Григорий торопливо натянул штаны, снова сунул руку под подушку, потом - в карман. В темноте что-то блеснуло, но Якуб не успел разглядеть, что именно, и они вышли на улицу. Идти оказалось недалеко. Якуб остановился в конце сельской улочки.
- Кажись, здесь.
Выглянувший из-за тучи месяц осветил недостроенный дом. Отсутствовало крыльцо, саманные стены не побелены, однако несмотря на нежилой вид строения из трубы вился едва заметный дымок.
- Тетка Агафья Препелица строится, - пояснил Якуб. - Брата ее Федора, младшего, забрали недавно в это, как его… ФЗО, на шахтера послали учиться. А он не захотел, не понравилось под землей копаться. Сбежал с шахты. Здесь, значит, и прячется, чтобы не поймали. Дезертир трудового фронта, как они говорят. А насчет этого, сам знаешь, у большевиков законы строгие. Жалеет его Агафья, подкармливает, печку иной раз истопит. Вроде для просушки дома, если кто спросит, зачем недостроенный дом топишь. С Федором еще один парень, не из наших мест будет, я его не знаю.
Якуб постучал в окно, оно отворилось, и оттуда высунулась голова с волосами чуть не до плеч. Патлатый узнал Якуба, задержал взгляд на его спутнике и простуженным голосом сказал, чтобы они заходили.
Григорий в растерянности оглянулся: как зайти, если дверей и крыльца нет. Патлатый хрипло засмеялся:
- Через окно… Как мы.
Якуб приглашению не последовал. Пробормотав, что он, мол, староват уже по окнам лазить, заторопился восвояси, на ходу бросив племяннику:
- Обратно сам дорогу найдешь.
Григорий вернулся не скоро, под утро, и сразу завалился спать. Встал он поздно, весь день никуда не выходил, валялся на диване, курил, о чем-то думал. Потом попросил у дядьки бумагу и ручку. Якуб принес разукрашенную кляксами школьную тетрадь дочери. Последние страницы были чистыми, их-то Григорий и вырвал. Ручки и чернил в доме не оказалось: дочка взяла с собой в школу, и Григорию пришлось довольствоваться карандашом. Он уединился в каса маре и вышел только к ужину, важный и озабоченный. За столом племянник налил себе полный стакан самогона, выпил одним махом и снова потянулся к бутылке. Якуб искоса посмотрел на его побледневшее от спиртного лицо.
- К Надьке, небось, собрался? Смотри, окрутит она тебя.
Для него уже давно не было секретом, в каких именно отношениях находится его племянник с одинокой учительницей Надеждой Пламадяла, да и сам Григорий не скрывал от родственника их связь. Обычно, идя на свидание, он "принимал" для настроения больше нормы - как сегодня вечером; бывало, прихватывал бутылку с собой.
- Не до Надьки сегодня, - озабоченно ответил Григорий. - Есть дело поважнее. А пока бывай здоров, дядя Степан!
Среди ночи в дверь дома председателя Чулуканского сельсовета Данилы Макаровича Настаса постучали. Стук был громкий, требовательный, настойчивый. Настас уже привык к тому, что его могут по разным неотложным делам разбудить среди ночи - такая у него должность - председатель сельсовета, и потому не удивился, пошел открывать. У двери все же спросил, кому понадобился в такое позднее время. Человек за дверью ответил:
- Из милиции мы, из района, товарищ председатель. По особому заданию.
Голос был молодой, незнакомый.
Он отворил, и в комнату вошли трое. Настас про себя удивился, что ночные посетители одеты кто во что, а не в форму, как полагалось бы работникам милиции. Правда, самый высокий, статный молодой человек был в сапогах и шинели без погон, но не в синей, милицейской, а в той, но носят военные. "Где-то я его уже видел, лицо вроде бы знакомое. На улице или возле сельсовета… И шрам на виске, как у того", - мелькнула у Настаса мысль.
