***
Бандиты завезли меня в отель и, оставив на мое попечение заветную сумку с деньгами, отправились рассчитываться с ореховскими. Мы условились встретиться в восемь часов внизу, в баре, выходившем большими витринными окнами на автомобильную стоянку. О времени мои товарищи имели представление самое смутное. Без четверти девять я все еще сидел в баре один, тянул через соломинку минеральную воду, смотрел на дождь, монотонно молотивший снаружи в сумерках, и уныло размышлял, что мне делать дальше. Кроме Косумова и Артурчика, влиятельных друзей у меня в столице не было. Артурчик уже помог, чем мог, а рассчитывать на Косумова было, мягко говоря, неосторожно. Так ничего и не придумав, я позвонил Насте.
- Как у вас дела? - спросил я, когда она ответила.
- Хорошо, - жизнерадостно ответила она своим хрипловатым голосом, который я так любил. - Только что вернулась из Ленинской библиотеки.
- Так вы еще в Москве?
- Ну да, работаю над курсовой. Я же говорила, что могу задержаться.
- Говорили, верно, но я забыл. В последнее время все забываю.
- Хорошо, что номер моего телефона помните.
- Действительно, отлично. Кстати, с кем я разговариваю? Девушка, не кладите трубку, дайте отгадаю тему вашей курсовой. Так, Диккенс у нас уже был, Шекспир тоже... Джейн Остин, верно? Скажем, "Гордость и предубеждение".
- А вот и нет! Я пишу курсовую по лейкистам.
- Батюшки, лейкисты, это кто? Ах да, Озерная школа! Обождите минутку... Ага! Девки в озере купались, Блейка голого нашли, целый день над ним смеялись, даже в школу не пошли.
- Очень остроумно!
- Вам тоже нравится? Это Кольридж сочинил. Между прочим, девки над голым Блейком вовсе не смеялись - они с ним совсем другими вещами занимались, поэтому и школу пропустили. Просто Кольридж Блейку завидовал. Он сам голый по озерам бегал, но девки на него внимания не обращали.
- Я смотрю, вы много подробностей знаете из жизни поэтов.
- Ничего удивительного, я с утра до вечера с творческими людьми общаюсь. То стихи с ними обсуждаю, то прозу. Давайте встретимся. Овечка, овечка, выйди на крылечко.
- Это тоже Кольридж сочинил?
- Нет, это Байрон. И подряд всем девушкам рассылал. Леди Каролина Лем сдуру вышла, сами знаете, что получилось. Я сегодня что-то слишком много болтаю, наверное, к дождю. Так как насчет встречи?
- Когда?
- Немедленно. Вот только дождусь трех видных драматургов, отдам им рукопись и сразу к вам.
- Хорошо. Звоните, как освободитесь.
Я посмотрел на часы. Было девять часов с копейками, и я начал набирать Быка, чтобы выяснить, где застряли мои пунктуальные спутники. Но в это время на стоянке наконец-то показался черный "мерседес" и припарковался с краю. Первым вылез Бык, ступил в лужу, кажется, ругнулся и, пригибаясь под дождем, двинулся к отелю. Но добежать он не успел. Из темноты вынырнул парень в черной куртке и вязаной шапке, низко надвинутой на глаза. Прежде, чем я успел понять, что происходит, он почти в упор принялся расстреливать Быка из автомата. Из-за глушителя я не слышал выстрелов, лишь увидел, как Бык изумленно шатнулся назад и схватился рукой за бампер. Парень продолжал всаживать в него пули, а двое других, тоже в черном, уже поливали очередями "мерседес".
Это было внезапно и безобразно, я оцепенел от ужаса, на мгновенье меня словно парализовало.
В следующую минуту я бросился из бара на улицу, но было поздно - окровавленный Бык рухнул на асфальт, убийцы метнулись назад, в темноту, и какая-то грязная машина сорвалась прочь. Когда я схватил его, он был еще теплый, растерзанный пулями, залитый кровью, ватный. Он лежал прямо в луже, под колесами, а я стоял рядом с ним на коленях, прижимая его к себе, не веря, что все кончено.
