Рэм с книгой в руках лежал на скамье перед домом, когда в нескольких метрах от него остановился красный, заляпанный грязью "мерседес".
– Рэм! Они подпишали шебе приговор! – вместо приветствия крикнул Фил. – Бежумцы! Они жаварили кашу, в которой мы их и шварим. – Он выскочил из машины и, заискивающе заглядывая в глаза шефу, жал ему руку. – Вчера мы рашправилишь ш Шяо. Раштреляли во дворе его же дома. Я хотел привежти вам его голову, но в аэропорту проверяют багаж. Поэтому я привеж вам его ухо. – Фил похлопал себя по карманам, ничего не обнаружив, вернулся к машине, просунул в салон свой длинный нос, втянул воздух, а затем протиснул голову целиком:
– Где оно?!
– Ты плохо выглядишь, – опуская ноги с лавки, тихо произнес Рэм.
– Шичаш, одну шекунду, шеф, они его найдут, – оглядываясь, сказал Фил. – Ищите! – снова крикнул кому-то в машине. – Ты вжяла?!
– Я не трогала! – запищал противный женский голос. – Это Ганс украл! Оно вот тут, возле него лежало!
– Фил, – тихо позвал Рэм.
– Мы найдем! Шекунду, шеф!
– Кто у тебя там?
Фил оглянулся, хотел что-то сказать, но передумал. Взгляд его смущенно опустился вниз, щеки покрылись румянцем.
– Кто в машине? – сердито спросил Рэм.
– Мы пожнакомилишь… и мы… Это… Это… – забубнил он. – Это моя невешта, – наконец произнес он четко.
Не скрывая удивления, Рэм подошел к задней двери машины и медленно открыл ее. Из затемненного тонировкой салона на него уставились пять пар хищных женских глаз. Рэм с трудом глотнул слюну, будто что-то мешало ему в горле, повернулся к Филу. Хотел выругаться, но вместо этого почему-то сказал:
– Твоя невеста очень мила.
Рэму необходимо было знать, кто из членов Совета выходил на Фила в последние два дня, какие отдавались приказы. По задуманному плану, Фил должен был якобы предать его и на какое-то время переметнуться на сторону заговорщиков.
– Не надо было убивать Сяо, не спросив меня, – злился Рэм.
– Что нам оштавалошь, шеф? Он объявил войну, – оправдывался носатый.
– Сяо, собака, которая лает, но не кусается. У старика были принципы. Он бы вызвал меня на дуэль, но подсылать убийц – никогда. Динозавр. Слово "честь" для него кое-что значило.
Рэм уже знал о странностях Фила и старался не обращать на них внимания. А Фил постоянно хрустел редиской или морковью. Видимо, у него чесались десна. А чтоб избавиться от зуда, он грыз ветки и тыкал в десна иголкой. Но когда Фил вздрагивал от собственной тени, Рэм бросал гневные взгляды на Ганса.
"Кого ты мне привез?" – читал испуганный немец в глазах своего страшного босса. После очередного немого упрека Ганс не выдержал и, потупив взгляд, прошептал:
– Россия – дикая страна, господин Рэм. Там даже воздух другой. За пару дней человек может измениться до неузнаваемости. Это еще мой дед говорил. Их диверсионную группу сбросили под Ленинградом. Он запутался в стропах парашюта и потерял время. Рассказывал, как вдохнул их горячий воздух, а когда выдохнул, у него уже не было руки и половины лица…
Фил не слушал Ганса. Он размышлял о том, что сказал ему Рэм. И от этих размышлений становилось страшно.
– Я шегодня же вылетаю в Канаду, – сказал, выжидающе посмотрел на босса и добавил: – Ужнаю, кто иж членов шовета играет против наш, а потом…
– Не надо, – остановил его Рэм. – Я все решил. Я убью всех. Фил, что ты там все время жрешь?
– Конфетки, – ответил он. – Иж Рошии привеж. Привык к ним. Очень шладенькие. Хотите? У меня еще много.
Рэм отмахнулся.
