- Знаю - растерянно пробормотал я.
- Тебе ли не знать! Сколько лет он на вас батрачил, концы в воду прятал. А вы с Храповицким взяли за это и его подорвали. Гранату - шварк ему в харю! Получи, Пал Николаич! Вот она, храповицкая благодарность. Еле жив остался, бедняга. С того света врачи его вытащили. - Лихачев состроил скорбную мину, словно все, им описанное, произошло с его близким родственником.
- Это бред! - задохнулся я от негодования. - Храповицкий к этому покушению не имеет никакого отношения!
- А что это ты опять за всех отвечаешь? Откуда у тебя такое убеждение? Ты у них там седьмая свеча в пятом цилиндре, мелкий хулиган. Едем к Сырцову, у него все и спросим. Уж он-то лучше всех ведает, кто его заказывал и за что. Пошли-пошли, - поторопил он, вставая из-за стола. - Раз решили, чего время терять! Или ты забоялся?
И он устремился к двери. Я поднялся на ватных ногах. Голова моя шла кругом.
7
Едва черная "Волга" Лихачева выехала со двора налоговой полиции, как водитель привычным движением врубил сирену и так лихо топнул по педали газа, что машина подпрыгнула и рванулась вперед. Лихачев с досадой покосился на меня и хлопнул водителя по спине.
- Ну-ка, убери эту дребедень! - сердито потребовал он. - И скорость сбавь. Зачем народ пугаешь?
Тот бросил удивленный взгляд на сидевшего рядом с ним прилизанного помощника, но помощник лишь чуть заметно пожал плечами. Водитель нехотя повиновался.
- Любят они эту цветомузыку, - пожаловался мне генерал, словно все дело было в их своеволии, с которым он не успевал бороться. - Что с них взять! Ума-то нет.
По напрягшимся затылкам обоих я понял, что оценку, данную им начальником, они считают несправедливой. Впрочем, мне сейчас было совсем не до барских замашек генеральской челяди, идущих вразрез с его собственными демократическими принципами. Я лихорадочно соображал, зачем Лихачев тащит меня к Сырцову. В чем смысл этой внезапной очной ставки? Где тут западня? Знает ли он о моем утреннем визите в больницу? И если знает, то от кого? Сумела меня выследить наружка, или же ему донес Сырцов? Этот вариант был самым неприятным, но сбрасывать его со счетов было нельзя.
Я покосился на Лихачева, но он сидел, невозмутимо отвернувшись к окну, равнодушно разглядывая немноголюдные улицы воскресного города. И все же я не сомневался, что он догадывался о том, что происходило внутри меня, чувствовал мое смятение и играл на нем.
- А правда, что он тебя с работы вышиб? - вдруг спросил генерал. - Храповицкий-то?
- Я сам ушел, - буркнул я.
Я не собирался ему ничего объяснять, эта мальчишеская реплика вырвалась помимо моей воли. Генерал тут же понял, что наступил на больную мозоль.
- Морду тебе набил, - продолжал перечислять Лихачев. - При женщинах. Оскорблял. Жуликом называл. За волосы-то хоть не таскал?
Помощник впереди хихикнул. Я закусил губы.
- Ну и ладно, - вздохнул генерал. - Не хочешь рассказывать - не надо. Я ведь так просто спросил, по-товарищески. Что поделать, если у вас обычаи такие.
В отделении хирургии навстречу нам выскочил мой знакомый доктор. Должно быть, его предупредили о начальственном визите. Однако узнав меня, он что-то пробормотал о срочном вызове, шарахнулся в ближайшую палату и захлопнул за собой дверь. Генерал еле приметно усмехнулся, но ничего не сказал. Омоновцы уже стояли в струнку, Лихачев, не останавливаясь, снисходительно скомандовал им "вольно" и первым шагнул в палату Сыр-цова.
Сырцов неподвижно лежал на кровати и бездумно смотрел в потолок пустыми глазами. Заслышав наши шаги, он повернул голову, и в его лице сразу отразился такой ужас, что я невольно запнулся, испугавшись за него. Зато Лихачев, напротив, расцвел.
