Наконец, на детской площадке появилась небольшая группа мамаш с детенышами разных возрастов. Пришлось уступить качели и передислоцироваться на скамеечку. Хотелось ей того или нет, но так или иначе от выслушивания типичных разговоров "песочного сообщества" отвертеться не удалось. Скамеечка стояла напротив подъезда Дэна, а на соседней расположились мамаши. Через десять минут Алевтина уже знала, какой из копошащихся на детской площадке младенцев когда пошел, когда у него прорезался первый зуб и насколько охотно он ест пюре из цветной капусты. "Какой кошмар! И вот так проходит жизнь!" – ужаснулась Алевтина. Ужаснулась, скорее, сама себе, своему неожиданному цинизму. Ведь среднестатистическая нерожавшая особь женского пола должна изо всех сил восторгаться любым встреченным на пути ребенком. Но зрелище, которое она видела в данную минуту, вызывало у нее только жалость к этим молодым, довольно симпатичным, но крайне неухоженным и усталым женщинам. Потом мысли приняли другой оборот: "А что, еженедельно обновляемый французский маникюр сам по себе сделал кого-нибудь счастливым? Вот, в частности, ее, Алевтину? Нет. Как все сложно, тьфу ты черт!" Ей хочется и красивого ласкового младенца, который не будет пачкаться с ног до головы в песочнице и орать как оглашенный. И при этом хочется оставаться самой собой, со всеми своими составляющими – ногтями, каблуками, пресловутыми стразами и прочими важными деталями. В общем, хочется счастья. Видимо, недостижимого.
– Ы-ы-ы! – К ней "приковылял" полуторагодовалый малыш и радостно протянул игрушечную машинку "Скорой помощи" без передних дверей.
Алевтина неожиданно для себя искренне улыбнулась:
– Спасибо, маленький!
Дэн, похоже, делал уроки серьезно и вдумчиво. Выхода нет – придется полюбить маленьких детей.
"Посмотрим, зачем этот парень так старательно подставляет конкурентов!" Панюшкин выруливал на одну из окраинных улочек. Да и какие же это конкуренты? Разве можно сравнивать шикарного "Старого солдата" в самом центре города и вот эту захолустную дыру? Кто сюда вообще ходит?
Подвал был с такой лестницей, что впору шею сломать. Усатый татуированный мужик стоял за прилавком. На стеклянную поверхность легла фотография Дэна, предварительно распечатанная в одной из фотомастерских в центре. За ней последовало удостоверение, не произведя при этом никакого эффекта.
– Послушай меня, лейтенант! Если ты хочешь что-то купить, в чем я сомневаюсь, то выкладывай, что тебя интересует. Если нет, проваливай. Меня этими корочками не проймешь. У меня тут все чисто.
– Да надо же!
Общение с московскими коллегами не прошло даром. Панюшкин даже бровью не повел. Неожиданно складно и живописно он обрисовал усатому его жалкие, совершенно безрадостные перспективы. Он все описал: и что найдут при официальном обыске в этом магазине, если он продолжит изображать из себя святую невинность, и что конкретно с ним самим после этого произойдет.
– И всего-то от тебя требуется – внимательно посмотреть на фотографию и вспомнить, был ли здесь этот мальчик и покупал ли он что-нибудь?
– За идиота меня только держать не надо, ладно? Зачем мне себя подставлять?
– А как ты себя подставляешь? Ты напряжешь память и скажешь то, что вспомнишь. И это будут всего лишь слова. А настоящая "подстава" случится, когда я приду сюда с ордером и еще кое с чем.
– Совести у вас совсем нет!
Панюшкин довольно рассмеялся. Он хорошо смотрелся в своей новой роли.
– Ладно. – Усатый взял лист бумаги и печатными буквами что-то написал. Затем сказал: – Около месяца назад. Это все, что у меня для тебя есть. Больше ничего не добьешься. И это, кстати, никаким доказательством служить не может!
– Конечно, не может! Мы же договорились!
Продавец недоверчиво хмыкнул и молча ушел в подсобку.
Панюшкин внимательно посмотрел на оставленную бумажку, и сердце его затрепетало: из этого оружия можно убить.
