Когда услышал по радио речь господина Черчилля в Фултоне, то понял, что будет война, еще страшнее, чем была, с применением американской атомной бомбы. Вспомнил страдания великого борца и руководителя легиона и нашей святой партии Хория Сима. Как он выступал по радио из г. Дано! Так логично, так убедительно! Он - самый любимый для меня человек на земле".
"Так вот ты каков, молчаливый тихоня!" - Солтан устремил пристальный взгляд на спящего Гилеску. От этого взгляда тот проснулся, увидев в руках Солтана тетрадь, вскочил, как ужаленный, и резким движением вырвал ее.
- Извини, не знал, что твоя… - спокойно сказал Солтан. - Лежала, я и взял посмотреть. Любопытно… - Он хотел еще что-то добавить, но проснулся разбуженный их голосами Федор.
- Пожрать бы не мешало, - произнес Федор, заметив, что Григорий уже не спит. Закурил "Казбек": - Хороши папиросы у Доники. Посмотрим, чем он нас еще порадует.
Он стал исследовать содержимое мешков, что-то бормоча себе под нос. Скоро ящик оказался заставленным бутылками водки и консервными банками. Федор удовлетворенно оглядел дело рук своих, разлил водку в кружки.
- За Гицэ Донику, - ухмыльнулся он. - Дай бог ему здоровья. Жаль, колбасы маловато захватили, одни крабы. Терпеть не могу эту гадость.
Опрокинув пару кружек, Федор стал болтлив, полез к Григорию целоваться, клянясь в вечной дружбе - до гроба. Корнелий пил мало, мрачно молчал, о чем-то сосредоточенно думал, отсутствующе глядя прямо перед собой. Солтан, хотя и пил почти на равных с Федором, казался трезвым и с интересом, оценивающе присматривался к своим новым друзьям. После того вечера, когда их свел Степан Якуб, они встречались лишь несколько раз - по ночам, в недостроенном доме сестры Федора - Агафьи Препелицы. Говорили о том о сем, поругивали новые порядки и, конечно, колхозы. С Федором ему в общем все было ясно: недалекий забулдыга, дезертир трудового фронта, лодырь, озабоченный, главным образом, едой и питьем. Документов у него никаких нет, вот и прячется от властей. Корнелий больше отмалчивался, рассказывал о себе скупо, неохотно. Сказал лишь, что отец его - сельский священник, а сам он до войны учился в лицее.
- Хорошо гуляем! - осклабился в пьяной улыбке Федор. - Музыки только не хватает. Да вот же музыка! - вспомнил он о патефоне, лежащем в углу, за мешком.
- Оставь эту шарманку, все равно пластинок нет. Забыли захватить. И черт с ними, все равно ничего подходящего у этого Настаса не нашлось бы. Ерунда всякая, вроде ихней "Катюши". Будет тебе сейчас другая музыка, Федя.
Солтан, отодвинув бутылки и банки, поставил на освободившееся на столе место батарейный приемник, уверенно, со знанием дела настроил на одну из коротковолновых станций. Землянку заполнили звуки джазовой музыки. Федор вскочил, кривляясь, начал приплясывать. Музыка смолкла, и диктор мягким вкрадчивым голосом объявил уважаемым советским радиослушателям, что сейчас перед ними выступит их бывший соотечественник, который выбрал свободу.
- Это станция американская, - с важным видом пояснил Солтан. - "Голос Америки" называется.
- Американская? - удивился Федор. - А почему он на нашем языке говорит?
- Чудак, думаешь, там наших нет? Сколько хочешь.
Человек у микрофона говорил о том, как ему удалось вырваться из коммунистического ада на свободу, и почему именно выбрал он эту самую свободу. Из его слов выходило, что если и есть на земле рай, то он находится там, в той свободной и богатой Америке, где ему посчастливилось теперь жить. Еще он сказал, что всегда помнит о своих несчастных братьях и сестрах, стонущих под игом большевистской тирании, и выражает им свое искреннее сочувствие. В заключение он заверил своих несчастных соотечественников, что час освобождения от тирании близок.
Федор, недовольный тем, что музыка кончилась, слушал вполуха, занятый дальнейшим изучением содержимого мешков. Корнелий же, казалось, забыв обо всем, приник к приемнику, жадно ловя каждое слово.