Девочка лет двенадцати без стука вошла в комнату, поставила перед Рэмом чашку кофе, спросила, нужно ли ему что-то еще, и, услышав в ответ "спасибо, больше ничего", вышла. Фил проводил ее голодным взглядом, высоко задрав нос, с силой потянул воздух. Не прошло и секунды, как чашка с кофе разбилась о его висок. Горячий напиток ошпарил веко и щеку. Сильным ударом ноги в грудь Рэм сбил своего подчиненного со стула. Носатый больно ударился спиной, закрывая лицо руками, взглянул вверх. Лицо Рэма показалось размытым, как на плохой фотографии. Его наполовину закрывало почти касающееся левого глаза черное дуло пистолета.
– Ты забыл, как надо себя вести в моем присутствии? – спросил Рэм. – Выкинешь такое еще раз, и вместо чашки в голову полетит пуля. Я привязываюсь к людям, Фил. Я пытаюсь сделать общество лучше.
А что делаешь ты? Нам пожертвована львиная доля космического разума, и как мы этим пользуемся? Человек, это всегда звучало гордо. Я люблю людей и стараюсь не замечать их недостатков. Но всему есть предел. С безнадежными церемониться я не буду. Если высшим силам понадобится, я готов исполнить роль палача. Вот с тебя и начну. Скажи, друг, только искренне, ты ведь еще веришь в добро и хочешь служить ему?
Фил, всхлипнув, утвердительно качнул головой.
– Вот видишь, – Рэм улыбнулся, спрятал пистолет и протянул руку. – Рассудительный, деликатный старина Фил возвращается к нам. Лежащий на полу взял босса за кисть, поднялся. Пришла девочка и стала сметать в совочек осколки фарфора. Рэм терпеливо наблюдал за реакцией Фила. Тот держался стойко, но как только девушка принесла новую чашку кофе, на губах человека-кролика еле заметно запузырилась слюна. Шеф поморщился, достал из кармана телефон и вышел из комнаты.
– Здравствуйте, профессор! – донесся с улицы его голос. – Как здоровье?! Кто? Разве у нас так много друзей, чтобы забывать друг друга, а! Павел Игоревич?! Так, как вы говорите здоровье?! Это несказанно радует! А у меня беда. Не знаю к кому и обратиться. Вернулся мой приятель из командировки… Совсем больной вернулся. Вы бы ему хоть пару саженцев акации прислали, а то бедняга все табуретки сгрыз. Как-как… Слюнки пускает, ушками дергает, собственным гаремом обзавелся… Ах, ничего страшного?! Один тоже так говорил, пока ему скорпионов в трусы не накидали. Вы ни при чем? Ничего не знаете… Павел Игоревич, посчитайте, пожалуйста, сколько у вас пальцев на ногах. Я знаю, что вы ничего не знаете. Просто посчитайте… Да, праздное любопытство… Вы, точно, все посчитали? Я ведь узнаю. Теперь назовите тот, который хотите оставить. Даю вам слово офицера, его я не трону. Что значит, он сам виноват? Вот как?.. Как это пробрался? А вы где были? Угу…
Пока шеф говорил по телефону, на ноутбук Фила пришло сообщение. Прочитав его, он стремглав кинулся к окну.
– Рэм! Рэм! – закричал он на всю улицу. – Мы нашли его, Рэм! Объявилша наш рушкий! Он в тюрьме, в тридшати километрах от наш! Рэм, это я! Я нашел его!..
Хуши сказал: "К летящему в пропасть рук помощи не тянут "вот и хватаются за копыта"
Это была на удивление чистая и просторная камера. В других заключенных было битком. Там не только спали, но и сидели по очереди. Саня слышал нестихающие стоны измученных людей и проклятия в адрес тюремщиков.
Он был здесь единственный европеец, и поэтому отношение к нему было особое. Те, что привели его сюда, еще не знали, как с ним быть. Камеру ему выделили отдельную, но на прогулку он выходил вместе со всеми, и кормили его как всех. Впрочем, за четыре дня, которые молодой человек провел в тюрьме, к еде он так ни разу не притронулся.
