"Все хорошо, - думал Бильфингер, напряженно вслушиваясь в ночную тишину, разрываемую редкими всхрапываниями Ивана. - Все было бы еще лучше, если бы получилось встретить смерть в парадной форме люфтваффе, в белой рубашке с черным галстуком, со всеми наградами на груди и с кортиком на поясе… Где сейчас те награды? Что стало с домом на набережной Тирпиц? Что стало с Берлином? Что стало с Германией?.. Враг готовится праздновать победу? Будет ему праздник!"
Поддаваясь охватившему его чувству, Бильфингер достал из-за голенища сапога нож и вырезал на сыроватой кирпичной стене ровным готическим шрифтом: "Tod auf der Siegesparade". Под надписью вырезал свастику, отер нож о тюфяк, на котором сидел, и убрал обратно. Очень хотелось написать и свое имя, но имя найдется кому увековечить, а он и так основательно нарушил правила. Достаточно.
В пять часов Бильфингер вошел в соседнее помещение, где спали Иван, Остап и Карл. Поморщился от тяжелого перегарного духа (пили в последние дни много, совершенно не стесняясь командира, а тому хватало ума не возмущаться) и громко, отрывисто скомандовал:
- Wecken!
Если уж нельзя надеть свою форму в свой последний день, то хоть скомандовать можно на родном языке.
Павел вскочил, словно подброшенный пружиной, а Иван и Остап поднимались медленно, будто нехотя. "Что ни говори, а немецкая кровь есть немецкая кровь", - подумал Бильфингер, глядя на Карла, и окончательно определился с выбором жертвы.
Без жертвы не обойтись, ничто так не мобилизует людей, как смерть ближнего. Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, говорят русские. После того, как рейх, словно в насмешку названный тысячелетним, пал, просуществовав всего двенадцать лет, поддерживать дисциплину среди подчиненных стало очень трудно. Бильфингер прекрасно знал, что четверо - Иван, Остап, Павел и Николай - обманывают его, но виду не подавал, притворялся занятым делом и оттого невнимательным ко всему остальному. Покойный адмирал учил, что если враг или друг затеял свою игру за твоей спиной, то следует затеять свою игру у него за спиной. В результате он переиграл их всех, жаль, что Иван об этом уже не узнает. Было бы интересно увидеть выражение его лица в тот момент, когда он узнает, что все его богатство исчезло…
Логичнее было бы принести в жертву Павла, самого слабого физически из троих, но разве можно жертвовать наиболее дисциплинированным из оставшихся в твоем распоряжении подчиненных? И к тому же Иван - лидер, а от таких надо избавляться в первую очередь. Кнутом по Ивану, потом показать пряник остальным - и можно отправляться на акцию. На последнюю акцию.
Иван поднялся последним, да еще и не отказал себе в удовольствии потянуться на глазах у командира. В этом потягивании виделся столь откровенный вызов, что даже если бы Бильфингер собирался принести в жертву, в назидательную жертву, кого-то другого, то сейчас бы передумал.
Получилось немного театрально. Бильфингер подскочил вплотную к Ивану, сбил его с ног мощным ударом в челюсть, пнул обутой в сапог ногой под ребра и крикнул:
- На том свете будешь потягиваться, русская свинья!
Так вжился в обстановку, что собирался крикнуть по-немецки, а машинально вышло по-русски. "Русскую свинью" Бильфингер приплел намеренно, зная, что это понравится Павлу и Остапу. Оба они ненавидели русских так же, как и он.
Иван попытался лягнуть Бильфингера босой ногой, но промахнулся. А вот Бильфингер не промахнулся. Выхватил из кармана галифе "вальтер" с коротким, всего в пять сантиметров, глушителем (такой был только у него, очень редкая штука) и дважды выстрелил в голову Ивана. Хватило бы и одного выстрела, потому что вторая пуля попала уже в мертвеца, но почему-то захотелось выстрелить два раза.
Остап и Павел застыли на месте.
- Ruehrt Euch! - скомандовал Бильфингер, на всякий случай, не убирая пистолета, и перешел на русский. - Вот что я вам скажу, идиоты. Вы что, всерьез надеялись обвести меня вокруг пальца? Вы что, думали, что я не знаю про ваши дела? Вы считали себя богатыми людьми?..
Павел вздохнул и потупил голову. Остап же пялился на Бильфингера, не моргая, и всем лицом своим изображал преданность. Бильфингер с неприязнью подумал о том, что фюрер совершенно напрасно ставил украинцев на более высокую ступеньку своей расовой пирамиды, над русскими и поляками.