- Все бы отдал, чтобы оказаться там, - мечтательно произнес он, когда заокеанский голос смолк.
Солтан изучающе всмотрелся в его хмурое болезненное лицо.
- И я тоже, Корнелий… Но как это сделать?
- Он же вот сделал, - Корнелий ткнул рукой в приемник. - А мы чем хуже? Надо попробовать.
- После поговорим, - Солтан оглянулся на Федора. - Вдвоем.
Все трое курили папиросы одну за другой, и маленькая, плохо проветриваемая землянка наполнилась клубами дыма. Григорий поднялся наверх - глотнуть свежего воздуха и осмотреться. Солнце уже клонилось к закату, и в его косых лучах нежно зеленели первые, только распустившиеся листочки. Даже днем землянку почти не было видно. "Воткнуть бы еще на крышу несколько зеленых веток - для маскировки, вообще никто не заметит, - подумалось Солтану. - Только вот когда листья распустятся, я буду далеко, очень далеко отсюда. А пока можно и здесь пожить. В село, к дядьке, возвращаться теперь опасно".
Спустившись в землянку, он увидел в руках Корнелия свой пистолет, причем ствол был направлен прямо на него, Солтана. Ему стало не по себе.
- Осторожнее, Корнелий, он заряжен, - произнес как можно спокойнее Солтан.
- Не бойся… Я тоже в армии служил, разбираюсь. - Он вертел пистолет в руках, с интересом осматривая его со всех сторон.
- В армии? - с некоторым удивлением переспросил Солтан, с облегчением видя, что Корнелий, наконец, отвел пистолет в сторону.
- Тэ-тэ, - прочитал вслух Корнелий буквы на рукоятке. - Никогда не видел такого оружия.
- Тэ-тэ - это значит Тульский, Токарева. - Есть такой город в России - Тула, там не только пистолеты делают, но и пушки. Токарев - фамилия конструктора.
- Значит - русский… - тихо, с ненавистью, произнес Корнелий. - Я бы их всех… из этого вот пистолета. - Он сжал рукоятку, будто изготовив пистолет для стрельбы. - Одного уже отправил на тот свет, но я бы всех, всех…
- На всех патронов не хватит, - попытался было пошутить Солтан, которому в общем-то было не до шуток: Корнелий с сумрачным, искаженным гримасой ненависти лицом, сжимающий пистолет, выглядел устрашающе.
Корнелий как бы очнулся, неохотно положил пистолет на стол и спросил уже спокойнее:
- Откуда он у тебя?
- Да так… У одного человека позаимствовал, - неопределенно ответил Григорий. - Ты где служил? Может, мы однополчане?
Корнелий желчно улыбнулся:
- В разных мы с тобой армиях служили, ты по эту сторону, а я по ту. А теперь вот водку вместе пьем. Такова жизнь, как говорят французы. Если тебя интересует, расскажу, теперь мы одной веревочкой связаны, это уже русские так говорят. Я слышал… В общем, учился я в лицее и однажды прочитал в газете объявление о наборе курсантов в немецкое училище младших офицеров-радиотелеграфистов. Экзамены в Бухаресте сдавали. После экзаменов нам выдали немецкую форму и отправили в Германию, в город Нордхаузен. В сорок четвертом окончил, получил чин ефрейтора, а тут как раз этот красавчик и предал румынский народ, - я о Михае говорю, - пояснил Корнелий, видя, что его собеседник не понял, о каком "красавчике" идет речь. - После этого предательства немцы к нам потеряли доверие, интернировали. В городе Хайденау это было, возле Гамбурга. Потом, когда разобрались, что не все румыны - предатели, разрешили сформировать национальную армию. Ты слышал о Хория Сима? - Солтан кивнул. - Это комендант "Железной гвардии", - счел необходимым все же пояснить Корнелий. - Великий человек, вождь! Он стал по праву командующим национальной армией. Только не пришлось нам пустить кровь большевикам. Нашлись и в Германии свои изменники, малодушные отщепенцы, трусы, которые предали великого фюрера и его дело, - Корнелий скорбно замолчал, как бы заново переживая горечь поражения. - Отправили меня и других на фильтрационный пункт, к варварам. Там наговорил много всякого, они поверили. Приехал домой, получил документы, в педагогическое училище подался… подальше от дома, если искать будут.