- Бык, - в отчаянии твердил я и зачем-то дул ему в окровавленные неподвижные губы, делая бесполезное искусственное дыхание. - Братишка, не надо, я тебя прошу, ну пожалуйста. Господи, ну пожалуйста, отпусти его, Господи!
- Нельзя его трогать! - услышал я мужской голос рядом. - Надо, чтоб милиция все осмотрела.
Я обернулся: возле стоянки уже собралась толпа. Люди ахали, кто-то звонил, вызывая милицию и скорую помощь. Мерседес был весь изрешечен пулями. Сквозь вдребезги разбитое лобовое стекло я увидел Хромого. Осыпанный мелкими стеклянными брызгами, он сидел, сгорбившись, уткнувшись лицом в руль, а рядом с ним бесформенный мешок, в который пули превратили тело Тещи.
Где-то вдалеке послышались звуки сирены, оставаться дальше я не мог. Я опустил Быка в лужу на асфальте, поднялся и быстро пошел к бару, ни на кого не глядя. Официанты, администраторши, охрана отеля и клиенты сгрудились у входа, жадно рассматривая расстрелянную машину и труп под дождем. Протаранив их плечом, я схватил сумку и вновь выскочил наружу. Никто не обратил на меня внимания. Я пронесся вдоль отеля, свернул в какой переулок, потом еще раз свернул. Я летел изо всех сил по грязному тротуару, не разбирая луж, петляя как заяц, дыхание с шумом вырывалось из груди, сумка била по ногам.
Впереди на остановке маячил автобус. Я сделал рывок и прыгнул в салон за секунду до того, как он тронулся. Через несколько остановок я вышел и пересел в троллейбус, который довез меня до метро. Спустившись в подземку, я сел в первый попавшийся поезд, - мне было все равно, куда ехать. Я хотел затеряться в толпе, раствориться, исчезнуть. Какое-то время я бесцельно катался туда и сюда, меняя поезда, ветки и направления, потом вышел на Ленинградском вокзале и по переходу добрался до Казанского - там было больше народу.
В огромном многолюдном зале ожидания я отыскал свободное место, сел на неудобную скамью, бросил сумку под сиденье и стиснул ладонями виски, чтобы унять стук крови. Внутри меня все дрожало. Кровавый кошмар неотвязно стоял передо мной. Я не знал, как быть, куда идти, я хотел лишь одного - сдохнуть.
***
Поздно вечером Виктор и Плохиш пили виски в холостяцкой квартире Виктора на десятом этаже, закусывали квашеной капустой и колбасой и смотрели телевизор. Виктор ввиду тревожной обстановки все-таки отправил за границу свои семьи и теперь обитал, как он выражался, "на десятке". Здесь ему было гораздо уютнее, чем в огромных опустевших особняках с колоннами и мраморными полами. Плохиш недавно вернулся из поездки с губернатором по северным регионам и делился политическими новостями.
- Пока в Хакассию летели, он злой был, как собака, - рассказывал Плохиш про губернатора, - только что не кусался. Все у него козлы, все только думают, как карманы набить...
- Ну да, - вставил Виктор. - Он один бескорыстный.
- А как с Либерманом в самолете перетер, выходит к нам - сияет. Шутит в натуре улыбается. О встречах с народом уже базара нет, и без народа ништяк. Я этим шнырям московским из штаба говорю: парни, видать, че-то они замутили. Вечером губер нас собирает и выдает: контора закрывается, мы летим домой. У всех - шары на лоб: как? почему? А он: Борис Николаевич сделал мне интересное предложение, зовет возглавить новое правительство после своего переизбрания. В натуре первый раз Ельцина по имени-отчеству обозвал. Всю дорогу был "алкаш" да "самодур", а тут сразу - Борис Николаевич! Масть поменял.
- Думаешь, правда ему Ельцин что-то пообещал?
- Лепит, - не задумываясь, ответил Плохиш. - Горбатого клеит. Я его уже наизусть изучил. Если губки бантиком надувает и так ерзает, значит, туфту гонит. На хрен он Ельцину сперся, такой бескорыстный? Я так про себя догоняю, что Либерман в Москве что-то с кем-то заварганил, а нашего под это дело подтянули.
- О чем же они, по-твоему, договорились, Либерман с Лисецким-то?
