Он смотрит наверх. Высоко над унитазом окно. Маленькое, но…
Он захлопывает крышку туалета. Взбирается на нее, оттуда на сливной бачок. Дотягивается до окошка, легонько толкает его. В помещение врывается резкий бодрящий воздух. Марк непонятно откуда берет энергию - из очень глубоких внутренних недр, - подтягивается и ужом просачивается сквозь оконце.
Наполовину высунувшись и увидев стену следующего ангара, он соображает, что ухватиться здесь не за что и что придется просто падать на землю с шести футов или около того.
Что он и делает быстрее, чем успевает подумать.
А потом опять непонятно откуда берет энергию - столько же, если не больше, - и тратит ее на то, чтобы вытерпеть адскую боль от падения и не заорать…
Он катается по холодному влажному бетону, цепляясь за левую руку, которую он, вероятнее всего, сломал, и зажимает себе рот.
Через несколько секунд он приподнимает голову.
Недалеко от него - столб яркого оранжевого света. Пока он смотрит, что-то пропархивает в луче света… фигура?
Он откатывается назад, ударяется головой о стену.
Господи, а это кто?
Сколько их там?
Удастся ли ему отсюда выбраться? Нужно доползти до телефонной будки. На шоссе. Во что бы то ни стало.
Если не до…
Он пытается пошевелить рукой, ногой, одной, другой, всем телом, но не может. Каждая новая проверка посылает его обратно - в точку отправления, в треклятую обитель боли.
Он очень медленно поворачивает шею и переводит взгляд туда, откуда льется свет.
Теперь еще кружится голова… в глазах двоится, троится… десятерится…
Да кто же это был?
Сознание начинает потихоньку отключаться. Голова беспомощно заваливается вперед. По пути в черную бездну ему в голову приходит жуткая мысль: а вдруг это была Джина?
Минуя круговую Черривейлскую развязку, они подруливают к промзоне. Сначала Джина размышляет: может, попросить таксиста подождать? - но потом решает этого не делать.
У Гриффина же вроде есть машина.
Они останавливаются у входа. Ворота нараспашку: заходи кто хочешь. Обозначения непонятные. Джина расплачивается и выходит. Такси разворачивается и уезжает.
Она оглядывается. Тут пустынно, холодно и очень ветрено. Вся территория залита нереальным оранжевым сиянием прожекторов, расставленных по периметру промзоны.
Джина заходит, поворачивает направо, шагает к третьему ряду зданий. В дальнем конце виднеется стена, исчирканная граффити. У первого ангара припаркованы два фургона и здоровый грузовик. Кроме них да еще нескольких отдельно стоящих тачек, в складском дворе ничего нет. Интуиция подсказывает ей, что одна из машин стоит как раз перед боксом сорок шесть.
Она направляется туда, придерживаясь левой стороны. Темно - хоть глаз выколи. И очень неуютно.
Что она творит?
Высоко в небе сияет луна. Время от времени ее накрывает ошметками облаков. В узких проходах между ангарами гуляет ветер. Подойдя к боксу сорок шесть, она видит, что верхние матированные окна светятся. Значит, внутри кто-то есть.
"Сааб" запаркован прямо перед подъемными воротами. Рядом с ними - черная металлическая дверь, оснащенная звонком и переговорным устройством.
Готова ли она?
По правде говоря, не очень. Вперед ее гонит чувство ответственности. К тому, же, если быть абсолютно честной, Марк Гриффин ей понравился. Он милый. Интересный. Симпатичный. Допустим, нестабильный и даже опасный, но те же эпитеты легко применимы сейчас и к ней самой.
Она звонит.
Ждет. Проходит десять секунд, не меньше, и только потом раздается щелчок. Дверь открывается. Сначала никого не видно. Как будто дверь открылась автоматически. А может, так оно и было. Только Джина собирается окликнуть Марка, как перед нею вырастает незнакомец. Держит дверь открытой, словно приглашает войти.
Сердце Джины уходит в пятки.
Это невысокий плотный мужчина неполных пятидесяти лет.
- Мм…
- Вы Джина, не так ли?
На мужчине черные джинсы и черная куртка на молнии - у Джины почти такая же. Лицо у него круглое, упитанное.
Джина не двигается, молчит.
- Марк попросил меня дождаться вас, - сообщает мужчина. - Его пришлось отвезти в больницу "Сент-Фелим".
- О господи! - восклицает Джина и подносит руку ко рту. - Как он?
- Теперь, надеюсь, нормально, - со вздохом произносит мужчина. - Звонил он в жутком состоянии. Я тут недалеко живу. - Он протягивает руку. - Зайдите на секунду - я все вам объясню.
