Запрос в Калининскую область отправили, не откладывая, но бумаги, хоть и с пометкой "срочно", идут долго, поэтому Алтунин уселся за телефон в кабинете начальника отдела и при помощи просьб, мольб, а местами и откровенного шантажа, за какие-то полчаса с небольшим выяснил, что Федор Тихонович Половинкин, приговоренный судом к высшей мере социальной защиты, ожидал исполнения приговора в тюрьме города Зубцова Калининской области. Из-за халатности начальника тюрьмы, впоследствии за это расстрелянного, заключенные не были своевременно эвакуированы в тыл и находились в тюрьме вплоть до одиннадцатого октября сорок первого года, когда в Зубцов вошли немцы.
"Вроде бы свет забрезжил", подумал Алтунин и тут же суеверно постучал по деревянной столешнице, чтобы не сглазить. Один-единственный проблеск - это еще не свет.
13
От угла улицы 25 Октября и Большого Черкасского переулка до площади Дзержинского, на которой находится Народный комиссариат государственной безопасности СССР - два шага. Продавщицы галантерейно-парфюмерного магазина Особторга, расположенного в доме 10/2 по улице 25 Октября, такому соседству радовались - порядок, спокойствие, да и покупателей мужского пола больше, чем в других магазинах. Администрацию магазина соседство с наркоматом держало в постоянном тонусе, потому что с НКГБ шутки плохи. Грязь, хамство продавцов, провалы в ассортименте могли обернуться не жалобой с выговором, а более значительными неприятностями. В московской конторе Главособторга магазин считался образцовым, передовым. Можно было прийти сюда, замучить улыбчивых продавщиц вопросами, ничего не купить, но все равно услышать в спину не грубое "зачем приперся", а то и чего похуже, а вежливо-приветливое "приходите к нам еще".
Два шага до площади Дзержинского, пять минут идти до Красной площади, на каждом перекрестке по милиционеру в форме, сотрудники органов в штатском туда-сюда прохаживаются, охраняют дальние подступы к Кремлю… Окурка на тротуар не бросить без того, чтобы не взяли тебя тут же крепкой рукой под локоток и не сказали негромко, но веско: "Нарушаете, гражданин". А уж чтобы магазин ограбить, самый лучший в Москве…
- Три дня такой хорошей торговли - псу под хвост! - по-женски заламывал руки дородный директор магазина. - Триста сорок тысяч! О-о-о!
Галстук директора сбился набок, пиджак был застегнут не на ту пуговицу, редкие волосы, прикрывающие розовую лысину, растрепались, руки тряслись, зубы выстукивали на стакане с водой, из которого директор то и дело пытался пить, барабанную дробь.
- Успокойтесь и объясните, почему выручка за три дня хранилась в магазине! - строго сказал майор Ефремов, лично выехавший на место преступления.
- В сейфе она хранилась, товарищ полковник! - взвыл директор, повышая начальника отдела сразу на два звания, - то ли в погонах плохо разбирался, то ли тонко подхалимничал. - В опечатанном сейфе, в бухгалтерии! За семью, то есть - за четырьмя замками - два сейфовых и два дверных! Кто бы мог подумать?! О-о-о! Ну кто…
- Почему выручка за три дня хранилась в магазине?! - гаркнул майор, выходя из себя. - Возьмите себя в руки и отвечайте!
Окрик подействовал не хуже оплеухи, которой принято купировать истерики. Директор на полуслове оборвал свои причитания, громко икнул два раза и наконец-то смог отпить воды из стакана. Затем он опасливо покосился на Ефремова и Алтунина и достал из ящика стола пухлую серую коленкоровую папку с разлохматившимися завязками. Развернул, порылся в бумагах и протянул Ефремову лист с круглой синей печатью и россыпью канцелярских штампов.
- Новый приказ… - залепетал он. - В связи со сложившейся обстановкой… В целях усиления безопасности инкассации… Ездят теперь на двух машинах… С дополнительной охраной… Людей не хватает…
- Я бы таких дураков расстреливал, как вредителей, - тихо сказал Алтунин, читая приказ через плечо начальника. - Лишь бы отреагировать, обозначить меры. Инкассацию они усилили, придурки, а о том, что в магазинах крупные суммы соберутся, никто не подумал!
