- Да вы не бойтесь, - принялся увещевать его доктор. - Никто вам не причинит зла. Мы же хотим вам помочь.
Сырцов вздрогнул, словно ему сделали больно.
- Немедленно прекратите! - выпалил он. - Уберите его! Оставьте меня в покое!
Его реакция меня поразила. Я видел, что еще секунда, и он меня выдаст.
- Пойдемте, - поспешно бросил я доктору. - Пациент сегодня слишком возбужден. Я приеду в другой раз.
- Нет! - крикнул мне в спину Сырцов. - Не смей здесь появляться! Хватит меня терзать!
Это уже был провал. Я пулей выскочил в приемную, и тут же вылетел доктор.
- Какая неадекватная реакция! - пробормотал он омоновцам. - Первый раз его таким вижу! Вы что-нибудь понимаете, коллега?
Я молча замотал головой и пожал плечами, показывая, что сам теряюсь в догадках. Я действительно был растерян. Омоновец вышел за нами в коридор. Под его тяжелым взглядом мы, стараясь не бежать, зашагали к выходу.
- Мне кажется, что он не очень вам обрадовался, - ядовито прошептал доктор, вытирая вспотевший лоб.
- Должно быть, с кем-то спутал, - тоже шепотом предположил я на ходу.
Окончательно я пришел в себя минут через двадцать, уже в центре города. Проезжая мимо оперного театра, я вдруг спохватился, что со вчерашнего дня так и не позвонил Насте. Мучимый стыдом и раскаянием, я набрал ее номер.
- Здравствуйте, я по поводу оперы. Я хотел извиниться перед вами за то, что пропал. Я не нарочно. Если вы готовы меня простить, мы вполне могли бы сходить в театр сегодня.
- Боюсь, что сегодня нет оперы, - ответила Настя. Ее голос был привычно грустен, но ни обиды, ни упрека в нем не звучало. - Я смотрела афишу. Только балет.
- Какой балет?
- "Лебединое озеро". Утренник. Начало в два часа.
Я посмотрел на часы. Было без четверти час.
- Балет тоже неплохо, - заверил я ее. - Какой русский не любит "Лебединое озеро"?! Я заеду за вами через полчаса. Вы успеете собраться?
Она пообещала постараться.
Так все-таки сдал нас Сырцов или нет? Я не мог думать ни о чем другом.
3
Провинциальный балет - это как пробуждение в чужой постели после тяжелой пьянки: и мучительно, и стыдно. С советских времен в крупнейших городах России существуют собственные театры оперы и балета и - что гораздо хуже - собственные труппы. Одни и те же артисты, так ничего и не добившиеся, в течение долгих лет на одной и той же обшарпанной сцене, перед одной и той же аудиторией исполняют одни и те же роли. Они стареют, толстеют, спиваются и интригуют. За право остаться на театральных подмостках после пенсии они воюют насмерть, ибо ничего другого делать не умеют.
Сидя в плюшевых облезлых креслах партера, мы с Настей наблюдали за тем, как кордебалет, напоминавший команду раскормленных тяжеловесов, грузно разминался в саду, под нестройные звуки оркестра, в котором не хватало половины музыкантов. Когда действие перенеслось к озеру, то главная интрига для меня заключалась не в сказочных событиях, а в том, провалится ли сцена с гулявшими досками под могучим Зигфридом или же ее обрушат своими скачками дебелые лебеди?
Вот за кого я не волновался, так это за Одиллию, alias Одетту. Ей явно давно перевалило за сорок, она была стервозно-худа и берегла свои ноги, то есть вместо батманов хлопала густо накрашенными глазами. Старательный Зигрфрид отдувался за двоих, был весь в мыле и тяжело дышал.
Кроме нас в зале находилась лишь толпа школьников, которых согнали сюда под надзором учителей. Свое пребывание в храме искусства школьники воспринимали как несправедливое наказание. Они грызли чипсы, кидались друг в друга бумажными шариками, шушукались и нетерпеливо крутились в ожидании антракта. На Настином лице, обычно доброжелательном, изображалась страдание. Она морщила веснушчатый нос, словно готовилась всплакнуть. Ее яркие глаза были влажными.