Джина делает шаг вперед. "Больница, больница, больница", - отдается эхом в ее голове. И вдруг до нее доходит. У Марка был номер ее мобильного. Почему он не попросил этого типа позвонить ей или…
Она оборачивается.
Мужчина уже закрыл дверь и подпер ее собственной спиной.
- Слушайте, - произносит Джина, - я думаю, мне лучше…
- Не-не, все супер, - подмигивает он. - Но нам придется погутарить.
Джина не отвечает. Сердце выскакивает из груди. Она уставилась на мужчину; атмосфера накаляется. В конце концов она берет себя в руки и спокойно произносит:
- Где Марк?
- С ним все в порядке. Но я соврал: он не в больнице. Пока. Хотя, ручаюсь, он там, сука, будет, если не станет осторожнее.
- Где он?
- С ним все нормально. Не парься, э-э-э… - Он делает паузу, которая заполняется омерзительной ухмылкой. - Не забивай этим свою хорошенькую головку.
Боже, помоги мне!
Джине дурно.
Она отворачивается и делает несколько шагов вглубь склада. Больше всего ее волнует вопрос: одни ли они здесь? Есть ли кто-нибудь еще? Пока никого не видно. Только офисная перегородка в углу да сложенные справа на платформах поддоны. Маленький погрузчик. Случайное барахло, разбросанное по полу. Деревянный ящик. Помещение ярко освещено; с потолка свисают блоки ламп дневного света.
Внутренний голос твердит: не показывай, что тебе страшно, не показывай.
- А ты-то кто такой? - нагло спрашивает она, опять повернувшись к нему.
Мужчина все еще подпирает дверь. Он осматривает ее с головы до ног.
- Я посланник, - отвечает он.
- Тогда передавай свое послание и выпусти меня отсюда.
- Не так быстро. - Он отступает от двери. - Бывают послания длинные и сложные. На их доставку уходит… больше времени.
Господи Исусе. Она держится из последних сил. И это после всех ее измышлений, сомнений, бдительности, порой доходящей до невроза, боязни быть сбитой с толку. Теперь еще и это?
- Где Марк Гриффин? - снова спрашивает она.
- В жопе. Я тебе сказал уже, мать твою, что все у него в порядке. Просто легкий, как это ты давеча выразилась, "посттравматический синдром". Правильно я излагаю? Типа психическое расстройство.
У нее сейчас глаза на лоб полезут.
- Вы прослушивали телефон? Господи!
Что-то пробегает по лицу мужчины - легкое раздражение, что ли. На себя? За неосторожность?
- На кого работаешь? - спрашивает Джина. - Шестерка!
- Заткнись, сука!
Теперь он точно взбесился. Джина не понимает, хорошо это или плохо. Она вообще не понимает, что творит.
И делает пару шагов назад.
- На Ларри Болджера? - спрашивает она. - Ты на него работаешь?
Мужчина смеется:
- Да ты, голуба, похоже, ни хрена не знаешь.
Он обходит ее медленно по широкой дуге, не отрывая глаз ни на секунду.
Джина поглядывает на дверь.
- Открыто, но я бы, милая, не рисковал. Далеко ты не уйдешь.
Она переводит глаза на него. Он достает из кармана пушку, помахивает ею в воздухе.
- На улице, - произносит он, - так ветрено, что никто и шороха не услышит.
Джине тяжело дышать.
- Как там, кстати, - продолжает он и засовывает пушку обратно в карман, - говорилось в кино? - Он прикусывает губу и пару секунд вдумчиво ее пожевывает. - Точно. "В космосе никто не услышит твой крик". Помнишь?
Джина отступает еще на несколько шагов.
- Я просто собирался передать тебе… мм… сообщение, - докладывает мужчина. - Если ты, конечно, понимаешь, о чем я. И покончить с этим. А теперь я в сомнениях. Думаю, может, сначала передать тебе еще кой-чего? Все-таки ты очень груба со мною. А здесь, сама видишь… здесь так уединенно.
Джина глазам своим не верит: он подносит руку к промежности, легонько нажимает и делает резкий вдох.
- Давай, - командует он, - снимай свою гребаную куртку. Пошевеливайся. У нас не вся ночь впереди.
- Господи, - шепчет Джина и разворачивается.
Прямо перед ней стоит маленький погрузчик. Ей неожиданно становится дурно, она склоняется вперед, вытягивает руки и опирается о бортик агрегата. Боится, что сейчас ее вырвет. Потом собирается и вдруг замечает: он лежит на лоснящемся сиденье погрузчика.
- О да, - произносит мужчина, подходя сзади. - Самое то. - В его голосе появляется легкое волнение. - Так и оставайся… в этой позиции.