Он замолчал и искоса подозрительно взглянул на своего собеседника.
- А дальше что было? - не удержался от вопроса внимательно слушавший его рассказ Солтан.
- Дальше? Ладно, все скажу, если начал. Назначили меня секретарем училища, потому что я грамотнее других оказался, и почерк хороший. Получил как-то для сотрудников продуктовые карточки… ну и загнал их на базаре. Сбежал. С Федором этим встретился случайно, он ведь тоже беглый. Вместе и прячемся от большевистских ищеек. Разве это жизнь? Хуже собаки. Единственная надежда - недолго осталось. О войне, помнится, ты правильно говорил, Григорий. Я тоже слышал. За Прут, а потом и дальше, на Запад, подамся. Как тот, что по радио выступал.
Федор, которому наскучил затянувшийся разговор приятелей, напомнил о себе:
- Давайте лучше выпьем, хватит вам языком трепать. - Он ловко содрал зеленый сургуч с горлышка очередной бутылки.
Счетовод Чулуканского сельсовета Неофит Годорожа имел репутацию исполнительного, аккуратного и, что было весьма важно, грамотного (семь классов гимназии!) работника. Он всегда приходил в сельсовет первым, уходил последним. Ранним утром, когда Григорий Солтан, Федор Препелица и Корнелий Гилеску "отдыхали" после ночных трудов в землянке, Годорожа, как обычно, явился на службу раньше остальных. Еще издали он разглядел белеющий на стене листок. Едва начав читать, пугливо оглянулся по сторонам, сорвал листок и спрятал в карман. Дверь в сельсовет оказалась незапертой. Войдя в помещение, Годорожа увидел сторожа, спящего на диване сном праведника. С трудом растолкав старика, счетовод услышал бессвязный рассказ о странном ночном происшествии. Осмотрев комнату, хранившую следы ночного разгрома, Годорожа уселся за свой стол в ожидании начальства.
ПИСЬМО
Лейтенант Пынзару и капитан Москаленко вышли из сельсовета, когда над Мындрештами уже опускались сумерки. Капитан в отделе МГБ был сотрудником сравнительно новым, и участковому до сих пор приходилось с ним встречаться редко. Однако Пынзару было известно, что Москаленко - кадровый работник органов госбезопасности, всю войну прослужив в "Смерше", прошел фронтовыми дорогами от Сталинграда до Вены. После войны служил в территориальных органах госбезопасности сначала на Украине, а потом в Молдавии. Вот, пожалуй, и все, что было известно о стоящем рядом подтянутом капитане. И держался Москаленко с младшим по званию и должности Пынзару запросто, как со своим братом-фронтовиком.
- Пошли ко мне, капитан, - пригласил участковый к себе Москаленко. - У меня остановишься, если не возражаешь. Места хватит.
- А я и не возражаю, тем более, что ночевать, кроме как у тебя, негде. И поговорим заодно подробнее.
Молодая жена Пынзару сразу убежала на кухню и скоро пригласила мужчин к столу. Оба изрядно проголодались и первое время ели молча, лишь изредка обмениваясь словами. Утолив голод, закурили, и разговор сам собой зашел о главном. Присутствие за столом жены участкового не смущало: об исчезновении председателя колхоза Коцофана в селе уже знали все. Она с женским любопытством прислушивалась к их беседе и вдруг, немного смущаясь гостя, сказала:
- Не иначе как к Марии Гонца пошел председатель. Любовь у них. Это вы, мужчины, ничего не видите, а у нас глаз на такие дела острый.
Москаленко вопросительно взглянул на Пынзару. Этот взгляд можно было истолковать так: верно ли говорит жена, и если верно, то почему ты молчал до сих пор?
Ион пожал плечами:
- Мало ли что бабы болтают, у них язык без костей.
Однако Москаленко, розыскник более опытный, не раз имел возможность убедиться, что нельзя пренебрегать никакими, даже незначительными, казалось бы, на первый взгляд, сведениями.