- Гляди, Пал Николаич, кого я к тебе привел! - весело закричал он, обнимая меня за плечи. - Старого твоего товарища! Доволен, да? А уж он-то как к тебе рвался! Переживает за тебя, ясное дело. Ну, что ж ты встал как вкопанный? - он подтолкнул меня вперед. - Обнимись хоть с Пал Николаевичем! Только сильно его не тискай, а то помнешь. Он у нас все же еще очень слабенький. Я имею в виду после операции.
Фамильярность, с которой обращался Лихачев к Сырцову, свидетельствовала о том, что эта встреча была далеко не первой. Сырцов переводил больной затравленный взгляд с меня на генерала, не понимая, что означает наше совместное появление в его палате, к тому же в обнимку.
Я медленно приблизился к его постели, протягивая ему руку. Он страдальчески сморщился.
- Зачем? - укоризненно простонал он, обращаясь к генералу. - Зачем вы его сюда привели?
- Вот те раз! - переполошился Лихачев. - Ты что же, выходит, не того, не рад ему? А он мне клялся, что вы с ним чуть ли не братья!
- Мы не братья, - прошептал Сырцов. - Я видеть его не могу.
Лихачев с укором уставился на меня.
- Наврал мне, значит! Обвел меня вокруг пальца! А я ведь чуял, что нельзя ему верить. А все равно поддался! - он был расстроен. - Сам не понимаю, как получилось? - Лихачев покаянно развел руками. - Ты уж меня извиняй, Пал Николаич! Не желал я тебя огорчать. Просто уж больно он хитрый. Ушлый. Кого хочешь обманет! Неспроста его Храповицкий в подручных держал. Я ведь сегодня вообще случайно на работе оказался. Заскочил на минутку, а тут он, как раз он врывается! Не иначе как караулил. И давай меня с порога чехвостить! Дескать, вы что же тут натворили в мое отсутствие? Я, мол, специально из-за границы прилетел, чтобы вас уму-разуму научить. И то ему не так, и это! Совсем меня заморочил. Все следствие с ног на голову перевернул. Все наши доказательства начисто опровергает. Его послушать, так мы вообще не в том направлении рыли, невинных людей арестовали, а настоящих преступников на воле гулять оставили. И убедительно, понимаешь, так у него выходит! - генерал беспомощно развел руками и посмотрел на Сырцова так, словно ждал от него поддержки. - Вот, например, он твердит, что эту аферу с благотворительностью ты придумал. Лично ты, и никто иной.
Бледное лицо Сырцова стало мертвенным.
- Какую аферу? - пролепетал он.
- Да с благотворительностью, - с готовностью повторил Лихачев. - Ну, когда вы с разных фирм, в том числе и с тех, где ты учредителем значился, направляли письма на имя Храповицкого. Просим оказать безвозмездную помощь детскому дому. Сироты с голоду помирают, некоторые уже окочурились. Деньги на сирот вам, естественно, тут же перечислялись, вы их обналичивали через третьи фирмы и между собой делили. За два с половиной года четыре миллиона долларов вы таким образом прокачали. Совсем немалые средства, если судить по моей зарплате. Или ты тоже в первый раз об этом слышишь, как и я?
Изложенная генералом махинация в целом соответствовала действительности, разве что детей он приплел для сгущения красок. Деньги в основном запрашивались и выделялись на социальные и культурные программы: концерты для неимущих пенсионеров, подарки ветеранам и прочее. Примерно двадцатая часть из них доходила по назначению, остальные возвращались в виде наличных. Благотворительность не облагалась налогом и еще давала определенные льготы, поэтому мы, как и все другие крупные организации, время от времени практиковали подобные нехитрые комбинации.
Неизвестно, как генерал раскопал эту схему, но сдал ее ему точно не Сырцов, в этом я сейчас был совершенно уверен. Сырцов внимал ему, приоткрыв рот, даже приподнялся на локте, чтобы не пропустить ни слова.
- Кому и сколько у вас полагалось, Решетов мне пока не раскрыл, - заключил генерал удрученно. - Опасается мести. Но идея, говорит, твоя была.
При этих словах Сырцов бросил на меня злобный взгляд.
- Он сочиняет, - сохраняя хладнокровие, сказал я ему. - Нарочно нас ловит и между собой стравливает. Не надо поддаваться.
Не слушая меня, Сырцов без сил упал на подушку.
- Это не я изобрел, - прошептал он еле слышно.
