На крыльцо вышла девушка. Лица ее было не видно, лишь четкий абрис стройной, гибкой фигуры. Девушка вытянула вперед руку, проверяя, идет ли еще дождь. Дождь все еще накрапывал. Девушка прикрыла за собой дверь, постояла немного, чтобы глаза привыкли к темноте, затем быстро спустилась по ступенькам и направилась по асфальтовой дорожке к небольшой деревянной бане в самом конце сада.
Она прошла так близко от Сулеймана, что он почувствовал запах ее духов. Сердце Сулеймана учащенно забилось.
Тем временем девушка подошла к бане, вставила ключ в замочную скважину и с мягким щелчком повернула его. Дверь распахнулась. Девушка быстро вошла в предбанник, включила свет и закрыла за собой дверь.
Сулейман сидел в своей засаде ни жив ни мертв. Нет, он не испугался, что его найдут и схватят. Такие пустяки никогда не пугали Сулеймана. Сердце Сулеймана учащенно билось, но совсем по иной причине. Девушка была так хороша, так плавно ступала по асфальтовой дорожке длинными, стройными ногами и так прекрасно пахла, что Сулейман почувствовал внизу живота сладостное томление.
Вскоре из бани донесся плеск наливаемой в таз воды, шипение пара и тихое женское пенье. Несмотря на то что дождь зачастил с новой силой, Сулейман не хотел уходить. Он, раскрыв рот, прислушивался к звукам, доносившимся из бани, и не замечал дождя, пока струйка воды не стекла с ветки ему прямо за шиворот.
Сулейман очнулся, вытер вспотевшие ладони о штаны и, оглядевшись по сторонам, прокрался к окошку бани. Там он привстал на цыпочки и осторожно глянул в помутневшее от пара стекло.
Загорелое, гибкое тело девушки блестело от воды. У нее была небольшая, крепкая грудь с розовыми сосками, тонкая талия и волнистые белокурые волосы, спадающие на худенькие плечи потемневшими влажными прядями. Сердце Сулеймана забилось так часто, что едва не выскочило из груди.
- Нимфа… - еле слышно прошептал он.
Пораженный и увлеченный открывшимся ему зрелищем, Сулейман не сразу услышал скрип двери у себя за спиной.
- Эй! - громко окликнул его гортанный мужской голос. - Эй, кто здесь?!
Сулейман вздрогнул и обернулся. На пороге дома стоял высокий, грузный мужчина в банном халате. На улице было темно и дождливо, однако даже в таких благоприятных условиях светлая футболка Сулеймана была видна издалека.
"Черт! - с тревогой подумал Сулейман. - Говорили тебе, идиоту, - ходи на вылазки только в черной одежде!"
- Эй! - снова крикнул мужчина. - Там кто-то есть?! - И вдруг он завопил как милицейская сирена: - Ах ты маленький подонок! Сейчас я тебе покажу, как лазать по чужим огородам!
Откуда ни возьмись в руках у мужчины появилось ружье. Он вскинул его прикладом к плечу и прицелился.
Сулейман сорвался с места как подхваченный ветром лист и стрелой понесся по огороду, не разбирая дороги. За спиной раздался громкий хлопок - Сулейман почувствовал острую боль, словно ему в шею вогнали сапожную иглу, и припустил еще быстрее. Ветки деревьев обдирали ему лицо, но он не обращал на это внимания. Одним прыжком перемахнул через высокий забор и понесся по лугу прямо к лесу, за которым располагался летний лагерь.
Оказавшись в лагере, Сулейман быстро скинул с себя мокрую, грязную одежду и зашвырнул ее под кровать. Потом залез голышом под одеяло и зажмурился. Так он лежал четверть часа, ожидая с минуты на минуту расправы. Однако расправа не приходила.
"Может, они не будут жаловаться? - подумал Сулейман. - Они ведь даже не знают, кто я такой. На улице было темно, эта сволочь и стреляла-то в белую майку".
Только теперь Сулейман вспомнил, что ранен, а вспомнив, почувствовал изматывающую тяжесть в шее. Он поднял руку и осторожно потрогал больное место. Шею пронзила жгучая боль. Сулейман нащупал на тумбочке зажигалку и, крутанув колесико, высек оранжевый язычок пламени. При свете зажигалки он увидел, что пальцы, которыми он трогал шею, в крови.