– Аля, ты там сидишь?
Хороший вопрос, смешно даже. Конечно, сидит! Этот захватывающий опыт не забыть никогда. По крайней мере, к тяготам материнства она уже готова. А это оказалось не так страшно, между прочим. Посреди ора, визга и хоровых завываний – естественных звуков детской площадки – два с половиной часа прошли почти незаметно. Мамаши начали потихоньку разбредаться – пора было кормить чад ужином, да и спать потихоньку укладывать. Одна сердобольная бабушка, гулявшая с внуком, поинтересовалась, почему, собственно, Алевтина, не имея на то видимой цели и причин, торчит столько на площадке? На оригинальный вариант сил не хватило.
– Да я ключи забыла. Я вообще из Москвы. У подруги тут остановилась, а она с работы возвращается поздно. Вот и жду ее.
– И сколько тебе еще здесь сидеть?
– Не знаю. Пока она не вернется.
– А что за подруга-то? Я в этих домах всех знаю!
Алевтина слегка растерялась, но быстро сориентировалась. Насколько удачно – это уже другой вопрос.
– А она не в этом доме живет. Я уже довольно далеко от того места отошла. Гуляла-гуляла и вот сюда забрела. Мне ж необязательно ее у подъезда ждать. Есть ведь телефон.
– Ну, да, – бабушка нашла этот довод разумным. – А все равно, чего тебе здесь сидеть? Ты замерзла уже, наверное?
– Да нет! Погода-то хорошая!
– Ну, знаешь, если так долго сидеть, и в хорошую погоду околеть можно. К тому же вечереет. Пойдем с нами. Чайку попьешь. Согреешься. А там и подруга позвонит.
Бабушка "упаковала" в коляску внука – того самого мальца, который растопил Алевтинино сердце, поделившись с ней "Скорой помощью" без дверей, – и ждала только благодарного "да", чтобы отправиться домой всей шумной компанией.
Вот народ! Незнакомую девицу готовы в дом притащить, чаем напоить! Ничего не боятся. В Москве такое даже вообразить невозможно. Алевтина тяжко вздохнула. Сложно сопротивляться доброте. К тому же силы были уже на исходе.
– Спасибо, конечно. Но я лучше здесь посижу. Воздухом подышу. – Это был единственный ответ, который пришел ей в голову.
– Ну, как знаешь. – Бабушка озадаченно покачала головой. И вот тут-то заверещал телефон.
Об Алевтине он вспомнил не сразу. Слишком много всего случилось. Первая мысль была – позвонить Турецкому.
– Вот так "находка", Александр Борисович. Связи с моими трупами никакой, но все равно что-то!
– Ох, Сережа! Ты даже не понимаешь, что это за "что-то"! Еще раз назови модель и калибр.
Отчет по делу Смородского уже сутки как лежал в отделении. Турецкий его вернул, думая возвращаться в Москву. Теперь надо гнать обратно. Или позвонить? Так быстрее будет.
Подгурский долго охал и кряхтел. Слышно было, как он копошится в бумагах, листает, ищет. Да! Калибр и модель совпадали.
На секунду стало холодно. Теплый майский вечер, и вдруг – мороз по коже. Слишком все это жутко. Так не бывает! Да нет, бывает, как видно…
Нужно было действовать быстро и максимально скоординированно. С такими опытными и дисциплинированными сотрудниками, как Алевтина и Панюшкин, это было довольно сложно. Ладно, лучше решать проблемы по мере их поступления.
Договорились, что Панюшкин заедет к ним в гостиницу, и в машине, по дороге, они все обсудят. Распивать кофе и устраивать рекогносцировку времени уже не было. Турецкий узнал, что сегодня вечером Илья Кравцов уезжает в Москву. Нужно было спешить.
– Поехали за "стрелком", – так "ласково" называл Дэна про себя Турецкий. – Будем брать.
– Как брать? – встрепенулся Панюшкин. – А ордер? А основания?
– Не смеши меня, Сережа. Его надо напугать. Напугать сильно. Чтобы все было серьезно, по-взрослому. Разговор по душам дома не "прокатит". Надо везти в отделение.