- Но ты же знал про эту аферу, - вкрадчиво настаивал генерал. - Принимал в ней активное участие. Обналичка через твой банк шла.
Сырцов не ответил. Он лежал, закрыв глаза и нервно двигая нижней челюстью, как будто что-то жевал.
- Пал Николаич, - тихонечко позвал его генерал. - Ку-ку.
- Меня заставляли, - с трудом выговорил Сырцов, не открывая глаз.
- Вот видишь! - радостно воскликнул генерал, обращаясь ко мне. - И я тебе то же самое твердил. А ты "не верю! не верю!" Прямо как Станиславский! Тот тоже никому не верил. Что ж, по-твоему, Пал Николаич по своей воле мошенничал? Ты этак скажешь, что он и другие преступления совершал по собственной инициативе? Он кто тебе? Закоренелый уголовник, что ли? Маньяк, да?
Сырцов конвульсивно вздрогнул под простыней. Я посмотрел на него с состраданием.
- Нет, - убежденно ответил сам себе генерал и погрозил мне пальцем. - Не отдам я тебе в обиду Пал Николаича. Никакой он не маньяк, а честный человек, интеллигент. Его вынудили пойти против закона, грозили ему. Ты расскажи, Пал Николаич, как Храповицкий тебя запугивал. А то он опять мне не поверит. Ведь не поверишь? - повернулся он ко мне.
Я промолчал. Мне было жаль Сырцова, но я не мог заставить себя ответить утвердительно.
- Рассказывай, Пал Николаич, - вздохнул генерал. - Выкладывай ему всю правду. Это наше с тобой главное оружие. Правда.
В глазах Сырцова, обращенных на генерала, читалась мольба.
- Я плохо себя чувствую, - захныкал он. - Мне нельзя долго разговаривать. У меня сердце болит.
- А ты коротко расскажи, - сочувственно посоветовал ему генерал. - Не надо длинно.
- Мне врачи запрещают волноваться, - ныл Сырцов.
- А ты и не волнуйся, - ласково уговаривал Лихачев. - Зачем волноваться? Ну давай, рассказывай.
Сырцов завозился, собираясь с духом.
- Он мне оружием угрожал, - потупившись, невнятно выдавил из себя он.
- Видал? - бросил мне Лихачев. - Вот что творил! Зверь!
Я нервно рассмеялся:
- Паша, а ты уверен, что это тебе не приснилось?
Тот не удостоил меня ответом.
- Опять не верит! - сокрушенно проговорил Лихачев Сырцову. - Еще и издевается. А когда это было?
- Я... я не помню точно. В прошлом году, кажется. Или нет, еще раньше, в позапрошлом, осенью. Когда я в мэрию на работу устроился. Он вызвал меня к себе в кабинет внезапно, - Сырцов запнулся и вытер вспотевший лоб.
- Так, - поддакнул генерал. - Вызвал он тебя. А ты что?
- Я пришел, - он вновь остановился. Было заметно, что каждое слово дается ему с огромным трудом. - И сказал, что больше не желаю в его махинациях участвовать.
- Твердо сказал? - уточнил генерал.
Сырцов сглотнул.
- Да, - жалобно прошептал он.
- Погоди, - всполошился генерал. - Тут каждая деталь важна. Ты ему просто твердо сказал, что не будешь больше воровать? Или сказал как отрезал?!
- Как отрезал, - замогильным голосом пролепетал Сырцов.
- Это правильно, - одобрил Лихачев. - По-мужски. В твоем духе. А он что?
- А он раскричался. Выхватил пистолет! Ко лбу мне приставил, - Сырцов несколько оживился, описывая эту невообразимую сцену. - Он вообще не хотел меня в мэрию отпускать!
- Что ты врешь! - возмутился я. - Он сам договаривался с Кулаковым о том, чтобы тот тебя к себе замом принял. Я при этом присутствовал.
При этих словах Лихачев озабоченно нахмурился. Он посмотрел сначала на меня, затем на Сырцова...
- Слушай, Пал Николаич, - проговорил он, понижая голос. - А ты, часом, не того? Не оговорил человека? Только давай честно!
Сырцов рванул с себя простыню.
- Нет! - завопил он. - Я правду говорю! Я же вам это тысячу раз уже рассказывал.
