Сергей, не понимая, куда клонит шеф, мрачнел все больше и больше.
- Зачем вы сегодня пришли, Александр Борисович? Сегодня?! Зачем?!
Турецкий повернулся и отпер свой сейф.
- За патронами.
Сережа остолбенел.
- За патронами?!
- А что? - Турецкий разыграл в свою очередь удивление, оставаясь при этом довольно спокойным. - Нельзя, что ли?
- Так у вас же обойма была? Вы ж в отпуск пистолет с собой брали? - Сережа не нашел ничего умнее. - С полной обоймой. И шестой патрон в стволе. Да?
- Да. - Турецкий посмотрел на Сережу.
Надо ему что-то сказать, чтоб он отвязался. Афишировать приключение возле дендрария Турецкому не хотелось. Если тот старый майор со шрамом пришлет запрос или благодарность - вот тогда, может быть.
"Но майор ничего не пришлет, - подумал Турецкий. - Он не успеет уже".
- Я потерял.
- Обойму? - обалдел Сережа. - С пистолетом?
- Нет. Без пистолета.
- Да как же так обойму потерять без пистолета?
- Да так же вот. Забыл. В электричке оставил. - Турецкий достал пистолет и стал его заряжать.
- Александр Борисович, может, к врачу вам?
- Да я здоровее тебя. И в этом смысле тоже. Да брось ты, пусти! - Турецкий отвел в сторону руку Сергея. - Я дурака валяю, все от нервов. Шучу все, брат, шучу! Шучу, чтоб не рыдать. Ну что? Пойду-ка я, пожалуй! - Турецкий встал, успокоительно хлопнул Сергея по плечу: - Все. Держи! До встречи!
Турецкий сидел в осиротевшей квартире Марины. Он был чисто выбрит, в свежей рубашке, в костюме.
Куклы в Настенькиной комнате изображали мизансцену под названием "Свадьба".
"Останься Настенька жива, - подумал Турецкий, - теперь это было бы "Землетрясение" или "Бойня возле дендрария", эх-х-х…
Его передернуло от этих мыслей, он был совсем не циник, но он не мог себя заставить думать о другом. Что было бы, если… Каждый человек знает прекрасно, что жизнь не переиграешь, она живется один раз, и никто-никто в целом свете не знает, "что было бы, если" и могло ли вообще быть иначе…
Тем не менее каждый из нас сотни раз в жизни думал и, самое странное, мучился этим бессмысленным вопросом вопросов: "что было бы, если бы все сначала…"
Бред!
Не спеша Турецкий достал пистолет и положил его рядом с собой на сервировочный столик.
- Рагдай! Поди сюда. Ну что, псина? - Турецкий ласково потрепал пса за холку. - Я думаю, если они к нам не идут, так мы пойдем к ним, а? Помнишь, "если гора не идет к Магомету, то Магомет сам идет к горе".
Рагдай моргнул, словно соглашаясь с хозяином.
- Не знаю уж, как тебе, а мне с этим миром все ясно… Или почти все…
Рагдай положил морду на колени Турецкому и замер.
Так, замерев, они просидели долго, может быть, час или два.
В памяти Турецкого всплыли вдруг спокойные и вместе с тем чуть-чуть загадочные строки Наума Коржавина:
Кто поймет нас? - Всю эту
Заколдованность круга.
Никого у нас нету -
Мы одни друг у друга.
Турецкий взвел курок и поднес пистолет к собачьей голове, лежащей у него на коленях.
Перед глазами его все поплыло…
Выдохнув, он не спеша нажал на курок, и вместе с негромким хлопком выстрела "марголина" рядом с Турецким взорвался звонком телефон.
- Да? - Турецкий встал, взял трубку.
- Сашка, ты?
- Я. Кто это?
- А это сроду не узнаешь, Славка я, Карнаухов, учились в школе вместе, может, помнишь?
- Да вроде помню.
- Во! А я твой телефон случайно узнал, через справочную свою, в министерстве я сейчас шишкой на ровном месте работаю. Удивился? Да нет, телефонистом. Узнал твой телефон рабочий, а на работе дали этот: позвони сюда, дескать, попробуй… У тебя что-то случилось? Они как-то странно со мной говорили.
