Нам хватило пятнадцати минут, чтобы свалить на Никифорова основную часть работы, оставив за собой финансовый контроль.
Гоша считал, что доставить селитру в порт и погрузить на судно – это самое простое действие в задаче, и брал его на себя.
По нашим расчетам, через сутки мы становились богатыми и свободными, потому что грузинский винодел обещал заплатить сразу, как только удобрение окажется на судне. Нам с Элей, по сути, и напрягаться было не надо.
Когда совещание подошло к концу, Никифоров открыл меню телефона, поискал номер и нажал соединение.
– Здравствуй, – вежливо начал он, замолчал и закрыл трубку.
– Что? – дружно спросили мы с Элей.
– Сказал, что перезвонит. Шифруется, конспиратор, – хмыкнул Гошка.
Звонок раздался через минуту.
Никифоров сообщил майору, что мы принимаем его условия и все сделаем, как он скажет. Майор предложил встретиться через час в каком-то кафе. Город мы с Элей не знали, и Никифоров вызвался нас проводить.
Кафе было дешевым и не очень чистым, поэтому переговоры не затянулись.
Мы согласились встретить на станции КамАЗ и кран, погрузить бочки и отвезти на склад, где их будет встречать майор. Здесь наступал самый щекотливый момент.
– А деньги когда мы получим?
– Приедете с бочками на склад и получите бабки.
– Нет, мы хотим получить деньги сразу после погрузки, на станции, – заявила я. – На этом мы с вами прощаемся, ваше общество меня тяготит.
Прясников понюхал воздух, покрутил головой и пообещал подумать.
– Думайте быстрее, нам домой уезжать пора, – напомнила я майору на прощание.
Устав от мозгового штурма, мы с удовольствием занялись бытовым проблемами, съездили в универмаг и купили надувные матрасы.
Каждый сам выбирал себе место в домике, в результате оказалось, что Никифоров положил свой матрас возле матраса Элеоноры. Подруга вышла из душа и велела:
– Убирай мебель.
Гоша тяжело вздохнул, обнял матрас и удалился с ним в кухню.
Думал Прясников весь следующий день. Я уже решила, что мы теряем время зря, но он позвонил Гошке и сказал, что согласен на наши условия. И мы еще раз встретились, чтобы обсудить все в деталях.
Распределял обязанности майор. Мне он поручил отвечать за погрузку и доставку товара. На Элеонору возлагалась почетная обязанность отвлекать грузинского винодела, который возле вагона разбил лагерь. Майор считал, что отвлекать грузина нужно вином. То есть, по мнению Прясникова, надо пригласить винодела в ресторан и напоить.
– Почему я? – уперлась подруга, не соглашаясь принести себя в жертву общему делу.
– Хорошо, скажи, что ты будешь делать?
Я подмигивала ей, но она не понимала моих знаков и сердилась на меня:
– Что угодно, только не это. О чем я буду с ним разговаривать? Я не умею отвлекать. Я умею стричь. Еще умею стрелять.
– Подожди, дойдет и до этого, – ляпнула я, испугалась и трижды сплюнула через плечо.
Никифоров все это время сидел задумчивый и безучастный. Майор обратил на это внимание и заинтересовался:
– А ты, Георгий, что сидишь как посторонний, или ты денег не хочешь?
– Хочу. Но за мной следят, может, мне лучше не соваться в это, чтобы не привести хвост?
– Кто следит? – насторожился Прясников.
– Откуда же я знаю кто? Может, бывшая подруга, может, кто-нибудь из вашего ведомства.
– Выясним.
– Валяйте, – лениво разрешил Никифоров.
В целом переговоры прошли гладко, даже было странно, что майор держал нас за таких лохов. Но я не обиделась, скорее наоборот.
Когда мы остались одни в нашем пустом домике, мы еще раз обсудили все подробности операции. Все было почти так же, как в плане Прясникова. Гошка осуществлял техническую его часть, я – организационную. Если с селитрой все было более-менее ясно, то на вопрос, чем ее заменить, Гошка ответа не дал. Это вносило в операцию некоторую нервозность, в результате я уже не видела причин, по которым мы ввязались в эту аферу.
