- Ну, а почему уж так-таки нельзя от любого-каждого? - с внезапной надеждой вдруг спросил он. - Ну, пусть он не ай-яй-яй. Ну, пусть муж не подарочек, так зато будет ребенок. Как же без ребенка? Вы простите, как вас звать?
- Ирина Сергеевна, - подсказала Ирина. "Ну вот и открылся твой ларчик, бедный ты человек. Не нужен тебе ни стол, который от яств ломится, ни песенки магнитофона, ни знаменитый художник. Внука тебе надо…"
Но, поняв это, Ирина легко и не на циничной волне для себя одной продолжила свою мысль: почему же его нет, внука?..
Часы на стене, веселые ходики с кукушкой, отбивали минуты-километры их случайной встречи. Постукивает на стыках поезд, сейчас разойдутся два человека по разным станциям…
- Гинка… Цыпленок, - проговорил он с нежностью необычной.
Ну, конечно, он видит не рано расплывшуюся женщину, от которой уходит молодость, он видит ее такой, какая она была, - прелестный, пухленький ангелочек.
А ангелочек вполоборота и довольно раздраженным тоном отвечал отцу, и это тоже понятно. Она, наверное, не глупа, понимает, как смешно звучит этот "цыпленок". Она, наверное, и образованней его: такой папа всю жизнь положит, лишь бы вырастить свое детище по максимуму, а теперь детище, чего доброго, стесняется его грубости, его неправильной речи…
- Я обеспечу этого мужа всем, - сказал, как отрубил, хозяин. - Я все ему дам: специальность, диплом. Он должен сделать Гинку счастливой. А там… А там видно будет.
Участие, которое испытывала Ирина к хозяину, пока он тосковал по внуку, от его последних слов несколько стаяло. Претила бесцеремонная властность хватки. Тут пахло не надеждой на счастливую судьбу дочери, а решением - купить.
- Да, наверное, это очень плохо - без детей, - сказала Ирина, задумавшись о себе самой. - Я привязываюсь к своим студентам, у меня есть девушка, с которой я, смею думать, дружу, и я надеюсь, что я ей нужна, друзья есть настоящие, но все это, наверное, не то…
- Вот! Вы понимаете! - воскликнул он с облегчением. - Плохо без детей, еще хуже, когда плохо детям. Слушайте! Я опять забыл, как вас звать. Вы же старый человек, я что-нибудь могу для вас сделать?
"Как привык ты, бедняга, за все платить, - подивилась Ирина. - С женой ты, наверное, о дочери не говоришь, это все равно что с зеркалом беседовать. Чистым случаем родилась у тебя минута доверия, и вот ты уже торопишься за нее рассчитаться. Что ж, по-своему, ты, наверное, честный человек, но в общем-то пора мне из этого дома…"
- Вы же одна, вы совсем одна! - Он искренне хотел ей помочь, почти обрадованный тем, что эта женщина, ученый человек, преподаватель института, оказалась еще несчастнее, чем он. У нее не только внука, у нее и детей нет.
- Мне ничего не надо, уверяю вас. Я много зарабатываю, а потребности малые…
- Сандро! Ирина Сергеевна! Кофе пить! - раздался из комнаты голос хозяйки.
- Ну, ладно, ладно! Я что-нибудь вам сделаю, - щедро пообещал хозяин, подымаясь с кресла. Он выговорился, ему стало легче, и мечта о внуке, наверное, казалась сейчас вполне достижимой. Да, честно говоря, Ирина так и не могла понять, что в ней такого недоступного. Тоже поднявшись, она прямо и спросила:
- Убейте, не могу понять, что так тревожит вас? Я думаю, все в свое время…
- Уходит время! Свое, чужое время - все уходит! Люди от меня ей не нравятся, а ее люди…
Он не договорил, но Ирина наконец поняла. За диплом, за специальность и еще, вероятно, за многое, что мог отец, словом, "за" - дочь не хочет. А без "за"? Как говорится, и хуже, да находят же свою судьбу… Но есть что-то неприятное в этой женщине, какая-то обнаженная, цепкая алчность. И вряд ли она добрый человек.
