- Да не за границу! Туда! Сам знаешь, куда! - он медленно провел ногтем большого пальца по моему горлу, словно перерезая его. - Охота? Только не ври!
Меня обожгло изнутри. Я замер на месте. Как сумел он догадаться о моем неотвязном ночном кошмаре?
- Ты о чем? - пробормотал я, все еще не уверенный, что правильно его понял.
- Да говори же! - перебил он нетерпеливо.
От растерянности я не успел соврать.
- Охота, - против своей воли сказал я очень тихо.
- Сильно?
- Иногда очень сильно.
- А мне-то как охота! - вырвалось у него с чувством. - Иной раз всю ночь места себе не нахожу. Аж под ложечкой сосет. Напиваюсь, чтобы заснуть.
Простота, с которой он говорил об этом, меня поразила. Я никогда не решился бы завести разговор на эту тему с посторонним и никак не мог прийти в себя.
- Почему же ты не сваливаешь? - шепотом спросил я. - Чего тянешь?
- Чего тяну? - переспросил он. - А я и сам не знаю. Видать, не все еще попробовал, мало мне!
Я вскинул глаза и споткнулся о его остановившийся полусумасшедший взгляд. Снизу послышались голоса девушек и их быстрые шаги.
- Мальчишки, вы где? - кричала белобрысая, прыгая через ступеньки. - Мы вас потеряли!
Виктор встряхнулся, отпустил меня и отодвинулся в сторону.
- Будешь ее? - спросил он своим обычным, будничным тоном.
- Нет, спасибо, - замотал я головой, еще под впечатлением нашего дикого диалога. - Как-нибудь в другой раз.
- А вот и мы! - жизнерадостно крикнула белобрысая, запыхавшись. - Что ж ты лифт не починишь в своем подъезде? Богатый же человек.
- Тут изменения в программе, - сообщил ей Виктор. - Сексодром сломался. Большая и чистая любовь на сегодня отменяется. Придется тебе домой ехать.
- Почему домой? - оторопела она. - Че я там делать буду?
- Телевизор поглядишь, - посоветовал ей Виктор. - Помоешься заодно. Ни разу не пробовала в душе мыться? Попробуй, а вдруг понравится. Короче, дома много полезного можно сделать.
- Да не хочу я домой! - вскинулась она. - А Юлька, что, останется, что ли?!
- Я одна не останусь, - испуганно промычала Юлька.
- Значит, обе гуляйте, - заключил Виктор. - А мы с Андрюхой спать пойдем.
- А как мы среди ночи до дома добираться будем? - возмущенно воскликнула белобрысая. - Мы в поселке Энтузиастов живем!
- Охрана вас отвезет, - пожал плечами Виктор.
- Да у них же машины сломаны!
- Значит, такси поймаете, - он потерял интерес к разговору и, повернувшись, тронулся наверх.
- Денег хоть дай на такси! - вслед ему крикнула белобрысая.
Он сунул руку в карман, достал несколько смятых банкнот и на ходу швырнул их за спину. Они разлетелись по заплеванному полу. Присев на корточки, белобрысая принялась их собирать. Неповоротливая Юля ей помогала.
- Посвети сюда фонариком! - тщетно взывала белобрысая к начальнику охраны. - Ты че, оглох?! Дайте кто-нибудь зажигалку. Не видно же ни фига! Юльк, вон еще! А это что, доллары, что ли?
Ей никто не отвечал.
- Сам не знает, че хочет, черт пьяный! - ругалась белобрысая. - В натуре, двинутый. На фиг нас с собой приволок? Лучше бы мы в клубе остались. Гнет, блин, из себя крутого. А сам набрал охраны и прячется за чужой спиной, только и может, что над девчонками измываться. Всего, блин, боится.
Виктор продолжал неспешно подниматься по ступеням, не обращая внимая на ее брань и жалобы. И вдруг при последних словах он остановился между этажами.
- А ты, значит, не боишься? - с любопытством спросил он сверху.
- А чего мне бояться? - раздраженно бросила она, не уловив опасности.