- Уйдем после первого отделения? - сочувственно предложил я.
Судя по ее благодарному взгляду, я угадал.
- Я вообще-то больше оперу люблю, чем балет, - призналась она. - Особенно мне нравятся низкие голоса. Контральто, басы. Хотя для них существует мало красивых арий.
- Это потому, что у вас тоже низкий голос, - предположил я. - Женщинам и детям часто нравится то, что похоже на них самих.
- Наверное, всем нам нравится то, что на нас похоже, - сказала она задумчиво. - А может, наоборот, какими мы мечтаем быть. Между прочим, женщины как раз редко бывают довольны своей внешностью. Реже, чем мужчины.
- Возможно, мужчины просто меньше смотрятся в зеркало. Разглядывали бы себя чаще, им бы тоже не понравилось.
- Зеркало тут не при чем, - возразила она. - Никто все равно не видит себя таким, какой он есть на самом деле.
Первое отделение все-таки закончилось. Школьники вскочили и, толкая друг друга, с шумом ринулись из зала. Мы с Настей подождали, пока они выбегут, и чинно направились к выходу.
- Вы первый человек, который не терзает меня вопросами о том, что происходит в нашей компании, - сказал я, помогая ей одеться.
- А что у вас происходит? - беспечно спросила она. - Надеюсь, ничего серьезного?
- Ну вот! - хмыкнул я. - А я так восхищался вашей деликатностью. Вы и впрямь ничего не слышали? Храповицкого на днях арестовали.
- Храповицкого арестовали? - переспросила Настя потрясенно. - Неужели? Какой ужас! Ведь он такой гордый человек!
- Странное замечание. Разве это имеет значение?
Настя смутилась:
- Я хотела сказать, что арест он, должно быть, больнее переживает, чем обычные люди. Потому что для обычных людей это несчастье, а для него - унижение. Мне его ужасно жалко. Вы извините, что я все это пропустила, я ведь почти не слежу за новостями, газеты не читаю.
- Неужели никто вам об этом не сказал?
- Я мало с кем общаюсь.
- Вам не интересно знать, что происходит вокруг? - удивился я. - Совсем не любопытно?
- Честно говоря, не очень, - виновато улыбнулась она. - Да я как-то и не очень запоминаю.
- То есть реальный мир вам заменяют книги и музыка? - я осуждающе покачал головой. - Это неправильно, даже как-то неуважительно.
- Вы имеете в виду, по отношению к окружающим людям?
- Ну да, и к ним тоже, хотя я говорил не о людях. Вам подарена действительность, а вы ею пренебрегаете. За это вас когда-нибудь поймают мелкие демоны, и будут орать вам в ухо дурными голосами современные хиты.
- Книги и музыка - это и есть реальность, - ответила она без улыбки. - Искусство существует столетиями, даже тысячелетиями. А новости живут одну минуту. Да мы уже спорили об этом с вами, когда вы мне из Италии звонили. Наверное, я просто не умею объяснить то, что думаю. Но Храповицкого мне вправду очень жаль.
Мы вышли на улицу, и яркое солнце ударило нам в глаза. Стоял сухой, ясный, холодный день. Бледно-голубое небо было высоким и чистым, без облаков.
- А как же природа? - спросил я, лениво жмурясь. - Ее вы тоже отвергаете?
- Смеетесь надо мной, да?
- Пытаюсь понять.
- Я ничего не отвергаю, даже лужи или сало, хотя плохо отношусь и к тому, и к другому. Но пусть все будет независимо от того, нравится мне или нет. Пусть все живет, а вдруг кому-то понадобится? - Настя улыбнулась и пожала плечами. - Просто мне роднее то, что надолго. Природу я очень люблю, она вечная. Хотите, погуляем сейчас в ботаническом саду? - неожиданно предложила она. - Я там часто бываю.
Энтузиазма во мне это предложение не вызвало. На улице было градусов пять, и, хотя на солнце казалось теплее, налетавший временами холодный ветер напоминал о близости зимы. Прогулке в саду я без колебаний предпочел бы ресторан.