На столе, на камине, в настенных бра горели свечи, в живых бликах мерцающих огоньков лица казались теплей и оживленней. Над чашками подымался пахучий кофейный парок, народу за столом поубавилось, видно, кое-кто из гостей, и художник в том числе, уехали.
Ирине показалось - они с хозяином долго пробыли на террасе, а села она к столу, так как будто и не уходила. Регина все так же перешучивалась с Леонидом Яковлевичем по поводу какого-то потерявшего сердце в этом доме и так же, не пьянея, пила коньяк, кофе, опять коньяк. К удивлению Ирины, любитель "Белой лошади" снова занял свое место за столом и даже не выглядел особо помятым. Он принял участие в беседе о влюбленном милиционере, заявив, что нынче милиции даны слишком большие права, штрафуют направо и налево, потому что им отпускают на штрафы жесткий план, государству деньги нужны.
- Лучше бы уж вы пили, - презрительно бросила Регина. - Мама, дайте ему еще коньяку!
- Ну-ну, цыпленок! - весело поддержал ее отец. Как же слышал он каждое ее слово! - Милиционеры - отличные ребята!
- Да он, собственно, не милиционер. Он офицер милиции, - думая о чем-то своем, серьезном, поправил всех адвокат. - А брат его весьма известный старший следователь Лобачев, - добавил он без видимой надобности.
Ирина вздрогнула и довольно громко поставила на блюдце чашечку с кофе. Теперь уж не хозяйка, сам хозяин обратился к ней с заботливым словом:
- Что, Ирина Сергеевна? Вам нехорошо?
Она не смогла бы объяснить, почему ей захотелось скрыть свою близость к семье Лобачевых, но, во всяком случае, ей это удалось.
- Все в абсолютном порядке, - сказала она чуть виновато. - У меня после контузии бывают иногда внезапные головные боли. Вот, схватило голову.
- Все! - решительно поднялся Леонид Яковлевич. - Хорошенького понемножку, мне мои кадры дороги, поехали, Ирина Сергеевна!
- Подожди. Провожу тебя до машины, подашь к террасе, - сказал ему хозяин. Поднялся. Они вместе вышли. Минут через десять, шипя покрышками по песку, к террасе подошла "Волга". В темноте летней ночи и проплывающих отсветах окон коротко блеснувшая черным боком "Волга" была похожа на субмарину.
- Все знаю! - со значением, совершенно непонятно Для Ирины, проговорил хозяин, крепко пожимая ей руку. - Все знаю и кой-чего могу.
Ирину аж трясло, так хотелось ей скорее уехать из этого дома; она и не расслышала толком, что он сказал.
- Я желаю вашим внукам здоровья, ума и счастья, - сумела она вымолвить, сумела и тепло улыбнуться. В конце концов, что плохого сделал ей этот преуспевший и несчастный человек? Старался как мог.
Но только машина отъехала, она даже глаза прикрыла на миг, так ей стало обидно. Она была оскорблена за себя, за Лобачей, за Борко, за всех близких. Эта алчная женщина и - Никита! Маленький Кит, Китенок, добрый, честный мальчик…
Ей вспомнилось, как маленького Кита - лет пять или шесть ему было - собирались отправить на лето к родственникам под Сумы. А он не хотел. Он вообще не любил уезжать из дома. Кит тихонько плакал, Ирина взяла его - тяжелый уже был - на руки, и они вместе смотрели фейерверк салюта в День Победы.
- А можно мне взять с собой хоть одну салютинку, - вдруг попросил притихший покорно Кит.
- Салютинку нельзя, а луну можно, - сказала Ирина. - Ты приедешь туда и с собой привезешь ломтик луны. Она у тебя там даже вырастет…
Так это Никите Сандро-хозяин собирается давать специальность и диплом?
Выехали на шоссе. Качинский спросил сразу с полной заинтересованностью:
- Откройте, ради всего святого, секрет. Как вам удалось так расположить к себе этого деловитейшего человека? Он же сам расспрашивал меня, чем бы вам помочь, я сказал ему о вашей брошюрке. Но чем вы все-таки его взяли?
- Я заподозрила, что он живой, и выслушала его.
