Некоторое время назад один из заместителей генерального директора автозавода, отвечавший за сбыт готовой продукции, вдруг пожелал получить ученую степень. Не будучи в состоянии самостоятельно связать и двух слов, он нанял для написания и защиты кандидатской диссертации молодого пробивного доктора наук по фамилии Березовский. В стране уже бушевала буржуазная революция, Березовский целеустремленно искал способы разбогатеть и, встретив недалекого, самоуверенного провинциала, в чьем ведении находилась продажа самой популярной в стране автомобильной марки, понял, что попал на золотую жилу.
К заводу Березовский присосался, как пиявка. Написанная им диссертация была посвящена усовершенствованию заводской системы доставки и сбыта, или, выражаясь научным языком, логистики. В память об этом выдающемся труде новоиспеченный кандидат наук и его ученый наставник назвали свою первую совместную фирму "Лого-кар". Третьим партнером в "Логокаре" вскоре стал сам генеральный директор, Разбашев, которого заместитель познакомил с Березовским и на которого Березовский произвел неотразимое впечатление.
Усовершенствованная логистика заключалась в том, что теперь заводские автомобили отгружались "Логокару" в неограниченном количестве на самых льготных условиях. Из мелкого общества с ограниченной ответственностью он стремительно превратился в главного заводского дилера с оборотами в сотни миллионов долларов. Фирма обросла недвижимостью в Москве и за границей и теперь уже не только продавала отечественные автомобили по стране, но и ввозила сюда иномарки. Впрочем, она занималась всем: от нефти до паленой водки.
Надо признать, что завод грабили и до Березовского. Но в богатую криминальную историю автогиганта выдающийся логист вписал две новые главы. Одна из них называлась "реэкспорт", другая - "народный автомобиль".
Схема реэкспорта была по тем временам свежа и не лишена изобретательности. Она заключалась в том, что крупные партии машин в улучшенной комплектации отпускались без предоплаты "Логокару" для продажи на экспорт. Через некоторое время выяснялось, что сбыта за рубежом они не нашли. Автомобили возвращались в Россию, и цены на них для "Логокара", якобы несшего транспортные издержки, падали вдвое. Поскольку пределов страны машины, разумеется, не покидали, то Березовский продавал их на месте с огромной прибылью.
В отличие от реэкспорта "народный автомобиль" был обычной финансовой пирамидой. Березовский и Разбашев зарегистрировали предприятие, которое от имени завода распространяло среди населения страны ценные бумаги, дающие право на приобретение готовящейся к выпуску новой модели автомобиля за полцены. Центральные каналы телевидения беспрерывно гнали рекламу народного автомобиля. Акции предприятия пользовались спросом.
Через некоторое время, собрав с обывателей около сотни миллионов долларов, акционеры объявили, что денег для производства новой модели недостаточно и что выпуск придется отложить.
Все это, как легко догадаться, не способствовало росту производства и улучшению жизни заводских работяг, тем более что прочие заместители Разбашева старались не отставать от лидеров и изо всех сил наращивали темпы личного обогащения. На заводе зрело глухое недовольство, которое время от времени выплескивалось в митинги и забастовки. Генеральная прокуратура, подогретая шумом в прессе и деньгами конкурентов Березовского, начала расследование некоторых уж слишком откровенных операций.
В качестве ответного хода Березовский и Разбашев под предлогом развития отечественного автомобилестроения разработали целую программу государственной поддержки завода, целью которой было получение безвозвратных бюджетных денег. В случае успеха Березовский и Разбашев помимо мощной финансовой подпитки обретали и косвенную защиту от назойливого внимания правоохранительных органов. Эту программу они и надеялись подписать после президентского визита, который организовал Березовский, используя свои связи в президентской администрации и президентской семье, членом которой его называли.
Президента, разумеется, не посвящали в тонкости финансовых махинаций. Ему деликатно объяснили, что накануне предстоящих выборов он должен чаще ездить по стране, являя себя народу и опровергая слухи о своей смертельной болезни и старческом бессилии. Появление на заводе в качестве спасителя гибнущего автогиганта давало президенту хорошие шансы на победу в Уральской области, где из-за большой концентрации промышленных предприятий традиционно были сильны коммунисты. Ельцин летел бить коммунистов и спасать гордость российского автопрома.
2
Если после объяснения с Лихачевым мое пребывание в Уральске стало очень опасным, то после перестрелки в лесу оно превратилось в самоубийственное безумие или в безумное самоубийство - право, не знаю, что глупее. Арестовать меня могли каждую минуту. Я кожей ощущал угрозу, но бежать не мог. Точнее, я собирался это сделать, но чуть позже, после президентского визита, который давал мне последнюю возможность прорваться к кому-то из первых лиц области, чего до сих пор у меня никак не получалось. Короче, я решил еще раз рискнуть.
