- И что это означает? - сказал он наконец, немного успокоившись. - Это означает, что мы займем все первые полосы, но пресса будет требовать еще и еще.
Юный Тревор Вир не присутствовал, поскольку для него на сегодня репетиции закончились.
Перегрин обещал добиться от музейных работников допуска для Джереми к перчатке в любое время и так часто, как тот захочет. Морис должен был связаться с Гринслейдом и обсудить вопросы безопасности хранения реликвий в театре, актеров же предупредили о необходимости временно хранить тайну, хотя и намекнули о том, что некоторая утечка информации могла бы быть весьма желательной, если только она не приведет к нарушению покоя мистера Кондукиса.
Дневная репетиция прошла гладко, возможно, сказалось впечатление от удивительной шекспировской находки. Перегрин начал выстраивать второй акт и был в восторге от того, как Маркус Найт подходит к своей роли.
Маркус принадлежал к числу тех актеров, в игре которых невозможно понять, в какой момент предварительная подготовка и техника переходят в мерцающий накал страсти, доступный лишь выдающимся лицедеям. На первых репетициях Найт позволял себе необычайные вещи: он кричал, подчеркивал интонацией непонятно по какому принципу выбранные слова, делал странные, почти мистические жесты, смущал коллег закрытыми глазами и молитвенно сложенными у подбородка руками. Но погруженность в себя неизменно сменялась удивительной потрясающей вспышкой. Благодаря таким вспышкам Найт, еще молодой человек, сумел стать выше многих других актеров. Когда заканчивался инкубационный период, Маркус раскрывался в роли полностью и с неизменной яркостью. "А в этой пьесе, - подумал Перегрин, - он просто вызовет фурор".
Во втором акте "смуглая леди" завладевала перчатками умершего мальчика Гамнета - зловещий отзвук романтических сцен в пьесах великого англичанина. Далее бесстыдная дама непрестанно подшучивает над поэтом, пока он наконец не избавляется от наваждения, "расплатившись ценой растраты духа". Действие оканчивалось яростным чтением сонета, и Маркус Найт делал это великолепно.
В. Хартли Гроув в роли мистера В. Х. расположился в кресле у окна и, обмениваясь заговорщицкими взглядами с Розалин, тайком пожимал ее руку в перчатке. Занавес опустился под неожиданный взрыв хохота Гроува. Перегрин не мог не задуматься, что, как это нередко случается в театре, ситуация в пьесе словно в кривом зеркале отразила эмоциональные взаимоотношения актеров. Он полагал, вопреки распространенному мнению, что подобное пересечение реальности и фантазии вредит искусству. Непереваренные куски слишком свежего опыта скорее подавляют, нежели раскрепощают актера. Если Маркус Найт будет постоянно испытывать раздражение от неустанных заигрываний Гарри Гроува с Дестини, его нервы могут не выдержать, что пагубно отразится на исполнении им роли Шекспира, которого Розалин обманывает с В. Х.
Однако до сих пор все шло отлично. Актеры показывали великолепную игру, а Дестини, почти не улавливая глубинный смысл сцены, была воплощением победительной чувственности. Такой напор мог бы заставить горюющего отца стащить перчатки с рук мертвого ребенка, не то что просто отдать их несравненной возлюбленной.
"Она действительно роковая женщина, - как-то сказал про нее Джереми Джонс. - Ни дать ни взять. И не имеет значения, гусыня она или гений. В ее привлекательности есть что-то сверхъестественное".
"Хотел бы я, чтобы ты представил, - сказал тогда Перегрин, - как она будет выглядеть лет через двадцать: фарфор во рту, щеки, натянутые на уши, и куриные мозги, усохшие до размера горошины".
"Болтай себе сколько влезет, - отозвался Джереми, - меня не колышет".
"Надеюсь, ты не рассчитываешь на успех?"
"Не рассчитываю, что нет, то нет. Она с таким усердием морочит голову великому актеру и забавляется с резвунчиком Гроувом, что для меня не остается ни времени, ни места".
"О боже, боже", - вздохнул Перегрин, и на том разговор закончился.
Сам Перегрин, несмотря на несколько обескураживающих неудач, не прекращал попыток зазвать Эмили Данн в гости, и она наконец согласилась. Джереми, под чьим руководством создавались декорации в мастерской неподалеку, должен был зайти в "Дельфин", чтобы вместе с ними отправиться домой. Перегрину показалось, что предполагаемое присутствие Джереми повлияло на решение Эмили. Более того, он слышал, как она в разговоре с Чарльзом Рэндомом бросила: "Я собираюсь сегодня к Джереми". Перегрин был страшно раздосадован.
