- Убийство на Вестминстерском мосту, - без обиняков ответил Питт. - Анархисты? Ирландские фении? Революционеры? Что ты слышал?
Дьякон был искренне удивлен.
- Да ничё! Хоть мыслишки и есть. Десяток лет назад я бы сказал, чё это Гарри Паркин. Великий был анархист, но в восемьдесят третьем его повесили. Три недели в "солонке", потом вздернули. Никчемный был человечешка, годный тока за мухами гоняцца.
- За ограбление пьяных не вешают, - напомнил Питт.
- Пришиб какого-то типа в дорогих щиблетах, - пояснил Дьякон. - Забашлял фальшивками, вот Паркин и проломил ему башку у всех на виду. Тупой ублюдок!
- Не очень-то много от тебя пользы, - сухо произнес Питт. - Ну-ка, напряги мозги.
- А давай я спрошу Мэри Мерфи, - предложил Дьякон. - Она шлюха. Ходит в одиночные плавания, без сутенера. Она точняк скажет, ежели это фении; тока я заложусь, чё не они.
- Анархисты? - не отставал от него Питт.
Дьякон покачал головой.
- He-а! У них мозга не так работает. Привязать мужичонку к фонарю на Вестминстерском мосту! Чё им с ентого? Они бы бонбу зафинделили, чё-нить этакое, показное. Любють они бонбы. А по-тихому не работают.
- А что здесь об этом думают?
- Чё его грохнули из ненависти, чё дело тута личное. - Дьякон пошире приоткрыл свои маленькие глазки. - Это не фуфло - я же этим бабло зашибаю. Давно б кормил червей, если б втюхивал людям вранье. Да, я не могу дале воровать, ловкость ушла, но если б мне не на чё было жить, я бы двинул в нищие!
Да уж… Дьякон с его чувством собственного достоинства вряд ли опустился бы до того, чтобы заниматься попрошайничеством, выставляя напоказ фальшивые или специально нанесенные увечья.
- Да, - согласился Питт и медленно встал, внимательно наблюдая за собакой. - И не нежился бы в каком-нибудь логове до конца своих дней. - Это было жаргонное выражение, обозначавшее "прятаться от полиции в пустом доме".
Дьякон отлично понял угрозу, но не обиделся; это был ожидаемый этап торговли.
- Мокруха никак не завязана на нас, на Ист-Энде, - прямо заявил он. - Нам от него никакого толку. А об анархистах и прочих мы знам, потому как нам выгодно. Я тут послухаю, чё грят, - должен же я отплатить за то, чё ты мене дал. Но помяни мое слово: это не революционеры. Советую поискать среди таких, как сам бедолага.
- А если это случайный сумасшедший? - мрачно предположил Питт.
- Ox, - вздохнул Дьякон. - Ну, есть у нас такие, но они не при делах. Мы худо-бедно присматриваем за ними. Точно говорю, миста, хто-то из евойного кругу. Из таких же, как он.
На пятый день со свадьбы Эмили и отъезда новобрачных в Париж на специальном поезде, привязанном к расписанию пароходов, Питта, которому впервые после убийства удалось рано лечь спать, разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. Он медленно выбирался из сладких объятий сна и не сразу сообразил, что стук ему не пригрезился, что это реальность, требующая его участия.
- Что такое? - сонно спросила лежащая у него под боком Шарлотта. Вот удивительно: грохот спать ей не мешает, но стоит кому-нибудь из детей издать хоть малейший звук, как она тут же вскакивает, накидывает халат и спешит к ним прежде, чем он успевает сообразить, в чем дело.
- В дверь стучат, - глухо произнес Томас и в темноте потянулся за брюками и курткой. Пришли наверняка за ним, и ему наверняка придется куда-то идти глубокой ночью. Он поискал носки, но нашел только один.
Шарлотта села и попыталась нащупать на тумбочке спички, чтобы зажечь лампу.
- Не надо, - тихо сказал Питт. - Он где-то здесь.