Только для Элеоноры ничего не менялось: гость с Северного Кавказа оставался на ее попечении.
* * *
На следующий день Никифоров развил сумасшедшую деятельность, нанял технику, выгрузил из вагона бочки с селитрой и нашел им замену – десять совершенно других бочек, от которых за версту несло нефтепродуктами.
Я принюхалась и сказала, что он недооценивает противника, за что мы все можем поплатиться.
Никифоров отогнал машину с нефтяными бочками на мойку, их вымыли, запах перестал валить с ног, и Гоша загрузил эту липу в вагон.
С документами у Гошки все было в ажуре, не подкопаешься, в них значилось, что в бочках селитра.
Я записала номер вагона и хорошенько изучила место стоянки, проверив все возможные отходы к станционному тупику.
– Георгий, – спросила я нашего бригадира перед отправкой в Новороссийск, – а сколько это – пять лимонов?
– Не понял? – Никифоров уставился на меня.
– Во что они помещаются, – объяснила я, изображая руками объем.
– А, ты вот о чем. Смотря, какими купюрами. Если десятирублевыми, то полтонны, если пятитысячными, то всего килограмм.
– Ты уже поинтересовался?
– Да чего там интересоваться, и так знаю.
– Ну ты и крендель.
Вечером мы проводили Никифорова с удобрением в порт, и как только он уехал, мне стало страшно.
Я представила, что будет, когда Прясников поймет, что его провели. Очень хотелось на этот случай себя обезопасить. "Нужно снять на видео всю возню с бочками, погрузкой и майором ФСБ, – решила я, – сделать это может только один человек – Миша". И я тут же набрала его номер.
– Здравствуйте, – удивился моему звонку Михаил, – я думал, вы давно уже дома.
– Дела не отпускают нас из вашего города. Вы нам с Элей очень нужны.
И я пригласила Михаила поужинать с нами в кафе.
Элеонора кинулась в ванную, долго жужжала феном и вышла настоящей красавицей.
В течение ужина участия в разговоре она не принимала, не к месту улыбалась и вообще вела себя странно.
Мне это здорово действовало на нервы, но с задачей я справилась и толково объяснила милиции, что мы собираемся испортить игру майору ФСБ, украсть у террористов десять бочек аммиачной селитры, чтобы продать ее виноделу из Грузии. Миша обалдело уставился на меня. Прошло не меньше минуты, прежде чем он заговорил:
– А Егоров в курсе, чем вы тут занимаетесь? Или он все еще считает, что вы разыскиваете неплательщика алиментов?
– Какая разница, что считает Егоров? – пожала плечами я.
– Он мой друг, – искренне возмутился Белый, – я жив благодаря ему и обязан поставить его в известность.
– Стоп, стоп, стоп, – я даже постучала по столу ладонью, – это никакого отношения не имеет к вашей дружбе. Я даже не жена Егорову.
– Любимая женщина, – проникновенно сообщил Михаил, а Эля глубоко вздохнула.
– Это он вам так сказал? – не поверила я.
– Да, он меня предупредил, чтобы я глаз с вас не спускал и берег как зеницу ока, потому что ему без вас жизнь не в радость.
Для меня это было новостью, мне Пашка ничего подобного ни разу не удосужился сказать, даже не намекал. Скорее всего, Егоров бесится из-за Никифорова.
Я заерзала:
– Михаил, вы женаты?
– Разведен.
– А любимая у вас есть?
– Нет. Пока что нет.
Оставалось последнее средство.
– Миша, а как же долг перед родиной? Или вы, как майор Прясников, хотите, чтобы и волки были целы, и овцы сыты и чтобы за это вам деньги платили?
– Нет, я не как майор, – отверг подозрение Белый.
Он бросил быстрый взгляд на Элеонору, от которого она покачнулась.
– Ну нет, так нет, извините, что побеспокоили вас.
