- Да говорю тебе, не знаю! - сердито откликнулся Виктор. Он расстегнул воротник рубашки и продолжил уже спокойнее: - Пойми, я ничего от вас не скрываю, просто у меня нет никакой информации. Это ведь не только для вас катастрофа, это и для нас полная неожиданность. Внешне все выглядит так: мы перешли дорогу Гозданкеру, тот купил Лихачева, нас начали рвать, твоего отца арестовали. А что в действительности произошло, почему те, кто был за нас, вдруг куда-то занырну-ли, мы пока лишь гадать можем. Тут именно неизвестность хуже всего! - прибавил он, стукнув себя кулаком по колену.
- Но как же Лисецкий это допустил? - восклицала Лариса. - Ведь они так дружили с Володей. Я буду звонить его жене. Нет! Я сама к нему поеду. Он обязан немедленно вмешаться!
- Езжай, - безнадежно махнул рукой Виктор. - Может, хотя бы от тебя он шифроваться не станет.
- Ты хочешь сказать, что он от вас прячется? - недоверчиво уставилась на него Лариса. - Лисецкий?
Виктор не ответил, лишь выразительно пожал плечами.
- Но почему?!
Этот вопрос повис в воздухе, как и предыдущий.
- Дядя Витя, - снова подал голос Данила. - Неужели папу посадили только за то, что он кому-то помешал в бизнесе? - от негодования румянец на его щеках сделался гуще.
- А за что, по-твоему? - откликнулся Виктор. - Это мелких хулиганов за преступления сажают, а больших людей только за одно - за бабки. А статьи им уж потом подбирают. Не найдется под рукой уголовной - за измену Родине законопатят. В России всегда так было: сегодня ты царь и бог, а завтра кто-то на твое добро позарился - и ты уже в тюрьме. Картину "Меншиков в Березо-ве" видел? Ну вот, считай, что с твоего отца писали.
Это был довольно необычный для Виктора культурологический отскок. Трудно сказать, в чем именно он видел сходство Храповицкого с опальным князем Менши-ковым. Разве что в объемах воровства.
Когда мы приехали, Лариса поднялась наверх разобрать свои вещи, а Данила отправился в гостевой дом, расположенный в глубине двора. Данила всегда останавливался там во время своих визитов. Ему нравилось жить отдельно, ездить с охранниками Храповицкого на рыбалку, гонять с ними в футбол или ночь напролет резаться в карты. Кстати, в отличие от отца Данила никогда не жульничал. Храповицкий же просто не мог смириться с поражением и, когда проигрывал, начинал злиться, выкручиваться и менять правила.
Лариса спустилась к нам первой. Пока мы дожидались их на кухне, Виктор в преддверии тяжелого объяснения успел хлопнуть рюмку.
- Лариса, зачем ты прилетела? - начал он без обиняков, едва она появилась. - Это же сумасбродство!
От неожиданности и возмущения она едва не выронила чашки, которые доставала из буфета.
- По-твоему, я должна была спокойно сидеть в Англии?! - воскликнула она. - В то время, как у меня здесь мужа арестовали!
- Ты ничем не можешь ему помочь, - отрезал Виктор. - А помешать можешь, потому что ты нам руки связываешь. Да еще парня с собой привезла, в самое пекло! Я своих домашних на пушечный выстрел сюда не подпускаю.
Это не вполне соответствовало действительности. За границей жила лишь официальная жена Виктора с детьми. Остальные его семьи находились здесь, в Уральске. Впрочем, разгорячившись, Виктор, кажется, сам верил в то, что говорил. Лариса молча включила кофе-машину, и его слова утонули в ее механическом шуме. Виктор, сбитый на подъеме, морщась, подождал, пока она закончит, и раздраженно довершил:
- Я не говорю уж о том, что сейчас на нас будут всякую грязь лить. Припомнят, что было и чего не было. Тебе с Данилой зачем в этом купаться?
Ее глаза сузились.