Президент ожидался в одиннадцать. Я приехал в аэропорт в десять тридцать. Стоянка у VIP-зала была заполнена автомобилями с административными номерами. Милиционеры сверяли фамилии чиновников со списком. Я даже не стал там притормаживать, а сразу двинулся к общему входу в аэропорт.
Особо важный зал, расположенный в отдельном крыле, соединялся с основным зданием служебным ходом, о котором кроме сотрудников аэропорта мало кто знал. Я обнаружил его случайно, когда из-за задержки рейса маялся в аэропорту бездельем и заглядывал во все двери подряд. Через второй этаж, невзрачным коридором мы с Гошей практически беспрепятственно пробрались в холл VIP-зала, где уже собралось все губернское чиновничество. Нам, правда, попался по дороге один из заместителей Ковригина, но мы приветствовали его столь сердечно, что он не решился спросить нас о том, что мы здесь делаем.
Народу было не продохнуть, настроение царило оживленное и праздничное. Что обывателю - смерть, то бюрократу - радость. Чиновники ждали падишаха, волнуясь как жены в гареме. Военные сверкали золотом парадных мундиров, штатские сплошь были в костюмах. Кресел катастрофически не хватало, люди гудели и перемещались. На мое появление никто не обратил внимания.
Возле банкетки царила особая суета. У входа толпились несколько полковников и руководителей областных департаментов. На их лицах было выражение сопричастности происходящему за дверями таинству. Это означало, что губернатор с особо близкими персонами уже внутри.
На выездных мероприятиях субординация соблюдается не так строго, как в кабинетах и приемных. Губернатор обычно сам решает, кого взять с собой, а кого оставить, и чаще всего происходит это экспромтом. Поэтому я прямиком направился к банкетке, надеясь, что никто не станет проверять, приглашал меня Лисецкий или нет. Мой расчет оправдался, меня не остановили.
Приоткрыв дверь, я увидел, что в помещение набилось человек сорок, не меньше. В центре стола восседали Лисецкий и генеральный директор автозавода Разбашев, оба в элегантных, дорогих темно-синих костюмах и ярких галстуках. Разбашев был статным русоволосым мужчиной средних лет, с высокомерным лицом, тяжелым взглядом и решительным подбородком.
О взаимной неприязни директора с губернатором по области ходили легенды. Рассказывали, как порой, сталкиваясь нос к носу в депутатском зале Шереметьево, они прятались в туалете, лишь бы не здороваться.
Разбашев, возглавляя одно из крупнейших производственных объединений страны, считал себя выдающимся руководителем, хозяйственником и человеком дела, а Лисецкого - болтуном, интриганом и фанфароном. В Уральск Разбашев не ездил, губернаторские приглашения игнорировал, политикой не интересовался, в свой бизнес Лисецкого не пускал. Автогигант давал в областной бюджет до тридцати процентов налогов, и Разбашев полагал, что за такие деньги Лисецкий может и потерпеть.
Лисецкий, разумеется, терпел, но скрежетал зубами при одном упоминании Нижне-Уральска. Как и все представители новой русской знати, Лисецкий был исключительно завистлив. Мысль о том, как много ворует Разбашев, сводила его с ума. За глаза он называл Разбашева хамом и жлобом. В глубине души он был бы рад, если бы Ельцин разбашевскую программу зарубил, однако способствовать этому Лисецкий не мог, все из-за тех же налоговых поступлений.
В сегодняшнем мероприятии Разбашеву доставалась ведущая партия, тогда как губернатор отходил на второй план. Понятно, что их чувства по этому поводу были диаметрально противоположными. Сидя вплотную друг к другу, они упорно смотрели в разные стороны, отдаленно напоминая двуглавого орла с российского герба.
Бедняга Силкин, мэр Нижне-Уральска, зависел от них обоих и до смерти боялся испортить отношения с любым. Он нервно ерзал подле Разбашева, заглядывал через него в глаза Лисецкому и угодливо улыбался то одному, то другому.
По правую руку от губернатора располагался не кто иной, как сияющий Плохиш. Его я никак не ожидал здесь увидеть, будучи уверен, что он давно находится за пределами России. Заметив мое изумление, Плохиш мне игриво подмигнул.
Мой ночной кошмар, генерал Лихачев, демонстративно сидел в углу, подальше от губернатора. Закинув ногу на ногу, он бросал иронично-вызывающие взгляды на других силовиков: начальника областного УВД Поли-вайкина и начальника ФСБ Зайцева. Увидев меня, он покачал головой, будто удивляясь моей дерзости, и отвернулся. Был тут и Ефим Гозданкер, который мокрыми губами что-то шептал на ухо прокурору области.
Стол был накрыт, но поскольку угощение предназначалось для высокого гостя, то к еде никто не притрагивался, за исключением губернатора. Он ел оливки, а косточки выкладывал на тарелку перед Плохишом. Кстати, вице-губернатор по сельскому хозяйству, необхватный Семен Калюжный тоже, кажется, что-то торопливо жевал, низко склонив голову над тарелкой. Судя по той скорости, с которой двигались его уши в такт работающим челюстям, он ужасно боялся попасть под губернаторский гнев. Но сдержаться все равно не мог.