Виктор хмыкнул и размашисто затопал вниз, шатаясь от стены к перилам. Охрана расступилась перед ним. Белобрысая, наконец, поняла, что совершила ошибку и что лучше было не ввязываться в пререкания. Она осеклась, но было поздно.
- Ничего не боишься? - Виктор вплотную приблизился к ней с широкой глумливой улыбкой. - Точно? Вот молодец! Давай с тобой вниз прыгнем.
- Куда прыгнем? - опешила она.
- Да из окошка, - Виктор предлагал это с такой легкостью, словно речь шла о прыжках через скакалку или другой невинной детской забаве. - На улицу. Раз - и готово!
Не вставая с корточек, она взглянула на него снизу вверх и, со страху потеряв равновесие, села на пол.
- Ты че, вообще, что ли, ненормальный? - пробормотала она.
- Давай, давай, ты же смелая! - поторопил ее Виктор.
Схватив ее за жидкие волосы, он рывком поднял белобрысую на ноги и развернул к подоконнику.
- Залезай, я пока окно открою. Четвертый этаж, тут делать нечего.
- Пятый, - опасливо поправил начальник охраны, еще не решаясь вмешиваться.
Я тоже как-то не верил в то, что Виктор сиганет вниз, полагая, что он просто хочет проучить малолетку. Однако на всякий случай я придвинулся ближе.
- Подумаешь, пятый, - фыркнул Виктор. - Фигня сущая. Если повезет, только ноги переломаем. Черт, да помогите же мне с этим окном! Оно тут гвоздями заколочено, что ли?
Одной рукой он по-прежнему держал белобрысую за волосы, другой немилосердно дергал ветхую оконную раму. Рама не поддавалась, с нее сыпалась облупившаяся краска. Белобрысая пробовала вырваться, но Виктор ее не выпускал. Толстая Юля прижалась к стене, рот ее был приоткрыт.
- Ты че? - испуганно тараторила белобрысая. - Пусти! Ай, больно же! Ты че взбеленился? Че я тебе сделала?
- Вышибайте окно! - потеряв терпение, скомандовал Виктор охране. - Живо!
Начальник охраны обернулся на меня.
- Не вздумай, - воскликнул я.
- Отстань, дурак! - кричала белобрысая, пытаясь разжать руку Виктора. - Помогите же! Че вы все, блин, встали как вкопанные?! На помощь!
- Не ори, я с тобой, - смеялся Виктор. - Вместе сдохнем! Боишься, крыса? А так - боишься?
Он оскалился и размахнулся для удара. Она заверещала, как заяц, и, зажмурившись, втянула голову в плечи. Юля тоже заорала, хотя и с некоторым опозданием. Фонарик подпрыгнул в руке начальника охраны и на секунду выхватил из темноты искаженное ужасом лицо белобрысой и ухмылку бьющего Виктора.
- Стой! - крикнул я, рванувшись вперед.
Виктор ударил со всей силы, но не белобрысую, а в окно, рядом с ее лицом. Его кулак прошиб стекло в обеих рамах и вылетел наружу. Если бы начальник охраны не обхватил его в последнюю минуту, Виктор мог, потеряв равновесие, вывалиться на улицу. Осколки со звоном посыпались на пол и на асфальт во дворе.
- А так боишься? - повторил Виктор и ударил в соседнюю раму. И снова раздался звон стекла.
- Виктор Эдуардович! - ахнул начальник охраны, крепче прижимая его к себе. - Да вы успокойтесь!
- Прекратите это безобразие! - раздался дребезжащий старческий голос за нашей спиной. Видно, кто-то из соседей Виктора взывал к нам из-за запертой двери. - Я немедленно вызываю милицию!
- Пшли к черту, бараны! - привычно огрызнулся Виктор. - Сейчас оболью бензином да подожгу!
Он посмотрел на свой изрезанный осколками, окровавленный кулак с впившимся мелким стеклом.
- Испугалась, дура, - с беззлобной насмешкой проговорил он, отпуская белобрысую. - А чего, спрашивается? Я же пошутил.
Белобрысая приоткрыла глаза, увидела прямо перед собой окровавленную руку, взвизгнула и шарахнулась в строну.