- Не волнуйся, к нам не пристанет, - холодно ответила она. - Или ты переживаешь, что нам откроются ваши тайны за семью печатями? Например, сколько вы в действительности зарабатываете? Я ведь до сих пор понятия не имею. Или обнаружится ваша жизнь с другими женщинами? - она бросила на него испытующий взгляд, но Виктор заблаговременно потупился, делая вид, что размешивает в чашке сахар. - Успокойся, финансовая тема мне безразлична. Денег мне хватает. А про его любовницу я и сама могу тебе рассказать.
- Про какую любовницу? - фальшиво удивился Виктор, обжигаясь кофе.
На кухне появился Данила. Она сразу же замолчала и отвернулась, но Данила успел что-то заметить.
- Мам, ты опять? - с укором проговорил он, вглядываясь в нее.
- Нет, нет, я не плачу, - торопливо ответила она, помахивая руками возле ресниц, как делают женщины, чтобы слезы скорее просохли и не размыли тушь.
- Виктор и Андрей считают, что мы с тобой должны немедленно уехать, - сказала она, обращаясь к нему как к союзнику.
Данила, словно не расслышав, прошел к холодильнику, достал пакет с апельсиновым соком, налил себе полный стакан, отхлебнул, не спеша залез на высокий табурет и, ссутулившись, посмотрел на Виктора. Про себя я отметил, что его отец, оказавшись в затруднении и стараясь выиграть время, вызывал секретарш и просил их принести чай, придирчиво уточняя, какие именно сорта имеются в наличии.
- Почему? - наконец спросил Данила как бы нехотя.
Его манера и тон раздражали Виктора, но он сдержался.
- Потому что с вами может случиться любая неприятность, - раздельно и внушительно ответил он. - Вплоть до... - он осекся и многозначительно замолчал.
- Нас могут убить? - снисходительно осведомился Данила. Было заметно, что он не принимает слова Виктора всерьез.
Виктор побагровел.
- Не надо ерничать, - неприязненно отозвался он, закуривая. - Убить, пожалуй, не убьют, а гадость подстроят. Наркотики подсунут или что-нибудь похуже придумают. Втянут в историю. Не смогут навредить - так на всю область ославят. Церемониться не будут, можешь мне поверить. Ты думаешь, почему умные люди, как только опасность почуют, первым делом из России семьи вывозят? Да потому что знают: бить будут по самому больному. По родным и близким. А человек ради семейства на что угодно пойдет. Во всем признается, любые бумаги подпишет. Тьма примеров, со сталинских времен еще!
Злясь оттого, что ему не удается их убедить, он зашагал по кухне. Лариса подошла и снова усадила его на стул.
- Ты напрасно так переживаешь, - мягко заговорила она. - Мы взрослые, самостоятельные люди, умеем о себе позаботиться. У нас есть охрана. Да и вы с Андреем будете рядом. Что же, вы не сумеете нас защитить?
Виктор посмотрел сначала на нее, потом на Данилу.
- Нет, - мрачно ответил он. - Не сумеем. Потому что нас, скорее всего, тоже закроют. И меня, и Андрюху. Если мы, конечно, не успеем что-то срочно предпринять. Мы ведь тоже фигуранты по этому делу. Сообщники.
Ее глаза расширились. Чувствовалось, она не готова к такому обороту.
- Что ты удивляешься? - продолжал Виктор. - Мы все висим здесь на волоске, по лезвию бегаем. Вася и Плохиш уже свалили.
- Куда свалили?
- За границу. Вася прихватил всю свою родню: и ближнюю, и дальнюю. Вряд ли ты их скоро в России увидишь.
Она переменилась в лице и принялась судорожно вытряхивать сигареты из своей сумки. Вероятно, она до последней минуты надеялась, что произошло какое-то страшное недоразумение, что все вот-вот прояснится. И лишь теперь, впервые, до нее стала доходить шаткость нашего общего положения. Слова Виктора произвели впечатление и на Данилу. Он несколько сбавил тон и заговорил уже без враждебности.
- Мы сюда вообще-то на неделю прилетели, - ломким баском сказал он. - В школе пришлось наврать, что у нас умер родственник, иначе меня бы не отпустили. Не мог же я им правду сказать! Эту неделю я хочу пробыть здесь. Я просто не смогу сейчас там, честно. Вы меня тоже поймите! Ведь если бы со мной что-то произошло, отец не стал бы за границей прятаться! Я постараюсь вам хоть в чем-то помочь, а вдруг у меня получится? Если я увижу, что мешаю, мы уедем раньше. Так можно?