Шарлотта не спросила, кто стучит в дверь, так как по опыту знала, что это может быть только констебль, принесший срочную весть. Ей не нравились такие ночные визиты, но она смирялась с ними, понимая, что это - часть жизни мужа. Зато она очень боялась, что могут прийти и постучать в дверь, когда Томаса не будет дома, и тогда весть окажется страшной, настолько, что она ее не переживет.
Питт нашел другой носок, надел его и встал. Наклонившись, поцеловал Шарлотту, на цыпочках вышел из спальни и спустился вниз. Надев ботинки, распахнул входную дверь.
На пороге стоял констебль, часть его лица была освещена уличным фонарем.
- Еще один! - выпалил он с облегчением от того, что можно разделить с инспектором владевший им ужас. - Мистер Драммонд говорит, чтобы вы прибыли немедленно. Я взял кэб, сэр; пойдемте, если вы готовы.
Питт увидел экипаж, стоявший на некотором расстоянии от его дома. Кучер, чьи колени были прикрыты одеялом, не выпускал из рук вожжи, лошадь била копытом, от ее дыхания в воздух поднимались облачка пара.
- Что еще один? - не понял Питт.
- Еще один депутат парламента, сэр, с перерезанным горлом и привязанный к фонарю на Вестминстерском мосту - точно так же, как первый.
Инспектора будто обухом по голове огрели. Он не ожидал этого; Дьякон убедил его, что убийцей двигали личные мотивы: страх, или алчность, или давно лелеемая жажда мести. Напрашивался худший из всех возможных ответов на поставленные вопросы: в городе орудует маньяк.
- Кто? - в полный голос просил Питт.
- Вивиан Этеридж. Никогда о нем не слышал, - обеспокоенно ответил констебль. - Хотя я и так мало знаю о политиках, только о тех, кого знают все.
- Пошли. - Томас взял пальто - перчатки из карманов он не вынимал, - закрыл дверь и по мокрому тротуару, вдоль блестящих от росы стен домов пошел за констеблем. Они сели в кэб, и экипаж тут же покатил к мосту.
Питт заерзал, засовывая полы рубашки в брюки. Он сожалел, что не оделся потеплее: на мосту будет холодно.
- Что еще тебе известно? - спросил он, ударяясь плечом о стенку, когда кэб круто повернул за угол. - Сколько сейчас времени?
- Примерно без четверти двенадцать, сэр, - ответил констебль, усаживаясь поудобнее после поворота. Однако в следующее мгновение их снова бросило в сторону, правда, уже в другую. - Беднягу нашли после одиннадцати. Палата опять прозаседала допоздна. Скорее всего, его убили, когда он шел домой, как и того, первого. Он живет рядом с Ламбет-Пэлэс-роуд, тоже на южном берегу реки.
- Что еще?
- Больше ничего не знаю, сэр.
Питт не стал спрашивать, кто обнаружил тело; он предпочитал делать собственные выводы на месте. Они в полном молчании ехали по ночным улицам, то и дело падая друг на друга, когда кэб подскакивал на выбоинах или закладывал крутые виражи.
Экипаж остановился у моста, и Питт выпрыгнул на освещенную фонарями мостовую. В стороне стояла кучка перепуганных людей, их обуревало одновременно и любопытство, и отвращение. Расходиться им запретили, да и ни у кого из них такого желания не было. Ужас заставлял их жаться друг к другу, как будто им было страшно покидать островок света в бескрайнем море мрака.
Высокая фигура Мики Драммонда была видна издалека, и Питт сразу направился к нему. Тело уже успели снять и уложили на землю в более-менее благопристойной позе. Это был мужчина старше среднего возраста, в парадном костюме высочайшего качества. Рядом с ним на тротуаре лежал шелковый цилиндр. Белое шелковое кашне было перерезано ножом и лежало недалеко от тела. И кашне, и рубашка пропитались кровью, вытекшей из чудовищной, от уха до уха, раны на шее несчастного.