При этих словах я посмотрела на него с нескрываемым разочарованием. Миша колебался. Элеонора слизнула с губы несуществующую крошку, он проследил за движением ее язычка и покраснел. Но если Эля заливалась краской как-то художественно, то Миша стал пунцовым. Покраснели шея и уши, на красном лице смешно торчали пшеничного цвета брови.
Я поднялась со стула и взялась за сумочку.
– Присядьте, – попросил Михаил.
Я быстро села на место:
– Миша, я не хочу, чтобы аммиачная селитра попала в руки террористов. Лучше помочь грузинам растить виноград. Вы согласны?
– Лучше, – кивнул он.
Элеонора боялась поднять на Михаила глаза, а ему необходимо было ее одобрение, и поэтому он спросил:
– А вы, Элеонора, как считаете?
Элеонора никак не считала. Она смотрела на меня, явно рассчитывая на подсказку. Пришлось выручать подругу.
– Ну что за вопрос, Эля тоже на стороне виноделов Грузии, правда, дорогая? – Я толкнула ее коленом под столом, и Эля кивнула.
"Хороша у нас невеста, только ножку приволакивает и животом скорбная", – вспомнила я что-то похожее из классики.
Капитан сдался при условии, что он сразу после дела позвонит Егорову.
– Конечно, конечно, – заверила я Михаила, – мы с вами вместе ему позвоним и объясним, что действовали по обстоятельствам, что любой честный человек на нашем месте сделал бы то же самое… – начала было я, но Миша посмотрел на Элю, а она наконец посмотрела на него. Взгляды их встретились, и они обо мне забыли.
Мы с Элеонорой уже минут сорок бродили по строительной площадке и собирали в пакеты строительный мусор.
– Может, хватит уже? – устало распрямляя спину, спросила Матюшина.
– Да, пожалуй.
Я окинула взглядом приготовленные мешки разных размеров. Их предстояло еще взвесить.
После того, как мешки с мусором были рассортированы по весу, мы с Матюшиной поехали на рынок покупать сумки: большую, среднюю, и кейс. Пока мы выбирали сумки, телефон у меня раскалился.
Сначала мы координировали наши действия с майором Прясниковым, потом с Белым, потом я выясняла, как идут дела в Новороссийске у Гошки, потом на связь вышел Егоров, а в завершение позвонил итальянец, и я с ужасом вспомнила, что меня зовут Екатерина Меркулова, что я риелтор и работаю в агентстве "Гешефт".
После того как мы разложили пакеты с мусором по сумкам, у меня оставалось еще полчаса на макияж и переодевание.
Когда я была готова, Элеонора окинула меня оценивающим взглядом и одобрительно кивнула:
– Все у нас получится.
Уже опустились сумерки, когда я припарковала машину возле станционного домика.
Оставив Элю в "Оке", я еще раз прошлась по своему маршруту.
Когда машина и кран, обещанные Прясниковым, наконец приехали, было уже совсем темно. К этому моменту меня била нервная дрожь.
Я знала, что где-то ведет съемку Михаил Белый, но я его не видела и отдавала себе отчет в том, что, если что-то произойдет, он не успеет к нам на помощь.
Водитель подал мне сумку с деньгами, я попробовала ее на вес и передала Элеоноре. "Больше килограмма", – шепнула я ей. Это означало, что нам понадобится пакет с мусором средних размеров.
Двери "Оки" были открыты, подруга села в машину, поставила сумку на колени и открыла молнию. Пока она проверяла содержимое, я расстегнула меховую курточку и подошла к мужчинам. Эксцентрично размахивая руками так, что полы курточки все время распахивались, открывая декольте критических размеров, я стала показывать, в какую сторону нам нужно ехать, объяснять, как найти наш вагон, и совать им под нос бумажку с его номером. Крановщик и водитель неотрывно пялились на мою грудь.
Элеонора вернула сумку водителю, с улыбкой сказала: "Все в порядке", а я застегнула куртку и полезла в кабину КамАЗа. Представление было окончено.
Как только КамАЗ остановился у разбитого списанного вагона, я выпрыгнула из кабины.
Пятясь назад, скрылась за вагоном, проползла под колесами соседнего состава, вынырнула на другой стороне и побежала.