Его спутники - совсем молодой парень в черной шинели полувоенного образца, черной же фуражке и другой - постарше, - худой, с прыщеватым лицом, одетый в потрепанное пальто и серую кушму, выжидательно смотрели на высокого, словно ожидая его указаний. "Видимо, он у них за старшего. Ну, а то, что не в форме - это еще ни о чем не говорит. - Председатель сельсовета знал, но милицейские часто ходят в гражданской одежде. - Такая у них работа".
Настас предложил присесть, однако они продолжали стоять. Из соседней комнаты выглянула заспанная жена и с тревогой уставилась на незнакомых людей. Высокий сказал председателю, что разговор у них будет строго служебный, и тот велел жене закрыть дверь. Старший, наконец, сел, закурил и, в упор разглядывая председателя, спросил:
- Чем можете доказать, что вы и есть Настас Данила Макарович? Попрошу предъявить партийный билет.
- Беспартийный я, - весьма озадаченный таким требованием ответил председатель.
- Беспартийный? - высокий, кажется, был удивлен. - Тогда почему издеваешься над людьми? Жалуются на тебя. Учти: скоро наши вернутся, и ты за все заплатишь. Хочу дать тебе хороший совет: уходи с председателей сам, добровольно, пока не поздно, а не то… - Он вытащил из кармана шинели пистолет и небрежно повертел его в руке. - Пока что делаем тебе предупреждение. И запомни, коммунистический прислужник, больше предупреждений не будет! Понял?
Вконец растерявшийся, сбитый с толку Настас молчал. Наконец спросил:
- А вообще, вы кто такие будете?
Вопрос, заданный после всего, что произошло, прозвучал странно, однако высокий не удивился и даже, кажется, ожидал его.
- Я - подполковник армии США Дэннис. А это, - он кивнул на своих спутников, - мои люди.
Подполковник внимательно оглядел комнату, задержал взгляд на патефоне.
- Патефон мы реквизируем как награбленное у трудолюбивых честных крестьян имущество.
- Почему - награбленное? - запротестовал председатель. - Я на свои кровные купил.
- Знаем, на чьи… За счет трудового народа. - Пошли! - скомандовал он своим напарникам.
Патлатый подхватил под мышку патефон, и они вышли из дому. Настас метнулся было вслед, постоял на улице, сокрушенно вздохнул и вернулся в дом.
Отойдя подальше, старший остановился:
- Подождем. Как бы не увязался за нами этот болван. - Убедившись, что их никто не преследует, он продолжал: - А теперь - в контору этого Настаса. Быстро, быстро!
Разбуженный громким стуком, сторож без долгих расспросов открыл двери работникам милиции, и они вошли в дом с красным флагом на крыше. В большой комнате стояло несколько столов и старый продавленный диван. У изголовья дивана на полу стояла почти опорожненная бутылка вина с заткнутым кукурузным початком горлышком.
- Где сидит Настас, здесь, что ли? - человек со шрамом указал на стол с телефоном.
Старик-сторож, еще не проснувшийся, а точнее - не протрезвевший, сонно кивнул.
- Ключи от стола у тебя, мош? Открывай!
- Да какие там ключи! Не золото же лежит. Одни бумаги. Девать некуда. Все пишут, пишут.
- А вот мы найдем, куда девать.
Он открыл ящики председательского стола и, вывалив их содержимое, стал с остервенением рвать бумаги в мелкие клочья, подряд, не глядя. В бумажном ворохе рука вдруг наткнулась на что-то твердое. Высокий извлек бумазейный мешочек с печатью и сунул его в карман. "Непонятно, почему печать не в сейфе", - подумал он и еще раз оглядел комнату. Сейфа нигде не было. "А еще хозяевами себя считают. Даже сейфа не могут поставить, зато о приемнике не забыли". Он подошел к тумбочке в углу комнаты, на которой стоял приемник "Родина", включил, покрутил ручку настройки, поймал музыку. "Работает". Над тумбочкой висела стенная газета "За урожай!" Он сорвал ее и затоптал сапогами.
Последние остатки сна и хмеля покинули старика-сторожа.
- Да что это такое вы делаете? - прошамкал он. - А еще из милиции. Что я теперь Даниле Макаровичу скажу? Ох, плохое дело, очень плохое, - запричитал дед.