- А вы не замерзнете? - спросил я, маскируясь заботой о ней.
- За меня не беспокойтесь, - замахала она руками. - В такую погоду я часто гуляю. Впрочем, если не хотите, мы можем и не ехать.
- Конечно, поедем! - бодро ответил я, совершив над собой усилие.
Я помог ей забраться в джип, но сам сесть не успел: у меня зазвонил мобильный телефон. Это был секретный номер, врученный мне Савицким. Знали его лишь Савицкий да Виктор. Гадая, кому из двоих я мог понадобиться, я произнес "алло".
- Что ж ты с концерта сбегаешь, а? - весело поинтересовался мужской голос. - Взял и наплевал на культуру. Нехорошо. Сам-то я, конечно, редко в театр выбираюсь, но всегда до конца сижу.
- Рад за вас, - сквозь зубы ответил я. Я уже догадался, кто это.
- Ага, - жизнерадостно продолжал мой собеседник. - Только я больше драматические постановки люблю. Островский там, Чехов. Потом еще вот этот, как его? "Трамвай желание" написал, фамилия из головы вылетела. Короче, в таком духе. Оперы-то, они, конечно, поскучнее будут. Заведут волынку: "О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить!" - эту фразу мой собеседник пропел фальшивя. - Дай свободу, как же! - злорадно возразил он. - Тебе дашь, а ты опять воровать будешь!
- Что вы хотите от меня, Валентин Сергеевич? - спросил я, стараясь не выдавать голосом нахлынувшие на меня эмоции.
- А ты приезжай ко мне и узнаешь, - гостеприимно предложил Лихачев. - А то по телефону долго рассказывать. У меня как раз спектакль один идет, очень даже драматический. Вместе поглядим. Дуй прямо сейчас, а то не успеешь. Уже самое интересное началось.
- Вам нравится играть с людьми в кошки-мышки, правда? - холодно осведомился я.
- Еще как! - не задумываясь, ответил он. - А тебе нет, что ли?
- Представьте себе, нет.
- Это потому, что я - кошка, а ты - мышка, - с удовольствием объяснил он. - А если бы наоборот, тебе бы тоже нравилось. Давай, давай, гони быстрее, а то обижусь.
Я залез на водительское место и посмотрел на Настю.
- Что-то случилось? - спросила она обеспокоенно. - У вас сразу лицо переменилось.
- Извините, но с вечными ценностями придется подождать. Наша прогулка переносится. Надеюсь, что до завтра, - прибавил я хмуро. - Это не от меня зависит, а от одного приятеля, который только что звонил. Он просит, чтобы я приехал, и мой визит к нему может затянуться.
- Затянуться на сутки? - удивленно переспросила она.
- Может быть, и дольше. Я вам перезвоню, как только освобожусь.
- Хорошо, я буду ждать. Только лучше сделать это хотя бы до конца следующей недели, ладно? А то я потом уеду в Москву. Меня в деканате отпустили, чтобы я могла поработать над курсовой в Ленинской библиотеке.
- В таком случае я прилечу к вам в Москву. Там мы и в Большой театр сходим, и побродим среди памятников архитектуры. Где вы остановитесь?
- Я еще не знаю. Вообще-то у меня там подруга живет, но я с ней пока не созванивалась.
- Постойте, - перебил я, - у вас ведь нет мобильного телефона?
- А зачем мне? Я вполне обхожусь домашним.
- Как же я отыщу вас в Москве?! Я подарю вам мобильник. Только, пожалуйста, не отказывайтесь. Это не для вас, это для меня!
- Ну, хорошо, - согласилась она. - Спасибо.
Я отвез ее домой и сразу позвонил Виктору.
- Меня Лихачев вызвал. Прямо сейчас. Кстати, он знает наши секретные номера.
- Во как? - удивился Виктор. - Зачем же ты ему понадобился? Мог бы и с меня начать.
- Готов уступить свою очередь, - нервно хмыкнул я.