Пока он подходит, Джина внимает каждому звуку, мысленно отсчитывая его шаги. Потом бросается вперед, хватает ломик обеими руками. Замахивается что есть сил и молниеносно вгоняет его прямо в яблочко - в бочину раскрасневшегося жирненького лица.
- Все дело во взгляде, - делится своими мыслями Рэй Салливан, - в восприятии. Теперь в постэнроновскую, постабрамоффскую эпоху мы не имеем права на глупости.
Нортон смотрит на часы. Конечно, еще слишком рано. Он понимает, но терпение не его конек.
Он переводит взгляд на тарелку. К куриной печени он толком не притронулся. Вот еще отличие. Наролет никогда не снижал аппетита. Но может, дело не в налпроксе, может, он просто не голоден?
- Что там Айк говорил, помнишь? Эта его фраза насчет Никсона? - Салливан разрезает артишок. - После финансового скандала в пятьдесят втором? Чист, как зубы борзой. Он-то понимал. Даже в те годы. Что говорить, Айк идиотом не был.
Нортон качает головой:
- Послушай, Рэй, если ты пытаешься мне что-то сказать про Ларри, то ты отстал. Средства массовой информации уже, можно сказать, сдали его "грешки молодости" в архив за недельной давностью. На этой неделе всех интересует новая тема: как Ларри Болджеру удалось объегорить тишека и заставить его оказать себе стопроцентную поддержку. - Он делает паузу. - И если придерживаться концепции: "То, что не убивает, делает нас сильнее", можно сказать, что Ларри на всех парах движется к верховной должности и попадет на нее, возможно, раньше, чем мы предполагали.
Переваривая услышанное, Салливан макает кусочки артишока в соус. На тарелке остаются разводы марсалы и меда.
- Хорошая фраза, - произносит он, поднося ко рту вилку. - "То, что не убивает, делает нас сильнее".
- Да, хорошая. Кто сказал?
Нортон откидывается на спинку стула и смеется, а сам украдкой смотрит на часы.
Для Джины каждая секунда растягивается в часы, в нановечность опыта и перегрузку чувств. Лампы над головой светят слишком ярко, воздух слишком холодный, стук в висках и груди слишком громкий, слишком настойчивый. Она не уверена, что выдержит.
И тем не менее взгляда от лежащего на полу мужчины не отводит и ломика из рук не выпускает. Пошатываясь, отходит на пару ярдов и распрямляется.
Она пытается осмыслить содеянное. Мужик не шевелится. Перед тем как упасть, он немножко пораскачивался, поэтому теперь лежит на боку, отвернув лицо в другую сторону. Ей не видно места, по которому пришелся удар. Она поднимает ломик и в полной боевой готовности возвращается на несколько шагов туда, откуда сможет, не блеванув, рассмотреть…
Тело?
Она замирает и вглядывается. Он пошевелился. Еле заметно. Но точно дышит.
Она отскакивает.
Блин!
Ей легче и тяжелее. Легче от сознания, что не убила; тяжелее от непонимания: что делать теперь?
Что, если он очнется?
Блин!
Она оглядывается. Из-под деревянной платформы свисает узкий пластиковый ремень. Такими перевязывают промышленные грузы. Она кладет ломик на пол, подходит, вытаскивает ремень. Шарит под платформой, находит еще один.
Возвращается к поверженному, садится на колени и связывает ему лодыжки. Получается не очень, но в итоге она справляется. Чтобы связать за спиной кисти, ей приходится приподнять его и вытащить из-под тела правую руку. С этим она тоже справляется.
Удовлетворившись степенью связанности мужчины, Джина лезет к нему в карман. Очень медленно достает пистолет. Берет его двумя пальцами. На ощупь тот массивный и довольно тяжелый. Она снова поднимается. На всякий случай держит пистолет на расстоянии вытянутой руки, точно дохлую крысу или что-то столь же гадкое. Подходит к деревянному ящику, стоящему у первого ряда поддонов. Кладет на него пистолет.
Приваливается к ящику - она не может отойти от потрясения - и размышляет, что же делать дальше. Уйти? А может, подождать и убедиться, что с мужиком все будет в порядке? Вызвать полицию? Или "скорую"? Что же делать?
Погруженная в мысли, Джина бросает взгляд на пол: она на чем-то стоит - то ли на открытке, то ли на листке бумаги. Она наклоняется и поднимает его. Дрожащей рукой переворачивает.
Это фотография. Старая, немного выцветшая, теперь еще и испачканная. Фотография маленькой девочки. Худенькой, темненькой, в синем джинсовом платьишке. Она не то чтобы улыбается, скорее, смотрит очень проказливо, как будто пытается сдержать улыбку, как будто в игре такие правила.