- Псих! - выкрикивала она, кубарем скатываясь по ступенькам. - Дурак больной!
Толстая Юля, косолапя, побежала за ней.
Виктор стоял, криво улыбаясь, потряхивая изувеченной кистью, из которой хлестала кровь.
- Как вы, Виктор Эдуардович? - спрашивал начальник охраны, не выпуская его из объятий.
- Нормально, - пожал плечами Виктор.
Ничего нормального, между тем, не было. Судя по обилию крови, он стеклом перерезал себе вену и нуждался в срочной медицинской помощи. Выглядела его рука пугающе.
- Надо перетянуть ему запястье, - бросил я охране, хватая Виктора за плечо. - Быстрее, ребята.
Виктор отмахнулся, перемазав меня кровью. Охранники тут же окружили его. Виктор слабо отбивался.
- Отстаньте, идиоты, - хрипел Виктор, вырываясь. - Я спать хочу.
Галстуком мы туго перевязали ему предплечье, а носовыми платками замотали рану. Когда с этим было покончено, мы совместными усилиями повели Виктора вниз, к выходу, чтобы отвезти в больницу. Он шел, спотыкаясь, и почти не сопротивлялся, лишь невнятно ворчал себе под нос ругательства. Мне показалось, что он как-то сразу устал и обмяк.
- Выпить дайте, - попросил он, когда мы усаживали его в машину.
Спиртного больше не было, и кто-то из охранников бегом кинулся в ларек за углом, работавший круглосуточно.
- Предупреждал я вас, что хуже будет, - улучив минутку, вновь упрекнул меня начальник охраны. - Надо было браслеты на него одевать.
- Не знаю, - ответил я, глядя на затихавшего Виктора.
Но в глубине души я был убежден, что с наручниками вышло бы еще хуже.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Настоящее массовое мероприятие, согласно русскому миропониманию, должно начинаться торжественно и чопорно, длинными речами или даже церковной службой. А заканчиваться беспорядочно и весело, например дракой или загулом со случайными женщинами. Поэтому самые значимые русские праздники, такие как Пасха, свадьба, День милиции или похороны близкого родственника, обычно состоят из двух частей: официальной, куда зовут всех, и неофициальной, на которую допускаются лишь избранные. Ибо скучать в зале можно с кем попало, зато похабничать и драться лучше со своими.
Официальная часть девятидневных поминок по Владику прошла в каком-то кафе днем во вторник. Туда меня никто не звал, и ее я благополучно пропустил. А вот на вечеринку, которую устраивал по этому поводу Пономарь у себя дома, мы с Виктором поехали, поскольку Пономарь пригласил нас обоих, таинственно намекнув, что успел повидаться с Лихачевым и сообщит кое-что важное. Виктор, впрочем, считал, что никаких серьезных переговоров у Пономаря еще не было, поскольку Лихачев к ним пока не расположен. Просто Пономарь где-нибудь случайно поймал генерала, перекинулся с ним парой ничего не значащих слов и теперь намерен травить нам всякую ерунду, набивая себе цену.
Виктор вообще был в этот вечер немногословен, мрачен и почти что трезв. Я отлично понимал причины его дурного настроения. Во-первых, весь его зимний транспорт находился в ремонте, и мы добирались на джипе, который он позаимствовал у Анжелики. Во-вторых, вышибая окна в воскресенье, он повредил сухожилие, которое пришлось сшивать, и теперь, по мнению врачей, его кисть могла частично утратить подвижность. Он то и дело косился на свою забинтованную руку и шевелил пальцами.
О неутешительном медицинском прогнозе я знал от охраны Виктора, ему самому я старался не задавать лишних вопросов. Кстати, я тоже полагал, что из сложившейся ситуации Пономарь попытается выжать максимум выгоды для себя, а в успех его миссии с Лихачевым я вообще верил слабо.