- Да ничего не случилось.
- Не поздно я тебе звоню-то? Не разбудил?
Турецкий заметил на обоях возле телефона свежее маленькое кровавое пятнышко и, положив пистолет рядом с телефоном, протянул освободившуюся руку, смазал пятнышко пальцем.
- Спишь, что ль, скажи?
- Нет, - ответил Турецкий.
- Ну как ты живешь-то вообще? Тут говорят, ты вроде Шерлок Холмсом стал?
- Ну если говорят, то так и есть, наверно.
- Женился? В прокуратуре пашешь?
- Слушай, что тебе надо?
- Вообще-то по делу звоню тебе. У нас проблема тут. На работе у нас, в раздевалке, ворует кто-то. Ну так, по мелочи, сечешь? Зажигалку импортную у Лехи, слесаря, скосили недавно… И вот поймать, ну за руку схватить, никак не можем. Тебе интересно?
Турецкий посмотрел на труп Рагдая с простреленной головой и ответил:
- Да. Интересно. Очень.
- Так вот, продолжаю. В раздевалке у нас, кроме своих, никого не бывает. Только свои. Ворует свой. И вот мы пятеро, все свои, сидим вот у меня дома и квасим милую. Ты, может, к нам подъедешь?
- Да нет, у меня есть еще дело. Одно. Неотложное.
- А то бери бутылки три - и к нам!
- Да я уж объяснил тебе, не понял?
- Да все я понял! А как нам вора вычислить из нас, скажи?
- Не знаю.
Турецкий не спеша положил трубку на аппарат и взял пистолет…
Там, на другом конце телефонного провода, на другом конце Москвы, Славка Карнаухов тоже положил трубку на аппарат и взялся за другой, за радиотелефон, располагавшийся рядом.
- Да, это я. Нет, он жив. Конечно! Только что с ним беседовал… А вы уверены, что слышали выстрел? Ну, я не знаю, застрелил свою собаку, может быть. Да нет, я говорю вполне серьезно, какие ж шутки тут! Ну хорошо, могу еще попробовать. Предлог? Ну, я ведь пьяный как бы… Так, по дури, скажу, что попрощаться забыл. Ну, спьяну как бы… Забыл сказать "до свиданья!". Да чем глупее, тем правдоподобней. Конечно, ну, в натуре… Ну. Перезвоню через минуту.
Славка отключил, радиотелефон и снова взялся за обычный, городской. Набрал номер.
Из трубки раздавались короткие гудки - "занято".
Подождав секунд тридцать, Славка положил трубку городского телефона и вновь взялся за радиотелефон:
- Не отвечает, занято…
Помолчав и выслушав какие-то упреки, Славка чуть не плюнул в сердцах…
- Почем я знаю? Да, похоже было. Голос ровный такой, отрешенный. Ну, если слышали еще один выстрел между моими двумя последними звонками, то, гадом буду, застрелился ваш Турецкий! Ну, я могу еще попробовать, не уходя со связи.
Не отключая радиотелефон, Славка снова набрал номер по городскому.
- На, слушай! Слышишь что-нибудь? Хрен! Занято!
Трубка лежала возле аппарата, издавая короткие гудки, придавив своей тяжестью лист бумаги с короткой надписью: "Жизнь прекрасна и удивительна".
Вокруг телефонного столика летали снежинки - все окна были распахнуты настежь…
Александр Борисович Турецкий, следователь по особо важным делам, уже летел в это время в бездонной трубе-тоннеле и приближался к светящемуся объекту в самом конце черного и бесконечного колодца…
Правда, сам он этого уже не понимал.
Часть вторая
ПРОЯВЛЕНИЕ
1
По голове как будто бы стучали - тяжело и сильно. Удары отзывались в ушах, в мозгу, в глазах, под черепом…
Удары мешали по-прежнему оставаться нигде - в черном небытии.
Что-то теплое, мокрое касалось лица Турецкого, причиняло боль, будоражило, не давало покоя, лишало всякой возможности вновь окунуться в беспамятство. С неимоверным трудом он заставил себя открыть глаза: Рагдай лизал его в лицо…
Было заметно, что Рагдай очень голоден и хочет пить.