Поразмыслив с минуту, Сулейман встал с кровати, осторожно прокрался к кровати друга и разбудил его.
- У меня в шее пуля от воздушки, - шепотом сообщил он другу. - Нужно вынуть и продезинфицировать, а то к утру загноится.
Друг внимательно посмотрел на исцарапанное лицо Сулеймана, нахмурился и кивнул.
Операция проходила при свете зажигалки, которую держал в руке Сулейман. Друг минут пять ковырялся в его шее перочинным ножом, прежде чем сумел извлечь маленькую свинцовую пульку. Сулейман перенес операцию стоически, не издав ни единого стона.
Пришло первое сентября. Табеев, как и миллионы других подростков, пошел в школу. Первым уроком после торжественной части, проходившей в актовом зале в сопровождении духового оркестра школы, была физика. Классный руководитель - учительница математики - ввела в класс молодую женщину в изящных позолоченных очках и представила:
- Ребята, познакомьтесь, это ваш новый учитель физики Татьяна Федоровна Михайлова.
Сулейман поднял на новую учительницу взгляд и оцепенел. Несмотря на то что светлые, вьющиеся волосы были тщательно зачесаны назад и стянуты в хвост, несмотря на очки и деловой костюм (серые пиджак и юбка) ее невозможно было не узнать. Да, это была она, девушка из бани, от которой Сулейман едва не сошел с ума и из-за которой едва не пострадал.
- Нимфа… - прошептал Сулейман прерывающимся от волнения голосом.
- Чего? - спросил его сосед по парте.
Сулейман взял себя в руки и холодно ответил:
- Ничего.
3
С тех пор жизнь Табеева-младшего превратилась в ад. Вечерами он не выходил из дома, лежал на кровати и, уставившись в потолок, думал о Татьяне Федоровне (Танечке, как он ласково называл ее про себя). Он вспомнил тот дождливый вечер, баню, Танину наготу и томился от неисполнимости своих желаний.
На уроках физики он не сводил с нимфы зачарованного взгляда. Как-то раз Татьяна Федоровна вызвала его к доске. Табеев не выучил урок, не смог воспроизвести на доске формулу требуемого закона и получил заслуженную двойку. Однако опечалило его совсем другое. Татьяна Федоровна грустно посмотрела на него поверх очков и тихо произнесла:
- Ты заставляешь меня расстраиваться, Табеев.
С тех пор Сулейман засел за физику. Вскоре он стал лучшим физиком в классе и даже ездил на областную олимпиаду, на которой, впрочем, не занял никакого места. Но конечно же самыми своими сокровенными мыслями Сулейман был далек от формул и физических законов.
И однажды он решился. В тот день физика была последним уроком. Дождавшись, когда все ребята выйдут из класса, Сулейман тихо (так же как в тот вечер) прокрался в лаборантскую и закрыл за собой дверь на замок.
Татьяна Федоровна сидела за столом и просматривала листки с контрольными работами. Услышав щелчок замка, она обернулась.
- Табеев? - удивилась Татьяна Федоровна. - Ты что тут делаешь?
- Я… Я подумал, что, может быть, вам нужна моя помощь?
- Помощь? - еще более изумленно повторила за ним Татьяна Федоровна. - Какая помощь, Табеев? В чем? И почему ты закрыл дверь?
Сулейман подошел к столу и остановился:
- Я подумал… что, может быть, вы… что, может быть, мы с вами…
Табеев тяжело дышал, его смуглое лицо слегка порозовело, черные глаза сверкали как угли. В синих глазах Татьяны Федоровны появились неуверенность и испуг.
- Табеев, ты меня пугаешь, - честно призналась она, непроизвольно отодвигаясь от него на краешек стула.
Сулейман молчал, стиснув зубы и ясно ощущая, в каком бешеном ритме бьется его сердце. Татьяна Федоровна побледнела, словно почувствовала опасность, исходящую от этого странного ученика. Она тихо поднялась со стула и так же тихо отошла к окну.
- Ну что ты еще задумал? - спросила она. - Хочешь узнать про свою контрольную?