- Знаете, почему командиром назначили меня, а не кого-то из вас? - вопрос был сугубо риторическим, поэтому Бильфингер не стал дожидаться ответа. - Потому что я умнее вас, унтерменши!
Павел вздрогнул. Это не укрылось от Бильфингера, не слишком-то жаловавшего разных фольксдойче.
- Вы думаете, что ваши сокровища до сих пор лежат там, где вы их спрятали? В старом сарае недалеко от школы номер семьдесят восемь?
Теперь вздрогнули оба, а затем переглянулись растерянно. Поняли, что командир не шутит. То-то же.
- Я их перепрятал в другое место, а куда - скажу после того, как дело будет сделано. Поделим на троих…
Бильфингер врал. Во-первых, в другое место он ничего не переносил, еще чего не хватало - таскаться по Москве с таким грузом. Да и незачем ему ценности, их даже оставить некому… Он взял лопату и зарыл то, что нашел в углу сарая. Хорошо зарыл, глубоко, землю затоптал и завалил мусором. Пусть лежат сокровища одинокого Нибелунга. Во-вторых, после того, как дело будет сделано, Бильфингер уже ничего никому не смог бы сказать, но подчиненным об этом знать незачем. Бильфингер сказал им, что, направив самолет на цель, выпрыгнет с парашютом. Идиоты, не понимающие того, что для точного попадания в цель машину надо направлять до последней секунды, поверили. Бильфингер даже назначил им место и время встречи - два дня подряд, двадцать четвертого и двадцать пятого числа, с половины седьмого до семи часов вечера возле кинотеатра "Форум". Пусть ждут…
- Я - ваша единственная надежда, поэтому берегите меня как… - Бильфингер запнулся, вспоминая трудное слово. - Как зеницу ока. Не будет меня, не будет ваших сокровищ. Ясно вам?
Оба идиота дружно кивнули. "Молодец! - похвалил себя Бильфингер. - Напугал, поманил пряником, выправил практически безнадежную ситуацию".
Wo ein Wille ist, ist auch ein Weg.
Воля - это самое главное. Есть воля - есть все, нет воли - ничего нет.
На взмах руки человека, одетого в форму майора НКВД, принято останавливаться, не раздумывая. Бильфингер сел на переднее сиденье, подождал пока сядут его спутники (оба были капитанами), сунул в лицо водителю "эмки" раскрытое удостоверение, хоть в этом и не было особой нужды, и приказал:
- В Тушино, к аэродрому, и побыстрее!
Времени в запасе было предостаточно, но офицерам НКВД, занятым делами по горло, положено торопиться. Так правдоподобнее…
21
На аэродроме все было так, как и предполагал Алтунин. Возле ворот стоя дремал часовой, в караульной будке спали два его напарника. Человек в штатском для военных - никто, но удостоверение сотрудника МУРа, а также поток непечатной брани возымели действие. Один из караульных сбегал за начальством и привел сразу всех скопом - пожилого сухопарого подполковника, высокого капитана лет тридцати, и еще одного капитана, постарше, со шрамом над левым глазом. Подполковник оказался начальником, высокий капитан замполитом, а капитан со шрамом - дежурным. Все они представились, но фамилий Алтунин не запомнил. Несмотря на дождь, прибивающий запахи к земле, спиртным духом разило от всех троих неслабо. Да и лица были красными, "праздничными".
- Имею достоверные сведения, что на ваш аэродром в ближайшее время будет совершено нападение с целью захвата летной техники! - сказал им Алтунин. - Немедленно усильте охрану аэродрома и вообще, делайте все, что положено у вас делать! Учтите, что нападать будут не просто недобитые фашисты, а асы-диверсанты! Передайте всем, чтобы глядели в оба! А то я смотрю, что у вас тут… благодать!
- У нас тут - военный аэродром! - ледяным тоном отчеканил подполковник, бледнея на глазах, то ли сердился, то ли просто трезвел. - А откуда сведения, товарищ капитан?
- Источники оперативной информации разглашать не имею права, - ответил Алтунин. - Но за достоверность ручаюсь.
- Сергиевский! - рявкнул подполковник, оборачиваясь к пожилому капитану. - Все слышал?! Объявляй тревогу!
- А вас я попрошу показать мне план аэродрома и ответить на несколько вопросов, - поспешно сказал замполиту Алтунин.
- Хорошо, - без какого-либо энтузиазма согласился тот. - Пойдемте.