- Я подожду, - покладисто заметил Виктор. Он помолчал, размышляя: - Думаешь, закроет?
- Думаю, может, - ответил я, стараясь говорить ему в тон.
- Страшно? - спросил он с любопытством.
- Есть немного, - признался я.
- Да ладно, брось, - посоветовал он. - Подумаешь! До свадьбы выйдешь. Плохо, конечно, если тебя посадят. Скучно. Я к тебе только-только привыкать начал.
- Глупая шутка, - заметил я.
- А я вообще не умный, - отозвался он. - Да и чувства юмора у меня нет.
4
На проходной в налоговой полиции меня уже дожидался прилизанный помощник Лихачева. Он поздоровался со мной холодно, без тени былого дружелюбия, даже не протянув мне руки, хотя еще месяца не прошло с тех пор, как он при встречах раскрывал мне объятия. Я понял, что в нашей дружбе с генералом произошли некоторые изменения. Челядь - лучший барометр начальственного настроения.
Следуя за ним по извилистым коридорам, я старался угадать, какую еще ловушку приготовит мне изобретательный генерал. Я надеялся, что мой арест не включен в сегодняшнюю программу. Для столь артистичного специалиста по вытягиванию жил, каким являлся Лихачев, это было бы слишком топорно. Чтобы унять предательскую дрожь, я закурил.
- Здесь не курят, - строго сообщил помощник, не поворачивая головы.
Я мысленно охарактеризовал его половую принадлежность как нетрадиционную, загасил сигарету об угол подоконника и, не найдя, куда ее выбросить, сунул назад в пачку. Мы вошли в крыло, занимаемое Лихачевым, но до генеральской приемной не добрались. Помощник остановился и открыл неприметную дверь, пропуская меня вперед. Я выдохнул, как перед прыжком в воду, и шагнул внутрь. Помощник остался снаружи.
В полутемной комнате без окон практически не было мебели: лишь стол да пара стульев. Лихачев, по-домашнему, в рубашке и пуловере, в полном одиночестве увлеченно смотрел телевизор. Он обернулся ко мне, приложил палец к губам, призывая к молчанию, и указал на стул рядом с собой. Я бросил взгляд на экран и медленно сел.
На экране я увидел главного бухгалтера нашего холдинга, Марину Сергеевну Кабанкову, которую допрашивал майор Тухватуллин. Я почему-то сразу, без всяких сомнений понял, что это именно Кабанкова и именно в кабинете Тухватуллина, хотя черно-белое изображение искажало ее внешность, а майор и вовсе виднелся фрагментарно. Установленная за его спиной под потолком камера захватывала лишь его плечи да затылок. Указательным пальцем майор сучил по клавишам компьютера, повторяя вслух текст, чтобы не сбиться.
"То есть - эти векселя являлись по сути фиктивными. Фиктивными. И все имущество с азотного завода переводилось на фирмы Храповицкого незаконно. Незаконно". Точка.
Он прервался и, подняв голову, посмотрел на Кабан-кову в ожидании комментариев. Но та лишь мелко, как курица, кивала, выражая полное согласие.
- Ну вот, - откидываясь на стуле, с облегчением произнес майор. - Хоть с азотным заводом, похоже, разобрались. Вы мне только потом в моем блокноте схемку начертите по этим векселям, чтобы я начальству мог наглядно растолковать, что там к чему. А то уж больно хитро у них наверчено. Записать-то я записал, а до конца еще не уловил. Лады?
- Да я прямо сейчас могу, - предложила Кабанкова, хватая ручку. - Где чертить?
- Подождет, - снисходительно успокоил ее Тухва-туллин. - Когда протокол допроса подписывать будем, тогда уж все и подобьем. Вы ведь мне что-то еще рассказать хотели?
Кабанкова подалась вперед и заговорщицки заулыбалась.
- Нашла я все-таки номер счета, про который вы вчера спрашивали, - не без гордости доложила она. - Полночи в своих бумагах рылась, но отыскала.
- Это хорошо, - рассеянно похвалил майор. - Только мы с вами вчера много про какие счета говорили. Я, если честно, и не помню, какой из них вы в виду имеете.