Первый день он с замиранием сердца следил, как мимо его камеры проходит охранник. Все ждал, что тот откроет замок и скажет, что пришла Рита. Но Рита не приходила, и каждую секунду внутри него будто что-то умирало. Он хотел защищать ее, хотел радовать, готов был жить для нее, но ей это оказалось не нужно. В голове прокручивались одни и те же кадры: его ведут за руки, впереди маячит спина полицейского, открывается дверь, вечерняя прохлада вмиг обволакивает вспотевшее тело. Вокруг толпятся люди, тычут в него пальцами, а там вдалеке, у фонтана, она. Холодная, безучастная. Он умоляет ее: "Оглянись!", но она не слышит. Она отворачивается.
Прошло четыре дня, и ему уже не хотелось ни радовать ее, ни защищать. Обида вытеснила все желания и мечты. Обида затуманила разум. Он вспоминал каждый ее вздох, каждый взгляд, ее признания и клятвы всегда быть вместе, оберегать, верить… Эти воспоминания, будто раскаленные клейма, впивались в его сердце, оставляя на нем уродливые болезненные шрамы.
Обычно на прогулку заключенных выводили по утрам, но в этот день их томили в душных камерах почти до вечера. Диск солнца уже скрылся за высокими стенами, когда группы по двадцать-тридцать человек стали выводить в тюремный двор. Саня вышел последним. Обычно он отправлялся в конец двора и садился на бревно, рядом с двумя играющими в шашки индусами. Но сегодня не пошел к ним. Его внимание привлекли люди, ходившие по решетке над головами заключенных. Несмотря на оружие в руках, на охранников они похожи не были. Еще одна странность бросилась ему в глаза: двое полицейских, обычно следивших за узниками со стены через прицелы снайперских винтовок, сегодня были вооружены только дубинками.
"Военный переворот у них тут, что ли? – предположил Саня, – или это армия? А может, какое-то спец-подразделение наподобие нашей "Альфы"?"
Но он ошибался. Ни к армии, ни к спецслужбам эти люди не имели никакого отношения. Все они были телохранителями императора Метхума Справедливого. Это имя несколько раз прошептали заключенные, когда на стене, в сопровождении коменданта тюрьмы, появился грузный, одетый в ослепительно белый костюм индус. Рядом с ним стояла полная, пышногрудая индианка, одетая в красное сари и обутая в деревянные падуки с колокольчиками, окаймленные золотом. Рассматривая истощенных, грязных людей внизу, женщина брезгливо морщилась, но эта гримаса не могла испортить ее невыразительное, с одутловатыми щеками лицо.
Метхум Справедливый не спеша прогуливался над головами осужденных, иногда останавливаясь и делая знак коменданту.
Тюремщик подходил, записывал в блокнот номер осужденного, делал какую-то пометку и показывал запись индусу, тот утвердительно кивал, и комендант отходил в сторону.
Отметив таким образом человек тридцать, Метхум добрался до Сани. Минуту он с интересом рассматривал молодого человека, а когда позвал тюремщика, тот еще издали отрицательно покачал головой. Индус ухмыльнулся и снова повторил жест. Когда комендант подошел, Метхум забрал у него блокнот и сам сделал пометку. Тюремщик заколебался, а затем снова ответил отказом. Темная, как дубовая кора, рука индуса накарябала новую пометку, но только с пятой попытки несговорчивый комендант согласился.
Вскоре заключенных опять загнали в камеры. Саня думал, что его заберут с минуты на минуту, и долго не ложился. Но время шло, и уже не солнце, а луна расчертила полосами оконной решетки пол и стену. Саня задремал. И как только его обмякшее сонное тело повалилось набок, в коридоре послышались шаги, забряцал ключами охранник, заскрипела дверь.
– К вам пришли, – произнес он, зевая, открыл дверь и сделал шаг в сторону.
Саня встрепенулся, с замиранием сердца кинулся к двери, но вдруг остановился. Это была не Рита. Из темноты коридора ему навстречу шагнул человек в черном плаще. Сане показалось, что он не шел, а плыл по течению, и это течение останавилось в метре от узника.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Лунный свет выхватывал холодный взгляд и беспристрастное лицо ночного гостя. Саня не чувствовал страха, только пустоту и разочарование.
Рэм ждал, что молодой человек отвернется, опустит глаза или как-нибудь иначе проявит слабость, но тот смотрел ему в лицо, не отрывая взгляда. Рэма это не разозлило, наоборот, польстило его самолюбию. Слишком много сил он потратил на этого врага. Прояви Саня слабость или трусость, Рэм тут же прострелил бы ему колени, злясь на самого себя.