Джина тщательно осматривает все вокруг: пол, ящик, под ящиком. Находит еще две фотки: на них мужчина и женщина. Находит мобильник - кладет его рядом с пистолетом. Разглядывает фотографии.
"Моя семья… я и сейчас смотрю на них…"
Кладет фотографии на ящик - к пистолету и мобильнику. Предчувствуя недоброе, достает из кармана свой телефон. Набирает Марка, ждет. Через несколько секунд телефон, лежащий на ящике, начинает звонить. Понятно. Она убирает свой телефон обратно в карман.
Что это может означать?
Ее рассуждения прерываются делами более насущного характера.
Мужик на полу начинает стонать и шевелиться - во всяком случае, пытается.
Джина держится от него на приличном расстоянии. Она обходит его по широкой дуге и все же замечает прямо под головой у него, на полу… кровь, несколько бордовых капелек, выделяющихся на фоне темно-серого бетона. Она садится на корточки: пытается рассмотреть, что там у него с лицом. Уродливая рана на месте. Неужели это ее рук дело?
Мужчина открывает глаза, и Джина в испуге отшатывается.
- Бооооооже, - стонет он, - какого черта! Что за хрень!
Джина держится стоически. Она по-прежнему на корточках - наблюдает за его попытками пошевелиться. Он корчится, извивается, потом понимает, что дело плохо.
До этого он не смотрел на нее, теперь их взгляды встречаются.
- Ты…
- Где Марк Гриффин?
- …Мать твою…
- Где он?
- …Мокрощелка.
Он снова стонет и некоторое время энергично извивается.
- Отпусти меня, - в итоге произносит он, будто принимая как данность, что самому освободиться не удастся. - Ради всего святого.
Джина встает:
- Скажи мне, где Марк Гриффин.
- Я, сука, блин, не знаю!
- Нет, знаешь, врун. Ты подслушал, как он объяснял мне дорогу, рванул сюда и приехал до меня, а потом куда-то его отвез. Куда?
У нее возникает сильное желание придать вопросу остроты ударом в живот или в промежность, но она воздерживается.
- Отвали.
Джина делает глубокий вдох. Она чувствует, что запас ее адреналина иссякает. Чувствует, что, если мужик продолжит сопротивляться, она потеряет самообладание. А вместе с ним и преимущество.
- Ладно, не хочешь отвечать на мои вопросы, - говорит она и достает мобильник, - может, тебе будет сподручнее ответить на вопросы полиции.
- Ха-ха-ха.
Что бы это могло означать?
Она ждет продолжения, но он молчит. Тогда она поднимает телефон, пытается настроиться.
- Валяй, - говорит мужчина, - шикарная идея, звони копам.
Джина медлит.
- А вот и позвоню, - говорит она.
- Отлично. Мечтаю услышать, как ты будешь объяснять им вот это. - Он дергает головой вбок, демонстрируя рану. - Гребаные адвокаты выдерут тебя как Сидорову козу: и в жопу, и в гланды. Ты еще пожалеешь о том, что не я тебя трахнул. Но я свое все равно возьму - когда ты выйдешь под залог.
Он тянет время. Если бы говорил правду, стал бы он ее отговаривать?
А может, и не врет. Допустим, приезжают копы. Кого им арестовывать? Его? За что? Что они могут ему предъявить? Что он лежит связанный? Что на него напали? А ей: как не сойти за истеричную психопатку?
Она кладет телефон на пол рядом с собой.
- Ты прав.
- Что?
- Ты прав. Мне нужно не полицейским звонить.
Она кладет телефон в карман и достает бумажник.
Находит визитку. Убирает бумажник, опять берется за телефон. Смотрит на мужчину - в одной руке карточка, в другой телефон - и спрашивает:
- Где ОН?
- Достала!
Джина набирает номер, разворачивается на каблуках и отходит. Вскоре на том конце начинаются гудки. Она снова смотрит на карточку, собирается.
Электромонтажные работы.
Она ждет. Потом раздается щелчок. Потом:
- Алё?
Она убирает визитку в задний карман джинсов.
- Терри? Это Джина Рафферти.
На том конце пауза.
- Так-так. И как у нас делишки, зая?
- Нормально. - Она закрывает глаза. - Послушай, похоже, мне нужна твоя помощь.
Нортон так сидит - подался вперед и локти положил на стол, - что чувствует телефон всеми ребрами. И фибрами. Он жаждет, чтобы тот позвонил. А телефон лежит себе во внутреннем кармане пиджака и не звонит.