- Скажешь, подполковник Дэннис был, он знает, - подмигнул своим сообщникам главарь. - И еще скажешь, что приемник мы реквизировали, как купленный за счет трудового народа. А ты, старый пьянчуга, сиди здесь и до утра носа никуда не высовывай. А для верности сделаем так…
Он выдернул телефонный шнур из розетки, бросил аппарат на пол и наступил на него сапогом. Послышался хруст.
- И вот еще что: эту тряпку, которая висит на крыше, - убрать немедленно. Смотри, мы проверим. Приемник не забудьте, - обратился он к сообщникам.
Трое исчезли так же неожиданно, как и появились. У двери парень со шрамом задержался, достал из кармана смятый листок, расправил его ладонью и прикрепил захваченными в сельсовете кнопками к стене.
Григорий Солтан, как и положено старшему, шел налегке. Патефон нес парень в пальто, приемник достался патлатому. Тяжелый приемник тащить было неудобно - не за что ухватиться, и вскоре Федор остановился посреди улицы и недовольно проворчал:
- На кой черт нам сдался этот ящик? Давай бросим его, Гриша.
- Эх ты, темнота, - покровительственно произнес Солтан. - Приемник - это окно в мир. Пригодится.
- Не знаю, о каком таком окне ты толкуешь, только пользы в этой бандуре не вижу. Загнать нельзя, сразу погоришь. Нам деньги нужны, а не эти игрушки. И пожрать бы не мешало. Тебе что - лафа, у дядьки, как у бога за пазухой, живешь, а мы с Корнелием уже и забыли, когда досыта ели.
- Ладно, ладно… - Григорий говорил подчеркнуто миролюбиво. В его планы отнюдь не входило с самого начала портить отношения с новыми друзьями. - Скоро будет все, что твоя душа пожелает. И жратва, и выпивка, и остальное.
- Скоро… - недовольно пробормотал Федор. - Мне сегодня, сейчас надо. Ты же помнишь, что обещал? Забыл?
- Не забыл, все помню. Однако пока дело подходящее не подвернулось. Сам видишь.
- Есть у меня на примете одно дело, - оживился Федор, - есть! Наш завмаг Гицэ Доника выиграл по облигации сто тысяч! Везет же людям, у него и так денег полно. Не зря, видно, говорят: деньги к деньгам идут. Под кроватью он их прячет… в ящике. Давай их это самое… ревизируем.
- Реквизируем, ты хотел сказать, - Солтан снисходительно улыбнулся. - А откуда тебе известно про выигрыш? Многовато…
- Люди говорили, они все знают. И сестра тоже. - Он помолчал. - Если и врут, то все равно у него денег полно. Работа такая, известное дело.
- Что же раньше молчал, дорогой?
- Сам не знаю. Из головы вылетел этот завмаг. Сейчас вот вспомнил, - виновато ответил Федор.
- Где он живет, знаешь?
- А как же! В том же доме, что и магазин.
Доника долго не открывал, допытываясь, кому он срочно понадобился среди ночи. Ссылка на милицию не возымела действия на недоверчивого завмага. Только когда пришельцы пригрозили взломать дверь, Доника убедился, что с ним не шутят, и отпер. Бесцеремонно оттолкнув хозяина, они вошли, заполнив собой тесную комнатку, которую Доника занимал в бывшем жилом доме, приспособленном под магазин. Патлатый сразу полез под старинную кровать с никелированными шишечками, оставленную, видимо, в спешке прежними хозяевами, и выражение страха, не сходившее все это время с полного лица Доники, сменилось непритворным удивлением. Федор выбрался из-под кровати, громко чихнул от набившейся в нос пыли и развел руками:
- Ничего нет. Пусто.
- Что ты там искал? - Доника уже оправился от испуга и даже принужденно улыбнулся.
- Не валяй дурака, - угрожающе произнес патлатый. - Гони деньги. Сто тысяч! Где ты их спрятал, признавайся!
- Извини, дорогой, не понимаю, о каких деньгах ты говоришь?
- О тех, которые ты выиграл по облигации.
- Бог с тобой, столько у меня сроду не бывало. - Завмаг засмеялся, и смех его звучал искренно.