- Ну, а свидетели-то при этом были? - все так же озабоченно спросил генерал, игнорируя его последнее замечание. - Видели они, как Храповицкий тебя убить обещал?
- Были, - пробормотал Сырцов. - Только я не помню, кто именно.
- Ты ведь обещал вспомнить, - мягко упрекнул его генерал.
- Я не могу вспомнить! - в отчаянии воскликнул Сырцов. - У меня не получается! Я же травму головы перенес!
- Знаю, знаю, - бросился успокаивать его Лихачев. - Понимаю, как тебе трудно. А только ты постарайся. Нельзя же без свидетелей. Он ведь обязательно отпираться станет. Храповицкий-то. Скажет, клевета. Еще и в суд на тебя подаст. А что? С него станется. Наглец известный. Представь: он в одной камере, ты в другой, и оба между собой судитесь.
- Да за что же меня в камеру?! - завопил несчастный Сырцов. - Я же инвалид!
- А за клевету, - ответил генерал грустно. - За клевету запросто могут упечь.
Это было свыше сил Сырцова. Он задергался, из глаз его брызнули слезы.
- Да ведь вы же сами мне это подсказывали! - в истерике закричал он, колотя по кровати здоровой рукой. - Вы все время выспрашивали, угрожал он мне или нет! Внушали, что от этого моя участь зависит! Я все делал, как вы велели! Я вам доверился! Какая разница, при свидетелях он угрожал или с глазу на глаз? Он же меня убить пытался! Убить! Я чудом выжил! Только благодаря своей реакции. Врачи говорят, чистое везение. Какие тут еще доказательства нужны?!
Лихачев смотрел на него с жалостливой улыбкой, но не разубеждал и утешать не спешил.
- Почему ты решил, что это Храповицкий? - перебил я Сырцова.
- А кто же еще?! Больше некому! Он и у Гозданкера сына расстрелял! Для него ничего святого нет! В подъезде мальчишку прикончили. Двадцать пять лет ему всего лишь было! Гозданкер мне лично об этом рассказывал. Он сердечный приступ перенес! - у Сырцова при этом воспоминании задрожали губы то ли от жалости к Гозданкеру, то ли от жалости к себе.
- Так к тебе уже и Гозданкера притаскивали?! - поразился я. - Когда же успели?
- Ты перестань хамить, - вмешался Лихачев, довольно, впрочем, беззлобно. - Что значит, "притаскивали Гозданкера"? Он же не собачонка. Два уважаемых человека изъявили готовность встретиться. Я им помог. Тебе вот тоже помогаю.
- Это точно, - подтвердил я. - Пропал бы я совсем без вашей помощи.
- А насчет роли Храповицкого в том покушении я с Пал Николаичем полностью солидарен, - заметил генерал. - Кому было выгодно его убрать? Одному Храповицкому! Ведь Пал Николаич все финансовые концы в руках держал. Его показания для нас бесценны. Храповицкий это понимал. Он знал, что, как только Пал Николаич рот раскроет, так сразу вам всем конец и наступит! Ничто вас уже не спасет. А Палу Николаичу что грозит? Да ничего. Чистосердечное признание мы учли. Сотрудничество со следствием - еще один плюс. С судом договоримся. Так что не волнуйся, Пал Николаич! Останешься ты на свободе.
Он подошел к кровати разметавшегося Сырцова, мокрого от слез и пота, и подоткнул ему подушку. Эта запоздалая забота выглядела довольно дико, после того как он изощренно довел Сырцова до полубезумного состояния. Сырцов смотрел на него, как кролик на удава.
- Вчистую уйти, конечно, вряд ли получится, - добродушно рассуждал генерал. - Но приговора мы добьемся чисто символического. Я думаю, пара лет условно - это максимум.
Сырцов захрипел. То ли даже такой приговор представлялся ему чересчур тяжелым, то ли после вспышки он чувствовал себя плохо. Генерал протянул руку и ободряюще погладил его по голове.
- Ну и конфискация, - задушевно прибавил он. - Это само собой. Тут уж ничего не поделаешь.
- А можно без конфискации? - взмолился Сырцов.
- Постараемся, - вздохнул генерал. - Но наверняка не обещаю.
И вдруг незаметно для Сырцова подмигнул мне с редким бесстыдством.