Не до книжки, обозванной брошюрой, ей сейчас было. Сандро-хозяин с его возможностями и печалями начисто истаял из памяти, вся она сейчас была захвачена тревогой за Кита: что, если есть в этой слюнявой болтовне хоть грамм правды? Лесть, богатство, желание, как купленная шуба, расстилаемые под ноги, - разве не многим кружили они головы?
Едва войдя в квартиру, не раздевшись еще, Ирина подумала: кому звонить? Уж конечно не Никите. Ей казалось - а может быть, она и права была, - что каждый день и час могут иметь значение. Несмотря на позднее время, решила поднять Галю Лобачеву. Вадим в области, это она знала.
Ирина начала без предисловия.
- Никита попал в дурную компанию… Да нет, какая там подворотня. По-моему, подворотня бы лучше…
- Ну, тетка Ира, это вы уж слишком! - забывшись, Галя назвала Ирину так, как молодое поколение только заглазно ее величало. - Кит не дурак. Авось уж в подоле не принесет.
После разговора с Галей Ирина поуспокоилась, обмякла. А ну как и правда заблудилась она в неоправданных страхах?
- А ну как и правда я - старая дура? - спросила она у Васьки. Васька молчал, зрачки были ночные - черные, круглые. - Но кое-чему надо бы и поучиться у этих людей, - закончила свои размышления Ирина. Хотя бы не утерянной в дебрях цивилизации звериной привязанности к детям. Она забыла поздравить Вику с рождением, а хозяин Сандро нипочем бы не забыл…
А Гале после их разговора неожиданно стало как-то не по себе. Вспомнилось однажды на лету брошенное слово Вадима, а уж она знала цену его мимоходом брошенным словам. У него слово "буек", коли поставлено, значит, есть что-то под водою.
Вспомнилось, как недавно Маринка вернулась от Никиты опечаленная. "Звонила какая-то, и дядя Кит весь переменился".
Словом, выговорив тетке, Галя пришла к теткиному же выводу - в таком деле день может решить. И сделала то, что сроду не сделала бы по своим личным нуждам. Когда позвонил из Колосовска Вадим, поделилась с ним опасениями.
Вадим обещал приехать и "навести порядок в танковых частях". Однако вскорости приехать ему не удалось, потому что обстановка в Колосовске оживилась.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Да, "завтра" в Колосовске оказалось не таким уж пустым. Когда наскоро перекусив - прямо-таки физически ощущалась каждая минута, приближавшая разговор у Чельцова, - Вадим вернулся в номер, намереваясь продолжать пока еще нудный, почти наугад поиск - с досады думалось иногда: не поиск, а рысканье! - в коридоре навстречу ему поднялась старая, чистенькая женщина с некрашеной сединой. Она нервничала. Когда заговорила, на дрябленьких щечках выступил румянец, пальцы сжали старомодную сумочку-ридикюль, словно Вадим сейчас ее вырвет и унесет.
Какое-то мгновение женщина разглядывала Вадима несколько растерянно, словно ожидала увидеть его другим.
- К этому товарищу вам. Это он из Москвы, - подтвердила из-за своего стола коридорная.
- Пройдите, прошу вас! - Вадим предупредительно распахнул перед посетительницей дверь номера. Старушка безусловно относилась к числу тех, кого следует перед беседой подбодрить. А то ведь случаются и такие активные, что вопроса задать не дадут. Наговорят на три тома, а подумаешь - и записать нечего.
Вадим усадил старуху в кресло, повозился с бумагами, дал ей возможность осмотреться и освоиться. В Колосовске она первая пришла к нему по собственному почину. Хорошо, если по делу, а может, с какой-нибудь жалобой? Да и вообще удивительно, почему пришла она в гостиницу, не в отдел. Как нашла?
Съест время благообразная старушка, и не вдруг выпроводишь. Совсем ни к чему, чтобы среди колосовцев у него создалась репутация равнодушного чинуши.
Вадим неторопливо уселся против старухи, вроде бы никуда и не спешил, все - по науке.