- Если дураков начать расстреливать, то пуль не хватит, - процедил сквозь зубы Ефремов. - Дураки и дороги - это наша вечная головная боль. Дороги потихоньку в порядок приводим, а вот с дураками сложнее…
- У нас сторож ночной, как положено! - зачем-то сказал директор магазина.
Магазин ограбили утром, во время подготовки к открытию. Заместитель директора Аниканова вместе с заведующей парфюмерной секцией Литвяковой проверили печати на двери торгового зала, отпустили сторожа, впустили в зал уборщицу Камаеву и занялись своими делами в ожидании остальных сотрудниц… К приходу первой из продавщиц никого живых в магазине не было. Уборщица лежала недалеко от входной двери в луже воды, справа от нее валялась швабра, а слева - опрокинутое при падении ведро. Удар в висок тяжелым предметом проломил череп. Заместитель директора была найдена в бухгалтерии, возле открытого сейфа, тоже с проломленным черепом. Заведующую парфюмерной секцией убили в коридоре, между бухгалтерией и служебным входом. Ее не били по голове, а ударили в сердце чем-то похожим на стилет, скорее всего - кустарной воровской заточкой. Все замки были целы. Выходило так, что преступники хитростью или угрозами проникли в магазин вскоре после ухода сторожа, убили заведующую секцией и уборщицу, заставили заместителя директора открыть сейф и потом убили и ее.
- Сторож у нас хороший, ответственный, непьющий… - нес свое директор.
- Все они ответственные да непьющие, - хмыкнул Ефремов.
Чувствовалось, что директор магазина, несмотря на постигшее его горе, не вызывает у начальника отдела никакой симпатии. Виноват в этом был сам директор, который вместо "Здравствуйте, товарищи", сказал: "Совсем разболталась милиция, бандитов не ловит". Алтунин к подобным заявлениям относился довольно спокойно, привык, а вот начальник отдела за всю свою долгую службу в милиции к ним привыкнуть не смог. Он взял директора за лацкан пиджака, посмотрел ему в глаза и тихо сказал, что от таких вот обобщений попахивает очернительством, а то и чем-то большим. Директор сразу сник, а Ефремов так же тихо поинтересовался, уж не хочет ли гражданин директор сказать, что советская милиция даром ест свой хлеб. С нажимом на слова "гражданин" и "советская". Гражданин директор затряс лысой головой столь энергично, словно хотел сбросить ее с плеч, и пустил слезу. На том инцидент можно было считать исчерпанным.
- Наш сторож - на самом деле ответственный! - робко возразил директор. - Фронтовик, гвардии старший сержант, дисциплинированный, аккуратный. Если бы не нога, разве бы он пошел в сторожа?
- А что у него с ногой? - поинтересовался Алтунин.
- Колено прострелено, не сгибается.
Директор вытащил из кармана пиджака смятый носовой платок и принялся обстоятельно вытирать пот со лба и шеи.
Алтунин вышел в торговый зал. Там работали Данилов, Беляев и Левкович. Семенцов в красном уголке опрашивал сотрудниц. Это ему можно было поручить, потому что все сотрудницы, кроме убитых, пришли на работу после преступления и ничего ценного сказать не могли. Впоследствии, когда наметятся какие-нибудь линии, с ними можно будет пообщаться более предметно.
- Аккуратисты, - неодобрительно проворчал Левкович, поймав взгляд Алтунина. - Хоть бы в какое-нибудь дерьмо наступили для разнообразия.
- Даже по намытому ни разу не прошлись, Ефим? - спросил Алтунин.
- Да она еще и мыть-то не начинала, - Левкович мотнул головой в сторону убитой уборщицы, возле которой сидели на корточках Данилов и Беляев.
- А я думал, что уже заканчивала, - немного удивился Алтунин. - Судя по положению трупа.
