26
Русаков спал очень тихо. Наташа по-прежнему смотрела на него, на его спокойное лицо и, чуть касаясь, поглаживала по мягким светлым волосам. Наездился, намотался за день... Уже несколько лет в таком изнурительном ритме. Изо дня в день - беспрерывная гонка, волнения, нежданные препятствия, необходимость преодолевать злобу и косность, непонимание и откровенную ненависть нескрываемой вражды.
А впереди дел было куда больше, и все говорило о том, что легче не будет, -не может быть. Уж такая это штука, коварная и затягивающая, - политика. Тем более если побуждения и мотивы участия в этой повседневной схватке действительно праведны и светлы и нет в них ни тщеславия, корысти, а лишь одна тревога и боль о других, которых так легко обмануть, запутать, сбить с толку и с истинного пути реального освобождения от примитивных стандартов, от убогих схем и умерших традиций.
А он знал истинные пути. Он сумел это доказать хотя бы тем, что, начав практически в одиночку, без чьей-либо поддержки в стане власть имущих, без денежных вливаний сумел сколотить из разбросанных по городу и области разобщенных единомышленников действительно сильное общественное движение. Он доказал, что может многое, тогда, три года назад, на выборах нового мэра Степногорска, которого надо было избрать в связи с загадочной гибелью бывшего градоначальника Анатолия Волоконцева, утонувшего в реке вместе с женой и охранником, когда, как установило следствие, перевернулась их моторка. Так это было на самом деле или не так, теперь вряд ли кто смог бы узнать, но слухи ходили по городу разные... Впрочем, когда и где обходится без слухов?
Но для нее, Натальи Саниной, эта смерть, каких, прямо скажем, немало случалось среди жителей, обитающих на берегу больших рек, озер или морей, окрасилась особым цветом, когда она узнала, что среди баллотирующихся на вакантный пост фигурирует и предприниматель по имени Геннадий Клемешев.
- Так-так, - сказала она и снова подумала про себя: "Что бы там ни говорили, а случайностей точно не бывает".
К тому времени они уже сблизились с Русаковым и жили той жизнью, какой жили и теперь. Зная его еще со времен университетских и по-прежнему видя и слыша его на кафедре, уже поступив в аспирантуру, она не раздумывала долго, когда он позвал ее вступить в движение "Гражданское действие" - самую смелую и прогрессивную общественную организацию их области. Там, в совместной работе, когда она увидела его вблизи, не картонного, алчного, самовлюбленного политикана, а живую, отважную душу, она поняла, что только здесь ее место, только рядом с ним, по-настоящему родным, любимым человеком, и что все годы учебы и были для того, чтобы применить свежие знания в ясной молодой голове в этом объединении самых разных людей, без воплей и истерик сплотившихся во имя будущего России.
Тогда, три года назад, ведомое Русаковым общество только зарождалось, оно было еще слабо и не могло вступить в спор за мэрское кресло, выдвинув
своего кандидата. Но это не значило, что Русаков вовсе откажется от участия в предвыборном состязании. И он нашел свое место в нем как ближайший сподвижник, как агитатор и консультант главного конкурента Клемешева - профессора-экономиста Горюнова. По сути, Русаков возглавил его предвыборный штаб и взял на себя основные и самые трудные функции - сбор средств, проведение социологического зондирования и, главное, публичную агитацию и разъяснительную работу. И всюду рядом с ним была она, "женщина эпохи степногорской революции", как он, смеясь, называл ее. Она бывала на всех митингах, распространяла анкеты и опросные листы, моталась по типографиям, обеспечивая своевременный и в нужном объеме выпуск и вывоз программных и агитационных материалов Горюнова и подписных листов в его поддержку. И всюду, где бы она ни была, ей чудились внимательно следящие за ней из-за угла чуть прищуренные глаза их основного конкурента.