- Я не знаю, имеет ли это какое-нибудь отношение к ограблению дома священника Вознесенского, но я все-таки сочла своим долгом к вам прийти, - неожиданно твердо и размеренно начала старуха. - Моя фамилия Краузе, мы с мужем пенсионеры. Мы сдаем комнату молодоженам Волковым. По паспорту она Раиса, но зовут ее все Инной, теперь у молодых мода на прозвища. Вы понимаете, мне бы очень не хотелось… Может быть, все это пустяки…
Побледневшие было дрябленькие щечки опять слегка окрасились.
Как только Краузе произнесла фамилию Волковой, Вадим отбросил опасения о зряшной трате времени. Похоже, лучи прожекторов сошлись, что-то попало в перекрестье. Старуха стесняется начать разговор, вероятно, считает свой приход неэтичным. Надо думать, ей нелегко далось решение прийти сюда. Ей наверняка чудится, что весь город смотрел ей вслед. Да, впрочем, если сегодня и не весь город смотрел, то завтра о визите к московскому следователю знакомые старухи наверняка оповещены будут. Значит, старуха в своем роде отважна и есть нечто, что ее в самом деле беспокоит.
- Вы расскажите, что вас тревожит, - мягко предложил Вадим. - Вы имеете право сдавать комнату, в чем же дело?
- Ну, разумеется, разумеется! - закивала Краузе. - Мы всегда все оформляем аккуратно и вовремя.
Разговор о комнате подбодрил ее, тут у нее было все в порядке, так что?
- Может быть, попались беспокойные жильцы? Молодые все-таки, часто, вероятно, музыка… - Вадим продолжал беседу так же неспешно, словно не уходили одна за другой драгоценные минуты. - Может, вам бы постарше кого в жильцы?
Старуха вздохнула, выпрямилась. "Решилась бабуся", - подумал Вадим и - точно. Краузе заговорила коротко, дельно, хоть бланк протокола вынимай да записывай. Однако Вадим пока не торопился это делать.
Суть заключалась в следующем.
С января прошлого года у Краузе проживали супруги Волковы, Владимир и Раиса. Теперь модно менять имена, Раиса сама переименовала себя в Инну. Образ жизни у нее нечистоплотный, мужа она обманывает. В Москве она встречается с неким Евгением Громовым, он и в Колосовск приезжал. Редко, но приезжал. Здесь у него были какие-то дела, он организует концерты. Инна часто с ним разговаривала по телефону, от мужа свое знакомство с Громовым она не скрывала, муж, наверное, не знает только, что она с Громовым живет. Она раньше бедновато одевалась, а в последние дни у нее появились новые дорогие вещи, то и дело меняет платья. У них с мужем получился из-за этого скандал, он стал допытываться, откуда вещи. Дом новый, стены сами знаете какие, все слышно. Инна объяснила, что костюм и другие вещи ей подарила мать Громова. У Громова мать артистка. Волков позвонил ей, мать сказала: да, действительно подарила.
- Ну, а что ж тут такого особенного? - осторожно перебил ее Вадим. - Наверное, и подруги знали о ее связи с Громовым, и о подарках могли знать. Ситуация, к сожалению, не такая уж редкая. Есть же у Волковой близкие подруги, бывают, наверное, у нее?
- Она довольно часто встречается с Черновой, с Машей Черновой. Маша довольно приятная девушка, она, правда, тоже ужасно красится, но она, мне кажется, гораздо приличней Волковой. И она, и ее мать, по крайней мере, работают…
- Ну и что же Чернова?
- У Черновой в последнее время случились какие-то неприятности. Она приходила, плакала. О деньгах каких-то горевала, какая-то машина у ее знакомого разбилась. Но, между прочим, Маша тоже удивлялась, откуда у Громова могут быть средства. Да, да, вспомнила! - обрадовалась Краузе. - На кухне они шашлык из кулинарии жарили. Маша говорила, откуда у него средства; подумаешь, администратор Москонцерта, восемьдесят рублей получает, да еще алименты…
"Борода, борода… - мысленно повторял Вадим. - Борода, возможная самодеятельность, Москонцерт… Что-то локатором засечено, точка на экране есть, но пусть старуха уйдет спокойная. И все вокруг нее пусть будут спокойны".
