- Томас говорит, что многих утопленников так и не находят, никогда. - Шарлотта старалась быть рассудительной. - Или же их тела изуродованы до неузнаваемости.
Воображение Эмили рисовало отвратительные картины. Вздувшиеся трупы со съеденными рыбами лицами просвечивают сквозь мутную воду… От этих фантазий ей стало нехорошо.
- Ты невозможно противная! - Она уставилась на Шарлотту. - Вы с Томасом, возможно, и находите такой разговор приемлемым за чайным столом, а я - нет!
- Ты не предложила мне чаю, - сказала Шарлотта с едва заметной улыбкой.
- Если ты думаешь, что после такого разговора я буду тебя угощать, ты ошибаешься! - резанула Эмили.
- Тебе бы хорошо самой сесть и поесть что-нибудь, и добавить к этому сладкое…
- Если кто-то еще раз вежливенько намекнет на мое состояние, я начну ругаться! - Эмили была разгневана. - Я не хочу сидеть, не хочу ничего освежающего, вообще ничего не хочу.
Наконец и Шарлотта начала понемногу раздражаться.
- Что ты хочешь и в чем ты нуждаешься - не всегда одно и то же, - возразила она, - и раздражение тебе не поможет. Ты наговоришь такое, о чем впоследствии будешь жалеть. И если кто-то знает, насколько это глупо, то это - я! Ты всегда была человеком, который сначала думает, прежде чем скажет что-то. Ради бога, не теряй этого качества сейчас, когда ты нуждаешься в нем более всего.
Эмили смотрела на нее с холодком в желудке.
- Что ты имеешь в виду? - потребовала она. - Объясни, что ты имеешь в виду!
Шарлотта оставалась совершенно спокойной.
- Я имею в виду, что если ты позволишь своим страхам проявляться именно теперь или позволишь Джорджу думать, что не доверяешь ему, то тебе никогда не удастся восстановить то, что ты разрушишь, вне зависимости от того, как сильно ты будешь жалеть об этом впоследствии или насколько банальным это окажется, когда ты узнаешь правду. И тебе стоило бы подготовиться к тому, что мы можем никогда не узнать, кто убил Фанни. Не все преступления раскрываются.
Эмили резко уселась на стул. Было ужасно думать, что они могут никогда не узнать, кто убийца, что все они на Парагон-уок могут провести остаток жизни, глядя друг на друга и сомневаясь друг в друге. Каждое проявление близости, каждый тихий вечер, каждый простой разговор, каждое предложение дружбы или помощи будут омрачены темным пятном неуверенности, внезапной мыслью: "А может ли быть, что это он убил Фанни?" или "А знает ли она об этом?.."
- Они должны найти его, - настаивала Эмили, отказываясь слышать о чем-то ином. - Кто-то же будет знать, если убийца действительно один из нас. Жена, брат, друг найдут правду!
- Не обязательно. - Шарлотта глядела на сестру, чуть покачивая головой. - Если его личность осталась тайной до сих пор, почему так не может остаться навсегда? Может быть, кто-то и знает о нем правду, но он ни перед кем не признается в этом - может быть, даже перед самим собой. Мы не всегда говорим о вещах, которые не желаем признавать.
- Изнасилование? - Эмили с недоверием выдохнула это слово. - Почему, ради бога, любая женщина защищает мужчину, который…
Лицо Шарлотты напряглось.
- Много разных причин, - ответила она. - Кто захочет поверить в то, что их муж или брат - насильник и убийца? Если женщина хочет оградить себя от правды, она просто закрывает на это глаза. Или убеждает себя в том, что такого никогда больше не случится, или что это была не его вина. Ты сама видишь: половина Парагон-уок уже убедила себя в том, что Фанни была абсолютно потерянной девушкой, что она сама накликала на себя, что она заслужила такую судьбу…
- Довольно! - Эмили повысила голос и сердито посмотрела на Шарлотту. - Ты не единственная, кто режет правду-матку! Ты так самодовольна, что я просто заболеваю от тебя! Пусть у нас есть время и деньги, и одеваемся мы хорошо, а вы на ваших грязных узких улочках вынуждены работать по двадцать четыре часа, - мы здесь, на Парагон-уок, не большие лицемеры, чем вы! Вы тоже знакомы и с ложью, и со стремлением к выгоде…
Шарлотта резко побледнела. Эмили мгновенно пожалела о своих словах. Ей захотелось протянуть к ней руки, обнять ее, но она не смела сделать это. Эмили испуганно смотрела на сестру. Шарлотта была единственным человеком, с кем она могла говорить открыто, чья любовь не вызывала сомнений, с кем она могла делить тайные страхи и желания, которые живут в каждом женском сердце.