Дверь в камеру закрылась, ночной посетитель, постояв с полминуты, улыбнулся чему-то и прошел мимо Сани к оконной решетке. Какое-то время молчали. Рэм, почти касаясь железных прутьев лицом, смотрел на диск молодой луны. Саня сел на единственную в камере табуретку, привалился к стене и устремил безразличный взгляд в потолок.
– Они часто говорят, что не любят жизнь, что им ни до чего нет дела, ничто их тут не держит, – тихо сказал Рэм. – А оставь их там одних лет на сто – попросятся обратно.
Саня посмотрел на Рэма, тот продолжал:
– В детстве мне снилось, что меня засовывают в большой зеленый шар и отправляют в космос. Я лечу и вижу, как большая голубая планета отдаляется от меня. Становится все меньше, меньше… И я больше никогда ее не увижу, и никто не вспомнит обо мне.
Дверь в камеру закрылась, ночной посетитель, постояв с полминуты, улыбнулся чему-то и прошел мимо Сани к оконной решетке.
Тоска и боль одиночества были такими реальными! Они так поразили мое обостренное детское воображение! Своим ночным плачем я будил весь дом. Но этот сон снился мне каждую ночь. Нет, ад это не черт с вилами. Ад – это страшнее. Я видел ад.
Вы умрете в этой тюрьме или на арене – без разницы. Но это будет скоро. Разве вам не хочется жить? – он на секунду замолчал, глянул на Саню. – Поверьте, мой молодой друг: небытие ужасно. Мы заключим сделку. Я вытащу вас отсюда, а вы вернете мне мою флэшку и поможете поймать Кастро. Он выйдет на вас, а вы расскажете мне, где и когда должны встретиться.
Саня поднялся с табуретки и стал прохаживаться по камере.
– Если вы так любите эту голубую планету, почему не хотите ей помочь? Сафронов уничтожит флэшку. Если не отдавать ему, если отдать это знание людям, мир станет лучше.
– Деньги Сафронова дадут мне власть. С помощью власти я сделаю мир лучше. Видите, как похожи наши цели. Если бы Бог хотел, то дал бы нам что-то взамен нефти. Но он дал нам нефть. Кто мы, чтобы спорить с Богом? У всего и у всех есть предназначение. Мое – изменить мир. Сделай воздух чище – ничего не изменится. Сильные все равно будут давить слабых, хитрые умных, чистое будет мараться о грязное, и никак иначе. Я изменю это. Я могу. Не будет границ. Я сделаю мир справедливым. Можно говорить о благих намерениях и дороге в ад, но это не про меня. Моя дорога приведет в рай. Дорожка так себе: ползем по трупам и гниющим останкам. Вопрос куда! Важно куда!
И еще, Александр. Вы русский, людей жалеете и патриот, наверное. А Россия, Александр, – это нефть.
Что вы предложите своему другу Игорю, его отцу, сокурсникам, соседской девочке Элле? Чистый воздух? Они забудут, когда последний раз ели досыта, когда покупали новые вещи. Никаких курортов, никакой пенсии. И только одна мечта: найти работу. Все рухнет – промышленность, социальные связи, все! Этого хотите, Александр?! Спросите, а они хотят?
– Дай власть таким, как вы, еще хуже будет.
– Кому хуже будет? – спросил Рэм. – Посмотрите по сторонам. Мьянма – одна из десяти беднейших стран мира. Люди голодают. Спросите у них, им будет хуже? Сейчас вы отдадите то, что мне нужно, вернетесь домой, ляжете в теплую постель, укроетесь с головой и забудете о них. А я останусь и буду что-то менять. Потому что это не ваше, это мое сердце обливается кровью от несправедливости и жестокости этого мира.
Молодой человек задумался. Рэм прошелся по камере, остановился у железной двери.
– Доводилось мне с вашим другом Кубинцем сидеть в такой. Жарко было.
– Кубинца я вам не отдам, – резко заявил Саня.
– Нет, торговаться мы не будем, – безапелляционно произнес ночной посетитель. – У вас, Александр, выбора нет.
– Зачем он вам?
– Это личное.