Этой фразой Храповицкой обычно завершал переговоры с неуступчивыми собеседниками. И, хотя звучала она вопросительно, словно он советовался, как-то подразумевалось, что иных предложений не последует.
Виктор яростно ткнул окурок в пепельницу и грузно поднялся.
- Делайте что хотите! - буркнул он. - Убеждаешь, уговариваешь, а на тебя еще и все шишки сыплются!
Он повернулся к Ларисе:
- Ты тоже неделю рассчитываешь здесь пробыть?
Она смутилась.
- Я? - переспросила она, отводя глаза. - Я, наверное, нет. Я, скорее всего, здесь еще останусь.
Виктор издал протяжный стон.
- Ребята, послушайте, - скороговоркой заговорила она, будто опасаясь, что мы ее перебьем. - Вы правильно рассуждаете, и я с вами во всем согласна. Но вот я летела и думала: а кто я, в сущности, есть? Если бы гадалка лет десять назад мне предсказала, что я буду жить в Лондоне, ездить на "Порше", одеваться от дизайнеров и водить детей в английские школы, я бы не поверила. Я выросла здесь, и действительность, которая меня окружала, не имеет с той ничего общего. Там - другой мир, и я там - другой человек. Но ведь это только снаружи я меняюсь, а внутри? Я имею в виду, с тех пор, как я отсюда уехала, что-то поменялось во мне или нет? Мои представления о жизни, мои принципы? - она медленно покачала головой. - Нет. Ничего. Почти ничего. Английский выучила, машину водить научилась, а в остальном - какой я была, такой и осталась. Как любили говорить в советских фильмах, простая русская женщина. И наплевать, где я живу, на чем я езжу и во что одеваюсь. Это все забрать можно, а то, что внутри, - не отнимешь. Случилось так, что у меня мужа посадили. И пока он сидит, я буду рядом.
Она подняла на нас глаза и виновато прибавила:
- Мне так переносить легче.
4
- Ну, уж если она - простая русская баба, - негодовал Виктор, пока мы пересекали двор их дома, - то кто же тогда Вова? Простой русский мужик, что ли? Даже не знаю, чего в них больше: простого или русского? У этой хоть глаза голубые.
- Серые, - поправил я.
- Серые, зеленые, да хоть в крапинку! Я на чужих баб, между прочим, вообще не смотрю: своих девать некуда. Надо ей было за компанию еще и младшенького с собой привезти. И пошли они бы в тюрьму всей свой дружной семейкой вместе с домработницей Любой. Декабристы, мать их!
Охранник открыл перед ним дверь "Хаммера".
- Ты что, сдурел? - набросился на него Виктор. - Мы в Лысый Овраг на джипах попремся? Они там без денег сидят, живьем нас жрать готовятся, а мы такие нарядные заявимся: "Как дела, парни?" Ты еще телок прихвати, умник. Короче, мы на ваших тачках поедем, а вы пока наши домой отгоните.
Охранник захлопнул дверь и метнулся к своей машине.
- Ты сумеешь этот шарабан вести? - повернулся ко мне Виктор, указывая на одну из "десяток".
- Попробую, - ответил я. - Был у меня недавний опыт.
- Тогда садись за руль. А наши дуболомы пусть за нами дуют. А то вечно трутся рядом, поговорить спокойно не дают. У меня иногда такое ощущение, будто я с ними в одной кровати сплю.
Часть охраны мы отправили с джипами, несколько человек оставили при себе и тронулись.
- Не верю я во всю эту муру, что она нам плела, - вернулся Виктор к своим критическим комментариям. - Пафос один, слезу давит. Пока она здесь по Вове вздыхать собирается да у нас под ногами путаться, кто там будет за младшим приглядывать? Мальчонке-то лет шесть всего, если я ничего не забыл. Его одеть, накормить надо, в школе помочь, или куда он там ходит? Страна, между прочим, чужая. Опять на мамок-нянек вся надежда? Отца у мальчишки по сути нет, теперь и матери не будет. Простая русская баба должна в первую очередь о детях думать. А у нее совсем другое на уме.
