История эта была такова. Дня три тому назад Никите сообщил знакомый парень, что группа из двух-трех, как он выразился, пацанов собирается украсть в районной поликлинике спирт. План у них разработан грамотно. Поликлиника располагается в нескольких одноэтажных домиках в саду. Спирт хранится у старшей сестры. Когда она уходит на обед и где хранится ключ от шкафа, пацанами установлено. В общем, дело на мази. Спирт будет похищен и зарыт в саду до Дня Победы.
Тотчас, бросив все дела, Никита отправился в поликлинику и убедился, что спирт только ленивый не украдет. Договорился с сестрой, чтоб переиграли место хранения ключа и спирта.
Когда Никита почти бежал к этой рохле-сестре, он более всего боялся, что опоздает и спирта уже не окажется. Найти-то он его найдет, но - уже дело, суд, первый рубец на сознании и биографии подростка.
Возвращался он успокоенный, однако не до конца. Ну, хорошо, кража не совершится. Но ведь только э т а кража. А нужно, чтобы эта намеченная, несостоявшаяся кража оказалась у ребят последней.
Фамилии несостоявшихся похитителей известны. Один четырнадцатилетний, двоим по пятнадцати. Одного, постарше, Никита знал. Отца нет, мать - одиночка, низкооплачиваемая. Парень хороший, замкнутый только немного. Учится, в ДКМ на учете не состоит. Состоящих на учете Никита всех помнит. Спирт, кстати, они не собирались пить. Они собирались продать его к празднику.
Разговор Никита начнет с тем, кого знает, - со Щипаковым. Хорошо, если бы он сам назвал двух других.
Где лучше говорить? Прийти к Щипакову домой? Нет. Во-первых, квартира коммунальная, Никиту многие знают в лицо, сама Щипакова женщина усталая, не очень выдержанная. Может нашуметь, вздуть сына, и весь молебен, как говорится, в грязь вляпает. Парень замкнется, озлобится и - прости-прощай контакт.
Самое лучшее, пожалуй, попытаться встретить Щипакова на улице как бы невзначай…
Вошел Федченко, хлипковатый на вид, белесый, веснушчатый парень. Загар к нему не приставал, а потому Федченко выглядел подчеркнуто интеллигентным канцелярским тружеником. Однако сейчас его интеллигентный облик был попорчен изрядным синяком на левом глазу. Левый глаз заплыл кровью, правый глядел весело.
Федченко делать в отделе было нечего. Ясно-понятно, пришел показаться Никите. Чтоб начальство похвалило.
- Ого! - сказал Никита. - За задержание хвалю, за блямбу выношу порицание. Ты ж вроде в школе по самбо хорошо, даже отлично шел.
- К пьяным самбо не применять, - напомнил Федченко то, что твердят перед выходом на пост каждому милиционеру.
- И по улице так пойдешь?
Федченко вынул из кармана черную нашлепочку на резинке. Надел. Под нашлепочку, как по заказу, упрятался весь синяк.
- Молодец! - одобрил Никита. - Оперативность, быстрота и натиск. А насчет пьяных и самбо… Не для широкой огласки. Устав не догма, а руководство к действию. Советской милиции с синяками ходить тоже не пристало. А свисток у тебя с собой был?
- Не было, - сознался Федченко.
- Так вот, за решительность еще раз хвалю, а за халатность крыть буду. Федченко, никак вы не можете понять, что свисток иногда ничто не заменит. Был у меня случай, я только что принял участок. Танцплощадка. Возникла драка. Трое на одного. Я в гражданской одежде был. Свистнул два раза и руки в карман. Избиение прекратилось. Разбежались в разные стороны, только наблюдай, кто куда девается. Постовой подошел, я его и направил.
- Насчет этой танцплощадки я поинтересовался, товарищ лейтенант. Кассиршу там надо потрясти. Рассчитано на сто человек, а билетов продают двести, да еще и пьяных пускают. Там без драк никак нельзя.