Она подняла руку и откинула со лба упавший светлый локон. Это такое простое и такое женственное движение окончательно свело Сулеймана с ума. Больше он ждать не мог.
Он бросился к Татьяне Федоровне и сжал ее в объятиях, осыпая ее лицо поцелуями и шепча: "Таня, Танечка, Таня". Схватка была недолгой, но яростной. Наконец Татьяне Федоровне удалось оттолкнуть Табеева. Она коротко, наотмашь ударила его ладонью по лицу.
Сулейман замер на месте, не сводя с лица своей возлюбленной испуганно-изумленного взгляда. В ходе схватки бледное лицо Татьяны Федоровны покрылось розовыми пятнами. Волосы ее были растрепаны, синие глаза сузившимися от ярости зрачками метали молнии.
- Пошел отсюда вон, - тихо и четко произнесла она.
Сулейман сделал неловкое движение по направлению к Татьяне Федоровне, но она отпрянула, схватила со стола железную линейку и выставила ее перед собой как нож или шпагу.
- Вон! - коротко и яростно повторила она.
- Но я… люблю вас, - хрипло сказал Сулейман. - Люблю с того самого вечера, когда в первый раз вас увидел… Помните? Вы были в бане, и ваш муж выстрелил в меня. Это был я… Я был у того окошка. - Сулейман схватился рукой за ворот рубашки и с силой его дернул: - Вот! У меня даже остался шрам! Посмотрите, если не верите!
Татьяна Федоровна прищурилась:
- Шрам? Что за чушь ты несешь?
- Это не чушь. Я подглядывал за вами, и ваш муж выстрелил мне в шею.
Линейка дрогнула в руке Татьяны Федоровны.
- Ты подглядывал за мной? Зачем?
Сулейман пожал плечами:
- Не знаю. Вы были такая… красивая. Красивей всего, что я видел в жизни!
Татьяна Федоровна внимательно вгляделась в лицо Табеева. Затем показала ему линейкой на стул и приказала:
- Подойди и сядь сюда.
Сулейман молча повиновался.
- Ты и в самом деле думаешь, что любишь меня?
- Да. Больше всего на свете!
- Хм. - Татьяна Федоровна нахмурила красивые темные брови. - Ладно, давай порассуждаем здраво, как взрослые люди. Я - учительница, ты - мой ученик. Я все верно говорю?
- Да.
- А раз так, то между нами не может быть никаких отношений. Ты понимаешь это?
Сулейман кивнул.
- Молодец, - похвалила Татьяна Федоровна. - И что ты намерен делать дальше?
Сулейман пожал плечами:
- Не знаю.
- А я знаю. Ты забудешь обо всем, что здесь произошло. Забудешь о том вечере на даче. Ты запомнишь только то, что я тебе говорю, понял?
Сулейман невесело усмехнулся.
- Такое ощущение, что вы меня гипнотизируете.
- Не говори чепухи. Просто я хочу, чтобы ты понял… чтобы ты осознал ту пропасть, которая нас разделяет. Я намного старше тебя. Кроме того, я замужняя женщина и счастлива в браке.
- Это вам только так кажется, - убежденно сказал Сулейман. - Всем женщинам кажется, что они счастливы в браке. Они считают, что можно жить без любви.
Татьяна Федоровна удивленно посмотрела на Сулеймана и усмехнулась:
- А кто тебе сказал, что я живу без любви? Я… люблю своего мужа.
- Правда? Тогда почему ваш голос звучит так неуверенно?
- Перестань нести чушь! - рассердилась Татьяна Федоровна. - Я твоя учительница, и я люблю своего мужа. Между нами никогда ничего не будет! И не может быть! Это все, что ты должен понять, Табеев. И больше я не хочу об этом разговаривать, ясно?
- Ясно, - покорно кивнул Сулейман.
Некоторое время он сидел понурив голову, как убитый горем человек. Потом поднял взгляд на Татьяну Федоровну и тихо спросил:
- Что же мне делать?
- Терпеть, - ответила она. - И… страдать. Такое бывает в жизни каждого молодого человека. Со временем это пройдет, поверь мне.