Казалось ей это или было так на самом деле? Кто бы мог ответить? В отличие от Клемешева у нее не было ни соглядатаев, ни шпионов, ни личной охраны. Но однажды, дней за десять до выборов, после жаркого диспута на телевидении, на котором Горюнов легко одолел громогласные и заведомо популистские выкрики своего собеседника, Клемешева, - а они с Русаковым тоже были там, на телестудии, в группе поддержки своего кандидата, - уже после передачи, в тот момент, когда повеселевший Русаков обсуждал перипетии этого словесного поединка, к ней неожиданно подошел тот, с кем она меньше всего хотела бы и говорить, и оставаться с глазу на глаз.
- Приветствую вас, Наталья Сергеевна! Смотрите-ка, как занятно, снова схлестнулись дорожки! Да не бойтесь, не бойтесь, не укушу... Мы же цивилизованные люди, так? Я ведь не забыл ту нашу последнюю встречу. Я, чтоб вы знали, вообще ничего не забываю. А с господином Русаковым, как я знаю, у вас все тип-топ? Поздравляю! Достойнейший человек! Умница, светлая голова...
- Это все к чему? - холодно спросила она.
- А так, - улыбнулся он. - Ни к чему. Только мой совет - и вам и вашему другу - не больно зарываться. А то... зароют.
- Похоже, вы забыли условия нашего договора? Уж больно смахивает на угрозу. Я ведь предупреждала... В натуре...
- Она предупреждала... Слушай сюда, ты, сявка! Неужто ты не понимаешь, что живешь, дышишь и трахаешься со своим бобиком лишь по моей доброй воле? Окстись, девочка, опомнись! Без вас мне было бы просто чуть скучнее жить. А теперь бери себе в компьютер: мы, деловые люди, слово держим. И тебя я не трону, уж таков был уговор. Но о нем у нас с тобой базара не было. Так что, коли не хочешь, чтобы его светленькая головка зачуток... порыжела... ты меня понимаешь, да?., вы мне с ним мою торговлю не портьте. Ты про меня ничего знать не можешь, а разнюхала что - так то чистая мура, так сказать, "берег очарованный и очарованная даль". Кто б я ни был, доказухи ноль целых. Ну а я в делах серьезных без предрассудков, пру напролом. Так что не изволь, лапонька, сомневаться - твой чистый мальчик получит четкую информацию от и до, все, что было у нас с тобой, каждый писк и визг. А уж я-то каждую родинку твою помню, где и сколько. Сечешь? Так что моя доказуха потяжеле будет. Вот так. Думай теперь ты. Мозгуй и - покеда!
Русаков подошел к ней:
- Наташка, что случилось? Что он сказал тебе? Угрожал? Ты белее этой стены.
Ах, сказать бы ей тогда ему все! Положиться на небеса и бухнуть. Но она только помотала головой:
- Да нет, нет, Володя, не угрожал. Просто спутал меня с одной знакомой.
И он поверил, кажется. А дней через пять у Горюнова сгорела дача, а через два только чудом не
до смерти забили сына, студента их же университета.
А еще через два дня Горюнов снял свою кандидатуру.
И на выборы Геннадий Клемешев, предприниматель, вышел один, и был избран, и стал мэром города Степногорска, мегаполиса с населением миллион четыреста тысяч человек, как теперь обычно в таких случаях писали газеты, "на безальтернативной основе"...
27
Телефон, наглухо отрубившийся в квартире Наташи Саниной еще накануне ночью, едва они вернулись домой, наутро так и не заработал, в чем они и смогли убедиться, как только проснулись. И надежд на то, что повреждение будет сегодня исправлено, не было никаких. День начинался воскресный, а бюро ремонта на телефонной станции по воскресеньям отдыхало, чтоб начать принимать заявки на ремонт и проверку номеров только завтра утром, в понедельник.
Конечно, то, что вслед за пейджером и "мобильником" Русакова замолчал телефон и у Наташи, проще всего было бы приписать дурацкому стечению обстоятельств. Возможно, Русаков именно так и подумал бы, если бы не стал политиком и не был бы поставлен командовать своим оперативным штабом на переднем крае обороны, на рубеже прямого соприкосновения с противником. А так уж слишком сильно смахивало на заведомую диверсию с тем, чтобы он утратил связь со своими "штабами" и управление своими "войсками". И он, и Наташа отлично поняли это, хотя намерения своих неприятелей могли представить и оценить только в общих чертах.