Тихий аэродром ожил на глазах. Крики, команды, топот ног, лязг железа. Пока шли к одноэтажному штабному зданию, Алтунин увидел, что на летном поле не так уж мало самолетов. На ходу, дважды сбиваясь, он насчитал шестнадцать. Были здесь "пешки", "горбатые", Ли-2 и еще какие-то. Как и любой фронтовик, Алтунин неплохо разбирался в марках самолетов, как наших, так и немецких, но по одному лишь хвосту, да еще и в рассветной пасмурной хмари, определить самолет не мог.
Одного взгляда на карту Алтунину оказалось достаточно для того, чтобы принять решение. Излучина Москвы-реки предоставляла прекрасную возможность для скрытного проникновения на аэродром, тем более что со стороны воды не было забора. Забор хорошему диверсанту не помеха, но все же препятствие, а если вдоль забора натыканы караульные вышки и с них наблюдают за обстановкой часовые, то препятствие становится серьезным. Замполит, словно прочитав мысли Алтунина, дважды повторил, что вдоль берега ходит патруль. Толку-то с того патруля. Выход оставался один - идти к самолетам, выбрать один, который повыше других или стоит удобно, в качестве наблюдательного пункта, забираться на него и бдить. Всех, кто попытается подойти, останавливать, а если не остановятся, то отстреливать. Попросив у замполита в помощь двух солдат, Алтунин так и сделал. Придя к самолетам, он быстро понял, что здесь нет точки, обеспечивающей полный обзор, и решил, что лучше всего ходить взад-вперед, причем не разделяясь. Одиночку эти гады снимут легко и бесшумно, а вот с троими у них такой фокус не пройдет. Солдат Алтунин предупредил, чтобы они были начеку. Солдаты были молодыми, призванными осенью сорок четвертого и не успевшими понюхать пороху. Про таких бывалые фронтовики говорили: "Не боец, а человек с автоматом". Аэродромная охрана, одним словом.
На суету вокруг Алтунин внимания не обращал, только попросил солдат высматривать незнакомых и сразу же останавливать их. От стоявших в отдалении ангаров к самолетам прибежали рядовой и ефрейтор.
- Это наши, - сказал один из солдат, сопровождавших Алтунина.
"Пять человек - это уже хорошо, - подумал Алтунин. - Да еще и аэродром на ушах стоит. Жаль, конечно, что живьем всех взять не удастся, для этого больше народа требуется, ну и ладно… Главное, чтобы не взлетел никто".
Полчаса прошло в тревожном ожидании. Один раз прошел мимо начальник аэродрома в сопровождении двоих незнакомых Алтунину офицеров в кожаных куртках и летчицких шлемах с очками, проходили еще какие-то офицеры, проехал старшина на мотоцикле с коляской. Судя по реакции солдат, все это были свои, знакомые им люди.
Дождь тем временем усилился, уже не шел, а поливал. Алтунин поблагодарил свою интуицию за то, что она отговорила его надевать выходной костюм. Хорош бы он сейчас был, да еще и в ботинках вместо сапог. Велик был соблазн укрыться под одним из крыльев, но соблазны на то и существуют, чтобы их перебарывать.
- Не полетят, - сказал один из солдат, в очередной раз взглянув на небо.
- Не полетят, - согласился другой и вздохнул с сожалением.
- Кто не полетит? - спросил Алтунин.
- Авиация на параде не полетит, - объяснил первый солдат. - Тучи.
- Но ведь вообще-то летать можно? - на всякий случай уточнил Алтунин.
- Вообще-то, конечно, можно, - сказал второй солдат, - но с земли не увидят.
Время тянулось медленно и вообще было как-то уныло, пасмурно, совсем не празднично. Словно и не ожидалось сегодня никакого Парада Победы. Алтунин то и дело смотрел на часы, как будто диверсанты назначили ему здесь встречу в определенное время. Когда вспомнил, что Надежда будет ждать его сегодня напрасно, настроение испортилось окончательно. Надо было сообразить и позвонить ей из штаба, ничего, даже если бы и разбудить пришлось. А теперь уже поздно.
В семь тридцать пять пришел начальник аэродрома с тремя офицерами НКВД - майором и двумя капитанами.
- Вот, ваши товарищи прибыли, - сказал он Алтунину.
- Майор Полуэктов, - представился первым майор и, прикрыв сверху ладонями, как козырьком, чтобы не намокло, показал Алтунину удостоверение.
"Особая группа при управлении НКВД…" - прочел Алтунин. Зинич, видимо, одумался и принял меры или просто решил подстраховаться на всякий случай. Все, которые с партийной работы приходят, подстраховываться умеют.
Удостоверение у майора было настоящим, с соблюдением всех хитрых тайных условий, известных лишь посвященным, - и нужный завиток в начальственной подписи присутствует, и печать поставлена так, что у правого края фотографии буква "в" находится, и над строчными буквами "т" стоят старомодные черточки, а вот под строчными "ш" их никогда не будет.