Обежав старенькое здание товарной станции, где стояла "Ока", я упада на сиденье и завела двигатель.
Я выжала из своей окульки все, на что она была способна, и через полчаса входила в ресторан, где в компании Элеоноры напивался грузинский винодел Шалва Гургенович Гегошвили.
Эля показала мне глазами на кейс. Я удовлетворенно кивнула. Тут у меня зазвонил мобильник – на связи был Никифоров.
– Молодцы, девчонки! – похвалил он нас с Матюшиной. – Мне уже Прясников звонил. Крыл вас на чем свет стоит, но пока еще ничего не понял.
– Заглотил, значит, майор наживку?
– Ага, все нормально, я сказал – неудивительно, что вы струсили. Завтра вторая часть. Не подведите.
– О себе беспокойся, – напутствовала я его.
* * *
Пока я говорила с Гошкой, в ресторане появился Белый.
Михаил, к неудовольствию Шалвы Гургеновича, втиснул свой стул между ним и Элеонорой, присел к столику, перегнулся через Шалву и рассказал, как Прясников встретил КамАЗ и рассчитался с водителем. Потом вместе с хозяином склада Прясников вошел внутрь, пробыл несколько минут и уехал домой. И все.
Тут совершенно некстати Шалва Гургенович попытался положить руку на плечо Матюшиной. Белый попросил гостя не приставать к его девушке. Эля стала пунцовой, винодел расстроился и заморгал затуманенными то ли вином, то ли близостью Элеоноры глазами:
– А где мой девушка?
– Ну, я думаю, ты еще найдешь себе девушку, – пообещал ему Белый.
– Искать? – не поверил винодел. – А разве он потерялся? Э-э, биджо, я никто не терял.
И переключился на меня.
Я старалась отвлечь Шалву разговором о завтрашней поездке в Новороссийск, но он не отвлекался. Он хватал меня за колени, гладил мою руку, пытался делать комплименты моему бюсту, в общем, делал все, чтобы я вышла из себя. Выручать меня было некому, потому что Михаил с Элей опять смотрели друг на друга и ничего вокруг не видели.
Винодел обновил заказ, на столе появились мхали, хинкали, хачапури, белый соус и вино. Увидев все это, я ощутила острый приступ голода и беспокойства одновременно: винодел швырял деньгами как перед концом света. В очередной раз сняв с себя его руку, я спросила:
– На селитру-то деньги останутся?
– Зачем обидеть хочешь, гогония? – надулся гость и стал шарить по карманам. Нашарив, он вынул пластиковую банковскую карту и приосанился: – Этот карточка много денег.
Я мигнула.
Гость наклонился ко мне и, щекоча усами, зашептал:
– Не обижу, будь мой девушка, – и закрепил предложение звучным поцелуем в щеку.
Михаил оторвался от созерцания Элиной неземной красоты.
– Эй, – окликнул он Шалву Гургеновича, – генацвали, это девушка моего лучшего друга.
Однако Шалва Гургенович отмахнулся от капитана милиции:
– Слушай, ты что голову морочишь? Этот девушка твой, этот – твой друг! Где твой друг? Нет твой друг! Я тут, понимаешь?
Михаил затвердел лицом и стал медленно подниматься с места. Мужчины все-таки странные существа. Эти двое, не обращая на меня внимания, вели спор о моей принадлежности.
Дальше началось что-то невообразимое: Михаил потянул Шалву за ворот пиджака, Шалва, пытаясь оторвать от себя руки Михаила, толкнул капитана, Михаил налетел на стол и вляпался в белый соус. На наших глазах Белый изменился в лице, схватил металлический стул за спинку, с легкостью размахнулся и вмазал бы Шалве Гургеновичу по лысому черепу, если бы Эля, взвизгнув, не повисла у него на руке, а я не оттолкнула винодела. Напольная плитка брызнула осколками, стул сплющился от удара, ввязалась охрана, приехал милицейский наряд. Я задвинула ногой кейс с деньгами под стол и каждую минуту ждала разоблачения.