- Шарлотта?
Та стояла тихо.
- Шарлотта? - попыталась она снова. - Я не хотела…
- Я знаю, - очень тихо сказала Шарлотта. - Ты хочешь знать правду о Джордже - и боишься ее.
Время остановилось. Несколько ледяных секунд Эмили не решалась говорить. Затем она задала вопрос, который должна была задать:
- Ты знаешь? Томас говорил тебе?
Шарлотта никогда не умела лгать. Даже с возрастом она не была способна обмануть Эмили, чей острый, практичный взгляд всегда замечал ее колебания и нерешительность перед лицом лжи.
- Ты знаешь, - напирала Эмили. - Скажи мне.
Шарлотта нахмурилась.
- Это все уже в прошлом.
- Скажи мне, - повторила Эмили.
- Не будет ли лучше, если…
Эмили ждала. Они обе знали, что правда, какой бы та ни была, лучше, чем утомительные метания от страха к надежде, чем тщетные попытки обмануть себя, чем давать волю своему воображению.
- Это была Селена? - спросила она.
- Да.
Теперь, когда Эмили узнала, ей стало гораздо легче. Возможно, она и догадывалась об этом раньше, но отказывалась признаться себе. Было ли это все, чего боялся Джордж? Как глупо. Как это глупо. Она легко прекратила бы эту связь. Она бы стерла с лица Селены ее самодовольную улыбочку. Эмили еще не решила, стоит ли сказать Джорджу, что она все знает. Она даже подумала, не позволить ли ему продолжать беспокоиться, не дать ли страху как следует вжиться в его сердце, чтобы он никогда не смог избавиться от него? Может быть, она никогда не скажет ему, что ей все известно…
Шарлотта смотрела на Эмили с беспокойством, наблюдая за ее реакцией.
- Спасибо, - спокойно, даже весело сказала Эмили. - Теперь я знаю, что мне делать.
- Эмили…
- Не беспокойся. - Она протянула руку и очень мягко коснулась Шарлотты. - Я не буду ссориться с ним. Фактически я совсем ничего не буду делать. Пока.
Тем временем Питт продолжал свои расспросы на Парагон-уок. Форбс раскопал интересные сведения о Диггори Нэше. Эта новая информация удивила Питта, и теперь он злился на себя за то, что позволил своему предубеждению против Диггори сформировать такое мнение о нем. Глядя на внешнюю привлекательность, комфорт и благополучие существования на Парагон-уок, Томас начал полагать, что, поскольку все эти люди жили одинаково - приезжали в Лондон на светский сезон, посещали одни и те же клубы и балы, и тому подобное, - все они были одинаковыми внутри под их одинаково модной одеждой и под маской их одинаково благовоспитанных манер.
Диггори Нэш был заядлым игроком с большими деньгами, которые не зарабатывал сам. Он был щедр и флиртовал почти с каждой приятной и доступной женщиной. Питт устыдился и своего поспешного заключения о нем, когда Форбс рассказал ему, что Диггори субсидировал строительство приюта для бездомных женщин. Только бог знает, сколько беременных служанок каждый год лишаются хорошей работы. Они бродяжничают на улицах, прося милостыню, и заканчивают в работных домах и борделях. Поразительно, что именно Диггори Нэш дал посильную защиту многим из них… Может, это было следствием угрызений совести? Или просто жалостью? Чем?