- Чего же она, по-твоему, добивается?
- Преданность свою Вове доказывает. В глубине души уверена, что вся эта канитель скоро уляжется, Храповицкий выйдет на волю, увидит, как она его ждала, все осознает, исправится, станет примерным мужем и будет жить только с ней, долго и счастливо. А когда умрет, то все ей завещает. А всяких грязных продажных тварей, как наши дорогие жены именуют наших дорогих любовниц, враз разгонит.
- Не выйдет? - механически спросил я, поддерживая беседу.
- Шутишь, что ли?- он покосился на меня, не веря, что я хоть на секунду допускаю подобную чушь. - Во-первых, Храповицкого, похоже, ждать замучишься. А во-вторых, куда же капусту тратить, как не на продажных тварей? На порядочных, что ли? А смысл какой, если они все равно не продаются?
Я слушал его, стараясь следить за дорогой. Когда меня отовсюду уволят, я, наверное, смогу работать персональным водителем, если, конечно, научусь сдавать задом и терпеть доходчивое обращение своего будущего начальника. Надеюсь, им станет не Виктор.
Кстати, из холуев начальник или нет, видно не только по его жене, но и по его водителю. У холуя шофер носится так, словно не существует ни правил дорожного движения, ни других транспортных средств. Идти за таким в колонне во время совместных мероприятий - настоящая пытка, и вам повезет, если она не завершится аварией. Класс водителя, равно как и культура его начальника, проверяется по тому, как он ведет автомобильную кавалькаду, причем без сирен и мигалок. Тут нужно постоянно помнить о других. Например, нельзя пролетать перекресток на желтый свет, иначе ваше сопровождение вынуждено будет мчаться на красный. Обгонять чужих следует по широкой дуге, чтобы остальные ваши машины успели перестроиться, и так далее.
Лучше всех водил конвои Храповицкий. Иногда из кемпинга ему удавалось привести на приличной скорости кортеж из пятнадцати разномастных транспортных средств, не потеряв ни одного на обгонах, светофорах и перекрестках. Сейчас за нами шли три автомобиля с охраной, не считая пары машин наружного наблюдения, которых мы еще не засекли, но которые, несомненно, нас пасли. Итого пять. Я не торопился, чтобы не создавать никому проблем, в том числе и следившим за нами сотрудникам Лихачева. Зачем? Люди делали свою работу.
- Интересно, почему охрана всегда такую жару в своих тачках устраивает? - пробормотал Виктор, опуская окно. - Свариться можно.
- Не знаю, - я убавил печку. - Простонародье вообще на редкость теплолюбиво.
- Планктон-то? - хмыкнул Виктор. - Это да. Не отнимешь. А знаешь, почему? Они больше, чем мы, зависят от физиологии. Для них все решает внешняя среда. Мы можем заставить себя потерпеть, они - нет. Я читал, что в сталинских лагерях крестьяне первые вымирали. Даже интеллигенция дольше держалась, хотя физически гораздо слабее была. А крепче всех потомственные дворяне оказывались. Сила духа.
- А ты к кому себя относишь? - полюбопытствовал я.
- Я-то? Черт его знает! Смесь какая-то. Химический состав искусственного происхождения. Да мы все такие, кто в России чего-то добился. В нас прежнее воспитание и новые замашки - все перемешалось. И знаешь, что самое смешное? Внешне мы все разные, а внутрь загляни - не отличишь. Кто-то из нас с самого низа поднялся, из трущоб, кто-то - из интеллигенции. Тот же Березовский профессором был, Ходорковский тоже, я слышал, наукой занимался. А иной раз рядом с президентом такие жлобы тупорылые мелькают, что диву даешься: откуда они всплыли, из какой канализации? Я ведь в последнее время тоже много чего передумал. Когда тебе десятка с конфискацией ломится, ночами не больно спится. То одно в голове крутится, то другое. В чем-то Лариса, конечно, права: снаружи каждого человека шелуха, а в глубине - то, что не сотрешь и не переделаешь. Когда тебя прессовать начинают, шелуха облетает, а настоящее остается. Вот Лариса почему-то уверена, что все происходит из-за баб и из-за денег. А я с этим не согласен.
- Что происходит?