Сулейман вновь опустил голову. Он вдруг увидел на полу, возле ножки стула, порванную серебряную цепочку с кулоном в виде подковы, наклонился и поднял его:
- Вот, возьмите. Наверное, упал, когда мы… когда вы…
Длинные ресницы учительницы дрогнули. Она протянула руку к ладони Сулеймана и согнула его пальцы в кулак. Улыбнулась и сказала:
- Оставь себе. Отдашь его той девушке, которую полюбишь.
Сулейман кивнул и спрятал цепочку в карман.
- А теперь - иди. Моя практика скоро кончится. Наверно, я больше никогда не буду работать в этой школе. Возможно, это к лучшему.
4
Предложение поиграть за команду "Фортуна" из немецкого города Дюссельдорфа застало Сулеймана врасплох. Менеджер, сделавший Табееву-младшему это выгодное предложение, был настойчив, но не напорист. Он понимал, как сложно пареньку из Казани, не выезжавшему никуда дальше Москвы (да и Москву-то Сулейман увидел лишь благодаря благотворительной экскурсии в одиннадцатом классе), решиться на переезд в другую страну.
- Сулейман, я не хочу на тебя давить, - говорил менеджер. - Ты очень хорошо играешь, с этим никто не будет спорить. На поле ты настоящий мужчина, но в жизни, извини, сущий ребенок. Надеюсь, я не обидел тебя таким оборотом?
- Нет, герр Александр. Нисколько. Я давно привык, что все считают меня пацаном. Я выгляжу моложе своего возраста, и с этим ничего не поделаешь.
Менеджер улыбнулся и покачал головой:
- Дело не в том, как ты выглядишь, Сулейман. Я говорю о том, что ты судишь детскими категориями. Мать, отец и дом тебе дороже всего остального мира.
- А разве у вас не так? - удивился Сулейман. - Я думал, что любить родителей и родину - это общее правило для всех людей, включая и вас, немцев.
Улыбка менеджера стала задумчивой.
- Ты прав, конечно. Я, наверное, не так выразился, хотя… Видишь ли, Сулейман, я хочу сказать тебе, что нельзя любить родину по-настоящему, не повидав другого мира. Вот если ты поживешь немного за границей, вкусишь удовольствия цивилизованного мира, а после этого тебя вновь с огромной силой потянет домой, вот тогда ты и впрямь полюбишь все то, о чем мы говорим. И чувства твои будут не чувствами ребенка, но чувствами взрослого мужчины.
- Значит, вы считаете, что я должен пожить немного там?
- Именно, - кивнул менеджер. - Поэтому я приглашаю тебя к себе в Дюссельдорф. Твой тренер не возражает. Поживешь месяцок, посмотришь на город, на людей. Считай это чем-то вроде небольшой экскурсии.
- Что ж… - Сулейман раздумчиво почесал пальцем пробивающуюся на подбородке щетину. - Если на экскурсию, то я, пожалуй, согласен. Но только на месяц.
…Новая жизнь понравилась Сулейману сразу. Он даже не думал, что в Германии будет так хорошо. Первое, что сделал Александр, это повел его в уютный пивной кабачок, где Табеев-младший впервые в жизни по-настоящему напился. Состояние опьянения вызвало в душе Сулеймана настоящий восторг. Он с удовольствием размахивал кружкой и мычал в такт веселым песням, которые распевали очкастые пьяные немцы в белых рубашках и галстуках. Немцы хлопали Сулеймана по плечу и говорили ему: "Гут! Гут!"
Язык, на котором пелись эти песни, тоже понравился Сулейману. В нем была какая-то бешеная, картавая сила. Эти песни сами пьянили не хуже пива, им хотелось подпевать.
- Отличные ребята! - блаженно улыбаясь, сообщил менеджеру Сулейман. - А кто они такие, футболисты?
- Менеджеры, - объяснил Табееву-младшему герр Александр. - Они часто собираются здесь после рабочего дня, чтобы снять стресс кружкой пива.
- Я считаю, это хорошая традиция, - одобрил Сулейман. - Жаль, что нам не разрешают.
Менеджер ничего не ответил, лишь улыбнулся и похлопал Сулеймана по плечу.
На следующий вечер Александр повел Сулеймана в ночной клуб. Здесь Табееву-младшему понравилось еще больше. В зале царили веселье и раскрепощенность. Ритмичная, зажигательная музыка, танцы, пиво и виски - все это вскружило Сулейману голову. Прыгнув в круг танцующих девушек, он сорвал с себя рубашку и принялся размахивать ею над головой.