В любом случае, ожидая Джессамин в комнате для утренних занятий, Питт испытывал чувство замешательства. Она не могла знать, какие темные мысли бродили у него в голове до встречи с ней, - но он-то знал, и этого было достаточно, чтобы сковать его обычно свободный язык. Не облегчало участь Томаса и то, что, вполне возможно, Джессамин не была в курсе всех дел Диггори.
Когда она вошла, Питт снова был поражен тем, каким мощным воздействием на людей обладала ее красота. Не просто цвет лица или симметричность бровей и щек; было что-то неосязаемое в округлости ее губ, в меняющейся яркости ее голубых глаз, в хрупкости ее шеи. Неудивительно, что она добивалась того, чего хотела, зная наверняка, что получит желаемое. И неудивительно, что Селена никогда не спорила с ней, всегда подчиняясь этой яркой женщине. До того, как Джессамин заговорила с Томасом, в его голове мелькнула мысль, сумела бы Шарлотта поставить ее на место, если бы между ними произошел какой-нибудь конфликт… если, например, Шарлотта тоже захотела бы завлечь Аларика. Любил ли кто-нибудь француза по-настоящему или он был просто спортивным трофеем, символом победы?
- Доброе утро, инспектор, - холодно сказала Джессамин. Она была одета в летний бледно-зеленый наряд и выглядела свежей и цветущей, как нарцисс. - Я не могу придумать, чем еще вам помочь. Но если есть нечто, о чем вы пока не спросили, я, конечно, попытаюсь вам ответить.
- Спасибо, мэм. - Томас подождал, пока она села, затем тоже сел, свесив, как обычно, по краям стула длинные фалды своего пиджака. - Я должен сказать вам, что мы еще не нашли никаких следов Фулберта.
Ее лицо слегка напряглось - совсем слегка, - и она опустила свой взгляд на руки.
- Надо полагать, что не нашли. В противном случае вы сказали бы нам об этом. Но вы не могли прийти только за тем, чтобы сообщить о ходе следствия, не так ли?
- Нет. - Питт не хотел, чтобы Джессамин заметила, как он все время смотрит на ее лицо - не только по долгу службы, но и в силу ее естественного очарования. Ее красота притягивала к себе, как единственный источник света в комнате.
Джессамин смотрела куда-то поверх его головы - лицо чистое, гладкое, глаза сверкающие, взгляд прямой.
- Чем еще я могу вам помочь? Вы уже говорили со всеми нами. Вы должны теперь знать все, что и мы, о его последних днях здесь. Если вы не нашли его след нигде в городе, то либо он ускользнул от вас и сбежал на континент, либо он мертв. Это неприятная мысль, но нам нельзя ее отрицать.
Перед тем, как Питт пришел сюда, он как следует проработал все вопросы, которые намеревался задать. Теперь они казались менее упорядоченными и даже не очень дельными. Кроме того, он не должен показаться слишком напористым. Джессамин легко может обидеться и отказаться отвечать, а из ее молчания он совсем ничего не узнает. Также он не должен льстить ей. Она привыкла к комплиментам, и он считал ее слишком умной, даже слишком циничной для того, чтобы быть обманутой лестью. Поэтому Питт начал очень осторожно.
- Если он мертв, мэм, то наиболее вероятно, что он был убит, поскольку знал что-то, что могло здорово навредить его убийце.
- Это очевидное заключение, - согласилась Джессамин.
- Единственная значимая тайна, насколько мы знаем, - это личность насильника и убийцы Фанни. - Питт не должен относиться к Джессамин снисходительно или позволять ей подозревать, что он манипулирует ею.
От мучительных воспоминаний у нее скривился рот.
- Мистер Питт, у каждого человека есть что-то, что он желал бы скрыть, но некоторые из нас желают спрятаться до такой степени, что готовы убить своего соседа, лишь бы сохранить свою тайну. Тем не менее, я думаю, было бы нелепо подозревать, что на Парагон-уок существует два не связанных друг с другом ужасных секрета, не имея на руках доказательств.
- Вы правы, - согласился Томас.
Джессамин едва слышно вздохнула.
- Так что это снова возвращает нас к главному вопросу: кто изнасиловал бедняжку Фанни, - медленно сказала Джессамин. - Естественно, мы все думаем об этом. Невозможно не думать.