Компания, собравшаяся у Пономаря, как легко догадаться, состояла в основном из дам. Негромко играла музыка: что-то эстрадное, любовное, тягучее, вполне соответствующее духу поминок. В глубине гостиной, на диване, молча курили Диана и Настя. Печальная Настя была в темной вязаной кофте, ужасно не шедшей к ее детскому, простодушному лицу в веснушках. От слез ее глаза покраснели, а нос распух. Зато Диана сегодня выглядела безупречно. На ней была узкая серая юбка и обтягивающий стальной свитер с высоким горлом. Холодный тон придавал ее красоте отрешенность и недоступность. Впрочем, в этой обдуманной элегантности было что-то бездушное. Если бы речь шла о моих поминках, то я бы предпочел чуть больше небрежности.
Диана скользнула по мне дерзким ярким взглядом, обожгла усмешкой и, едва кивнув, отвернулась. Настя, напротив, встрепенулась и подалась мне навстречу. Ее влажные глаза на миг просияли.
Кроме них здесь было с полдюжины девушек, длинноногих и ярко накрашенных, частью из нашего театра, частью приблудных, но все в коротких черных юбках и черных колготках. Расположившись за празднично накрытым столом, они хихикали и шушукались. Судя по их позам и бросаемым украдкой взглядам, они были готовы к любым проявлениям скорби, как групповым, так и индивидуальным.
Однако Пономарю сейчас было не до них. Отойдя в угол, он свистящим шепотом спорил о чем-то с Боней. Боня возбужденно сверкал очками и пытался его убедить, а Пономарь с сердитым видом мотал головой, не соглашаясь. К их разговору прислушивался толстый добродушный увалень с русыми волосами и сонными прозрачными глазами, прозванный в насмешку за свою медлительность Леха-Метеор. После ухода Плохиша в большую политику Пономарь нуждался в подручном и пробовал на эту вакантную должность то одного, то другого из своих людей. Леха-Метеор работал в бригаде Пономаря водителем, был предан ему по-собачьи, но умом не блистал, и Пономарь с его возвышением тянул, хотя и держал подле себя.
Метеор явно не понимал ни предмета их спора, ни того, как это Боня осмеливается возражать Пономарю. Он переживал за хозяина, и, подавляя желание вмешаться, часто вздыхал, сложив татуированные руки на тяжелом круглом животе.
- Слыхали новость? - крикнул нам Боня. - Генерал сбежал!
Мы с Виктором так и застыли в дверях.
- Как сбежал?
- Куда сбежал?
- Вечно ты людей с толку сбиваешь! - недовольно проворчал Пономарь Боне. - Они же про Лихачева думают! А ты им про другого генерала.
- При чем тут Лихачев? - в свою очередь удивился Боня. - На хрен он кому нужен? Я про этого Раздолбае-ва! Ну, кто у нас в "Золотой ниве" был...
- А этот-то куда подевался? - спросил Виктор. - Зачем ему бежать? Со страху, что ли?
- То-то и оно! - подхватил Боня. - Весь город на ушах стоит! Все его ищут: и менты, и бандиты. Со вчерашнего дня тырится!
- Что ты гонишь?! - поморщился Пономарь. - Вчера он не прятался, а на допросе в прокуратуре парился. Вечно ты лепишь все подряд. Композитор, блин, Тихон Хренников.
- Это не я композитор, а генерал! - защищался Боня. - А я за свои слова отвечаю. Раздолбаев же сам московский, а у нас в гостинице жил, - принялся объяснять он нам. - Владик ему люксовый номер снимал в "Утесе". Охранники его туда вчера с допроса привезли и по домам разъехались. Утром ждут его, ждут, а его все нет. Они поднялись к нему на этаж, стучат, никто не открывает. Они к администратору, открыли номер, а там пусто. Генерала и след простыл. Куда он свалил - неизвестно. Как сбежал, когда - никто не заметил. Вещи его на месте. В гостинице все в непонятках. Он не выписывался. Никому ничего не говорил.
С минуту Виктор размышлял.
- Ты думаешь, это он всех кинул? - спросил он Боню.
- А кто же?! - воскликнул Боня. - Я, что ли? Он, конечно. Горемыкин. Сколько же народу он обул - чума! Я с самого начала подозревал, что это он Владика грохнул и бабки хапнул!
- Что ж ты молчал тогда? - ядовито возразил Пономарь. - Сейчас-то ты что угодно скажешь!