- Молодец, Федченко! - серьезно сказал Никита. - За танцплощадку дважды молодец. Вот это и есть мать-профилактика, без которой грош нам с тобой цена…
В эту самую минуту в дежурную часть вошел мужчина, назвавшийся шофером владельца дачи на улице Красных зорь, и положил на стол Никите перепечатанное на машинке заявление этого владельца о том, что дачу его обокрали.
Шофер оставил заявление и уехал. Никита почесал затылок и стал звонить начальнику ОВД майору Соколову, благо тот с утра был на месте. Федченко надел на глаз черную крышечку и гордый пошел отдыхать.
- Уже знаю, - ответил Соколов, - Второй экземпляр у меня. Зайди.
Никита поднялся на второй этаж. Как и в хозяйстве Фузенкова, внутренняя лестница у них была деревянная. Никите вспомнилась унылая деваха из фузенковской ДКМ и мальчишка, которого он видел у нее, замкнувшийся, ожесточенный. Вспомнился бесцветный, как в кулак зажатый его голос: "Я не крал".
Голос-то был бесцветный, а вот происшествие в семье, похоже, приходилось Никите в цвет. В блокноте номером вторым после "ребят со спиртом" у него значились "кражи с остатком". Он хотел сегодня спокойно обдумать этот второй номер, да вот поди доберись до него…
- Вот они где у меня сидят, эти дачи! - Соколов тоже пошлепал себя по затылку. - Не могу я у каждой дачи пост ставить. Хоть бы жили они там, что ли, поплотней, а то наезжают, как птички на перелетах. А обстановочка модерновая, всякие там серванты, ковры-хрустали стоят в ожидании. Хоть бы обстановочку какую попроще на дачное-то время держали… Ну-ка, дай твой экземпляр, - Соколов взял заявление у Никиты, сверил со своим листом. - Ну да. У тебя третья копия, у меня вторая. Есть такая мода у некоторых. Первый экземпляр не дают. Намекают, а может, он, дескать, куда повыше послан.
Инспектора угро Тишечкина на месте не оказалось. Уехал на место происшествия, то самое, где Федченко задержал грабителя.
- Что-то ему там не нравится дровяной склад, - сказал Соколов, в задумчивости похлопывая по спинке телефонную трубку. - Говорит, на этом месте аналогичный случай ограбления был. Ну, ладно. Давай поезжай на дачу. Там народ, видать, настырный, того гляди, телегу на нас двинут. А ты все равно вроде бы уж и угро. Если что - звони оттуда. У них там на этих дачах у всех телефоны есть. Это тебе не мы, сотрудникам добиться не можем… Если что - звони, Тишечкина пришлю. В крайнем случае сам приеду. Не ходи пешком. Возьми хоть мотоцикл, все приличнее будет. В коляску кого-нибудь из ребят.
В последнюю декаду апреля солнце пригрело основательно, земля подсохла. Никита с шиком развернулся и, как вкопанный, затормозил у ворот дачи. Забор был невысокий, штакетник. Дача, стоявшая несколько в глубине участка, хорошо просматривалась с улицы, некоторые окна были открыты, терраса играла на солнце разноцветными стеклами. Сада как такового не было, навряд ли были тут даже цветы. На участке сохранились вольно растущие лесные деревья, и это как-то расположило Никиту к обитателям дачи. Он нажал кнопку звонка у калитки, уверенный, что вылетит с лаем собака. Но все было тихо.
Из открытого окна раздался женский голос:
- Калитка не заперта. Входите!
- Подожди меня здесь, - сказал Никита своему спутнику, который с удовольствием грелся на солнышке, вольготно расположившись в коляске. Бросил ему в коляску перчатки, взял планшетку с бумагой и бланками и пошел.
Шагая по асфальтовой дорожке к даче, Никита немного нервничал. В заявлении говорилось, что дачу обокрали в отсутствие хозяев, что хозяева только что переехали и обнаружили… Слово "кража" повторялось в заявлении несколько раз.
Однако после первых же слов хозяйки Никита почувствовал некоторое успокоение.
Собственно говоря, "обокрали" было излишне громко сказано. Как выяснилось, похищен был только компас-барометр, висевший на террасе с разноцветными стеклышками. Судя по описанию, данному хозяйкой, барометр был старый, она даже не помнила, предсказывал ли он погоду.