- Кто она, эта Мария? - спросил он.
- Наша, мындрештская, - ответил Пынзару. - Солдатская вдова. Муж или погиб, или без вести пропал, точно не скажу. Сын у нее в городе на стройке работает, живет одна.
- Давай-ка навестим ее завтра с утра пораньше, лейтенант.
Дом Марии Гонца одиноко стоял в самом конце улицы; дальше начинался лес. Хозяйка - женщина средних лет, в накинутом на полные плечи цветастом платке с тревогой разглядывала незваных гостей в военной форме. Несмотря на ранний час, в комнате было прибрано, будто она кого-то ждала. На стене на видном месте висела фотография молодой женщины в подвенечном платье и бравого усатого мужчины. Москаленко перевел взгляд с фотографии на Марию, подумал про себя: "Красивая была в молодости, да и сейчас ничего". Хозяйка между тем засуетилась, не зная, как себя держать с начальством. На столе появился графин с вином, закуска, однако Москаленко остановил ее:
- Не беспокойтесь, Мария Афанасьевна, мы к вам не в гости, а по делу пришли.
Пынзару перевел его слова, хотя женщина, видимо, по выражению лица капитана догадалась, что он сказал, и села на стул. Москаленко и Пынзару молчали, не зная, с чего начать. Разговор предстоял деликатный, непростой разговор. Поразмыслив, Москаленко решил начать сразу с главного и спросил, когда она в последний раз видела Коцофана. Услышав это имя, Мария, еще прежде, чем Пынзару перевел, беспокойно встрепенулась, в ее темных глазах мелькнула тревога, и это не укрылось от внимательных глаз оперативников.
- Почему вас это интересует? - едва слышно спросила женщина.
"Видимо, между ними что-то есть… или было, по крайней мере, - подумалось капитану. - Интересно, знает ли она, что Коцофан исчез?"
- Поймите нас правильно, Мария Афанасьевна, - мягко сказал он, - мы пришли к вам как друзья, и вы должны нам помочь. Дело в том, что Тимофея Ивановича вот уже второй день нигде не могут найти. Пропал, словом.
- Пропал? - в ее голосе послышалось неподдельное изумление. - Сбежал, значит, и теперь милиция его ищет? Ничего не знаю.
Она упрямо поджала губы и с неприязнью взглянула на капитана. Реакция была неожиданной. "Может быть, Пынзару неточно перевел, или она просто не поняла, чего от нее хотят". И Москаленко, в который раз коря себя за то, что не успел еще хорошо овладеть молдавским языком, попросил лейтенанта объяснить подробнее цель их визита. Женщина слушала внимательно, а когда Пынзару замолчал, заговорила не сразу. О том, что председатель исчез, она слышит впервые, потому что вчера целый день была дома, и к ней никто не заходил. Женщина она одинокая, сын почти взрослый, у него своя жизнь. И Тимофей Иванович тоже остался один, так у него сложилось; он предлагал пожениться, но она ничего определенного пока не ответила: сына стесняется, да и судов-пересудов - скажут: окрутила самого председателя, свою выгоду, мол, ищет, а она женщина, хотя и одинокая, но гордая. Да, приходил к ней Тимофей, не будет скрывать. По вечерам. В последний раз - позавчера. Ушел под утро. С утра он в район собирался, говорил, что вызывает начальство.
- Чует мое сердце, случилось что-то плохое. - Она вытерла слезы концом платка.
- Не заметили чего-нибудь подозрительного, когда Тимофей Иванович уходил? - подождав, когда она немного успокоится, продолжал расспрос Москаленко. - Посторонних людей возле дома?
- Никого не было, я ведь Тимошу до калитки проводила. Попрощался и ушел. Сказал, что вечером заглянет, но не пришел. Это и раньше случалось, дел у него много… Не то, что у меня.
Распрощавшись с хозяйкой, они вышли на улицу, прошлись немного по размокшей земле и остановились, чтобы оглядеться по сторонам, и вдруг Москаленко боковым зрением скорее почувствовал, чем заметил, что за ними кто-то наблюдает из соседнего с двором Марии Гонцы дома. Он не успел повернуть голову, чтобы как следует рассмотреть, кто это, как белая занавеска на окне задернулась.