Плохиш ответил не сразу. Он порылся в своей пузатой барсетке, достал сигарету с марихуаной, раскурил и, со-щурясь, посмотрел на Виктора.
- Думаю, слить вас решили, - выложил он без обиняков.
- Круто! - хмыкнул Виктор. Он не выглядел ни удивленным, ни огорченным.
- Я по намекам сужу, которые губер пробрасывал, когда домой летели. Он ведь думает, что самый хитрый, а сам пробалтывается то и дело. Храповицкий у него сразу плохой сделался: полез, куда не просят, всю область перебаламутил, в войну втянул, а теперь он, губер, должен перед Москвой оправдываться. Все в таком роде. А Либерман, наоборот, козырный фраер, свое место знает, в Кремле шестерит по делу, пятое-десятое.
- С телками не мутится, - добавил Виктор.
- Не мутится, - согласился Плохиш, доливая виски Виктору и себе. - И анашу не курит. Кстати, будешь?
Виктор тоже затянулся.
- Пока Лисецкому бабки таскаешь, ты у него хороший, - беззлобно проговорил он. - А как бабки кончились, иди гуляй! - Он еще раз затянулся и вернул сигарету Плохишу. - На меня, между прочим, уже выходили люди от Либермана, борзые такие, деловые. Предлагают наш бизнес чохом купить, а за это обещают закрыть все вопросы с налоговой полицией.
- Так я, блин, и думал! - воскликнул Плохиш, гордый своей догадливостью.
- Правильно, блин, думал, - подтвердил Виктор.
- Сколько дают?
- Сотку зеленью, - поморщился Виктор.
- Мало?
- Мало, - кивнул Виктор. - Совсем мало.
Плохиш в задумчивости покачал головой:
- Зато без проблем...
- А у меня и так нет проблем, - возразил Виктор. - Это у Вовы проблемы: баланда тухлая или там на прогулку его не вывели. А я поработал, выпил, с телками отдохнул и спать - всего понемногу. Тепло, светло и мухи не кусают.
- Это пока, - предостерег Плохиш. - Лихачев-то все одно до тебя доберется.
- Смысла ему нет до меня добираться, - хмыкнул Виктор. - Если Либерман с Лисецким уже все поделили, то Лихачев, выходит, в стороне остался. Кинули его, побоку пустили. С кого ему теперь получать? С Либермана? Тот напрямую в Кремль башляет. С Лисецкого? Умучишься с него получать. Я один и остаюсь, плохонький, зато свой. Поторгуюсь-поторгуюсь, да что-то занесу. Нет, Лихачеву со мной дружить надо. Он, глядишь, так и Вову согласится продать.
- Будешь выкупать?
- Вову-то? А черт его знает. С одной стороны - надо бы. Момент уж больно благоприятный, цены на Вову низкие, лимона за три-четыре его сейчас добыть можно, - грешно не купить. А с другой стороны, он злой сейчас на всех, Вова-то. Начнет мстить, визг поднимется, опять в историю попадем!
Плохиш сделал несколько затяжек.
- Умный ты, - с уважением признал он. - Хоть и пьешь много.
- Потому и умный, что пью много.
- Слышь, - проговорил Плохиш, - а может, все же выгоднее с Либерманом сработать? Сотка, конечно, не цена, но до полторухи поднять реально. А Вову можно вообще там оставить. Пусть загорает.
- Не по-товарищески, - засмеялся Виктор.
- Зато делиться не надо. Ты посчитай, может, так интереснее.
Виктор зевнул.
- По бабкам, может, и выгоднее. Но скучно. Что я без работы здесь делать буду?
- А зачем тебе здесь что-то делать? За границу вали.
- А там чем заниматься?
- Чай, придумаешь, с твоими-то деньгами.
- Не-а! - покачал головой Виктор. - Не придумаю. Если до сих пор не придумал, значит, и думать нечего. Без работы я, пожалуй, совсем сопьюсь.
- Тоже плохо, - признал Плохиш.