Осматривая, как положено, террасу и примыкающие к ней комнаты, Никита про себя подивился, откуда вообще взялся в этом доме компас-барометр. Ни флотом, ни путешествиями, ни морем тут не пахло, если не считать курортного типа фотографий, портретов женщины, где она была снята на фоне моря и пальм, в большой белой шляпе с полями и без шляпы, в ореоле густых волнистых волос, растрепанных ветром. Всюду только голова крупным планом, в лице все ярко, контрастно - брови, глаза, зубы…
Итак, пропал со стены компас-барометр. Со стены на застекленной террасе. Унесли его трогательно просто. Выдавили одно стеклышко у двери, вот осколки так и лежат на полу. Дверь, ведущую в комнаты, изнутри запертую, по всей видимости, даже не пытались открыть. Унесли компас - на стене осталось от него невыгоревшее пятно, - да еще и дверь террасы за собой опять на задвижку закрыли.
- Мы полагали, вы приедете с собакой, - сказала хозяйка дачи, высокая, сухая, пожилая женщина в шуршащем, до пят халате и пуховом платке.
- Для собаки слишком поздно, - мягко пояснил ей Никита. - Уже несколько дней. И дожди прошли.
- А почему вы уверены, что не вчера?
- Потому что и вчера был дождь, асфальт к террасе не подведен, на полу осталось бы хоть что-нибудь, а пол - вы видели, я проверил - совершенно чист. Ведь тому, кто взял компас, нужно было пересечь всю террасу к противоположной стене.
- Мы оставили стекла для вас, - сказала хозяйка. - Может быть, на них сохранились отпечатки… Если уж без собаки…
Никита с трудом сдержал улыбку. Множество детективных романов возымели свое действие, подобно журналу "Здоровье". Великое множество людей почитают себя сведущими в криминалистике, как и в медицине.
- Разумеется, - серьезно сказал Никита. - Я возьму эти стекла, но я уверен, что отпечатки, если они и есть, вряд ли будут идентифицированы нашими экспертами. Я думаю, что на террасе вашей побывал не вор…
- То есть как не вор? - Брови женщины сошлись к переносице, отчего лицо ее, и без того холодновато-высокомерное, стало жестким, почти жестоким. - Если украли барометр, могли украсть все, что угодно. При всех обстоятельствах, факт кражи налицо, и мы полагаем…
Она выжидательно, с неодобрением смотрела на Никиту, а ведь он только успокоить ее намеревался, хотел дать понять, что история с компасом более похожа на озорство, нежели на попытку ограбления. Но ей, очевидно, нетерпим сам факт пребывания неизвестного человека в ее доме. Ее можно понять…
- Вы можете быть совершенно спокойны, - со всей искренностью заверил женщину Никита, - мы будем искать барометр так же, как искали бы любую другую вещь, и я надеюсь, что сможем вернуть его вам.
Выражение лица ее несколько смягчилось.
- Я попрошу вас пройти со мной по дому, - без тени просьбы в голосе сказала хозяйка. - Посмотрите наши замки и скажите, стоят они чего-нибудь или нет.
Не ожидая ответа, она прошла с террасы в дом. Никите ничего не оставалось, как проследовать за ней.
Да, в этом доме было много вещей поприглядней барометра, если с умом подойти. Замков на дверях хватало. Они прямо-таки делили дом на отсеки, как в подводной лодке. Замки были разные. В пятерку ценой - к ним из двадцати пяти ключей один обязательно подойдет. И понадежнее были.
Никита подумал, что какой ни будь замок, порядочному вору он не помеха, но для порядка посоветовал все же некоторые сменить.
Путешествие их по дому закончилось на первом этаже в просторной многометровой комнате, где Никита увидел первый в своей жизни - не на сцене театра, не в кино - живой, пылающий камин. И фонарей, похожих на старинные, уличные, он в жилых квартирах еще не встречал. Весь пол был застлан зеленым немецким паласом. Ну, паласы-то он видел.