Турецкий понял, что лежит на маленькой узкой тахте в Настиной комнате. Он напрягся, чтобы вспомнить, что же с ним случилось. И тут острая боль с неимоверной ломотой пронизала всю голову - от затылка до подбородка. Ах, да! Он же стрелял себе в голову.
Турецкий осторожно, боясь причинить себе еще более страшные мучения, ощупал лоб, затылок, едва прикасаясь к голове…
Голова была абсолютно цела, однако даже легкое прикосновение, задетый волос вызывали словно удар током. Задетый волос…
Турецкий осторожно провел рукой по щеке и ощутил густую поросль щетины. Такая щетина соответствовала минимум двадцати четырем часам без бритья… И даже больше. Он ощупал подбородок И вновь получил как будто разряд, распространяющийся от головного мозга по всему организму - в колени, но локтям и - в пятки. Какой-то удар… По суставам.
Он промахнулся, стреляя в себя?
Да неужели? Быть не может!
Но почему же тогда эта адская боль? Что болит?
Все болит! Все - абсолютно!..
- Рагдай… Рагдай… Я сейчас… Встану! Рагдай?
Как Рагдай?!
Рагдая он застрелил - это уж точно!
- Рагдай… Милый пес! Как хорошо, что ты жив, верная, добрая псина… Сейчас, я сейчас встану!
О Боже!
Он снова услышал, почувствовал эти ужасные, вернувшие его к жизни удары и наконец понял: это стучат в дверь…
Да нет, не стучат: дверь начинают ломать!
Превозмогая мучения, немощь, Турецкий поднялся.
- Стойте! Не ломайте! Я тут… Открываю…
Он распахнул дверь и не смог устоять: голова закружилась, его повело, он откинулся и стал падать навзничь, как столб, рискуя разбить себе затылок об тумбочку, стоящую в прихожей под зеркалом.
Ворвавшийся Сергей успел подхватить его в последние доли секунды.
- Что с вами, Александр Борисович?!
За спиной Сергея находились четверо: врач, участковый милиционер и двое понятых.
Сергей перенес Турецкого в большую комнату и, уложив на диван, повернулся к сопровождавшим:
- Доктор, ваш выход! Понятые - свободны!
Через полчаса Турецкий, приведенный в чувство врачом, уже сидел на диване. Боль после укола уже почти совсем отпустила его.
Проводив участкового и врача, Сережа подсел к Турецкому:
- Ну разве так можно, Александр Борисович! За что вы меня ненавидите? Надо ж придумать такое! По телефону говорить одно, а делать здесь совсем другое!
- Я ничего не говорил по телефону.
- Ну да! Ну как же! Совсем не говорили?
- Действительно, не говорил. Ах нет, прости! Да, звонил мне мой бывший одноклассник, пьяный, идиот… Двадцать лет не звонил, а тут надумал.
- А-а-а, пьяный, идиот? - саркастически хмыкнул Сергей. - А со мной, вы не помните, вчера почти два часа по телефону беседовали?
- Нет, этого не помню.
- И ведь я слушал вас, как соловья, по телефону вы гляделись абсолютно трезвым и спокойным. Я даже выучил почти, что вы мне наплели, простите. Прямо как… Я даже уже и не знаю, как кто…
- Что ж я такого говорил-то?
- Ничего не помните? Вот это да! Вы говорили мне о заблуждениях.
- О чем, о чем?!
- Ну вот о том, что заблуждение может царствовать тысячелетия, налагать на целые народы свое железное ярмо, душить благороднейшие побуждения человечества и даже, при помощи своих рабов, своих обманутых, заключать в оковы тех, кого оно не в силах обмануть… Ну, тут вы еще по коммунякам проехались лихо - вообще по всем, ну и по Кремлю, конечно, в частности…
- И это все?
- Да нет, конечно! Потом опять вы за свое взялись: заблуждение- тот враг, с которым вели неравную борьбу мудрейшие люди всех времен; и только то, что они отвоевали от него, сделалось достоянием человечества…
- На Шопенгауэра похоже. И это все я нес?
- Ну так не я же! И кто б мог подумать, что человек, все это вещающий ровным, спокойным голосом в трубку, в это время допивает уже пятую бутылку водки!