- Может быть, все это не имеет отношения… - сама перебила свои воспоминания Краузе. Снова чувство неловкого сомнения, недовольства собой выразилось на ее сухоньком опрятном личике. Видно, ее мучила совесть, не оговаривает ли она людей. - Наш участковый с нами вчера выяснял насчет прописки. Волкова действительно уезжала. Потом вернулась. Я бы, может, не обратила внимания, но когда она вернулась…
Старуха замялась, но тут уж Вадим ее не понукал. Напротив того, с наивозможной непоспешностью похлопал себя по карманам, ища заведомо лежавшие под бумагами сигареты, нашел, закурил.
- Она вернулась после происшествия, дня через два - через три, наверное, точно не помню, но помню, что после, потому что спросила меня, сколько может стоить картина, которую украли.
- Почему же она именно к вам с этим обратилась? - с долей недоумения в голосе спросил Вадим, покуривая. - А Волкова имеет отношение к живописи?
- Ну что вы? - обиделась за живопись старуха. - Не могу представить, как она имя художника запомнила. Она совершенно, она убежденно темный человек! Но она знала, что я многие годы работала редактором в издательстве "Искусство".
- Ну и что же вы ей сказали?
- Я сказала, что, на мой взгляд, этому полотну нет цены. В общем, объяснила, что это музейная вещь. Сейчас она опять уехала. Мне прямо жалко ее мужа. Он работает и учится, это истинный подвижник.
Тревога в глазах старухи нарастала. Она выговорилась, но никак не могла решить, правильно ли поступила, отважившись сюда прийти. Может быть, все-таки зря?
"Вот пусть так пока и думает".
- Мы вам очень благодарны, - не кривя душой, сказал Вадим. - Вы поступили совершенно правильно, товарищ Краузе, и мы вам очень благодарны. Думаю, почти уверен, беспокоиться вам с вашим супругом нечего. Жилица вам, похоже, попалась не из самых достойных, но в конце концов это дело ее мужа. Об ограблении она могла узнать от подружек; что ценой интересовалась, так есть же заземленные люди, которые и луну рады бы оценить. Мужу можно посочувствовать, но не вы ее сватали. У него-то никаких обнов не обнаружилось?
- Какое там! - Краузе махнула рукой, - Рад до смерти, что брюки без манжет стали носить. Обрезал манжеты, а то бахрома образовалась. В дни зарплаты покупает запас пакетов "суп пюре", тем и живет. Когда к ней подружки приходят, он черным хлебом уши себе залепит, так и занимается.
- Выбирал бы жену, - подытожил Вадим. - Давайте-ка, товарищ Краузе, я вам все-таки выпишу повестку. Чтоб не донимал вас никто, как вы решились, да почему и с чем к следователю пошли. Я многих для беседы вызывал, ну, считайте, и вас вызвал.
Старуха просияла, когда Вадим вручил ей повестку. Ясно-понятно, стеснялась расспросов, боялась прослыть доносчицей, да и по существу опасалась навлечь подозрение на безвинных людей.
- Если поинтересуются, о чем был разговор, скажите, спрашивал, не проходила ли второго числа мимо дома Вознесенского, не встретился ли молодой человек с бородой. А кстати, жилец ваш и Громов не бородатые?
- Что вы, что вы, оба аккуратные, оба бритые, а Громов очень хорош собой, красив, ходит как струна.
Сравнение ее не отличалось точностью, однако ж видно было, что Громов и на нее, вполне интеллигентную, близкую к искусству старую даму, произвел впечатление.
- Вы спрячьте повестку в сумочку, - посоветовал Вадим. Старуха держала листок в руках, как подарок.
Еще раз поблагодарив, он проводил Краузе до двери. Она ушла успокоенная: гражданский долг выполнила и ни на кого не донесла, поскольку жиличка ее хоть и без нравственных устоев, но к ограблению отношения не имеет, раз ни о чем таком следователь не спрашивал.
"Что ни говори, старуха принципиальная и в своем роде отважная", - подвел черту Вадим, закрывая за ней дверь.
Быстрыми шагами вернулся он к столу. Кажется, теплеет, теплеет, точка на экране локатора обретает объемность. Белый лист, жальце шариковой ручки. Сейчас - для себя, потом он еще раз вызовет Краузе - уже для протокола.