Джереми не подвел, явился в театр за пять минут до окончания репетиции и уселся в первом ряду партера. Когда репетиция подошла к концу, Дестини знаком подозвала Джереми, и тот поднялся на сцену через боковую дверь. Перегрин увидел, как Дестини положила руки на плечи его друга и заговорила, глядя ему прямо в глаза. Джереми покраснел до корней своих рыжих волос и бросил быстрый взгляд на Перегрина. Затем Дестини взяла его под руку и прошлась с ним по сцене, не переставая говорить. Через несколько минут они расстались и Джереми подошел к Перегрину.
- Послушай, друг, - сказал он, стараясь держаться с шутливой развязностью. - Выручай, будь человеком.
- Что случилось?
- Дестини вздумалось устроить вечеринку, и она приглашает меня. Слушай, Перри, ты не возражаешь, если я соглашусь? Еды дома полно. Вы с Эмили прекрасно обойдетесь без меня.
- Она решит, что ты ведешь себя как скотина, - рассердился Перегрин, - и будет права.
- Ничего подобного. Она будет в восторге. Она к тебе идет в гости, а не ко мне.
- Я в этом не уверен.
- На самом деле ты должен быть мне жутко благодарен.
- Эмили подумает, что все специально подстроено.
- Ну и что? Ей будет приятно. Послушай, Перри, я… мне надо торопиться. Мы все едем в машине Дестини, она уже на выходе. Ладно, я переговорю с Эмили.
- Да уж, переговори. Вот только что ты ей скажешь!
- Все будет в лучшем виде. Я обещаю.
- Как же! - Перегрин глянул на порозовевшее от волнения веснушчатое лицо друга; на нем была написана трогательная радость. - Ладно, извинись перед Эмили и вали на свою вечеринку. Я думаю, ты нарываешься на неприятности, но это не мое дело.
- Да хоть на что-нибудь нарваться, - сказал Джереми. - Спасибо, парень. Век не забуду.
- Не за что, - ответил Перегрин.
Пока Джереми разговаривал с Эмили, Перегрин оставался в зале. Эмили стояла спиной к нему, и он не мог увидеть ее реакцию, но Джереми не переставал улыбаться. Перегрин недоумевал, как его друг выйдет из положения, когда ему вдруг пришло в голову, что он ни при каких обстоятельствах не смог бы кривить душой перед Эмили.
Дестини разыгрывала сногсшибательный спектакль перед Маркусом, Гарри Гроувом и присоединившимся к ним Джереми. Маркус держался с видом хозяина, и она вела себя с ним словно покорная наложница. Но Перегрин заметил, что она то и дело поглядывала на Гарри, слегка округляя глаза и напуская на себя неприступный вид, который провоцировал сильнее, чем если бы она бросилась ему на шею и сказала: "Я твоя". Она также одаривала благосклонными улыбками бедного Джереми. Они возбужденно беседовали, строя планы на вечер. Вскоре они покинули театр, выйдя через запасной выход.
Эмили все еще была на сцене.
"Ну вот, - подумал Перегрин, - сейчас начнется".
Он пошел по проходу, направляясь к двери в ложе, через которую можно было подняться на сцену. Каждый раз, выбирая этот путь, он вспоминал об ощущениях, испытанных им во время первого визита в "Дельфин". В звуке собственных шагов по звонкой непокрытой ковром лестнице ему мерещилась поступь невидимого мистера Кондукиса, идущего к нему на помощь.
По этой причине он слегка вздрогнул, когда, закрыв за собою дверь, и вправду услышал шаги наверху узкой и темной винтовой лестницы.
- Эй, - позвал он, - кто там?
Шаги замерли.
- Я поднимаюсь, - предупредил Перегрин, не желая столкновения в темноте.
Дверь, ведущая на сцену, была слегка приоткрыта, пропуская полоску света. Перегрин увидел, что кто-то топчется в нерешительности, спускаться или нет, стоя в темноте перед дверью.
- Я как раз собиралась спуститься, - раздался голос Гертруды Брейси.
Она распахнула дверь и отступила на сцену, чтобы дать Перегрину пройти. Когда он поравнялся с ней, она задержала его, тронув за руку.
- Разве ты не идешь на маленькую дурацкую вечеринку к Дестини? - спросила она.
- Такие развлечения не по мне.
- Не пригласили? Как и меня?
- Точно, - с деланной беззаботностью ответил он, чувствуя себя неловко под взглядом Герти. Она наклонилась к нему.
- Знаешь, что я думаю о мистере В. Хартли Гроуве? - тихо спросила она.
Перегрин покачал головой, и тогда она сказала ему. За годы работы в театре Перегрин успел привыкнуть к ненормативной лексике, но восемь слов, произнесенных Гертрудой Брейси о Гарри Гроуве, заставили его слегка отпрянуть.
- Герти, дорогая!
- О да, "Герти, дорогая". Не беспокойся, дорогая Герти отлично понимает, что она говорит.
Она повернулась к нему спиной и пошла прочь.