В кресле, стоявшем боком к камину, Никита увидел женщину, чьи портреты в шляпе и без шляпы попадались ему чуть ли не во всех комнатах. В действительности она оказалась не так уж ярка и хороша и постарше, чем на портретах. Она почти полулежала в кресле, от шеи до лакированных туфель укутанная пушистым мохеровым пледом, хотя камин дышал жаром, да и с улицы в распахнутые окна щедро вливалось солнечное тепло. Порывами ветерка доносило аромат разогретых сосен.
Против женщины в таком же кресле сидел очень пожилой человек, почти старик, незаметной наружности, неприметно одетый. На такого было бы затруднительно составить словесный портрет.
Мысль о составлении словесного портрета, видимо, вызвала вспышку заинтересованности в глазах Никиты, потому что старик, не меняя спокойной, даже несколько расслабленной позы, чуть улыбнулся и спросил:
- Мы где-нибудь встречались с вами, молодой человек?
В наблюдательности старику не откажешь!
- Боюсь, что нет, - ответил Никита, мысленно поставив себе единицу. Лицом надо владеть.
- Это наш участковый, - сказала хозяйка.
Казалось бы, ничего необычного, тем более криминального не было в этих словах. И тем не менее, впервые за все время службы участковым инспектором они прозвучали для Никиты оскорбительно. Наверно, в этом доме совершенно так же говорят: "наша машина", "наш телевизор"…
Хозяйка указала Никите место за стоявшим в стороне круглым столиком с изогнутыми ножками, безусловно перекочевавшим в этот модерновый зал не ближе, чем из начала прошлого века. Теперь, говорят, модно поселять рядом новорожденные и старинные вещи.
И вот Никита расположился со своими бланками за столиком, хозяйка сидела против него и с терпеливым равнодушием, следя за движением его ручки, отвечала на стандартные вопросы, а двое в креслах - Никита кожей чувствовал - рассматривали его как вещь.
- Мама, вели поставить чай, я никак не могу согреться, - проговорила женщина в кресле, и Никита сразу понял, кто настоящая хозяйка этого владения с фонарями и камином.
- Региночка, я сейчас, сейчас! - встрепенулась старуха, оглянувшись на дочь. Потом она посмотрела на Никиту, и, пожалуй, только сейчас в глазах ее, обращенных к нему, мелькнуло человеческое, просительное выражение.
- С вашего разрешения - только подписать, - сказал Никита молодой хозяйке, которую не грело ни весеннее солнце, ни живое пламя. Может, больная? Глаза у нее были красивые. Глубокие, блестящие.
Никита, слава богу, закончив свою нехитрую - писать-то не о чем! - писанину, дал старухе расписаться где нужно, с удовольствием думая, что сейчас уйдет из этого несимпатичного ему дома. Ему к Щипакову надо, там судьба парнишки решается.
Никите доводилось заниматься кражами. И всегда он испытывал острое чувство обиды и гнева за обкраденных людей, чувство личной ответственности, даже вины, за то, что эта кража совершена. Было два случая (украли на свадьбе в ресторане пальто и обворовали продуктовую палатку на его участке), когда он сам и воров задержал, и похищенное нашел, и возвратил по принадлежности.
Очень Никита гордился этими случаями! За найденное на следующий же день и возвращенное на свадьбу пальто он, между прочим, был премирован фотоаппаратом.
Странным образом, в этом доме он совершенно не воспринимал хозяев его в качестве "потерпевших". Не только потому, что его несколько удивлял глобального масштаба шум, поднятый из-за злосчастного барометра, которому, по всей видимости, грош цена. Не мил, не родствен был ему весь этот дом. Никита даже обеспокоился: уж не завидует ли он камину и ленинградским фонарям? Да нет, сроду он не уличал себя в зависти.
Конечно, не в цветных стеклах и фонарях было дело, а скорее всего в том, что очень потребительски к нему самому здесь отнеслись. Вероятно, служебно-розыскная собака, встав на задние лапы, заслужила бы не больше, но и не меньше внимания.