Питт опустился на колени, чтобы получше рассмотреть убитого. Лицо - узкое, типично аристократическое, не отталкивающее, с длинным носом, красивыми бровями и ртом, форма которого свидетельствовала о недостатке чувства юмора и отсутствии жестокости в характере, - было спокойным, как будто человек не подозревал о приближении смерти. Серебристые в свете фонарей волосы были густыми и пышными. Из петлицы торчал свежий цветок.
Питт перевел взгляд на Драммонда.
- Вивиан Этеридж, Д. П., - тихо сказал шеф.
Он выглядел загнанным, его глаза запали, губы были страдальчески изогнуты. Томасу стало жалко его. Завтра весь Лондон, от поломойки до премьер-министра, будет потрясен тем, что кто-то молча и незаметно, в нескольких сотнях ярдах он парламента убивает депутатов столь достойного государственного учреждения, убивает людей - не важно, любимых или ненавидимых кем-то, - чья безопасность ставится превыше всех остальных. Завтра раздадутся призывы немедленно искоренить это зло.
Питт встал.
- Ограбили? - спросил он, хотя заранее знал ответ.
- Нет, - ответил Драммонд, едва заметно качая головой. - Золотые часы, очень дорогие, десять золотых соверенов и примерно десять шиллингов серебром и медью, серебряная фляжка для бренди, полная. Судя по виду, очень тонкой работы, полностью из серебра, а не посеребренная; его имя выгравировано и украшено завитками. Золотые запонки, трость с серебряным набалдашником - всё на месте. Ах, еще французские кожаные перчатки.
- А записка?
- Что?
- Записка, - повторил Питт, хотя не рассчитывал на это. Но спросить был обязан. - В том смысле, что вдруг убийца оставил записку с угрозой, с требованием. Что-нибудь, что помогло бы нам его выявить.
- Нет. Только собственные бумаги Этериджа: пара писем, визитные карточки и все такое прочее.
- Кто его нашел?
- Один парнишка, он там. - Драммонд дернул головой в сторону кучки людей. - Кажется, в тот момент он был под мухой, но сейчас наверняка протрезвел, бедняга. Зовут Гарри Роулинс.
- Спасибо, сэр.
Питт сошел с тротуара, пересек проезжую часть и направился к группе, стоявшей под фонарем на противоположной стороне. У него было сильное ощущение дежавю, он как бы заново проживал все события, последовавшие после первого убийства. Ночное небо было таким же темным и бездонным, холодный и чистый воздух пах рекой, черная вода казалась бархатной и поблескивала, отражая свет, заливавший набережную; те же фонари с тремя рожками, те же очертания здания парламента на фоне звездного неба. Только вот люди другие. Вместо белокожей Хетти Милнер в яркой юбке здесь стоят отработавший свою смену извозчик, шедший домой бармен из пивной, клерк со своей подругой, испуганной и смущенной, носильщик с расположенного неподалеку вокзала Ватерлоо, молодой человек с ниспадающими на лоб светлыми волосами, мертвенно-бледным, как мрамор, лицом и полными ужаса глазами. Одет он был дорого - очевидно, кутил где-то в городе. Все следы хмеля уже успели выветриться из него, как дым - из остывшей печной трубы, он уже успел протрезветь.
- Мистер Роулинс. - Томас сразу понял, кто из них Роулинс, пережитое было написано у бедняги на лице. - Я инспектор Питт. Будьте любезны, сэр, расскажите, как все произошло.
Роулинс сглотнул. К нему все никак не возвращался дар осмысленной речи - как-никак к фонарю был привязан не какой-то там бродяга, а представитель его же класса, и выглядел он ужасно: шелковый цилиндр набекрень, белое кашне затянуто под подбородком, голова свесилась, как у заснувшего стоя пьяницы.
Питт терпеливо ждал.
Роулинс кашлянул, прочищая горло.
- Я шел домой с вечеринки - я был там с друзьями, видите ли, - и…
- Где? - перебил его Питт.
- О… тут недалеко, клуб "Уайтхолл". - Он махнул в сторону Боудикки. - На Кэннон-стрит.
- Где вы живете, сэр?