- А я и не молчал! - нахально заявил Боня. - Я всю дорогу всем доказывал, что это он, даже Андрею плешь проел, просто меня никто не слушал. Подписи чьи на платежках были? Владика и Горемыкина! Бухгалтерии кто приказы отдавал? Владик и Горемыкин! Ключи от сейфа, документы у кого? Да тут, что ни возьми, ко всему доступ имели лишь два человека. Значит, либо один, либо другой. Владик - в гробу, кто остается? Тут, небось, даже Метеор дотумкает.
Метеор был недосягаем для Бониного сарказма. Он вопросительно посмотрел на Пономаря и неуверенно усмехнулся.
- Могу, конечно, - промямлил он. - Если надо.
Пономарь махнул рукой, показывая, что не надо. Виктор растерянно потер лоб.
- А ведь Боня прав, - пробормотал он. - Логично объясняет. И как это мы этого генерала проворонили?
Боня расцвел.
- Само собой, я прав! - не удержавшись, поддакнул он, торжествуя.
- Да замолчи ты! - прикрикнул на него Пономарь с досадой. - Там все не так просто, - он замялся, словно не знал, как продолжить. По его лицу было ясно, что обсуждать все подробности данной темы он не хочет. - Там другие люди тоже могли вмешаться.
- Какие другие люди?! - горячился Боня. - Откуда там другие люди?! От сырости, что ли? С другими людьми делиться надо, а он скорее удавится, чем рубль кому-нибудь отдаст. Я как рассуждаю? Раздолбаев всю жизнь в органах, у него есть нужные связи. Он заранее все рассчитал, выписал, допустим, из чужого региона двоих парней, которые в "горячих точках" служили, кинул им по паре косарей, а они за такие деньги кого хочешь, замочат. Они же сейчас зубы на полку кладут, а кроме как стрелять, ничего не умеют. Вот черт перекрученный! - снова взорвался Боня. - Всех вокруг пальца обвел. Солдафона тупорылого из себя корчил, грудь колесом выкатывал, люди и купились! Менты с него даже подписку о невыезде не брали. А он хитрее всех оказался!
- Надо что-то предпринимать, - забеспокоился Виктор, поворачиваясь к Пономарю. - Давай мы своих ребят подключим. А то он так и вправду смоется.
Получив союзника в лице Виктора, Боня сделался неудержим.
- Мы его вперед ментов достать должны! Пусть колется, где бабки! Да я из него личными руками душу вытрясу! - обычно добродушное лицо Бони приняло кровожадное выражение.
- Как-то не похоже, что это он придумал, - пробормотал я, вспоминая осанистого самодовольного мужчину с ясным взглядом.
- На кого не похоже?! - поразился Боня. - На Раз-долбаева? Да аферюга вылитый!
- А ты не аферюга, что ли? - хмуро обрезал его Пономарь.
- Но я же своих не кидаю! - оскорбился Боня. - А у этого вообще ничего святого! Мать родную продаст! - усы у Бони прыгали так возмущенно, словно сам он был непреклонным борцом за нравственные идеалы. - Ведь Владик ему, как себе, верил! А он Владику - девять граммов в черепушку, а сам - с телками на Кайманы!
- Сань, - теребил Пономаря Виктор, - кончай мычать. Скажи честно, что ты по этому поводу думаешь? Горемыкин или нет?
Пономарь кашлянул, покосился на сидевших за столом девушек и понизил голос.
- Я думаю, что он в этом деле пешка, - отрывисто произнес он. - И что найдут его скоро. В крайнем случае, по весне, как снег сойдет. Только не на Кайманах, а где-нибудь здесь, неподалеку, под Уральском. В придорожном лесочке, ветками прикрытого.
- Ты хочешь сказать, что его уже тоже глушанули? - медленно переспросил Виктор, обдумывая его слова.
Вместо ответа Пономарь многозначительно хмыкнул.
- А я не согласен, - уперся Боня. - По моему мнению...
Но узнать мнение Бони нам помешал Метеор, выведенный из себя его манерой противоречить Пономарю, которого Метеор считал непререкаемым авторитетом.