- Ну, как же! Вы еще интересовались, открывал ли он своим любовницам счета за границей? Храповицкий-то.
- А, вы вон про что! Да это я просто так спросил, без задней мысли. Что-то мне вдруг вчера интересно стало, чисто по-человечески.
- Можно закурить? - шепотом спросил я генерала.
- Кури на здоровье, - пожал он плечами. - Только меня угости, а то я сигареты в своем кабинете оставил.
Когда я начал работать в холдинге, Кабанкова уже была главным бухгалтером и входила в узкий круг приближенных, поскольку считалась хорошим специалистом, к тому же обладала крепкими связями в налоговой инспекции. Мне не нравилась угодливость, которую она демонстрировала руководству, и грубость, с которой она обращалась с подчиненными. Меня забавляла ее манера одеваться: не по годам открыто, не по должности ярко и не по фигуре тесно. Но в целом я относился к ней уважительно и, хотя однажды видел ее растерянность во время обыска, все же не мог представить, что животный страх способен в одно мгновенье превратить властную, самолюбивую, неглупую женщину в трясущийся студень.
- Нет, раз уж я пообещала, то обязательно сделаю, - внушала Кабанкова майору, поедая его преданным взглядом. - Такой уж у меня характер. Больше всего ценю в людях надежность и порядочность, - она достала из сумки сложенный вдвое листок и протянула через стол Тухватуллину. - Мне выписки с ее счета недавно в руки попали, ну я и сохранила на всякий случай. Как в воду глядела! Вот имя, фамилия, название банка, а вот номера. Тут для долларов, а тут для швейцарских франков. Это он ей открыл, когда в Женеву возил в прошлом году.
- Что-то я не пойму, на каком языке тут написано, - пожаловался Тухватуллин, крутя бумажку в руках. Он явно не был полиглотом. - На швейцарском, что ли? Ольга вижу, а фамилию не разберу. Это, значит, какая же Ольга? Которой он дом строил?
- Да нет, - поправила Кабанова. - Дом он Марине Березкиной строил. А это другая, Ольга. Сухарева.
- Которая с ним живет? - все никак не мог уяснить майор.
- С ним Олеся живет, Новицкая, - поморщилась Кабанова от его недогадливости. - А это еще одна.
- Как он сам-то с ними разбирается?! - вздохнул майор не то с сочувствием, не то с завистью. - Ольга, Олеся, Марина. Еще кто?
- Еще Елена, - подсказала Кабанова со смешком. - Я вам список составлю, а то у него гарем целый.
Лихачев игриво поддал меня локтем.
- Третий день с ней возимся, - сияя, поделился он. - Сама уже прибегает, жить без нас не может. Вчера с утра звонит дежурному, не мог бы, дескать, следователь такой-то меня принять? Я кое-что важное вспомнила. А следователь такой-то накануне с ней десять часов сидел, россказни ее слушал, полуживой выполз. А тут еще и день выходной, ему ехать неохота. Он Тухватуллину перезванивает, так, мол, и так, нельзя ли обождать до понедельника? Тухватуллин мне докладывает, как быть? Я ка-ак рявкну! Гони, кричу, дурак, мать твою, на работу срочно! Лично ее тряси, пока все не выложит! Всех быстро на уши поставил, сам тоже приехал, правда не вмешивался, здесь сидел, тихонечко так. В девять вечера мы с ней закончили. Ну, думаем, все! А сегодня не успели проснуться - вот она, красавица!
- Выходит, он ей на счет всего-то сто тысяч долларов положил? - проворчал Тухватуллин, подкалывая выписку к другим документам. - Мог бы, думаю, и побольше подкинуть, при его деньгах-то.
- А богатые, они всегда жадные, - авторитетно сообщила Кабанова. - Сколько уж я их повидала! За копейку удавятся. Правда, на себя они не жалеют, это у них принцип такой: на себе не экономить. Но когда остальных коснется, снега зимой у них не допросишься! Другое дело, что эти ихние пассии все вместе ста тысяч не стоят.
- Да ну?