И вот тут они вспомнили про Альку.
– Ты там все еще сидишь?..
– Конечно, сижу. А что мне еще остается? Что случилось? У тебя такой голос, как будто удалось раскрыть все "висяки" за последние десять лет!
Замерзшая, голодая и злая, она еще могла шутить.
– Мы едем к тебе.
– Ну, наконец-то! Надеюсь, термос с кофе есть?
– "Губозакатывающую" машинку мы тебе везем!
Через три минуты машина уже была во дворе, и Алевтина подорвалась со скамеечки, как ужаленная.
– Объясните же хоть что-нибудь!
– Некогда! Жди здесь. Мы сейчас вернемся.
– Опять ждать?! Ну уж нет!
– Так! Хватит! Сережа, вперед!
Однако "бунт на корабле" назрел нешуточный. Панюшкин тоже решил открыть рот, и явно не к месту.
– Александр Борисович! Вы уж, правда, объясните! А то я сам ничего не понимаю. Потащим парня в отделение, пугать, как вы выражаетесь, будем, только я не понимаю, зачем? То есть я не сомневаюсь, что на то есть причина, вот только какая! Мне это нужно знать, хотя бы чтобы действовать адекватно ситуации. К моим-то девицам вся эта история с оружием никакого отношения не имеет! Мне ж надо знать, чего мы от него добиваемся!
– Ах, тут уже "нарисовалась" целая история с оружием? – почти взвизгнула Алевтина. – А днем это было просто детское развлечение с пневматикой.
– Так! Бардак прекратить! – гаркнул Турецкий. – В двух словах: калибр пули, которой был убит Смородский, совпадает с калибром ружья, который, как ты выяснил только что, Денис купил у твоего усатого приятеля. Есть вопросы?
Коллеги побледнели одновременно. Панюшкин промямлил:
– То есть, это значит?..
– Сам еще толком не понимаю, что это значит. Но что-то значит, определенно. Так ты идешь? – кивнул Панюшкину. – А ты, Аля, здесь. Мы скоро будем.
Алевтина только сейчас заметила, что в пачке осталась последняя сигарета. Онемевшими от холода и шока губами она затянулась и сразу закашлялась. Все это было за гранью. За гранью разумения нормального человека! Но где ж тут нормальные люди-то?
Дверь открыла худощавая женщина с седыми волосами, но не старая. Просто она не считала нужным скрывать седину. Панюшкин одернул себя: как можно сейчас думать о такой ерунде?!
– Вы по какому поводу?
Панюшкин взмахнул удостоверением.
– Мы к Денису.
Лицо женщины стало белым, как мел. Турецкий решил вмешаться.
– Лариса Александровна, – с Кириных слов он запомнил, как хвали учительницу химии, – вы не волнуйтесь. Мы проедем с ним в отделение, поговорим недолго и вернем домой в целости-сохранности.
Это была ложь, она почувствовала.
– Что происходит? Если ненадолго, то почему вы не можете поговорить с ним здесь? И что он вообще сделал? Он попал в какую-то историю?
– Неизвестно. Именно это мы и хотим выяснить. Давайте не будем терять время!
Непонятно, откуда взялся у Панюшкина этот жесткий тон, но в данной ситуации ничего лучше он не мог придумать. Успокаивать бессмысленно: все равно не поверит.
– Подождите здесь. Я сама его позову.
Женщина скрылась за дверями комнаты в конце коридора. Панюшкин огляделся. Квартина на первый взгляд казалась не маленькой, но очень скромной. На стенах свежие, но очень дешевые бумажные обои. От середины коридора начинались книжные полки высотой до потолка. Лампочка давала глухой, депрессивный свет. "Вкрутили бы помощнее, что ли", – Панюшкин опять удивился, насколько дурацкие мысли могут внезапно полезть в голову.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять Дэн вышел, одетый так же, как и утром, когда шел в школу.
– Добрый вечер.
– Здравствуй, Денис.
Самообладанию этого парня можно было позавидовать. На лице не было ни тени беспокойства или смущения.
– Мама сказала, что мне нужно с вами проехать? Это зачем? По какому поводу? Вы меня в чем-то обвиняете? – В последней фразе звучал даже определенный гонор.