- Сережа! - возмутился Турецкий. - Водки я не пил уже недели две, а то и три!
- Н-да? А вы на кухню-то зайдите, посмотрите!
- Ну что, Сереж, ну что на кухне? Мне тяжело еще туда идти.
- Там шесть бутылок выпитых водяры. Свинарник там такой, что - не приведи Господь! Вы кухню так отделали, Александр Борисович, как Дед Мороз Снегурочку не сделает под високосный год! Хуже, чем Содом со своей Гоморрой, право, не шучу! Рагдая не кормили двое суток! За что вы так его, как Ленин Троцкого?
- Сергей, все, что ты говоришь, я этого не делал! Клянусь. - Турецкий был вполне серьезен.
- А что вы делали тогда, расскажите мне, Александр Борисович? - устало спросил Сергей. - Пусть я не прав, так вы мне расскажите!
- Я пришел домой… Переоделся… - Турецкий замолчал, не зная, что сказать. Сказать правду было немыслимо, глупо.
- И что?
Турецкий посмотрел Сергею в глаза, а затем совершенно серьезно и четко сообщил:
- Я застрелил собаку, поговорил по телефону, после чего застрелился сам.
- Ох, вы б себя со стороны послушали: "Переоделся, застрелил собаку, поговорил по телефону, застрелился сам!" Убиться веником! Такая чушь!
- Но именно так и было, Сергей! Я не шучу!
- Вы заблуждаетесь, Александр Борисович! И это плохо. Вот послушайте, - Сергей откинулся в кресле и процитировал, видно, ночную речь Турецкого по телефону: - "Нет безвредных заблуждений, и подавно нет заблуждений достойных и священных… Но истина, придет время, восторжествует! И скорее солнце пойдет вспять, чем познанная истина, выраженная с полной ясностью, снова подвергнется изгнанию. В этом и заключается великая сила истины: ее победа трудна и мучительна, но, однажды одержанная, она уже не может быть отторгнута…" Вы мне лучше скажите, вы хоть помните, где вы водку-то покупали?
- Нет, не помню. И как пил ее - тоже не помню, я уже сказал тебе.
- А вот посмотрите, что вы сделали! Вот это я нашел на кухне…
Сергей достал из кармана и показал Турецкому его "марголин".
- Ваш?
- Мой.
- Пуста обойма-то. Куда стреляли-то? Пять раз. И шестой в стволе, а?
- Да никуда я не стрелял! - Турецкий был уже не рад, что вернулся к жизни.
- Да нет, стреляли же, как пить дать, стреляли! Сейчас я и дырки вам найду наверняка.
Сергей стал внимательно оглядывать стены.
Турецкий, явно ослабев от разговора, закрыл глаза.
Прошла минута, другая, третья…
И вдруг Сергей вскрикнул:
- Смотрите, что это?!
Турецкий медленно открыл глаза и посмотрел туда, куда указывал Сергей.
Он сразу понял, что это такое.
- Это "жучок". "Жучок" от смежников. Микропередатчик.
- Вот до чего вы себя довели! - в первую секунду, еще не осознав значения находки, Сергей продолжал корить шефа: - На кухне грязь, собака голодна, в гостиной - микропередатчики…
Наконец-то до него дошло:
- Так вас, меня, жену вашу… "пасли", выходит? - он осекся: Турецкий приложил палец к губам.
Через час они, непринужденно беседуя о заблуждениях и истине, "выловили" уже двенадцатого "жучка". Двенадцатый "жучок" был спрятан в голове любимой Настиной куКлы.
Не прекращая разговора "ни о чем и обо всем", Сергей написал записку и показал ее Турецкому. Записка гласила: "Меркулов прилетел сегодня из Ташкента. Связаться с ним? Возможно, он что знает или присоветует?"
Турецкий, прочитав, кивнул и написал в ответ: "Пусть он меня сам выдернет куда-нибудь поговорить. Он лучше знает, где можно обменяться информацией. Я, видимо, весь напрочь "заражен". Ты понял все?"
Сергей кивнул: он понял…
Когда Сергей ушел, Турецкий вышел на лестничную площадку, открыл распределительный щиток с электросчетчиками, антенной и телефонной разводкой. Подробный осмотр проводов показал, что кто-то подключался к силовому кабелю.