- Есть все-таки на белом свете вещи, которых не знает капитан Алтунин! - поддел Данилов, вставая. - В приличных магазинах, с целью приманки покупателей, полы всегда моют от входа, а не к входу. Это еще со времен царя Гороха повелось, старинная традиция.
- Вот оно как! - хмыкнул Алтунин. - Что ж, буду знать. А шуточки твои, Юра, неуместны, потому что я никогда из себя всезнайку не корчил…
Сразу же после того, как были увезены трупы (как будто специально дожидались!), начали прибывать начальники всех мастей - заведующий отделом горкома партии, два полковника и один генерал из НКВД, полковник из НКГБ, зампред Моссовета, какие-то деятели из Особторга. Приехал и начальник МУРа. Пока он с майором Ефремовым занимался "дипломатией", то есть общался с незваными гостями, Алтунин расхаживал по магазину, заглядывая буквально во все дыры и во все щели. В подвал тоже спустился и осмотрел его так же досконально, удивляясь чистоте и отсутствию сырости. Сегодняшнее происшествие выбило директора магазина из привычной колеи, да и не могло не выбить, но видно, что дело свое мужик знал как следует. Дождавшись, пока Семенцов закончит опрос сотрудниц, Алтунин поговорил с заведующей галантерейной секцией Гурвич и старшим продавцом парфюмерного отдела Пионтковской. Семенцов, увидев это, надулся, не иначе как подумал, что Алтунин ему не доверяет, если переделывает за ним, но Алтунин дружески ткнул его пальцем в живот и сказал:
- Ты что такой серьезный, Гриша? Расслабься, товарищ. Будь проще, и к тебе потянутся люди…
Семенцов от такого неожиданного дружелюбия немного растерялся.
- Тебе, я смотрю, нет равных в работе со свидетелями, - продолжал лить патоку Алтунин. - Год-другой и ты самого Бурнацкого в этом превзойдешь…
Семенцов смутился и запунцовел.
- Только тебе могу поручить, больше некому, - доверительно признался Алтунин. - Бери-ка, Гриша, в бухгалтерии лист ватмана, там лежат на шкафу, я видел, сажай рядом товарища Гурвич и черти схему взаимоотношений между сотрудниками магазина. Знаешь, как это делается?
Семенцов отрицательно мотнул головой.
- Фамилии с должностями пишешь в столбик посреди листа, - объяснил Алтунин. - Тех, кто дружил, соединяешь линиями справа, тех, кто враждовал - линиями слева. Когда закончишь, возьмешь кого-нибудь из сотрудниц и пройдешься с ней по схеме еще раз, вдруг Гурвич что-то забудет. И крестиком отметь тех, кто сейчас здесь.
- Будет сделано! - просиял Семенцов, явно опасавшийся подвоха в виде какого-нибудь трудного поручения. - Когда надо?
- Час назад, - Алтунин хлопнул Семенцова по плечу и ушел на обход квартир, находившихся на втором этаже над магазином.
Тактически обход оказался удачным, потому что во всех квартирах кто-то был, причем - кто-то трезвый и без признаков маразма, что не могло не радовать. Стратегически же обход можно было бы считать бесполезным, потому что никто из семи человек, с которыми разговаривал Алтунин, ничего подозрительного или необычного не видел и не слышал.
- Ну, хоть кого-то из незнакомых людей сегодня утром во дворе можете припомнить? - настаивал Алтунин.
Люди пожимали плечами и разводили руками. Центр Москвы, проходной двор, кто ж тут на незнакомцев обращает внимание? Суетливый, угодливо заглядывающий в глаза, дворник тоже ничем не порадовал.
- Я на мусор всякий по утрам смотрю, а не на людей, - повторял он. - Мне, пока человек не сорит, до него дела нет… Вы уж извините, товарищ капитан…
- Крепите бдительность! - посоветовал дворнику Алтунин и вернулся в магазин.