– Давай позже поговорим. Собирайся.
– А я, собственно, уже собрался. Просто хочется знать, по какому поводу меня везут в отделение милиции? По-моему, нормальное желание. Ведь так?
Вступила Лариса Александровна.
– Денис, не рассуждай. Раньше уедешь – раньше вернешься.
Жесткая женщина. Похоже, воспитывает сына одна. Почему? Вдова? Разведена? О личной жизни учительницы химии и о семейных обстоятельствах "стрелка" Кира не рассказывала, а Турецкий и не спрашивал. Просто сейчас его поразила эта жесткость. Откуда что берется?
Мальчик сунул руки в карманы и с независимым видом вышел за дверь первым.
– Так вы идете?
Отца Денис не помнил. Даже фотографий не видел. Фамилия у него была мамина. Отчество, конечно, тоже присутствовало, как у всех нормальных людей, Анатольевич, Анциферов Денис Анатольевич. Значит, папа был Анатолий. Однажды Денис попытался поговорить о нем с матерью, но без особого успеха. Она сказала, что они разошлись, когда ему было два года. Почему? Не сошлись характерами. Исчерпывающий ответ. Канцелярский, ничего не значащий и не оставляющий надежды на продолжение. В тот раз разговор не получился, и больше Дэн его не возобновлял. Да и сам старался об этом не думать. Они всегда были вдвоем – сын и мать. Только вдвоем, и жилось, в общем, неплохо. По крайней мере, без скандалов, которые, что ни день, случаются у Ильи Кравцова с матерью.
И все же она почти ничего о нем не знала. И не пыталась, Дэн считал, что это и к лучшему: врать матери у него бы не получилось, пусть уж она вообще ни о чем не спрашивает.
А вот сейчас спросила. Вошла в комнату тихо. Он сидел в наушниках и ничего не слышал. Тронула за плечо и сказала спокойно:
– К тебе пришли. Из милиции. Что случилось?
Повисла пауза. Затем он сказал:
– Ничего.
Он был прав: врать матери, по крайней мере, его матери, невозможно.
– Это неправда. Денис, скажи мне, что случилось?
– Я не знаю.
– Но что-то ведь случилось, так ведь?
– Мама, я правда не знаю! – голос был почти умоляющий.
– Ладно. Собирайся. Они ждут тебя в коридоре.
В машине мальчик молчал. Даже если он был напуган, этого не чувствовалось. Встретившись взглядом с Турецким, он не отвел глаза. Похоже, он мнил себя если не невиновным, то уж точно правым. А иначе так себя не ведут.
В отделении он немножко стушевался. Обстановка, наверное, давила. Турецкий и в этом оказался прав.
Панюшкин не знал, с чего, собственно, начать. Спросить: "Денис, зачем ты купил винтовку?" А что он ответит?..
Дэн засмеялся, самообладание у него было действительно недюжинное.
– Я? Это шутка, да? Я, может, и хотел бы купить винтовку, но у меня даже на курок от нее денег нет. Честное слово!
– И все-таки ты купил оружие. Зачем? Стрелять? В кого?
"Допрос" не клеился. Тяжело допрашивать человека, который чувствует свою правоту. Или все-таки невиновность? Нет, именно правоту. Он купил оружие. Он стрелял из него. И он считает, что был прав. Ужасная ситуация. Особенно, когда речь идет о ребенке.
– Сережа, выйдем на минутку. – Турецкий вывел Панюшкина за дверь. – Чувствую, это растянется надолго. Мне надо идти. Мелкий Кравцов сегодня уезжает в Москву девятичасовым поездом, и мне надо успеть. А эту ситуацию я оставляю на тебя.
Турецкий сделал несколько шагов к выходу, когда Панюшкин кинулся к нему и лихорадочно зашептал:
– Но что? Что я должен заставить его рассказать? Про винтовку?..
– Да. Зачем он ее купил? На какие деньги? В кого он из нее стрелял и зачем?
– А вы уверены, что он действительно стрелял?