- На Чарльз-стрит, к югу от реки, рядом с Вестминстер-Бридж-роуд. Я решил идти домой пешком. Ради собственного блага. Не хотел, чтобы папаша видел меня под… под мухой. Думал, что на свежем воздухе… в общем, вот так.
- Итак, вы шли через мост домой?
- Да, верно. - Он качнулся с пяток на мыски и обратно. - Боже! В жизни не видел такой жути! Бедняга стоял привалившись к столбу, голова его свесилась, как будто он был вдрызг пьян. Я не обращал на него внимания, пока не поравнялся с ним, и только тогда понял, кто это. Встречался с ним пару раз; знаете ли, друг папаши, если можно так выразиться. Я тогда подумал: "Вивиан Этеридж никогда бы так не набрался!" Я подошел к нему, решив, что ему плохо, и… - Он опять сглотнул. Его лицо покрылось испариной, несмотря на холод. - И увидел… увидел, что он мертв. Естественно, я вспомнил о несчастном Гамильтоне и пошел к тому концу моста, что выходит к парламенту, - наверное, я даже побежал, - и стал кричать. В общем, пришел констебль, и я ему рассказал… гм… То, что я видел.
- А был ли здесь еще кто-то? Может, кто-то уходил с моста, когда вы на него поднимались?
- Э-э… - Роулинс захлопал глазами. - Совсем не помню. Я очень сожалею. Я был слегка не в себе, пока не увидел Этериджа и не сообразил, что произошло.
- А если порыться в памяти, сэр? - продолжал настаивать Питт, глядя в это искреннее, серьезное и даже безмятежное лицо.
Молодой человек побледнел еще сильнее, если такое было возможно. Его сознание уже достаточно очистилось от хмеля и шока, чтобы понять скрытый смысл настойчивых вопросов инспектора.
- Кажется, на противоположном конце моста кто-то был. То есть на противоположной стороне, шел мне навстречу. Некто крупный, тучный. У меня в памяти отложилось длинное пальто темного цвета - я точно помню, как у меня мелькнула мысль, что идет мрак. Вот и все. Сожалею.
Питт мгновение колебался в надежде, что Роулинс вспомнит что-то еще, однако понял: придется ему смириться с тем фактом, что одурманенный алкоголем молодой человек больше ничего не подметил.
- А время, сэр? - спросил он.
- Что?
- Время? Ведь позади вас Биг-Бен, сэр.
- Ах, да. Ну, я точно слышал, как часы били одиннадцать; значит, было пять минут двенадцатого, не позже.
- Вы уверены, что больше ничего не видели? Например, проезжающий кэб?
Глаза Роулинса блеснули.
- О, точно-точно, я видел кэб. Он съехал с моста и повернул на набережную Виктории. Я вспомнил, когда вы заговорили об этом. Извините, констебль.
Питт не счел нужным поправить его. Он знал, что Роулинс не хотел его оскорбить, просто с перепуга позабыл о таких мелочах, как звание.
- Благодарю вас. Если вы вспомните что-то еще, меня всегда можно найти в участке на Боу-стрит. А теперь будет лучше, если вы пойдете домой, выпьете чашку горячего чая и ляжете спать.
- Да-да, я так и сделаю. Спокойной ночи… гм… спокойной ночи! - Он быстрым, но нетвердым шагом пошел по Вестминстерскому мосту, от одного островка света к другому, и скоро скрылся за зданиями.
Питт опять пересек проезжую часть и вернулся к Драммонду. Тот с надеждой посмотрел на него, но увидел, что надеяться не на что.
- Значит, ничего нового, - уныло произнес шеф. - Все идет к тому, что это политическое дело. Завтра утром мы поставим людей на работу с тайными обществами, хотя и так делаем все возможное. У нас нет ни единой улики, чтобы кого-нибудь связать с этим делом. Господи, Питт, я надеюсь, что это не маньяк.
- Я тоже, - сказал Томас. - Потому что тогда нам придется удвоить количество дежурных полицейских и рассчитывать на то, что удастся поймать его, когда он будет совершать новое убийство. - Он произнес это с отчаянием в голосе, однако знал: если это действительно маньяк, от них мало что зависит. - Впрочем, есть и другие версии.