Михаил, выпустив пар, достал из кармана удостоверение, его отпустили, нас он забрал с собой, а Шалву Гургеновича вызволять отказался.
– Миша, он же нам нужен, – заступилась я за гостя, как только кейс оказался у меня в руке, но только испортила все своим заступничеством.
Повернувшись к коллегам, Белый заявил:
– Пакуйте его, не знаю, кто такой. Может, террорист какой-нибудь.
– Друг, дэвушк, – взывал к нам Шалва Гургенович, пока на него надевали браслеты и тащили к выходу, – какой террорист? Где ты видишь террорист?
– Миша, не сходи с ума! Эля, скажи ему, – металась я, но Элеонора неожиданно встала на сторону Белого.
– Миша сам знает, что делать.
Только когда Шалву Гургеновича уже грузили в УАЗ, Мишка дрогнул, неторопливо вышел на крыльцо ресторана и махнул рукой:
– Мужики, стойте, я пошутил, он был с нами.
Шалва тут же забыл обиду, предложил это отметить и потащил Михаила в бар, а мы с Элеонорой поехали домой.
Я всю дорогу возмущенно фыркала и неуважительно отзывалась о мужчинах, а Эля второй раз за четверть часа со мной не согласилась.
– Миша хороший, – сдержанно возразила она.
Я покосилась на нее, ожидая продолжения, продолжения не последовало.
– Конечно, – сказала я, – только горячий, точно грузин. Кстати, может, Шалву забрать с собой, чтобы завтра без хлопот выехать в Новороссийск? А то ввяжется во что-нибудь…
Я развернула "Оку" и опять подкатила к ресторану.
Открыв дверь заведения, я уловила странный звук, похожий на низкий гудок речного теплоходика. Звук доносился из отдаленной кабинки. Не найдя глазами мужскую часть нашей компании, я пошла на звук, вблизи оказавшийся трехголосным мужским хором.
Шалва, Михаил и парень из охраны исполняли грузинскую народную песню "Сулико" и уже собрали вокруг себя некоторое число ценителей хорового пения. Испортив мужчинам обедню, мы запихнули винодела в мою "Оку", от чего она застонала и просела до угрожающего уровня, ниже ватерлинии, и отчалили от ступенек ресторана.
Разумеется, Михаил не захотел оставлять нас наедине с Шалвой Гургеновичем и увязался следом.
Парочка оказалась очень беспокойной. Приехав домой, капитан милиции с виноделом то спорили о международном положении, то пели песни, а мы с Элеонорой зевали, с тоской следили за стрелками часов и вздыхали.
Когда Михаил с Шалвой выдохлись и улеглись на Гошкином матрасе, была глубокая ночь. Но и от спящих от них не было никакого покоя, теперь они храпели на два голоса.
Заснула я уже под утро, когда совсем выбилась из сил.
Сквозь пересвист и похрюкивание, разливавшиеся по домику, в сонном сознании проплывали Пашка, Бильбо и кот Степан.
Утром, узнав, что мы отправляемся в Новороссийск, Михаил заявил, что поедет с нами. Отказываться от такого сопровождения было глупо. После недолгих обсуждений я перенесла в "жигули" Белого кейс с деньгами, и мы покинули Краснодар.
Машин на трассе было немного. Белый чаще смотрел на Элеонору, чем на дорогу, несмотря на это, мы через три часа увидели трубы Новороссийского цементного завода и въехали в город-герой.
Гоша вышел на связь, сказал, что все идет по плану, и мы ехали в полной уверенности, что часа через два отпустим с миром нашего винодела домой в солнечную Грузию.
Не знаю, что насторожило капитана Белого, только он стал внимательно смотреть в зеркало заднего вида. Я оглянулась: за нами шли две машины: какая-то старая иномарка и "жигули".
– По-моему, эти машины я видел утром возле вашего дома, – с опозданием вспомнил Михаил.
– За нами следят? – не подумав, спросила я.
– Как следят? Зачем следят? – закрутил лысой головой Шалва Гургенович.
– Скоро все узнаем, – отозвался Миша.