Пряча в планшетку бланки, Никита думал о том, что барометр этот тем не менее надо найти, и как можно скорее, иначе эта плеяда горло переест. Он был почти уверен, что кража дело рук подростков. Какому взрослому, хоть из последних алкашей, влетит в лоб красть вещь, на которую придется полгода искать охотника? Паршивый коврик, лежавший на той же террасе, и тот хоть за десятку, да быстро нашел бы покупателя. Не перевелись еще любители приобретать вещи с рук, не интересуясь их происхождением.
Никита с облегчением застегнул ремешок планшетки, поднялся и в эту минуту услышал голос женщины в кресле. Она говорила по-английски:
- Он очень мил, этот бравый бобби, по росту он бы и в лондонскую полицию годился. Он что, офицер считается?
Вопрос был адресован старику. По выражению лица старухи, с нетерпением следившей за руками Никиты, - видимо, хотела его проводить, - Никита поручился бы, что она не поняла. Но этой мадам в кресле даже в голову не приходит, что он-то ее понимает. И он ответил ей по-английски же:
- Да, в советской милиции лейтенант считается офицером, миссис. С вашего разрешения, я посоветовал бы вам поработать над звуком "ти - эйч", У вас хромает произношение.
- Ого! - в удивлении воскликнула вполне по-русски женщина. - Это уже любопытно!
Никита тоже смотрел на нее в упор, с удивлением: неужели она не понимает, что допускает бестактность одну за другой?
- Вы считаете чем-то из ряда вон выходящим элементарное знание английского языка лейтенантом милиции?
Никита никогда не выражался столь книжно, но пусть съест.
- Ну, знаете, молодой человек, - вступил в разговор старик. - Мне приходилось иметь дело со многими лейтенантами милиции, но должен вам заметить, далеко не все они, даже и с тремя звездочками, владели иностранным языком. Это, как говорится, не типично. Вы, простите, действительно участковый?
- Да, я действительно участковый инспектор, - подтвердил Никита, решив про себя, что старик типичная сволочь, но неудобно интересоваться, где это помогло ему встречаться с таким множеством офицеров милиции. Каждый вопрос его Никита воспринимал как оскорбление. Оскорбительным казался ему и взгляд женщины, которая по-прежнему куталась в шарф, хотя солнце уже лилось в окна и становилось жарко, и, полуобернувшись в кресле, откровенно разглядывала Никиту с головы до ног. Оскорбительно было и то, что он стоял, а они сидели. Впрочем, стояла и старуха, явно недоумевая, почему ей не дают проводить этого участкового, который даже без собаки приехал.
- Знакомьтесь же наконец, - протяжно проговорила молодая, словно бы давно порывалась познакомить гостей, да все ей что-то мешало. - Это известный адвокат Семен Яковлевич Качинский. - Кивок в сторону старика. - Это участковый инспектор лейтенант… - Улыбка Никите, яркая, контрастная, почти как на портретах. - Надеюсь, фамилия не засекречена?
- Лобачев, Никита Иванович.
Никита намеревался сам подойти к креслу: что бы ни было - старик без малого годился ему в деды, - но Качинский поднялся неожиданно легко и предупредительно шагнул навстречу.
- Я все время думал, где я вас видел. Оказывается, вас я не видел, но вы чем-то похожи. Капитан Лобачев ваш брат?
Вблизи Качинский не показался Никите уж таким бесприметным. Под кустистыми нависшими бровями глаза у него были свежие и зоркие. Наверно, хорошо еще видит, на переносице нет следа дужки очков.
Крепко пожав руку Никите, старик сделал широкий жест:
- Ну, а это наша Региночка, Регина… - Он назвал фамилию владелицы дачи. - Обладает умом и прекрасными глазами, что редко сочетается. Кроме того, талантливый журналист.
- Не пытайтесь вспомнить фамилию, - сказала Регина. - Слава еще не приосенила меня своим крылом. Надеюсь, вы не откажетесь от чая? Или предпочитаете что-нибудь покрепче?
Качинский, благодушно улыбаясь, поглядывал то на Лобачева, то на Регину. Оба смотрели сейчас на нее сверху вниз, и глаза ее, в которых поблескивали блики пламени, казались особенно глубокими.