- Кто-то перепутал жертвы? - задумчиво проговорил Драммонд. - Целились в Этериджа, а по ошибке убили Гамильтона? Между фонарями довольно темно, и если в момент нападения он был спиной к свету, а его лицо скрывалось в тени, их вполне могли перепутать - ведь они очень похожи, и волосы одинакового цвета. Напуганный или разъяренный человек… - Он не закончил, его мысль и так была понятна.
- Или второе преступление было скопировано с первого. - Питт сомневался в том, что сказал шеф. - Иногда такое происходит, особенно если преступление получает широкую огласку, как в случае с Гамильтоном. А может быть и так, что из двух преступлений значение имеет только одно и нам предлагают поверить в то, что это дело рук анархистов или маньяка, хотя в действительности одно хладнокровное убийство имело целью замаскировать другое.
- И кто же из них главная жертва - Гамильтон или Этеридж? - Драммонд едва держался на ногах от усталости; за последнюю неделю он почти не спал, и сейчас его охватывал ледяной ужас при мысли, что в расследовании нет никакого просвета, что впереди простирается сплошная тьма.
- Пойду-ка я сообщу вдове, - ежась, сказал Томас. Ночной холод, казалось, пробирался не только под одежду, но и под кожу, до самых костей.
- Номер три по Пэрис-роуд, рядом с Ламбет-Пэлэс-роуд.
- Пройдусь пешком.
- Есть же кэб, - сказал Драммонд.
- Нет, лучше пешком. - Томасу было нужно время, чтобы подумать, подготовиться. Он решительно пошел прочь, размахивая руками, чтобы согреться, и придумывая, какими словами сообщить семье о постигшем ее несчастье.
Инспектор почти пять минут стучал и ждал на крыльце, прежде чем лакей зажег свет в холле и открыл дверь.
- Инспектор Томас Питт, участок на Боу-стрит, - тихо представился Питт. - Сожалею, но у меня печальная весть для близких мистера Этериджа. Могу я войти?
- Да-да, сэр. - Лакей отступил в сторону и открыл дверь шире. Просторный холл был отделан дубовыми панелями. В слабом свете одинокой лампы виднелись очертания портретов и венецианский пейзаж в голубоватых тонах. Роскошная лестница, изгибаясь, поднималась к галерее, где желтоватый свет лампы тоже разгонял царившую вокруг темноту.
- Случилось несчастье, сэр? - обеспокоенно спросил лакей, с сомнением глядя на гостя. - Мистер Этеридж заболел?
- Нет, боюсь, он мертв. Его убили, точно таким же способом, как сэра Локвуда Гамильтона.
- О, боже ж ты мой! - Лакей побелел как полотно, и от этого веснушки у него на носу стали только ярче. На мгновение Питт испугался, что тот упадет в обморок. Он вытянул руку, и этот жест, видимо, привел парня - на вид ему было не больше двадцати - в чувство.
- У вас есть дворецкий? - спросил Питт. Недопустимо, чтобы этот юноша в одиночестве нес бремя такой вести.
- Да, сэр.
- Может, прежде чем мы отправимся к миссис Этеридж, ты разбудишь его и камеристку госпожи?
- К миссис Этеридж? Но у нас нет миссис Этеридж, сэр. Он… он вдовец. Уже давно, до того как я поступил сюда. Есть только мисс Хелен, его дочка, - то есть миссис Карфакс - и мистер Карфакс.
- Тогда зови всех: дворецкого, камеристку и мистера и миссис Карфакс. Сожалею, но мне нужно переговорить со всеми.
Питта проводили в малую гостиную, строгую комнату в темно-зеленых тонах. В хрустальной вазе от "Лалик" стояли ранние весенние цветы, на стенах висели картины, и как минимум одна из них - Питт это точно знал - была подлинником Франческо Гуарди. Убитый Вивиан Этеридж обладал не только тонким вкусом, но и большими деньгами, которые позволяли ему удовлетворять любовь к прекрасному.