***
Грязный, многолюдный вокзал с его шумом и суетой действовал успокаивающе на мои больные, голые нервы. По залам перемещались толпы людей с чемоданами и узлами; нестройный гул голосов прерывался громкими объявлениями об отправке и прибытии поездов; ряды ларьков пестрели одинаковой продукцией, - никому здесь не было до меня дела. Рядом со мной спал пьяный мужик, скинув стоптанные ботинки и задрав ноги на скамейку. От его носков пахло так, что я отворачивался. На полу, возле мужика стоял чемодан, довольно потрепанный.
Ко мне приблизился неопрятный испитой парень, в царапинах, лет тридцати, не то бомж, не то обитатель вокзалов.
- Не возражаешь? - спросил он с кривой ухмылкой.
Я помотал головой, показывая, что не понимаю, чего он от меня хочет.
- Не против? - повторил он, кивая на спящего мужика рядом со мной.
По-прежнему не понимая, я рассеянно пожал плечами.
Не тратя больше слов, он схватил чемодан пьяного и бросился бежать. Только тут до меня дошло.
- Стой! - крикнул я, кидаясь в погоню.
Он прибавил ходу. Несмотря на тяжесть чемодана, передвигался вор на удивление быстро, - наверное, исполнял это не в первый раз. Я наталкивался на людей, которых он ловко огибал, спотыкался о мешки, через которые он перепрыгивал, короче, я не мог сократить дистанцию между нами ни на шаг. Он пересек зал и метнулся вниз, в подвал, где располагались туалеты. Добежав до лестницы, я скатился следом, но он уже пропал. Неприветливая бабка в платке, сидя за конторкой, собирала входную мзду.
- Парня с чемоданом не видели? - запыхавшись, спросил я ее.
- Тут все с чемоданами, - сердито проворчала она. - Двадцать рублей вход стоит.
Я швырнул ей пятьдесят и открыл дверь в мужской туалет. Никого не было видно. Я вошел внутрь. Потрепанный чемодан одиноко стоял под раковиной. Я потянулся к нему и в следующую секунду получил сильный удар по голове. В глазах вспыхнуло, я даже не понял, что падаю.
- ...Земляк, ты как? - Пожилой мужик в серой куртке тормошил меня за плечо. Я валялся на грязном, вонючем кафеле, моя голова разламывалась от боли, в глазах плавали красные пятна.
- Живой, нет? - тряс меня мужик. - Выпил, что ль, или подрался?
Я хотел что-то сказать, но вместо слов лишь захрипел. Дотронувшись до затылка, я наткнулся на огромную шишку, стремительно распухавшую. Пальцы сразу стали мокрыми и липкими. К тому же что-то мешало мне смотреть левым глазом. Я попытался встать на ноги и не смог, меня шатало и тошнило. Мужик помог мне подняться. Опершись о раковину, я посмотрел в зеркало. Бровь была разбита, должно быть, падая, я стукнулся о раковину, глаз заливала кровь. Кровь текла и по затылку на воротник рубашки. Я поискал носовой платок и обнаружил, что мои карманы пусты: ни денег, ни документов. Часов на руке тоже не было. Морщась от боли, я выругался.
- Ты его видел? - спросил я у мужика.
- Кого? Тут не было никого. Один ты на полу лежал...
Наверное, вор прятался за дверью, бросив чемодан в качестве приманки. Надо было быть законченным идиотом, чтобы попасться на такую уловку. Я открыл кран с холодной водой и сунул под нее голову. На мгновенье мне стало легче. Я смыл кровь с лица и шеи.
- Здесь есть салфетки, как думаешь? - спросил я.
- Бабка на входе выдает. Вот, возьми, - он сунул мне рулончик грубой туалетной бумаги.
Я промокнул лицо, оторвал клочок и заклеил бровь, остальную бумагу, смяв, прижал к ране на голове.
"Сумка! Сумка с деньгами! Она осталась под сиденьем!" Внутри меня все оборвалось. Я рванулся к выходу, но, потеряв равновесие, схватился за стену, чтобы не упасть.
- Отвести тебя в медсанчасть? - сострадательно осведомился мужик.
- Я сам, - пробормотал я.