- О!
- Гут!
- Я!
Девушки смеялись, глядя на замысловатые па, которые он выделывал длинными, тренированными ногами.
Чтобы угодить им еще больше, Сулейман принялся расстегивать ремень, чем вызвал целый взрыв восторженного хохота, однако Александр, вклинившись между танцующими, взял его за плечо и вырвал из центра круга.
- Что такое?! - возмутился Сулейман. - Чего тебе надо?!
- Успокойся, - твердо и спокойно сказал Александр. - Ты хорошо повеселился, мой друг, но пора и честь знать. На сегодня хватит, мы едем домой.
Твердостью и безапелляционностью голоса герр Александр напомнил Сулейману тренера. Многолетняя привычка повиноваться тренеру взяла свое, и Сулейман не стал возражать. Он бросил последний тоскливый взгляд на танцующих блондинок, машущих ему руками, вздохнул и кивнул:
- Как скажете, герр Александр. Домой так домой.
Третий и четвертый вечера прошли не менее весело,
чем первый и второй. А на пятый Александр привел Сулеймана в бар, витрина которого была подсвечена красным цветом, а ветвящиеся неоновые полоски в названии бара складывались в обнаженную женскую фигуру.
- Что это? - спросил Сулейман.
Герр Александр похлопал его по плечу и сказал:
- Пойдем-пойдем.
Увидев небольшой помост с металлическим шестом посередине, Сулейман подумал, что это сцена и что сейчас на нее выйдет какая-нибудь рок-группа, как это было в "Шурале", единственном баре, в котором удалось побывать Сулейману до того, как он приехал в Германию. Непонятно было только, для чего здесь шест.
Вскоре заиграла музыка, и на помост поднялась красивая блондинка в туфлях на прозрачной платформе и каком-то странном, сексапильном серебристом халатике. Едва она коснулась рукой шеста, как Сулейман все понял. Это стриптиз.
Девушка принялась извиваться вокруг шеста, эротично выгибая тело и задирая стройные ноги, как балерина или гимнастка. Красный и желтый прожекторы попеременно освещали ее гибкое тело. Двигаясь в такт музыке, девушка сняла серебристый халатик и осталась в одном нижнем белье, красивее такого Сулейман в жизни не видел. Забыв про пиво и соленые сухарики, которые стояли на столе, Табеев-младший всем телом подался вперед. Глаза его горели лихорадочным огнем, рот шевелился в такт музыке, на губах застыла блаженная улыбка. Герр Александр заметил это и покровительственно улыбнулся.
- Что, брат, зацепило? - весело спросил он. - Погоди, то ли еще будет!
Через несколько минут, оставшись в одних трусиках цвета морской волны, блондинка прижала ладони к голой груди, спустилась с помоста и принялась в такт музыке прохаживаться по залу. Остановившись возле столика, за которым сидели Табеев и Александр, она улыбнулась Сулейману и принялась выделывать такое, от чего у бедного футболиста мигом вспотели ладони.
Однако герр Александр не растерялся. Он достал из бумажника банкноту и засунул ее прямо в голубые, блестящие трусики полуобнаженной красавицы, что-то проворковав ей по-немецки. В ответ красавица убрала ладони с груди, наклонилась и, выгнув спину и ослепительно улыбаясь, повела сосками прямо перед лицом Сулеймана. После чего снова выпрямилась и, залившись смехом, двинулась к другому столику.
Сулейман проводил блондинку глазами и почувствовал, как жаркая волна прилила к его щекам.
- Ну как? - с лукавой улыбкой спросил его герр Александр. - Тебе здесь нравится? Если нет, можем пойти в другое место!
- Нет! - Сулейман решительно покачал захмелевшей головой. - Здесь самое оно!
- Вот что значит молодость! Тогда пей пиво, пока не нагрелось. Тебе не мешает немного остудиться!
Они просидели в стриптиз-баре еще полчаса, а когда вышли на улицу, Сулейман вдохнул полной грудью свежий осенний воздух и выдохнул:
- Черт возьми, как же здесь хорошо!