4
- Эмили, - сказал Перегрин, когда они поднимались вверх по улице Речников, - надеюсь, ты не возражаешь, что мы остались вдвоем. И надеюсь, не усматриваешь тут никакого подвоха. Вроде того, что я специально избавился от Джереми, чтобы без помех наброситься на тебя. Не то чтобы эта идея претила мне, но, честное слово, у меня не хватило бы духу пуститься на столь банальную хитрость.
- Надеюсь, - с достоинством ответила Эмили.
- И правильно. Наверное, ты заметила, что происходит с Джереми?
- Трудно не заметить.
- Действительно, трудно, - вежливо согласился Перегрин.
И вдруг без всякого на то повода они разразились смехом. Перегрин взял девушку за руку.
- Подумать только! - воскликнул он. - Вот мы идем здесь, в двух шагах отсюда "Лебедь", "Роза" и "Глобус". Шекспир, должно быть, тысячи раз проходил этим путем после репетиций в театре. Мы занимаемся тем же, что и он, и как было бы здорово, если бы, как в его времена, не было моста Черных братьев и нам пришлось бы плыть по реке!
- Приятно находиться в компании человека, не слишком зацикленного на великом поэте и отличающего поклонение от идолопоклонства, - сказала Эмили.
- Он был единственным в своем роде, так почему бы не поклоняться ему? Ты заметила, Эмили, что у талантливых людей все всегда получается более или менее ровно, в то время как гений постоянно на грани оглушительного провала?
- В пример можно привести некоторые места из "Цимбелина".
- Да, видимо, гений всегда немного не в ладах со вкусом.
- В любом случае, интеллектуальный снобизм ему не присущ.
- О, разумеется.
- Ты доволен тем, как идут репетиции? - В общем, да.
- Наверное, всегда испытываешь немного странное чувство, когда отдаешь собственное творение в плавильную печь или в кузницу, называемую театром. Особенно, если, будучи режиссером, ты сам являешься этой плавильной печью.
- Пожалуй. Видеть, как твое драгоценное создание обрабатывают, пропускают через личности актеров, превращая в нечто совершенно отличное от того, что ты написал. И приходится мириться с этим, потому что чем больше изменений, тем лучше. У меня иногда возникает удивительное ощущение, что режиссер во мне никак не связан с драматургом, и я начинаю сомневаться, знаю ли я, о чем пьеса.
- Могу себе представить.
Они шли, беседуя в полном согласии, двое мыслящих муравьев, движущихся на восток против вечернего потока себе подобных, направляющихся прочь из Сити. Когда они достигли моста Черных братьев, центр почти опустел, и на маленькой улочке, где обитали Перегрин и Джереми, не было ни души. Они поднялись в квартиру, сели у окна, попивая сухое мартини и пытаясь разглядеть "Дельфин" на дальнем берегу реки.
- Ты никому не проговорился о документах и перчатке, - сказала Эмили. - Интересно, как тебе удалось, ведь это такое потрясающее событие. Ты, наверное, едва не взорвался от переполнявших тебя эмоций.
- Ну, я всегда мог поделиться с Джереми. И с экспертом, конечно.
- Как странно, - произнесла Эмили.
Она встала коленями на диван, положила руки на спинку и уперлась в них подбородком. Ее лицо, имевшее форму сердечка, выглядело очень молодо.
Перегрин понимал, что ему необходимо выяснить ее мнения и настроения, что она любит и что не любит, откуда родом и была ли влюблена, а если была, то что она об этом думает.
- Как странно, - повторила Эмили. - Вон там, на Хенли-стрит, жил Джон Шекспир, сделавший перчатки для внука. Он сам их сделал или поручил работнику?
- Сам. В записке сказано: "Сработаны моим отцом".
- А почерк такой же неразборчивый и зигзагообразный, как и его подписи?
- Да, но не совсем такой же. Почерк человека не всегда похож на его подпись. Однако все эксперты сошлись во мнении, обнаружив определенные доказательства сходства.
- Что он сделает с ними, Перри? Продаст за бешеные деньга или он все-таки подумывает оставить их здесь? О, - воскликнула Эмили, - они должны остаться здесь!
- Я пытался поговорить с ним на эту тему, но он был непроницаем, как бетонная стена.
- Джереми будет рвать и метать, если реликвии продадут за границу, - сказала Эмили.
- Джереми?
- Да. У него пунктик на утрате национального достояния. Я ни капельки не удивлюсь, если обнаружится, что портрет Веллингтона Гойи украл Джереми. Просто для того, чтобы сохранить его для Англии.
Эмили снисходительно усмехнулась, и Перегрину почудилась в ее смехе особая собственническая нежность. Он сильно расстроился. Эмили все говорила и говорила о Джереми, о его магазине и хранящихся там сокровищах и о том, как он был обеспокоен идеей рекламной кампании.