В семь утра они были уже на ногах, и Русаков решил не мешкая махнуть в свой главный студенческий "форт" - в общежитие университета. Чтоб не задерживаться, завтракать не стали, порешив перехватить чего-нибудь в городе или в одной из общаг. Они торопливо вышли из квартиры и спустились вниз.
Как и накануне, день начинался солнечный, и от реки несло бодрящей свежей прохладой.
- Ах, ч-черт! - воскликнул он невольно, остолбенев на широком бетонном крыльце подъезда. Машины, его повидавшей виды белой "пятерки", на том месте, где оставил он ее вчера ночью, не было.
- Так, события развиваются, - быстро, понимающе переглянувшись с Натальей, констатировал он.
Выходит, прошлой ночью за ним мотались и пасли по всем точкам его хаотичного маршрута явно неспроста. А он, похоже, все-таки допустил непростительную оплошность, не придав этому должного значения.
- Ну, что будем делать? - взволнованно спросила Наташа.
Оба слишком хорошо знали, как последние месяцы работает городской транспорт, а уж тем более в выходные дни, когда в обоих автобусных парках механики из последних сил пытались реанимировать и сделать хотя бы отчасти дееспособными перед рабочей неделей те машины, что еще считались на ходу и могли кое-как выползать на линии.
- Надо в милицию заявить об угоне, - воскликнула Наташа, но Русаков только безнадежно махнул рукой.
- А... пустые хлопоты. Все потом! Бежим!
Те, кто проектировал эти высоченные, элитные дома-махины, резонно исходили из того, что здешним жителям услугами городского транспорта придется пользоваться лишь в исключительных случаях. Что в основном будут они раскатывать на собственных машинах и государственных "персоналках". Так что этот вознесенный на холме светло-кирпичный заповедный микрорайон для избранных стоял на отшибе от основных магистралей, до которых
надо было топать не менее двадцати минут хорошим шагом.
Деваться было некуда. Леваков-калымщиков в нерабочий день было днем с огнем не найти, а уж утром - и подавно. Торопясь, Владимир и Наташа пошли, срезая путь, через лесопарк, сбегающий вниз с холма. И тут-то они увидели свою машину. Ночные похитители, чтоб не слишком утруждаться, не стали отгонять ее далеко - тут же и сожгли, не погнушавшись, впрочем, предварительно вынуть заднее и ветровое стекла и снять колеса. Но, конечно, смешно было бы думать, что это были заурядные происки заурядного ворья и шпаны.
- Вот так... - сказал Русаков, и на лицо его упала мрачная тень. - Смотри-ка, даже визитную карточку оставили!
Угонщики-поджигатели не слишком таились. На вчера еще белом, а теперь черном от копоти оплавленном кузове процарапали нечто вроде свастики, но не крестообразной, а составленной из трех лучей. И снова они переглянулись.
- Ладно! - зло сказал Русаков и сжал ей руку. - Только не паникуй, слышишь? Щенки показывают зубы, вот и все!
- Если бы щенки, - покачала она головой. - Скорее тут матерыми пахнет...
- Ладно! - повторил он и заставил себя улыбнуться. - Будет время - разберемся.
Через десять минут они достигли трассы, ведущей к центру города, и яростно размахивали руками, голосуя и пытаясь остановить какую-нибудь попутку. Как назло, все пролетали мимо, будто не замечая их. А тревога Наташи становилась все сильнее и сильнее. Высокий, светлоголовый, заметный в любой толпе, одетый в почти белый элегантный плащ и будто в тон, в колорит, сильно побледневший, Русаков чуть ли не под колеса кидался, и она сама не знала, чего хочет больше: чтобы он скорей поймал и остановил какую-нибудь машину или чтобы подольше не наступал этот момент, потому что никто теперь не мог сказать, кто окажется в случайной попутке, которая любезно примет их в свой салон и куда привезет. Теперь все могло быть. Она чувствовала это. И волнение вводило ее в какое-то полуобморочное, сомнамбулическое состояние, когда все перед глазами как бы плыло и казалось призрачным и ирреальным.