- Конечно нет. Особенно для настолько близкого ей человека, как вы.
Ее глаза расширились.
- Естественно, если бы вы знали что-то, - продолжал Питт, может быть, несколько поспешно, - то сообщили бы нам. Впрочем, может быть, у вас появлялись мысли… ничего существенного, ничего похожего на подозрения… - он внимательно наблюдал за Джессамин, пытаясь точно определить, как сильно он мог надавить на нее, - …которые могут быть выражены словами и которые должны остаться как предположения, как намек… Как вы сказали, вы не можете выкинуть это преступление из головы.
- Вы думаете, что я подозреваю кого-то из моих соседей? - Ее голубые глаза чуть ли не гипнотизировали его. Питт понял, что он не может оторвать от нее взгляд.
- А это так?
Джессамин долго молчала. Ее руки, лежащие на коленях, медленно шевелились, словно распутывая невидимый узел.
Питт ждал. Наконец она подняла голову.
- Да. Но вы должны понять, что это только чувства… не более, чем набор впечатлений.
- Естественно. - Томас не хотел прерывать ее. Если Джессамин не расскажет ему ничего нового, то, по крайней мере, он узнает что-то новое о ней.
- Я не могу поверить, что кто-то в здравом уме и нормальном состоянии мог это сделать, - заговорила она, взвешивая каждое слово, как бы вынуждаемая обязательствами. - Я знаю здесь всех в течение долгого времени. Я перебирала в памяти снова и снова все, что знаю, - и не могу поверить, чтобы такая черта чьего-то характера могла быть скрыта от всех нас.
Питт вдруг почувствовал себя разочарованным. Она снова собирается предложить ему эту невозможную версию о чужаках.
Ее руки теперь лежали на коленях твердо, белые на зеленом фоне платья.
- Конечно, - невыразительно сказал Томас.
Джессамин подняла голову, щеки ее горели.
Она глубоко вдохнула, потом с шумом выдохнула.
- Я имею в виду, мистер Питт, что всему виной может быть лишь влияние сильных, ненормальных эмоций или, может быть, алкоголя. Когда люди много выпьют, они могут натворить такое, чего никогда бы не позволили себе в трезвом состоянии. Мне говорили, что даже на следующий день они не всегда помнят, что происходило с ними. Наверняка этим можно объяснить искреннее поведение виновного человека? Если тот, кто убил Фанни, не может ясно вспомнить об этом…
Питт подумал, что Джордж совершенно не мог припомнить ту ночь; Алджернон Бернон не мог точно вспомнить имя своего компаньона, неизвестного партнера по игре в карты у Диггори; а Халлам Кэйли, который часто бывал пьян в последнее время, проспал всю ночь. Афтон сказал, что после выпивки спал до десяти в то утро, когда узнали об исчезновении Фулберта. Так что предположение Джессамин имело смысл. Оно объясняло отсутствие лжи, отсутствие попытки завести расследование не в ту сторону или вовсе запутать его. Убийца мог даже не осознать своей собственной вины! В его памяти должна царить ужасная черная пустота. Лишь во сне его будут посещать кошмары, заполняющие пустое пространство его памяти - картины насилия, образы, запахи и звуки… И чем больше он пьет, тем больше проваливается в забытье…
- Спасибо, - вежливо сказал Питт.
Джессамин снова глубоко вздохнула.
- Можно ли винить человека за то, что он творит в пьяном состоянии? - медленно спросила она, между бровями появились морщинки.
- Будет ли винить его бог, я не знаю, - честно ответил Питт. - Но закон будет. Человек не должен напиваться.
Выражение ее лица не изменилось. Она продолжила свою прежнюю мысль.
- Иногда, чтобы избавиться от боли, человек пьет слишком много. - Джессамин тщательно взвешивала каждое слово. - Это может быть физическая боль - скажем, при болезни; а может и моральная - к примеру, от потери близкого человека.