Я не мог больше это выносить.
- Хорошо, что ты себя со стороны не видишь, - в сердцах бросил я Сырцову. - Тебя бы стошнило.
И я вышел прочь из палаты.
8
- Что ж ты не попрощался с другом? - упрекнул меня Лихачев, когда мы с ним и его прилизанным помощником спускались в лифте. Генерал был в превосходном настроении и даже вновь было затянул: "О дайте, дайте мне свободу!"
- Разные мы с вами постановки любим, - с досадой проговорил я. - Не совпадают наши вкусы. Хотя должен признать, что в вас выдающийся режиссер пропадает.
- Отчего же пропадает? - лукаво возразил Лихачев, - Ты же вот оценил.
- Представляю, как вы продумывали арест Храповицкого! - продолжал я. - Это же сколько мелочей нужно было учесть, чтобы такого эффекта добиться.
- Да перестань, - заскромничал генерал. - К чему мне эффекты?
- По секундам, должно быть, все рассчитывали, - напирал я, не обращая внимания на его реплику. - Ведь, казалось бы, что проще: вызови его к себе и арестуй! Быстро и безопасно. Но вам этого мало. Пресно.
- Не то, чтобы пресно, а неправильно,- не утерпев, поправил Лихачев. - Морали бы не получилось. Тут смысл в том и был, чтобы показать всем его место в жизни. Он хозяином области себя мнил. А ему руки за спину и поволокли по грязи, как падаль! Как падаль! - брезгливо повторил он и растер каблуком по полу лифта, словно давил невидимое насекомое.
Я невольно взглянул на прилизанного помощника. Тот слушал генерала с завороженной улыбкой и удовлетворенно кивал. Он гордился своей принадлежностью к нашему уничтожению. Должно быть, многие в ведомстве генерала гордились.
Мы вышли из больницы на крыльцо, где уже ждала генеральская "Волга".
- Давай постоим минутку на свежем воздухе, - предложил мне Лихачев. - Гляди, какой славный сегодня денек выдался. У тебя закурить найдется?
Я достал сигареты, помощник щелкнул зажигалкой, дал прикурить генералу и погасил огонь раньше, чем я успел воспользоваться его услужливостью. Генерал сделал пару затяжек и вдруг нахмурился, словно вспомнив что-то неприятное.
- Ты, кстати, зачем Витьке про мой звонок разболтал? - проговорил он. - Нехорошо. Мы так не договаривались.
Его слова меня покоробили. Они звучали так, словно я уже стал его союзником.
- Предполагалось, что это тайна?
- Конечно! - Лихачев посмотрел мне в глаза. - Он нам свои секреты не раскрывает, а мы зачем будем?!
- Погодите, Валентин Сергеевич, - поднял я руку. - Давайте внесем некоторую ясность. То, что во вред Крапивину, мне лучше не знать.
- Почему же? - на лице генерала изобразилось искреннее недоумение.
Он вновь втягивал меня в игру, но мы уже подошли к моменту, когда избегать дальше объяснения было невозможно и бессмысленно. Я понимал, что, отказываясь от сотрудничества, подписываю себе приговор. Я собрал всю волю в кулак.
- Я не побегу из одного лагеря в другой, - сказал я. - Я не предатель.
Он ответил не сразу. Некоторое время он, прищурившись, рассматривал меня в упор, затем выпустил мне в лицо струю дыма.
- Порисоваться захотелось? - ледяным тоном осведомился он. - Или тебе и впрямь ближе мошенники, воры и убийцы, чем порядочные люди? Ну, раз так, то я руки умываю. Только, гляди, не пожалей. А то, похоже, в этом твоем лагере, кроме тебя, скоро никого не останется. Храповицкий сидит. Шишкин сбежал, Плохиш тоже сбежал. Витька уже пищит, пощады просит. Ты один ерепенишься, дурак недобитый. Мог бы я тебе шею свернуть прямо сейчас, да еще чуток обожду. Дам тебе последний шанс. Я ведь тебе не все показал, самое интересное приберег, чтобы у тебя лучше фантазия работала. Так что послушайся моего дружеского совета: катись-ка ты отсюда подобру-поздрову! Хоть во Флоренцию, хоть на Чукотку. Но под ногами у меня не путайся. Понял меня?