И в то же время она понимала, что деваться им уже некуда, пути назад нет, а значит - надо садиться в любую машину, какая подвернется, а уж там будь что будет. Было уже около девяти часов утра.
Наконец приближавшийся издали замызганный "уазик" доброжелательно замигал правым поворотником, резко вильнул и остановился около Русакова. За рулем его сидел простецкого вида парнишка, который, услышав названную Русаковым конечную точку маршрута, кивнул головой и как будто застенчиво спросил:
- А сколько?
- Сколько скажешь, - нервно бросил Владимир. - Только скорей, понимаешь.
- Садитесь.
Они взобрались в его машину, устроились на жесткой скамейке в пространстве позади водителя и понеслись по солнечной трассе к одному из мостов.
Но при приближении к мосту водитель подался вперед, даже привстал, вытянув шею, пытаясь что- то разглядеть впереди, и они тоже напряженно всмотрелись туда. Какое-то столпотворение машин, замерших на выезде к эстакаде, переходящей в мост.
- Что за фигня? - пожал плечами водитель и, пристроившись к веренице, выскочил из машины, чтобы что-нибудь разузнать.
Вернулся он минут через пять, обескураженно разводя руками:
- Говорят, в центре буза какая-то, вот и перекрыли...
- Какая еще буза? - подскочил Русаков.
- Да черт его знает... Толком не сказали. Вроде опять, как давеча, студенты. Не слыхали, что ли?
Сейчас только по радио передали. Вышли вчера на митинг, ну и сцепились с ОМОНом. Вроде разошлись более-менее тихо, а ночью опять ОМОН на общаги бросили, отдубасили многих, на пол клали, ногами пинали, искалечили кого-то, демократия, блин... Ну а эти опять спозаранку, видно, поперли..,
- Вот оно! - вскрикнул Русаков. - Ты поняла, Наташка?! Вот в чем вся штука! Телефоны, пейджер, машина... Ну, спасибо тебе, друг.
Он сунул в кулак водителю несколько бумажек, выпрыгнул из машины и начал пробираться между притиснутыми друг к другу "Жигулями", "Москвичами" "Волгами" и иномарками вперед, ближе к мосту, туда, где виднелась мерцающая мигалка на крыше желтого милицейского "козла".
Наташа еле поспевала за ним, и оба они - высокие и светловолосые, в похожих светлых плащах, будто брат с сестрой, - привлекали внимание тех, что сидели в машинах. Некоторые шутливо окликали их, а иные, кажется, и узнавали Русакова.
- Все спланировано, понимаешь?! - яростно обернулся он к ней. - Все вычислили и рассчитали! Им надо было отсечь меня, блокировать! Оторвать от ребят и от наших... Нельзя было мне уезжать! Надо было остаться в общаге!..
Наконец они пробрались к милицейскому кордону и перегородившим дорогу машинам ГАИ и городского Управления внутренних дел. Не раздумывая долго, Русаков вытащил свое депутатское удостоверение и кинулся к человеку, сидевшему в одной из милицейских машин, судя по виду, начальнику над остальными. Тот тоже узнал Владимира.
- А-а, господин Русаков! - расплылся он в зловещей усмешке. - Ну что, довольны? Вот она, ваша демократия... И почему это вы тут? Заварили кашу, ребят завели, а сами вон где!
Объясняться с ним вряд ли имело смысл, но от этого разъевшегося пузатого майора в эту минуту зависело все.
- Ваша правда, майор, - сказал Русаков. - Подписываюсь под каждым словом. Но нам надо быть там! Мне и вот этой девушке, она со мной.
- Лидер, лидер... - злобно проговорил майор. - Вожак... Втравил ребят болтовней своей... Ну ладно, сейчас запрошу, подождите...