Питт сразу же подумал о жене Халлама Кэйли. Был ли это тот пункт, в который Джессамин хотела направить его мысли? Томас посмотрел на нее, но лицо женщины сейчас ничего не выражало. Он решил действовать смелее.
- Вы кого-то имеете в виду, миссис Нэш?
На секунду она отвела от него взгляд и помрачнела.
- Я бы предпочла не называть имен, мистер Питт. Я просто не знаю. Пожалуйста, не заставляйте меня никого обвинять. - Она снова посмотрела на него чистым, прямым взглядом. - Я обещаю, что, если узнаю что-нибудь, обязательно скажу вам.
Томас встал. Он знал, что больше ничего от нее не добьется.
- Спасибо, миссис Нэш. Вы очень помогли мне. Вы дали мне много направлений для расследования. - Он не стал говорить банальные слова о скором разрешении дела. Это бы оскорбило ее.
На губах Джессамин промелькнула легкая улыбка.
- Благодарю вас, мистер Питт. Всего хорошего.
- Всего хорошего, мэм.
Слуга проводил Томаса на улицу. Питт пересек улицу по газону и вышел на другую ее сторону. Он знал, что этого делать нельзя - об этом сообщала и маленькая запрещающая табличка, - но ему нравилось чувствовать траву под подошвами сапог. Булыжники на мостовой были бесчувственными, неприятными; безусловно необходимые, они тем не менее прятали под собой живую землю.
Что же произошло той ночью в элегантном, опрятном квартале? Какой внезапный хаос вдруг обрушился на него из ниоткуда, а затем распался на множество совершенно деформированных, не связанных между собой кусков?
Что-то ускользало от Томаса. Все сведения, которые ему удавалось получить, немедленно рассыпались на мелкие фрагменты и исчезали.
Он должен вернуться к практическим вещам - к технике убийства. Джентльмены, проживающие на Парагон-уок, обычно не носят с собой ножи. Почему насильник так расчетливо прихватил с собой нож? Возможно ли, что речь идет не о приступе страсти, а о предумышленном, обдуманном намерении убить? Могло ли так случиться, что убийство было основной целью, а изнасилование вышло случайным, импульсивным?
Но почему кто-то должен был убивать Фанни Нэш? Питт никогда не встречал никого более безобидного. Она не была ни богатой наследницей, ни чьей-либо любовницей; никто, насколько мог узнать Томас, не выказывал даже малейшего намека на романтические чувства к ней, не считая Алджернона Бернона, с которым у нее были, казалось, очень спокойные отношения.
А может, Фанни случайно узнала о каком-то чужом секрете на Парагон-уок, из-за которого и погибла? Возможно, даже не понимая, что и почему случилось?
И куда делся нож? Он по-прежнему у убийцы? Или тот уже спрятал его где-нибудь, может быть, в нескольких милях отсюда, на дне реки?
И еще один практический момент. Девушка была заколота ножом. Питт вспомнил плотные потеки крови на ее теле. Почему же не было кровавых пятен на дороге? Почему не было следов, ведущих из гостиной к месту, где она была атакована? С тех пор не было ни одного дождя. Ясно, что убийца избавился от своей одежды, хотя Форбс не смог отыскать - даже при самом тщательном опросе - какого-нибудь камердинера, который бы заметил, что гардероб его хозяина уменьшился, или заметил бы застиранные кровавые пятна, или нашел бы остатки сгоревшей одежды в камине.
Но почему нет крови на дороге?
Могла ли трагедия произойти здесь, на этой траве или на цветочной клумбе, где, к слову, могла быть закопана одежда? Или в кустах, где она не была видна? Но ни он, ни Форбс не нашли никаких признаков борьбы - ни растоптанной клумбы, ни сломанных веток… за исключением разве что тех, повреждения на которых можно легко объяснить возней бродячих собак, или неловкостью прохожего, оступившегося в темноте, или шалостями мальчишки, помощника садовника, или даже резвостью слуги и служанки, забывшихся в любовных играх.
Если там и были следы, которых не нашли или не опознали, то к настоящему времени все они были убраны - либо убийцей, либо кем-то еще.
Томас снова вернулся к причинам. Почему? Почему Фанни?