– Да, Сережа. Я в этом абсолютно уверен…
Ерунда какая! Ну, что с ним делать, с этим пацаном? Винтовку он купил, это правда. Но откуда у Турецкого такая уверенность, что он пустил ее в ход, и именно в связи с делом, которое расследуется? Все валилось в кучу: несчастные мертвые девицы и Смородский, на которого все уже давно махнули рукой. Сам черт ногу сломит в делах этого типа! Все можно было предположить, но вот это?! Зачем парню, сыну учительницы химии в самой престижной школе городе, стрелять в отца своей одноклассницы? Уму непостижимая нелепость! Но ведь винтовку он все-таки купил! И – для чего-то. На какие шиши? Тоже непонятно, между прочим. Смешная идея – напугать его. Парень, похоже, ничуть не смутился. Значит, не виноват. Не может быть у пятнадцатилетнего пацана столько хладнокровия и самообладания, чтобы так хорошо держаться! Но он же сам что-то чувствовал. Еще недавно его собственная интуиция твердила, что здесь что-то нечисто. Они – и Анциферов, и Кравцов – как-то связаны с этими девицами. И тут – эта винтовка. Мозг взрывался!..
Панюшкин вернулся к мальчику. Надо было с чего начинать. Более сложного допроса в его практике до сего момента не было.
– Денис! Я знаю, что ты купил эту винтовку. Зачем?..
Глава 32
Ужасный день… Поскорее бы кончился. Поскорее бы уехать… Какое-то постоянное смутное беспокойство… Чувство вины? Нет. Надо взять себя в руки…
Вике он сказал только вчера. Она обиделась. А что тут можно сделать? Жениться и жить долго и счастливо вместе до конца дней? Смешно! Впереди столько всего интересного! И суть даже не в девчонках, это дело десятое, просто – целый мир вокруг! Целый мир, а не этот городишко. Может, и хорошо с какой-то стороны, что произошла вся эта "заваруха" с компьютером и "ментами", а то бы мать еще целую вечность сопротивлялась его отъезду. Он давно хотел свалить отсюда, и вот, наконец! Вчера с Элей разговаривал. Теперь он прямо дрожал в предвкушении. В предвкушении чего? Сам не знал. Но будет круто, это точно!
Много вещей брать с собой не надо. Только "ноут" и самые необходимые шмотки на первое время. Там он новые купит. И вообще, там все новое будет: новая жизнь, новые друзья.
А Дэна жалко. Он тут остается. И, видимо, надолго. До поступления, это точно. Интересно, будет он подбивать клинья к Вике после его отъезда? Очень возможно. Да, в общем-то, теперь все равно, даже если и да – не жалко. Он их забудет уже завтра. Он их уже забыл…
Почему так? Ведь говорили про дружбу, про избранность, а теперь надо уезжать, и внутри ничего не шевелится? Наверное, из-за этой поганой истории. Заигрались немного. Надо забыть. Выкинуть из головы, и все. Точка. Это самый лучший выход. Да, иногда отцу приходят в голову дельные мысли…
А вот и он! Кравцов был уже одет. С портфелем в руках. Все как всегда, только вид какой-то необычно "замороченный". На работе что-то? Или он еще из-за той истории напрягается? Или из-за предстоящего отъезда сына?
– Илья, я ухожу, вернусь к вечеру. Времени поговорить спокойно уже не будет. Давай сейчас.
Хорошо. Только о чем говорить-то? Выслушать наставления? Ценные указания? Придется потерпеть. Сколько раз он уже слушал всю эту ахинею. Ну, не всегда ахинею, но все равно занудство. Как будто он сам разобраться не может?
Нет, конечно, нехорошо получилось, что он втянул отца в эту историю, но ведь все обошлось! И теперь можно будет забыть об этом раз и навсегда.
– Илья, я тебе, собственно, ничего нового не скажу, но…
Кто бы сомневался! Что тут вообще можно изобрести нового? Сейчас начнет зудеть про ответственность, достойное поведение, недремлющих политических конкурентов и так далее, и тому подобное… Тут уж точно ничего нового нет.
– Илья, я очень за тебя волнуюсь.
От неожиданности мальчике резко вскинул голову и посмотрел на отца. У него дрожали губы.