На подламывающихся ногах я выбрался из подвала. Меня мутило и бросало в жар. Я боялся, что не дойду, что навернусь ненароком на пол и меня подберут милиционеры. Из-за каши в голове мне не удавалось вспомнить, где я сидел. Я заставил себя остановиться и продышался, потом вновь собрался с силами и медленно двинулся между рядов. Я шел так осторожно, словно нес на себе кувшин с водой и боялся его расплескать. Наконец, я увидел пьяного в пахучих носках и обрадовался ему, как близкому родственнику. Он спал все с той же безмятежностью, не догадываясь о потере своего имущества. Мое прежнее место занимала какая-то крупная дама в пальто горчичного цвета, которая листала журнал и уплетала огромный бутерброд с сосиской. В глазах расплывалось, я не мог сконцентрироваться и разглядеть сумку.
- Здравствуйте, - выговорил я непослушным голосом.
Дама уставилась на меня недоверчиво.
- Сумка, - попытался объяснить я, с трудом ворочая языком. - Там, под вами...
- Какая сумка? - переполошилась она. - Я не брала ничего!
- Внизу, под скамейкой... стояла...
Не выпуская из рук ни бутерброда, ни журнала, она слезла со скамейки. Мы одновременно наклонились и заглянули под сиденье, едва не столкнувшись лбами. Сумка валялась, как я ее оставил. От облегчения я сел на пол.
- Ой! - удивилась дама. - И правда, сумка. А я и внимания не обратила. Ваша, да? Зачем же вы вещи без присмотра бросаете? Украсть могут. А что это у вас с головой?
- Разрешите позвонить с вашего телефона? - попросил я. - Пожалуйста.
Она опасливо отодвинулась.
- Куда позвонить? В милицию? Я свидетелем не пойду, имейте в виду. У меня поезд через сорок минут.
- Не в милицию. Я вас очень прошу, буквально два слова. Пожалуйста. Это срочно.
Некоторое время она колебалась. Затем, сжалившись, протянула мне мобильный телефон в кокетливом чехле. Набрать Настю у меня получилось лишь с третьего раза.
- Я на Казанском вокзале, - скороговоркой сказал я, услышав знакомый хрипловатый голос. - Приезжайте, мне нужна ваша помощь.
- Я выезжаю, - ответила она, ни о чем не спрашивая.
Я поблагодарил даму, подобрал свою драгоценную сумку и тронулся прочь. Самое главное было не привлекать внимания и не попадаться на глаза милиционерам. Я забрался в закуток в конце зала, опустился на корточки, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Должно быть, я отключился. Когда я очнулся, рядом уже была Настя, - я не заметил, как она появилась.
- Господи, что с вами?! - Ее оленьи глаза были круглыми от испуга.
- Задремал, - пробормотал я.
- У вас лицо в крови!
Бровь и впрямь так распухла, что одним глазом я не видел. Как у всех, кто занимался боксом, брови мое слабое место.
- Вам в больницу надо!
- Не надо, - возразил я. - Нужно выбраться отсюда, тихо и незаметно. Помогите, пожалуйста, подняться.
Держась за нее, я утвердился на затекших ногах, и мы двинулись к выходу. Стоянка такси была забита свободными машинами, но когда я сказал, что нам нужно в Суздаль, водительский пыл заметно угас. Таксисты устроили совещание, - похоже, мой вид не внушал им доверия.
- Восемьсот долларов! - объявил какой-то худосочный парнишка с жидкими усиками, замирая от собственной наглости.
- Поехали, - кивнул я.
- Деньги вперед!
- Можно мы хотя бы в машину сядем?
- Постой, я тебе бинт дам, а то ты мне весь салон перемажешь.
Он достал дорожную аптечку и открыл ее прямо на багажнике. Под любопытными взглядами таксистов Настя протерла мне раны перекисью водорода и неумело забинтовала голову. Ехать нам предстояло на старой "шестерке", которая не стоила восьмисот долларов даже с запасным колесом и худосочным водителем в придачу. В этой проржавевшей жестянке было невыносимо душно; я попробовал приоткрыть окно, но ручка была оторвана, наверное, специально, чтобы пассажиры не выпрыгивали в окошко, не расплатившись.
- У меня тут монтировка под сиденьем, - предупредил парень, косясь на меня в зеркало.
- Только по голове не бей, - попросил я. - И так гудит.