Он поднес ко рту рацию и заговорил, но почему- то не открытым текстом, а условными фразами пароля, а после выглянул из машины и поманил Русакова:
- Вас пропустят, даже велено транспорт вам предоставить. Только надо подождать, пока машины с подкреплением пропустят.
- С каким еще... подкреплением? - в ужасе воскликнул Русаков. - О чем вы?
- Вот мать твою! - выругался майор. - Сказано же - побоище в городе. Чистая война! Магазины громят, машины жгут...
- Этого не может быть!.. - воскликнула Наташа.
- Мне что, сами увидите. Ждите...
Наташа схватила Русакова за руку:
- Володя, ты слышал?! Ты понимаешь, что это значит?
- Все, как всегда, - кивнул он, серо-зеленый от волнения. - У них всегда и всюду один почерк. Поджог рейхстага, понимаешь?! Что бы ни было потом, во всех бедах объявят повинным "Гражданское действие" как зачинщиков и подстрекателей!
Он не успел договорить. По эстакаде к мосту на большой скорости, в сопровождении завывающей машины ГАИ, мчалась колонна из нескольких армейских грузовиков с тентами и небольших автобусов, и в кузовах грузовиков, и в окнах автобусов виднелись люди в военной форме, в защитных касках и со щитами. Русаков торопливо пересчитал: четыре автобуса и семь грузовиков. И это только "подкрепление" к тому личному составу, что, очевидно, уже вывели на улицы и бросили в дело. И, словно отвечая его мыслям, по мосту, навстречу
ревущей колонне омоновцев, пронзительно завывая сиренами, промчалась машина "скорой помощи", потом, спустя полминуты, еще три, друг за другом, тоже с криком сирен и включенным дальним светом фар. А за ними - еще одна... Видно, летели на всех парах в Зареченскую больницу.
- Видал?! - злобно ткнул пальцем в сторону удалявшихся "скорых" майор милиции. - Видал, сокол? Вот она, твоя болтовня!
На его груди хрипло заговорила рация. Он поднес ее к уху:
- Понял, понял... Он тут, рядом... ждет.
И минуты через три откуда-то из-под моста вывернула будто наготове стоявшая черная "Волга".
- Это для вас, - крикнул майор. - Ну, лети, сокол, разбирайся теперь...
Что-то затаенно-опасное и знакомое на миг почудилось Наташе в силуэте этой "Волги", и она тут же отчетливо поняла что. Знакомый ужас поднялся откуда-то из глубины и стиснул сердце, так что ее как будто зашатало. Еле устояла на ногах. Но Русаков уже распахнул черную дверцу и сел в машину, готовую сорваться с места.
- Я... я с тобой! - крикнула она и, оттолкнув руку пытавшегося задержать ее постового инспектора с жезлом, бросилась к машине и, рванув дверцу, успела нырнуть внутрь. Водитель "Волги" газанул, завизжали покрышки, и, круто развернувшись, они понеслись вслед колонне грузовиков и автобусов с бойцами ОМОНа и в конце длинного двухкилометрового моста обогнали ее, стремительно приближаясь к центру города по перекрытым улицам, на которых местами толпились взволнованные и что-то жарко обсуждающие люди.
Солнце палило вовсю, как летом. Черная "Волга" летела по осевой полосе, и на всех постах, на всех блокированных перекрестках ее пропускали и давали зеленую улицу. Они ехали будто по чужому, незнакомому городу. Других машин на мостовых почти не было, только кое-где на тротуарах виднелись отдельные легковушки, милицейские "жигули" и "козлы", а арки и переулки были перекрыты тяжелыми грузовиками, чтобы в случае чего никто не мог проскользнуть в спасительные проходные дворы и закоулки. В окно машины вместе со встречным ветром влетал сильный запах гари.
На одном из перекрестков, где-то за квартал до площади Свободы, водитель сделал резкий разворот и остановился у тротуара.
- Ну все, приказано доставить вас сюда. Дальше нельзя. Сами топайте. Не ошибетесь.