– Оставьте его в покое. Кастро сложный человек, но он никому не сделал зла. И если хотите знать…
– Итак! – оборвал его Рэм. – В отношении флэшки мы договорились. Я вытаскиваю тебя отсюда, и ты отдаешь ее мне. Потом решим с Кастро.
Саня отвернулся от временного сокамерника, глянул в звездное небо.
– Я не верю тебе, Рэм. Забота о людях, справедливость, борьба с голодом… Ты, должно быть, хорошо меня знаешь. Знаешь на чем играть. Но ты лжешь: нет тебе до этого никакого дела. – Саня взял железную чашку, зачерпнул из стоящей на полу кастрюли воды, сделал глоток. – Зачем тебе Кастро?
Гость подошел к нему, сел на корточки, поднял кастрюлю и попил прямо из нее. Потом, улыбаясь Сане, произнес:
– Из одной миски хлебаем, а!
– Что он сделал?
Рэм, кряхтя, поднялся и снова подошел к окну.
– Да не волнуйся ты так о нем! О себе подумай. Сегодня тебя купили по цене годовалого теленка. Купили, как скотину. И судьбу тебе уготовили соответствующую. Знаешь, сколько часов живут на арене их гладиаторы?
– Мне все равно, – ответил Саня, опустил голову и обхватил ее руками.
– Рассказать, как он стал Кубинцем? – спросил Рэм и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я готовил спец-группу. Миша был одним из лучших, но…
– Миша? – удивленно перебил его узник.
– Миша, – повторил Рэм и задумался.
– Вот, значит, как его зовут. Ты тоже русский, – предположил Саня.
– Той страны нет, – последовал ответ. – И нас прежних нет. Вся моя группа, элита, лучшие из лучших, почти тридцать ребят взорвались в небе над Атлантикой. Кастро заминировал и взорвал самолет. Ему заплатили.
– Я знаю эту историю, – сказал Саня. – Он рассказывал. Он этого не делал.
– Я тоже думал, что все знаю, но пару лет назад выяснились кой-какие детали. Мой приговор будет суров, но справедлив.
– Поверьте, вы сильно заблуждаетесь на его счет.
Все ваши детали – чепуха. Он этого не делал! Оставьте его в покое, и я отдам вам флэшку.
– Где она?
Молодой человек улыбнулся.
– Я покажу.
Рэм еле заметно кивнул, потом подошел к двери и несколько раз сильно ударил по ней кулаком. Охранник, видимо, стоял тут же за ней, потому как через две секунды массивные дверные петли заскрипели. Посетитель дождался, когда дверь раскроется полностью, и, не оглядываясь, вышел.
Хуши сказал: "Жадность приводит к богатству гораздо реже, чем богатство к жадности"
Метхум Справедливый рос в бедной индийской семье и был восьмым ребенком. Донашивал обноски за старшими, питался хуже других. До двадцати пяти лет работал рикшей и испытал все тяготы бедности. Но к тридцати годам дела его неожиданно пошли в гору. Началось все с кошелька, забытого в его повозке американским туристом. Денег хватило, чтобы открыть лавку сувениров и нанять работника. Он угадал с местом и временем. Через три года у Метхума было пять магазинов и несколько торговых рядов на рынках. На него работало больше пятидесяти человек. К сорока годам его бизнес разросся далеко за пределы Индии. Сеть его отелей была разбросана по всей Азии. К пятидесяти он стал владельцем сети казино, борделей и ресторанов. Его рикши развозили богатых, жаждущих экзотики туристов, на его сверхсовременных лайнерах отдыхали поп-звезды и президенты. Все, к чему прикасались руки Метхума, превращалось в золото.
Львиную долю прибыли сегодня приносил последний из его бизнес-проектов – Колизей. На одном из островов Бенгальского залива он построил необычный туристический комплекс. Все, начиная с архитектуры и заканчивая одеждой обслуги и отдыхающих, было стилизовано под древний Рим. На огромной арене в центре острова проводились кровавые гладиаторские поединки. Постоянными гостями империи Метхума Справедливого стали богатейшие, известнейшие люди планеты. Для обеспечения их и собственной безопасности индус содержал целую армию наемников. Более пятисот хорошо вооруженных людей следили за порядком на острове и не пускали сюда посторонних.