У капитана Дрюкова и капитана Ткаченко удостоверения тоже были в полном порядке. Лица, правда, незнакомые и фамилии тоже, но особая группа она потому и особая, чтобы заниматься выполнением особых заданий в условиях строгой секретности. На общие собрания сотрудники особой группы не ходят, да и базируются они не в Управлении, а где-то в другом месте. Молодец Зинич, кого надо прислал, серьезных матерых мужиков, такой один троих стоит.
- Кто вас прислал? - поинтересовался Алтунин, предъявляя в ответ свое удостоверение.
- Начальство, - коротко ответил майор, будто по носу щелкнул за излишнее любопытство и перешел к делу. - Есть предположение, что нападение на аэродром будет совершено с реки. Час назад был обнаружен убитым сторож лодочной станции Центрального морского клуба. Исчезли две моторные лодки и несколько канистр с горючим. Подозреваем, что это неспроста.
- Неспроста, - согласился Алтунин, прикидывая в уме расклады.
Красть моторную лодку в Москве глупо - найдут за сутки, максимум, за двое. Не так уж их-то и много, моторок в Москве. Убивать ради кражи двух лодок и какого-то количества бензина - глупо вдвойне. Убийство плюс кража государственного имущества в крупных размерах - это уже высшей мерой пахнет. А выгоды - ноль. Куда выгоднее продуктовый склад грабануть, хоть понятно, за что рискуешь.
- Хорошо, что вы здесь, - продолжил майор. - С вами останется капитан Ткаченко…
- Бойцов я бы тоже оставил, - быстро сказал Алтунин.
- Пусть остаются, - согласился начальник аэродрома, переглянувшись с майором Полуэктовым и уточнил: - Те, что с вами.
Ефрейтору и рядовому, которые стояли поодаль, он скомандовал: "За мной".
- Есть тут кто еще из наших? - спросил Алтунин у Ткаченко, когда начальство удалилось.
- Периметр охраняют четверо, - ответил тот, доставая из кармана самодельный фронтовой алюминиевый портсигар с выдавленной на крышке пятиконечной звездой. - Ну и мы значит. Угощайтесь, товарищи…
Оба бойца, заметно стесняясь (нечасто ведь капитаны НКВД папиросами угощают), взяли по штучке. Алтунин отказался.
- Спасибо. Не курю после ранения.
Ткаченко курил жадно. Затягивался, что есть мочи, задерживал на секунду-другую дыхание и пускал вверх мощную струю дыма, тотчас же разбиваемую дождевыми каплями вдребезги.
- Где воевал? - поинтересовался Алтунин, запросто переходя на "ты", потому что служили они в одном ведомстве и были в одном звании, что тут "выкать" друг дружке?
- Брянский, Воронежский, Первый Украинский, - перечислил Ткаченко.
- А я на Ленинградском, - сказал Алтунин. - Сначала в разведке, а после первого ранения в СМЕРШе. Ну а под Нарвой пришлось мне войну закончить. А ты докуда дошел?
- До Вислы, - коротко ответил Ткаченко, не обнаруживая желания вспоминать войну.
- Чуток подальше моего, - констатировал Алтунин и дальше разговора продолжать не стал.
Восемь часов, половина девятого, девять… Алтунин не расслаблялся ни на мгновение, ходил взад-вперед по летному полю как заведенный и смотрел по сторонам. То же самое делали капитан Ткаченко и оба бойца. Разговаривать почти не разговаривали, разве что капитан, поглядывая на небо, пару раз проворчал себе под нос что-то про "цей клятый дощ".
"Еще, как минимум, два с половиной часа", - подумал Алтунин, в который раз глядя на свою трофейную "Гельвецию" с черным циферблатом и светящимися стрелками.
Парад по его прикидкам должен был длиться около двух часов, то есть - до полудня. Лету до Красной площади минут десять, с прогревом моторов и всем прочим, что там полагается у летчиков, - двадцать минут. Стало быть, до половины двенадцатого можно ожидать нападения… Но по уму оно должно состояться раньше, рассчитывать под самый конец враги не станут.
Стрелять у реки начали ровно в десять. Одиночный пистолетный, еще один, короткая автоматная очередь. Алтунин с Ткаченко выхватили свои ТТ, а бойцы взяли наизготовку автоматы.
Две длинные очереди. Еще одна. Какие-то крики.
- Сбегай посмотри, что там! - приказал Ткаченко одному из бойцов. - Только осторожно.