Довольный Семенцов показал ему готовую схему. Алтунин с минуту поизучал ее, цепко фиксируя в памяти то, что считал интересным, похвалил Семенцова, думая о том, что секретарь из него, усердного, но безынициативного, получился бы хороший, и нашел среди сотрудниц продавщицу галантерейной секции Фалалееву.
- Умного человека, Мария Васильевна, по глазам видно, - польстил он угрюмой, "каменнолицей", как сказала бы покойная мать, сорокалетней женщине. - Да и сотрудник, который с вами беседовал, отзывается о вас наилучшим образом, а уж он-то в людях разбирается…
Лесть - лучшая отмычка к сердцу человека, особенно такого, как Фалалеева. На схеме, которую нарисовал Семенцов, линии к ее фамилии тянулись только слева. Ни с кем не дружила Мария Васильевна, а враждовала со многими. Почти со всеми, за исключением директора, его погибшей заместительницы и своей заведующей секцией Гурвич. У привычного ко всему Алтунина после пятиминутного общения с Фалалеевой осталось такое неприятное ощущение, будто его выкупали в помоях. Беседа с продавщицей из парфюмерной секции Клинковой слегка сгладила это впечатление, но не до конца.
Большинство начальников, обозначив свое усердие, быстро разъехались. Остался только комиссар Урусов, который собрал сотрудников в красном уголке на совещание.
- Преступников надо найти в кратчайшие сроки, товарищи! - сказал он. - Я понимаю, что вы все будете стараться изо всех сил, но призываю вас удвоить старания, потому что сами видите, сколько шума наделало это дело. А теперь излагайте ваши мысли.
Сразу же поднялся майор Ефремов.
- Я так понимаю, - начал он, обводя взглядом присутствующих. - Скорее всего, преступники были одеты в милицейскую форму и предъявили какие-то удостоверения. Вряд ли погибшие могли бы впустить кого-то постороннего. Все сотрудники в один голос утверждают, что двери были заперты, они звонили в звонок служебного входа, изнутри смотрели в глазок и только после этого открывали. Посторонний просто так войти не мог.
- Можно, товарищ комиссар третьего ранга? - спросил с места Алтунин и, получив разрешение-кивок, встал и сказал: - Люди в милицейской форме обычно привлекают внимание окружающих. Ни дворник, ни один из опрошенных мною жильцов дома никаких милиционеров не вспомнил. У меня все.
Алтунин сел.
- Могли и в штатском прийти, с удостоверениями, - задумчиво сказал комиссар. - Предлог тоже придумать несложно… Тем более, что, как я понял, у здешних сотрудников сложилась м-м… некоторая благодушная беспечность… Я не спорю, расположение вблизи здания НКГБ служит дополнительной гарантией безопасности, потому что только самые отчаянные преступники могут решиться на преступление там, где ходит и ездит много сотрудников органов, но, тем не менее… Я склонен думать, товарищи, что след немецких диверсантов, о которых в последние дни столько говорится, четко прослеживается и здесь. В первую очередь, об их причастии свидетельствует дерзость… Вы поймите меня правильно, я вас не призываю работать только в этом направлении, я просто делюсь своими мыслями. Возможно, немецким агентам, оставшимся без источников снабжения, понадобились советские деньги, много денег для каких-то целей. Им же проще ограбить магазин, нежели нести на рынок или к скупщикам что-то из прежней добычи. Риску меньше…
Алтунин подумал о том, что высказывание мнений надо начинать с самых младших по званию, как это было принято на флоте в царское время. Сначала выступали гардемарины, потом мичманы, а уже под конец высказывались капитаны и адмиралы. Так правильнее - младший говорит без оглядки на старшего, говорит то, что думает, а не то, чего от него хотят услышать. Комиссар оговорил, что он просто делится мыслями, но, все равно, если после его выступления высказать прямо противоположную точку зрения, то это будет выглядеть не очень хорошо. Получится, что он, капитан Алтунин, хочет показать себя умнее комиссара милиции, начальника МУРа. Спрашивается, если ты такой умный, то почему не начальник? Нет, теперь остается только одно - дождаться конца совещания и действовать по своему усмотрению.