- Да все! - он помахал в воздухе руками, изображая вращение. - Воюем мы друг с другом, убиваем, наверх карабкаемся, дружим, ругаемся, козни строим. Тут она начало и конец путает. Не в этом дело!
- Разве? Ты же сам Даниле всего лишь час назад доказывал, что в основе всех мировых катаклизмов - одна голая корысть.
- Да это я для простоты, чтоб ему легче понимать было. Когда-то я и сам так думал, а сейчас по-другому считаю. То есть, конечно, деньги - это великая сила. Они свободу дают. Точнее, то дают, то отнимают; то они тебе служат, то ты им. И женщины тоже - отрава страшная. Можно много глупостей из-за них натворить: и голову потерять, и жизни лишиться. Деньги, кстати, даже сильнее влекут, чем женщины. Я однажды с похмелья по телевизору передачу смотрел про одного римского императора. Он, когда уже всяким развратом обожрался, все на свете перепробовал - и женщин, и мужчин, и детей, и зверей, и уже его тошнило от похабства, так он золото по полу рассыпал, раздевался догола и катался по этому золоту, голый. Вот это одно его и вставляло. А все же не на всех этот яд действует. Значит, есть еще кое-что, по-главнее.
- Что же? - спросил я.
- А-а! Здесь и нужно до сути докапываться. Мы как-то с Храповицким на эту тему спорили, так он все на натуру списывает. Дескать, мы хищные, потому и съедаем всякую мелочь. Для собственного пропитания, а не для того, чтобы кого-то обидеть.
- Ты полагаешь, он ошибается?
- Смотря в чем. Натура у нас хищная, спору нет. Но звери впрок не убивают. И не копят, чтобы на миллионы лет хватило. Зверь что не съел, то бросил. Вот, например, сколько ты в месяц зарабатываешь?
- Около пятидесяти.
- Прилично, правда? Казалось бы, хватит на кусок хлеба. Ан нет, не хватает! Я раз в сто больше получаю, а мне тоже не хватает. При этом спроси, куда бабки уходят? Понятия не имею! Новые дома женам строю, подарки дорогие покупаю, путешествую, просто так просаживаю. Но ведь было время, когда я по-другому жил. И Храповицкий тоже, и Лариса. Все мы жили по-другому. И хватало нам! И радостей у нас было не меньше. Праздники вместе отмечали, веселились. Вот и получается, что деньги - это все-таки шелуха. Можно без нее перекантоваться.
- Да ну? - отозвался я скептически.
- На сто процентов! - убежденно тряхнул он головой. - Ну, может, поначалу трудно будет, а потом привыкнешь. Сидит же Храповицкий в камере, без телок, без бабок, не умирает. Да меня возьми, я, если честно, лучше всего себя в своей берлоге чувствую. Квартира у меня есть двухкомнатная, в центре. Я ее еще в те времена купил, в советские. Так вот, когда я со своими бабами разругаюсь, туда ухожу. Не тюремная камера, конечно, но и не хоромы. Спорить могу: любой из нас одной десятой обойдется из того, что у него есть.
- Почему же не обходимся?
- Не желаем! Прет из нас что-то, неймется нам! Война нам требуется. Захват. Риск. Я так соображаю, что забрось нас, допустим, на необитаемый остров, где не будет ни долларов, ни мерседесов, ни бриллиантов, ну, вообще никакой цивилизации, а только бамбуковые палки, мы из-за палок схватимся. Не будет палок - валуны какие-нибудь пронумеруем и драться начнем: у кого больше. Ничего не найдем - просто так сцепимся. Вот это в нас - настоящее, не наносное. Это суть наша. Она вначале стоит и нас всех объединяет. А бабки - это потом.
- А у планктона, значит, другая суть?
- У планктона все очень просто,- усмехнулся он.- Одни животные потребности. Ему захотелось чего-то - он и сцапал. Чужое, свое - он не разбирает, ждать не может, о последствиях не думает. Дают - бери, бьют - беги. Он вообще думать не любит, да и некогда ему: то ест, то спит, то гадит, то совокупляется. Весь в делах. Правда, в отличие от нас нападать он не станет. Только если всей стаей на одного. Тогда да. До костей обглодают.