- Довольно комедию ломать, - вступил в разговор Солтан.
Доника повернул голову в его сторону и увидел направленное на него дуло пистолета.
- Говори, торгаш, где деньги, некогда нам с тобой валандаться.
Маленький толстый завмаг, стоящий посреди комнаты в одном исподнем, снова затрясся от страха.
- Только не убивайте, ребята, все отдам. - Он кинулся к кровати и вытащил из-под матраса пачку, перевязанную грязной тряпицей. - Здесь три тысячи, все, что имею. Никакого выигрыша не было, богом клянусь. - Он перекрестился.
- Ты бога не трогай… Такие вот торгаши и продали нашего Иисуса Христа. Скажи лучше нам спасибо, что живой остался.
Солтан сунул пистолет в карман вместе с деньгами и шагнул к двери, однако его окликнул завмаг:
- Куда торопишься? Посиди, поговорим.
Солтан и его спутники остановились. Доника открыл шкафчик, достал бутылку водки, кусок брынзы, пару луковиц, колбасу, тоном радушного хозяина пригласил их к столу. "Гости" отказываться не стали, хотя и были изрядно удивлены таким оборотом дела. Бутылку моментально опорожнили, и хозяин, хитро подмигнув, тут же поставил полную.
- Хорошие вы ребята, хотя и вижу вас впервые, - доверительно сказал он. - Нравитесь мне, а потому - идите в магазин, берите все, что хотите, только расписку оставьте на видном месте: так мол и так… - Он запнулся, едва не сказав "ограбили", однако вовремя поправился: - Напишите: были, значит, люди Бодоя, семь… нет, лучше девять человек, и взяли значит, товар. А меня свяжите и в магазине оставьте.
Странная просьба завмага заставила всех троих чуть ли не онеметь от удивления. Первым нарушил молчание Солтан.
- Хитришь, торгаш. Заведешь в магазин, а сторож нас и застукает. И вообще - зачем тебе все это, тебе же отвечать придется.
- Мое дело. Выпутаюсь, - туманно отвечал Доника, - а насчет сторожа не опасайтесь, напился с вечера, как свинья, и дрыхнет в сарае.
Солтан почувствовал, что хитрый завмаг преследует какую-то свою цель и потому не обманет.
- Пойдем навстречу просьбе? - обратился он к сообщникам.
Федор радостно ощерился, Корнелий молча кивнул.
Отомкнув замок, Доника включил электрический фонарик. Они жадно следили за тонким лучом света, который поочередно выхватывал из темноты груды сапог, одежды, белья, тюки мануфактуры и, самое глазное - уставленные водочными бутылками полки. Глаза разбегались от такого богатства, и они растерянно стояли, не зная, с чего начинать.
- Возьмите всего, сколько можете унести, - подсказал Доника и услужливо подал мешки.
Набив их добром, они связали по рукам и ногам завмага и собрались уходить, но завмаг напомнил о записке. Солтан подошел к прилавку и написал на оказавшемся тут же клочке оберточной бумаги:
"Здесь были девять партизан Черной армии доблестного гайдука Филимона Бодоя и реквизировали для нужд армии народное имущество, в чем и оставлена расписка. К сему - подполковник Дэннис".
Выждав, когда "партизаны" удалились на изрядное расстояние, Доника заорал истошным голосом:
- Караул! На помощь, люди добрые, бандиты ограбили.
На крики сбежались жители соседних домов; последним притащился ночной сторож, сарай которого находился во дворе магазина. Доника, уже освобожденный от веревочных пут, при виде сторожа снова закричал:
- Смотрите все на этого пьяницу! Меня бандиты чуть не убили, магазин обчистили, а этот старый пьяница все проспал.
Приглушенные расстоянием крики достигли окраины села, где уже находились те, кого Доника называл "бандитами". Солтан прислушался, замедлив шаги:
- Видать, порядочный жулик этот завмаг, - произнес он не то с одобрением, не то с осуждением. - А это куда теперь девать? - Солтан с сомнением посмотрел на большие мешки, патефон и приемник, которые его напарники положили на землю, чтобы передохнуть. - К дядьке нельзя, к вам тоже. Светает уже, могут увидеть.
