью минутами ранее он увидел, как Дестини возвращалась с обеда в компании неугомонного В. Хартли Гроува. Гертруда Брейси пребывала в дурном расположении духа по той же причине.
Услышав о перчатке, Гарри Гроув проявил огромное любопытство и объявил в свойственной ему манере высказываться невпопад: "Надо сообщить миссис Констанции Гузман".
- При чем здесь миссис Констанция Гузман? - спросил Перегрин.
- На сей счет лучше обратиться к королю дельфинов, - последовал ответ.
Гроув упорно заменял имя Маркуса Найта прозвищем, что явно выводило последнего из себя. Найт побагровел до корней волос, и Перегрин счел за благо лишить Гарри слова.
Лишь двое членов труппы, Эмили Данн и Чарльз Рэндом, были чистосердечно тронуты сообщением Перегрина, и за их реакцией было любо-дорого наблюдать. Рэндом не уставал повторять: "Не может быть! Ну конечно, теперь понятно, что тебя вдохновило. Но… это невероятно! Неслыханно!" Перегрина радовало его сбивчивое бормотание.
Щеки Эмили порозовели, глаза сияли, что Перегрина порадовало еще больше.
Уинтер Морис, приглашенный на собрание, пребывал в неописуемом возбуждении.