Так думал Алтунин, а вот доктор Беляев возразил комиссару.
- Мне кажется, Александр Михайлович, что немецкие диверсанты должны орудовать не заточкой, а чем-то более…
- Немецким? - подсказал комиссар.
- Да, немецким. Заточка, она больше для блатных…
- А вы не думаете, Валентин Егорович, что это мог быть офицерский кортик? - спросил майор Ефремов.
- Кортик? - задумался Беляев. - Вполне вероятно, впрочем, только после замеров, произведенных на секции, можно будет сказать точно…
- Вскрывайте тела безотлагательно! - распорядился Урусов. - Постарайтесь получить как можно больше данных об оружии, которое использовали преступники… Сколько, кстати, по-вашему, их могло быть?
- Двое или трое, - не раздумывая, сказал майор Ефремов.
"Двое, - подумал Алтунин. - Скорее всего их было двое…"
Совещание закончилось быстро, через четверть часа. Комиссар пожал все руки, словно говоря: "Надеюсь я на вас, ребята" и уехал.
- Могу располагать собой до завтрашнего утра? - спросил Алтунин у начальника отдела.
- Можешь, - сказал тот, прекрасно понимая, что Алтунин отпрашивается по делу, и спросил: - Есть какие-то соображения?
- Соображений у меня, как всегда, куча, только почти все они бестолковые, - пошутил Алтунин и, переходя на серьезный тон, добавил: - Хочу проверить окружение Литвяковой.
- Думаешь? - поднял кустистые брови начальник.
- Крепко подозреваю, - ответил Алтунин и добавил: - Никакие это не диверсанты, Алексей Дмитриевич, а наши московские урки. Чтоб мне сержантом помереть, если не так!
- Ты, Алтунин, словосочетание "чтоб мне помереть" из лексикона исключи, - посоветовал Ефремов без тени улыбки. - От греха подальше… И поосторожней там, не лезь на рожон. У меня на тебя появились особые виды, так что береги себя.
- Какие виды, товарищ майор милиции? - от удивления Алтунин перешел на официальный тон.
- Гришин скоро на повышение уходит, вот я и подыскиваю себе заместителя, - начальник едва заметно улыбнулся. - Ну а старшим оперуполномоченным и начальником отделения можешь считать себя с понедельника, приказ уже подписан. Будешь без "ио". Ты уж не подведи меня…
После исчезновения Джилавяна исполнение его обязанностей было возложено на Алтунина. Формально, по приказу, потому что на деле эти обязанности перепутались так, что без поллитры не разберешься, кто что должен делать. Как говорил предыдущий начальник МУРа: "Это у буржуев Шерлоки Холмсы да Наты Пинкертоны, а советский розыск, товарищи, дело коллективное".
- Не подведу, - пообещал Алтунин, удивляясь про себя тому, как переменчива жизнь - совсем недавно едва не выгнали из МУРа ко всем чертям с матерями, как выражался поэт Владимир Маяковский, а теперь повышать собрались.
- Только подумать!.. - снова донеслось из директорского кабинета. - В самом центре, возле площади Дзержинского…
Из самого центра Алтунин поехал к черту на кулички, в район Калужской заставы, домой к убитой Литвяковой. Пока трясся в переполненном двадцать шестом трамвае, удивлялся тому, как далеко от работы жила убитая. При своем-то довольно высоком торговом положении (завсекцией в таком шикарном магазине!) Литвякова могла бы сменять свою комнату куда-нибудь в центр с доплатой. Уж деньги-то на доплату у нее должны были водиться, судя по золотым сережкам, увесистой цепочке с сапфировым кулоном и кольцам на руках, Литвякова не бедствовала. В торговле вообще никто не бедствует, там, как принято говорить, "кто не при делах, тот при наваре". Опять же - связей куча. Это если опером из МУРа представиться в незнакомом обществе, то все тускнеют, скукоживаются и на контакт не идут. А к торговым работникам просто льнут, заискивают перед ними, подружиться пытаются.