- Давай в землянку унесем, здесь недалеко, в лесочке. Никто не заметит, - предложил Федор.
Солтан о землянке услышал впервые и потому недоверчиво спросил:
- Какая еще землянка, ты, часом, не врешь?
- Чего мне врать, Гриша. С войны осталась землянка, немецкая или ихняя, партизанская. Мы с Корнелием там иногда ночуем.
Идти, действительно, оказалось недалеко. Солтан так бы и прошел мимо почти незаметного постороннему глазу, да еще в предрассветной дымке, заваленного хворостом земляного холмика, если бы его не тронул за рукав Федор. Он отбросил старые сучья, которыми был завален вход, и они спустились по земляным ступенькам. Солтан брезгливо потянул носом. В землянке пахло сыростью, чем-то затхлым. Федор зажег коптилку, однако при тусклом свете едва мерцающей вонючей коптилки ничего нельзя было разглядеть, и Солтан сказал:
- Давайте спать, намотались мы сегодня. Утром разберемся, что к чему.
Федор бросил ему кучу тряпья и слежавшейся соломы. Вскоре в землянке воцарилась тишина, нарушаемая лишь храпом Федора и беспокойными вскриками Корнелия. Григорий долго ворочался на жестком неудобном ложе, пока не забылся в тревожном чутком сне. Проснулся он первым. Сквозь полуоткрытый дверной люк проникали лучи уже высоко стоящего солнца. При дневном свете землянка предстала во всей своей убогости: деревянный ящик, который служил столом, скамья из жердей, устланный грязной соломой земляной пол, в углу - ведро с водой, груда ржавых консервных банок, пустых бутылок и прочего мусора.
На ящике рядом с грязными кружками и тарелками лежала потрепанная тетрадь. Солтан взял ее, поднес ближе к свету, прочитал надпись на обложке: "План работы и страдания молодого ученика Корнелия Гилеску", полистал. Тетрадь была вся исписана мелким аккуратным почерком. Вверху первой страницы буквами покрупнее был выведен заголовок: "Отомстить и победить! Клянемся, что так и будет!" Заинтересовавшись, Солтан стал читать дальше.
"Нам грозит опасность, но надо терпеть: все за одного, один за всех. Я страдаю с первого дня перехода моего Прута под иго красной чумы. Когда репатриировался, мать со слезами рассказала, что приходил секретарь нашего сельсовета Патряну, расспрашивал, где ее сын Корнелий. "Мой сын, - говорил этот оборванец, большевистский холуй, - проливает на фронте кровь, воюет против немецко-румынских захватчиков. Они 22 года издевались над нами. Где твой сын скрывается?" Сердце обливается кровью, как оскорбляют молдавский народ! Вспомнил моего дорогого любимого брата Мирчу, которого коммунисты насильно забрали в варварскую армию, бросили на фронт и расстреляли за то, что он захотел перейти к своим. Какая неслыханная, чудовищная жестокость!
В своем селе, когда приехал после репатриации, увидел ужас. Председатель сельсовета создал группу агроуполномоченных, и эта банда ходила по домам и отбирала у крестьян хлеб. Вспомнил, что эти люди недавно были батраками, а сейчас они ничего не делают и стали большевистскими прислужниками, и тогда в моем сердце возникла к ним ненависть, и я ночью одного из прислужников прикончил. Слава богу, никто не видел. Их ищейки шныряли по всему селу, по господь меня от них уберег. Жить не буду, если до конца не отомщу им, варварам, которые топчут нашу землю, издеваются над нами.
…Пошел за документами в сельсовет, где сидели "высокопоставленные" лица - председатель, его заместитель, секретарь и какой-то усатый капитан-милиционер. Они стали расспрашивать меня, допытываться, где я был раньше и что делал. Усатый большевистский капитан кричал на меня, что я шпион. Документы все-таки дали, и я поступил в училище. Директор-коммунист послал нас на заготовку леса в Буковину. Здесь, в лесах, искал встречи с братьями по духу и борьбе, но не встретил. Они умеют хорошо прятаться от варваров.