- Чей это дом?
- Савы Тудоса. А почему он тебя заинтересовал? - в свою очередь поинтересовался ничего не заметивший Пынзару.
- Любопытный, видать, этот Тудос. Мы вроде под наблюдением у него или кого-то из его домашних. Из окна за нами смотрят.
- А чего тут удивительного? Каждому ведь интересно, зачем участковый пожаловал, да еще с незнакомым в селе человеком. С тобой, то есть.
- Может быть, - неохотно согласился Москаленко. - Давай обсудим новую информацию, хотя ничего особенно нового мы не узнали. Плохо дело. Итак, Мария утверждает, что Коцофан ушел от нее под утро. Вопрос - куда он пошел?
- Домой, верно, куда же еще ночью идти.
- Скорее всего так. Пошел и не дошел. Значит, по дороге что-то произошло. Могло произойти, - тут же поправился Москаленко. - Вот что, лейтенант, давай-ка и мы с тобой пойдем этой дорогой. И смотри в оба, глаз не спускай с улицы. Моя сторона - правая, твоя, естественно, левая.
Шли медленно, часто останавливаясь и пристально разглядывая сырую, размокшую землю. Со стороны могло показаться, что они потеряли что-то важное и заняты поисками. Впрочем, так оно и было. Там, где улочки пересекались, Пынзару задержался подольше, присел на корточки, склонился совсем близко к земле.
- Смотри, капитан! - позвал он Москаленко.
Тот быстро подошел и увидел небольшое бурое пятно; рядом с ним на влажной земле четко отпечатались беспорядочные следы сапог: одни, огромные, были оставлены, как сразу определил Москаленко, так называемыми русскими сапогами с гладкой кожаной подошвой; другие принадлежали человеку в кирзовых с рифленой резиновой подошвой.
- У Коцофана тоже были кирзовые, - задумчиво промолвил Пынзару.
Москаленко, целиком поглощенный осмотром, не обратил внимания, что участковый говорит о председателе в прошедшем времени.
Они пошли по следам. Следы кирзовых сапог начинались от калитки двора Марии Гонцы. Человек в этих сапогах шел обычным, размеренным шагом, о чем свидетельствовал нормальный для такого шага размах. Тот, что был в кожаных, двигался от дома Савы Тудоса, причем все быстрее и быстрее, потому что расстояние между его шагами возрастало.
Оперативники вернулись на место, откуда начали осмотр, к бурому пятну. След русских сапог вел от пятна влево, на боковую улочку, следы же рифленых подошв исчезли начисто.
- Вот тебе и раз! - в недоумении сказал Пынзару. - Выходит, по воздуху летел, как ангел.
- Ангелов пока отставим, - серьезно сказал Москаленко. - Лучше посмотри внимательнее на отпечатки русских сапог.
Пынзару склонился совсем близко к земле.
- Как будто глубже стали следы… и короче.
- В том-то и дело, - мрачно произнес капитан. - Плохо. Убили председателя, не иначе, а труп убийца на себе потащил. Видать, здоровенный детина. Смотри, какой у него размер сапог. Скорее всего, холодным оружием… Выстрелов Мария, да и другие, не слышали, по крайней мере, никто не говорил. И стреляных гильз не видать. Впрочем, все это предстоит еще уточнить, а пока пошли по этим следам.
Следы вели на боковую улочку, к старому заброшенному колодцу. Заглянув в него, они увидели на дне неглубокого, почти высохшего колодца, человека.
- Беги в сельсовет, быстро! - приказал капитан участковому. - Нам самим не вытащить. И в отдел доложи по телефону. Мигом!
Пынзару возвратился вместе с председателем сельсовета Китикарем и группой молодых ребят. Один из них спустился на дно, обвязал труп веревкой, и его вытащили на поверхность. Дурные вести разносятся быстро, и пока ребята возились, вокруг колодца успела собраться толпа сельчан. Они молча, с ужасом смотрели на обезображенное лицо, в котором все же можно было узнать Коцофана. Москаленко хотел было попросить людей отойти подальше, чтобы не мешали, однако Китикарь шепотом остановил его:
- Пусть смотрят.