- Неужели ты не видишь, - добавила Эмили, - что он способен ворваться в берлогу мистера Кондукиса и потребовать, чтобы тот не выпускал реликвии из рук?
- Надеюсь, ты преувеличиваешь.
- Нисколько. Он фанатик.
- Ты хорошо его знаешь, не правда ли?
- Довольно хорошо. Я помогаю иногда в магазине. Они ведь специалисты по старинным костюмам. Конечно, большая часть работы достается напарнику, потому что Джереми занят в театре, но в промежутках между контрактами он много делает. Я учусь у него всяким премудростям, например, как придать прежний блеск картинам и как обновлять переплеты. У него есть удивительные гравюры и книги.
- Знаю, - коротко ответил Перегрин. - Я бывал там.
Эмили повернула голову и задумчиво посмотрела на него.
- Сейчас он совершенно помешался на перчатках для спектакля. Говорит, что у него есть пара перчаток времен короля Якова, очень маленьких, и он думает, что они подойдут, если убрать бисер и вышить их в точности как вышита перчатка Гамнета.
- Знаю, слыхал.
- Он позволит мне помогать ему.
- Поздравляю.
- Спасибо. Он мне очень нравится, и я от всей души желаю ему удачи с Дестини, если уж он так в нее влюблен, но, боюсь, ничего у него не выйдет.
- Почему?
- Он очень милый, но ему чего-то не хватает. По крайней мере, я так думаю.
- Правда? - почти закричал Перегрин, испытывая огромное облегчение. Он принялся без умолку болтать о перчатке, пьесе и о том, что у них припасено на ужин. Он позволил себе невероятную экстравагантность, накупив, по его мнению, самой вкусной еды: копченого лосося, переложенного икрой, холодную куропатку и продукты для двух салатов. К счастью, их вкусы с Эмили, видимо, совпали. Они запивали лосося ликером "Доктор Бернкаслер", и он им так понравился, что они прикончили всю бутылку, закусывая холодной куропаткой. Поскольку Джереми сбежал, им досталась и его порция, и они выпили и съели все без остатка.
Убрав со стола, они вновь вернулись к дивану у окна и смотрели, как темнеет вода в Темзе и на набережной зажигаются фонари. Перегрину очень хотелось обнять Эмили. Он наблюдал за ней и говорил все меньше и меньше. Наконец, он накрыл ее руку своей. Эмили, выпростав ладонь, ответила дружеским пожатием и сложила руки на груди.
- Мне очень нравится здесь, - сказала она, - но я не хотела бы задерживаться допоздна. До Хэмстеда так долго добираться.
- Но я отвезу тебя. Джереми не взял машину. Она прячется в маленьком дворике за углом.
- Это великолепно. Но все равно мне нельзя засиживаться.
- Как бы я хотел, чтоб ты осталась здесь навеки.
- Звучит словно коронная песенка в шикарном музыкальном шоу.
- Эмили, у тебя кто-нибудь есть?
- Нет.
- А список претендентов имеется?
- Нет, Перегрин.
- А особые предпочтения?
- Тоже нет.
- Неужто ты все еще ведешь себя как школьница?
- Почему бы и нет?
- Что ж, - вздохнул Перегрин, - оригинально, ничего не скажешь.
- Я вовсе не собиралась сводить с ума и возбуждать страсти своей оригинальностью.
- Именно этого я и боялся. Что ж, ладно, сейчас я зажгу свет и покажу тебе фотографии.
- И отлично сделаешь, - сказала Эмили.
Они рассматривали альбомы, говорили о театре, и наконец Эмили встала и твердо заявила, что теперь ей уж точно надо ехать.
Перегрин с несколько рассеянным видом подал ей пальто, а потом долго слонялся по квартире, открывая и закрывая ящики и перебирая одежду в поисках своего макинтоша.
Когда он вернулся в комнату, Эмили стояла, засунув руки в карманы, и смотрела в окно.
- И все-таки это некрасиво с твоей стороны: иметь пушистые волосы, хрипловатый голос, такое лицо, фигуру и голову и даже не задумываться о том, какое впечатление ты производишь на других.
- Я прошу прощения.
- Полагаю, ты откажешь мне в "единственном, но страстном поцелуе?"
- Ладно, - согласилась Эмили. - Но только страсти вложи поменьше.
- Эмили! - пробормотал Перегрин, обнаружив к собственному изумлению, что у него перехватило дыхание.
Когда они подъехали к се дому в Хэмстеде, она опять поблагодарила его за вечер, а Перегрин опять ее поцеловал, но на сей раз в щеку.
- Так мне будет легче заснуть, - сказал он. - Спокойной ночи, милая Эмили.
- Спокойной ночи, Перегрин.
- Знаешь что?
- Что?
- Через две недели у нас премьера.