Турецкий вернулся в квартиру и нашел Маринину расчетную книжку по оплате за электроэнергию. Когда он сверил показания счетчика с записями в расчетной книжке, то понял, что за время, прошедшее с даты последнего платежа, кто-то потреблял энергию с Марининого щитка в совершенно невообразимом количестве.
Турецкий быстро посчитал: предельный ток, даваемый в квартиру, - десять ампер, а дальше вылетают пробки. Так. Да напряжение двести двадцать, как всем известно…
Два киловатта в час, в течение недели… И все это кто-то "ел" у нее под дверью! Но кто? Зачем? Не выгоды же ради?
Включали что-то? Какую-то аппаратуру? Мощную. От батареек, видно, не тянула. А дизель-генератор не припрешь с собой…
И как он это проворонил?
2
Константин Дмитриевич Меркулов долго ждать себя не заставил: ровно через три часа после ухода Сергея раздался долгожданный звонок.
- Саша? Это Меркулов тебя беспокоит, Костя Меркулов, ты не забыл меня еще?
- Ну что ты, Костя!
- Услышал здесь про твое горе… Утраты… Ты бы приехал к нам? Пожил бы у нас. Жена тебе всегда рада, ты ж знаешь… Все не так тяжело-то, как одному. Я, может быть, один тебя и понимаю в полной мере…
"Один понимаю тебя в полной мере"- это была их очень старая фраза-шифр, известная лишь им двоим. Она означала либо наличие важной информации, либо настоятельную необходимость обсудить ситуацию. Словом, это было совершенно императивное предложение срочно пообщаться. И раньше ведь, как, впрочем, и теперь, по телефону назначать деловую встречу бывало опасно.
Телефон всех работников ранга Меркулова непременно прослушивался, и любое предложение делового контакта могло вызвать организацию слежки, наружного наблюдения, введение в действие прослушивающих приборов. А то, чем занимался Меркулов, могло интересовать широкий круг лиц: начиная от Старой площади и до последнего начальника последнего отдела в МВД.
Вот почему Меркулов приглашал Турецкого просто в гости, к тому же к себе домой, - это сообщение не могло насторожить прослушивающего их разговор.
- Спасибо за приглашение, Костя. Я к тебе приеду обязательно, но как-нибудь в другой раз, в другой день, не сегодня.
Конечно, Турецкий хотел и, более того, считал необходимой немедленную встречу с Меркуловым, но роль обязывала. И если кто-то посторонний слушал их разговор, он должен был остаться в полной уверенности, что ничего важного, срочного, жизненно необходимого за этой встречей не стоит.
- Я, видишь ли, Саша, завтра назад - в Ташкент-Бухару-Фергану-Наманган отлетаю. Так что мы или встретимся где-то сейчас, либо немного попозже - весной или летом, к примеру. Ну, если ты, само собой, ко мне туда, в Узбекию сладкую, не прилетишь…
Это было уже точное указание. Меркулов не стал бы врать в телефон, что улетает завтра в назад в Узбекию. Подслушивающий в принципе мог или знать, или узнать дату возвращения работника такого высокого ранга назад, в Азию… Если бы выяснилось, что Меркулов лжет, это Означало бы, что он торопит, принуждает Турецкого немедленно встретиться. А это, в свою очередь, очень интересно и сразу бы вызвало повышенное внимание "сторонних наблюдателей"…
Вместе с тем Турецкий обратил внимание и на тот факт, что Меркулов не назвал точный пункт своего назначения: в Ташкент-Бухару-Фергану-Наманган отлетаю… Это тоже было понятно: Меркулов не хотел облегчать работу тем ребятам, которые задумали бы послать на одном рейсе с Меркуловым небольшую, тихо тикающую посылочку, призванную разломить самолет на две части где-нибудь над Балхашом или Аралом… Поэтому Константин Дмитриевич был не совсем конкретен. Четыре рейса в один день ахнуть - и хлопотно и рискованно. Даже "смежникам" этот фокус был не под силу.
"Большими делами крутит, видать, Константин-то!" - подумал Турецкий не без уважения. В трубку же он ответил: