- Кто ж вам такие гарантии даст, Владимир Леонидович? - улыбнулся Лихачев все с тем же обезоруживающим бесстыдством. - Чай, в России живем.
- Я должен подумать, - произнес, наконец, Храповицкий.
- Думайте, - разрешил Лихачев. - Как без этого.
В его согласии генерал не сомневался ни секунды.
В больнице меня продержали пять дней. Несмотря на мои протесты, мне заново наложили швы, правда, повторная процедура оказалась менее мучительной. Физическое состояние мое было хорошим, хотя головные боли все еще одолевали. Мне разрешалось гулять, и, надев теплый больничный халат, я бродил вдоль аллей с облетевшими, голыми деревьями и пустыми скамейками. Ночью и утром подмораживало, поверх бинтов я одевал на голову скуфью. За мной плелся недовольный охранник, не понимавший, чего мне не сидится в тепле; другие пациенты, тоже прогуливаясь, поглядывали на меня с любопытством. Погруженный в себя, я порой забывал отвечать на их приветствия.
Я размышлял о том, о чем не думал давно, о чем вообще не принято думать в наше время: о жизни, о смерти, о чести и свободе. В эти дни где-то далеко наверху вершилась моя участь, и мне хотелось встретить приговор достойно, каким бы он ни был.
Контакты с внешним миром были мне запрещены, но я ухитрился из кабинета заведующего отделением позвонить Насте и заверить ее, что со мной все в порядке и я скоро приеду к ней в Уральск, куда она уже вернулась. Мое обещание было, пожалуй, несколько самонадеянным, ибо ничем, кроме моего желания, не подкреплялось.
Политикой Настя не интересовалась, и про скандал вокруг генерального прокурора я узнал не от нее, а из теленовостей. Скрытой камерой он был запечатлен в чужой квартире, в чужой постели, голый, с двумя проститутками. Запись скверного качества показали по государственному каналу. Прокурор пытался что-то отрицать, но выглядел он жалко, и было ясно, что вопрос об его отставке уже решен. В том, что к этому неприглядному разоблачению приложил руку мой друг Косумов, я не сомневался.
* * *
Судный день наступил в четверг. Мрачные демоны преисподней явились за мной в костюмах и галстуках, в образе Виталия и полковника Тимошенко.
- Вызывают, - лаконично сообщил полковник.
Душевное равновесие, достигнутое с таким трудом,
мгновенно улетучилось. Я так разволновался, что, собираясь, прищемил себе палец. Конвоируемый стражами, я вышел на улицу и сел в черный джип, цвет которого и глухая тонировка сегодня выглядели особенно зловеще. В молчании мы промчались по Москве и через Спасские ворота въехали на территорию Кремля. Пока охрана на пропускном пункте проверяла документы, я украдкой бросил взгляд на своих спутников. Их каменные лица были неподвижны - ничего особенного в их понимании не происходило. Они каждый день приезжали в Кремль и уезжали отсюда - в этом заключалась их работа.
Зато я был как на иголках, и то, что моя судьба решалась не где-нибудь, а в Кремле, добавляло мне дрожи. К тому же я был одет совсем неподобающе: в одной рубашке и брюках, а перемазанный грязью пиджак я оставил в палате. Бинты на голове и заштопанная бровь придавали мне неприличный вид уличного хулигана. У меня мелькнула мысль одолжить у Виталия галстук, но я как-то не решился.
В приемной Коржакова на широком кожаном диване сидели Лихачев и его начальник Матрешин - в расшитых золотом генеральских мундирах, важные и торжественные, оба с папками для докладов. При виде меня Лихачев несколько опешил:
- Андрей Дмитриевич?! А вы что здесь делаете?
Официальность окружающей нас обстановки, должно быть, побудила его обратиться ко мне на "вы" вместо привычного "ты". Глупо было пикироваться с ним в такую минуту, еще глупее - обмениваться любезностями
- То же, что и вы, - пожал я плечами. - Жду.
Лихачев склонился к Матрешину, что-то прошептал ему на ухо, и тот посмотрел на меня с неприязненным любопытством. Мне приходилось видеть Матрешина по телевизору: это был красивый моложавый брюнет, фатоватый и не особенно умный.
Вскоре нас позвали. Пожилой приземистый помощник завел нас в огромный гулкий кабинет и ретировался. Коржаков был не один: на дальнем конце стола совещаний сидел Калошин, сухой и напряженный. По его деревянному лицу невозможно было угадать, какую роль он готовился здесь исполнить. Меня он либо не узнал, либо не пожелал узнать.
Коржаков коротко поздоровался и пригласил всех сесть. Матрешин и Лихачев расположились рядом, плечом к плечу, я - напротив, слыша стук своего сердца. Секретарша принесла всем чай с лимоном, Калошин отказался. Я почему-то обратил внимание на телефоны, сгрудившиеся на тумбочке, возле рабочего кресла Коржакова, некоторые из них были с гербами, и про себя я удивился их количеству.
- Справку по делу Храповицкого мы с Юрием Ме-фодиевичем прочли, - деловито заговорил Коржаков. - Общее впечатление составили. - Он взял паузу, ожидая от Калошина подтверждения.
- В общих чертах, - несколько свысока проговорил Калошин. - Собственно, это не моя епархия. Мое дело - политика, а тут, я извиняюсь, уголовщина.
- Без вас, похоже, ни одна епархия не обходится, - уважительно заметил Коржаков. - Ни политика, ни уголовщина.
Тайные стычки Коржакова с Калошиным по поводу разделения полномочий были известны в узких чиновничьих кругах и порой просачивались в прессу. Калошин предпочел не заметить двусмысленного намека в словах Коржакова.
- Справку кто готовил? - спросил Коржаков у генералов.
- Я, - подался вперед Лихачев. - Оставил самое главное, без лишних подробностей. Если в целом брать, то материала мы нарыли очень много, почти двести томов. Все кабинеты у следователей завалены...
- Серьезный парень этот Храповицкий? - полувопросительно заметил Коржаков.
- Негодяй, - заверил Лихачев.
- Долго же он, однако, куролесил...
- Некому остановить было, - самодовольно улыбнулся Матрешин. - Боялись связываться. Одни мы вечно с шашками на баррикады лезем.
Гладко выбритый, надушенный, с волосами, уложенными феном, он не особенно походил на героя баррикад.
- Хорошо, хоть вы лезете, - одобрил Коржаков. - А то совсем хана. Что же мы с ним, голубчиком, делать будем?
- Как что? - отозвался Матрешин. - Сажать! Неужели по головке гладить?
- А доказательная база надежная?
- Железобетонная, - кивнул Лихачев.
- Свидетели в суде не подведут? Не пойдут на попятную?
- Попытки запугивания свидетелей были, - Лихачев бросил на меня уничижительный взгляд. - Вплоть до покушения на убийство, я об этом в справке упомянул. Но благодаря нашей своевременной реакции ситуация в настоящее время находится под контролем. Ключевых свидетелей мы взяли под охрану, ведем с ними индивидуальную работу. Поводов для беспокойства я не вижу.
- В судах-то вы не очень блещете, - озабоченно проговорил Коржаков. - Не помню даже, выигрывали вы хоть раз или нет.
- Конечно, выигрывали! - с обидой отозвался Матрешин. - Просто мы судьям денег не платим, а преступники платят, да еще какие!
- Храповицкий, поди, непременно заплатит, - поддразнил Коржаков.
- Храповицкий пусть платит, - вновь улыбнулся Матрешин с тем же самодовольством. - Мы его административным ресурсом прихлопнем! - И он посмотрел на Калошина, ища поддержки.
- Какой еще административный ресурс? - холодно возразил Калошин. - У нас суды полностью независимы.
Матрешин смешался, спохватившись, что выдал наличие между ними неких тайных соглашений. То, что он бегал в президентскую администрацию договариваться с Калошиным за спиной Коржакова, не украшало их обоих. Коржаков нахмурился, Матрешин засуетился.
- Я хотел сказать... что общими, так сказать, усилиями... мы, конечно, доведем до нужного результата...
Коржаков подождал, пока он совсем выдохнется, и дожал:
- То есть без административного ресурса ты в суде это дело не выиграешь?
Матрешин прочистил горло.
- Стопроцентной гарантии, конечно, не дам, - неуверенно признал он и вновь покосился на Калошина. Тот сидел как истукан. - Рассчитываю на победу! - выпалил Матрешин с напускной бодростью.
- Есть вариант с деятельным раскаянием, - вмешался Лихачев. - Храповицкий на это пойдет.
- Почему ты так уверен? - Коржаков перевел на него свои маленькие глазки, ставшие сейчас цепкими.
- Я уже зондировал почву, - пояснил Лихачев. - На всякий случай...
- Похвальная предусмотрительность, - саркастически заметил Калошин. - Наступление еще не начали, но пути к отступлению уже подготовили.
- Ни в коем случае! - по-военному отрубил Матрешин. - В этом вопросе мы пойдем до конца.
- Молодцы, - похвалил Коржаков. - Ну, а этого борца за свободу куда определим?
Это было сказано обо мне. У меня перехватило дыхание. Лицо Калошина оставалось непроницаемым. Матрешин заерзал. Ему явно хотелось реабилитироваться каким-нибудь решительным заверением, но чутье опытного интригана, свойственное высокопоставленным чиновникам, подсказывало ему, что в кабинет к Коржакову люди случайно не попадают. И уж если человек здесь оказался, то сплеча рубить ему голову не следует, даже если эта голова в бинтах и зеленке. Он облизнул губы.
- Как скажете, так и поступим, - наконец произнес он. - Велите казнить, казним. Велите помиловать, помилуем.
- А что у вас против него? - полюбопытствовал Коржаков.
- Соучастие в преступлении, противодействие следствию, угрозы свидетелям, - принялся перечислять Лихачев. - Пострадавшего Сырцова, кстати, как раз он и запугивал, причем с этой целью незаконно проник в больницу, где тот находился.
С моей точки зрения, вся эта высосанная из пальца чушь не стоила и упоминания. Я с трудом удержал себя от возражений.
- Неплохо потрудился, - кивнул Коржаков.
Лихачев приободрился:
- Будучи доверенным лицом Храповицкого, Андрей Дмитриевич отвечал за связи с организованными преступными группировками. В частности, есть подозрение, что он лично участвовал в ликвидации криминального авторитета по прозвищу Бабай. В настоящее время это дело расследуется областной прокуратурой и отделом по борьбе с организованной преступностью.
- Еще и бандит, - покачал головой Коржаков.
- Ну и само собой уход от налогов. Больше миллиона долларов у него во время обыска нашли.
- Прилично.
- Годиков на пять, - подытожил Лихачев.
Коржаков подумал.
- Значит, быть по сему! - объявил он. - Оформляйте красавца.
У меня поплыло в глазах. Я никак не ожидал такого исхода. Зачем было тащить меня сюда, если все решалось без моего участия?
- Можно мне кое-что пояснить? - начал я звенящим голосом.
- Следователю пояснишь, - отмахнулся Коржаков.
Калошин издал смешок, похожий на козлиное блеяние.
Матрешин угодливо подхватил. Лихачев торжествовал.
- Чаю еще хотите? - спросил Коржаков, как ни в чем не бывало.
- Можно, - отозвался Матрешин. Он расслабился и непринужденно откинулся на стуле.
Я закусил губу, чтобы ничего не сказать. Кровь в голове пульсировала так, что казалось, швы под бинтами вот-вот разойдутся.
Секретарша принесла чай и переменила чашки. Коржаков сделал несколько неторопливых глотков. Он упорно не смотрел в мою сторону.
- Вот только Борису Николаевичу что объяснять?.. - произнес он будто про себя. - Ума не приложу...
- В каком смысле? - все еще улыбаясь, поинтересовался Калошин.
- Он ведь спрашивал про него, - пояснил Коржаков. - Про красавца про этого недобитого.
- Борис Николаевич?! - недоверчиво повторил Калошин. - Кого спрашивал?
- Да меня, меня спрашивал, кого ж еще? Тут ведь история недавно приключилась, хоть плачь, хоть смейся! Когда Борис Николаевич в Уральск летал в начале ноября, какая-то дамочка, чиновница местная, обрадовалась, что сам президент к ним пожаловал, от счастья перебрала на банкете водочки и сверзилась с корабля. То есть буквально за борт бултыхнулась. Ну и давай тонуть. Барахтается, кричит, а вокруг темно, не видно не зги. Все, конечно, мечутся, но прыгать за ней в речку никто не торопится - и холодно и страшно. Борис Николаевич так рассердился, что чуть было сам за борт не сиганул... характер-то у него дай бог - настоящий русский мужик...
В общем, полный переполох, и тут откуда ни возьмись Решетов! Слова худого не говоря, прыг в воду! Вытащил дамочку, проявил геройство. Борис Николаевич хотел его похвалить, руку пожать, а он уже куда-то пропал. Борис Николаевич о нем спрашивает, а местные начальники только мычат, мол, не знаем, кто таков, в списках приглашенных не значится. Ну, Борис Николаевич понял, что хитрят, скрывают от него что-то. Углубляться он не стал, а как вернулся, вызвал меня и поручил во всем разобраться. Ловить да на чистую воду выводить это, как вы, Юрий Мефодиевич, выражаетесь, моя епархия. Вот он и велел: спасателя найти и прямо к нему доставить.
Рассказ Коржакова произвел сильное впечатление. Радость победы угасла на чиновных лицах. Все сидели, потускневшие и пристыженные, не глядя ни на меня, ни друг на друга. Я сам был поражен, хотя не мог понять, каким образом Коржаков узнал про эту историю. Удовлетворенный эффектом, Коржаков прихлебнул чай:
- Вот и посоветуйте: как быть? Я бы, конечно, скрыл от Бориса Николаевича, что мы этого героя в тюрьму сажаем. Но боюсь, кто-нибудь проболтается, тогда всем несдобровать. Еще и в сговоре обвинят. Может, лучше как есть ему выложить? Дескать, парня нашли, не волнуйтесь, и в тюрьму его определили по ходатайству Мат-решина с Лихачевым. Он, знаете ли, пил, курил, матом ругался и к девкам приставал, двести томов они на него нарыли, все в таком роде. Короче, настоящий уголовник, по всей России страшнее не сыскать.
- Александр Васильевич! - взмолился перепуганный Матрешин. - Да зачем же вы так?! Да когда же мы против президента шли? Мы эти обвинения хоть завтра снимем!
- Как же ты снимешь такие серьезные обвинения? - усомнился Коржаков.
- Даже не беспокойтесь! - тараторил Матрешин, не обращая внимания на издевательский тон Коржакова. - Раз Борис Николаевич лично его отметил... Мы, со своей стороны, не подведем... Если надо - характеристику ему дадим... по месту работы...
Калошин даже скривился - подобное поведение он явно находил неприличным.
- А как же миллион долларов? - напомнил Коржаков.
- Вернем! Завтра же вернем! Зачем нам его деньги?
- Завтра не получится, - угрюмо возразил Лихачев.
- А я говорю, получится! - сердито прикрикнул на него Матрешин. - Лично вернешь и мне доложишь! Лично! Понял меня?
- Так точно, - нехотя выдавил из себя Лихачев.
- На вашем месте я бы извинился, - вдруг проговорил Калошин скрипучим голосом. Он смотрел на бедного Матрешина с такой брезгливой неприязнью, словно тот один был во всем виноват.
- Само собой! - поспешно закивал Матрешин. - Я извиняюсь, Юрий Мефодиевич! И перед вами, и перед Алексей Степановичем, что не сумел дать ситуации правильную политическую оценку. Поставил всех в неловкое положение. Хотел как лучше... Напартачил, так сказать...
- Да не перед нами, мать твою! - с досадой прервал его Коржаков. - Перед парнем извинись!
Матрешин совсем растерялся. Дрожащей рукой он вытащил из кармана носовой платок и промокнул пот со лба.
- Я... собственно, так и думал, только не успел, - сбивчиво забормотал он. - Я просто хотел по порядку, чтобы уж, так сказать, для субординации... От всей налоговой полиции и от себя лично я приношу вам извинения, Андрей... извините, забыл ваше отчество... да неважно, вы же еще молодой человек. Андрей, можно по-простому? Ничего подобного никогда не повторится, можешь быть уверен!.. Виновные в этом инциденте будут строго наказаны. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество... - Он протянул мне руку через стол, и я ее пожал. Он с облегчением перевел дыхание.
- А ты что молчишь? - обратился Коржаков к Лихачеву. - Ты у нас главный кашевар.
Генерал поджал губы и откинулся на стуле.
- А за что я должен извиняться? За то, что пытался преступника поймать? За то, что в закон верил? Думал, он у нас один для всех?
- Если бы закон был один для всех, - жестко парировал Калошин, - вы бы сейчас не здесь сидели, а совсем в другом месте. Так что обойдемся без демагогии. Вы не желаете извиняться? Я правильно понял?
Тон и выражение лица у него были такими, что генерал не отважился продолжать сопротивление. Однако, отступив, он не капитулировал безоговорочно. Он состроил скорбную гримасу.
- Простите, Андрей Дмитриевич! - с театральной проникновенностью заговорил он. - Простите, пожалуйста, что конфисковал у вас незаконно нажитые средства и заставил вас прятаться от правосудия. Постараюсь впредь вас не беспокоить, не причинять вам неудобств. Делайте, что хотите, на вас закон не распространяется. Извините!
И в шутовском поклоне он склонился до самого стола.
- Гляди лоб не разбей, - с неудовольствием заметил Коржаков. - А то тоже в бинтах ходить будешь. Кстати, ты ведь там был? - вспомнил он.
- Где? - испуганно спросил Матрешин. - Он нигде не был. Со мной сюда приехал.
- На корабле! Когда Борис Николаевич в Уральск прилетал?
- Был, - подтвердил генерал, стараясь угадать, куда тот клонит.
- Был, а не прыгнул! Почему женщину не спас?
- Я... мне как-то в голову не пришло...
- Другим, значит, голова твоя была занята, - заключил Коржаков. - Эх, вижу я, ничего ты так и не понял! Правильно мне на днях один беглый монах толковал, что русского человека надо на кол посадить, только тогда до него и дойдет. А по-хорошему он не уважает.
Это была крайне вольная интерпретация моих слов, но я был слишком счастлив, чтобы протестовать.
- Он поймет, - неуклюже попробовал вступиться за подчиненного Матрешин. - Я потом ему сам объясню...
- Ты лучше мне объясни, - усмехнулся Коржаков.
- Что объяснять? - преданно посмотрел ему в глаза Матрешин. - Вы и так все знаете.
- Объясни, как мы с Храповицким поступим?
Матрешин так и подскочил.
- Так мы же вроде по нему все решили?!
Коржаков покачал головой, будто считал его случай безнадежным.
- Это ты решил, - возразил он, - а я еще ничего не решал...