- Жаль, конечно, что Борис Николаевич к нам одним днем прилетает, - сетовал Поливайкин. - За один день ничего не увидишь! Остался хотя бы на выходные, мы бы охоту ему организовали, в баньке бы его попарили.
- Ему, с больным сердцем только в бане и париться! - саркастически отозвался Разбашев.
- А мы бы аккуратненько, не во вред, - осклабился Поливайкин. - У нас в заказнике банька есть срубовая - чудо. И егерь там один так веничком березовым обмахивает - дух захватывает! Прямо мурашки по коже! Я к нему министра нашего возил, тот больной весь прилетел, простуженный. Так мы его живо на ноги тут поставили. Эвкалиптом поддавали, все хвори как рукой сняло! Он на радостях аж ружье егерю подарил. В Москву с собой его звал, да тот отказался.
- Борису Николаевичу у нас не до бани будет, - подал голос Щетинский. - Он к нам по особому вопросу прибывает. Тут государственная задача одна есть... - он многозначительно замолчал.
- Это какая же? - надменно поднял бровь Разбашев.
Разбашев, ощущая себя хозяином сегодняшего торжества, полагал, что никто не может быть осведомлен о ходе мероприятия лучше, чем он.
- Да видишь, он хочет нашему Егору Яковлевичу должность вице-премьера предложить, - таинственно понижая голос, поделился Щетинский.
- Да ну! - поразился Поливайкин, приоткрыв рот и сверкнув золотыми зубами. - А это хорошо или плохо?
Остальные тоже вытянули шеи, прислушиваясь к словам Щетинского.
- Надо же ему перед выборами правительство укреплять, - авторитетно пояснил Щетинский. - Там ведь из регионов нет никого. А голосовать не Москва будет, а Россия! Борис Николаевич - известный политик. Чует нужный момент! - Щетинский погрозил пальцем невидимым врагам.
- Правда, что ли, Егор Яковлевич? - в сомнении повернулся Поливайкин к Лисецкому.
- Не знаю, не знаю, - загадочно посмеивался Лисецкий и делал томные глаза. - Я сплетен не слушаю, а официально мне никто ничего не предлагал.
На самом деле этот сенсационный слух среди губернского бомонда Лисецкий распустил лично. Суть заключалась в том, что Ельцин, якобы напуганный возможным участием уральского губернатора в президентских выборах, предлагает ему дружбу и высокую должность. Не далее как вчера Лисецкий под большим секретом поведал эту историю Щетинскому. Тот, разумеется, не поверил, но виду не подал и вот сегодня подыгрывал губернатору, рассказывая эту фантастическую версию уже от своего имени.
- Чего только не наплетут, - презрительно пробормотал Разбашев. - Делать людям нечего, только сказки выдумывать.
Лисецкий обиженно поджал губы. Силкин напряженно заморгал.
Воспользовавшись тем, что все внимание было приковано к первым лицам, я начал осторожно протискиваться в сторону прокурора. До прокурора я, впрочем, не добрался, Лисецкий меня заметил.
- А тебя кто сюда звал? - осведомился он громко и грубо. Он злился на Разбашева и искал, на кого выплеснуть раздражение.
Все головы вмиг повернулись в мою сторону.
- Как он здесь оказался? - продолжал губернатор, обращаясь к присутствующим. Они молчали.
- Я не знаю, - залепетал Ковригин, ощущая себя виновником происшедшего. - Я велел, чтобы его в VIP-зал вообще не пускали.
- Но он же здесь! - сердито возразил губернатор.
Под пристальными взглядами окружающих я почувствовал, что заливаюсь краской.
- Извините, если своим приходом я доставил вам неудобство, - проговорил я, стараясь говорить весело.
Лисецкий рассвирепел еще больше.
- При чем тут неудобство? - оборвал он меня. - Это официальное мероприятие, на нем присутствуют лишь официальные лица, а не кто попало!
Я мимоходом взглянул на официальное лицо Плохиша. У него хватило совести отвести глаза. Зато все остальные таращились на меня, как на диковинного зверя. Меня бросило в жар.
- Я хотел с вами повидаться по важному вопросу, - предпринял я последнее, отчаянное усилие.
- На прием запишись, - отрезал Лисецкий. - У меня для встреч с гражданами приемные дни существуют. Первый четверг каждого месяца. А здесь тебе нечего делать.
Я готов был швырнуть чем-нибудь в его холеную недовольную физиономию. В другое время я бы не стерпел. Но в другое время он и не стал бы так распоясываться.
Стиснув зубы, я молча вышел из банкетки. Щеки мои пылали, в висках громко стучало. Должно быть, полковники подслушивали, потому что они молча расступились, давая мне дорогу. Один из них осуждающе покачал головой.
Я пробрался в глубь зала, стыдясь поднять взгляд, и едва не наткнулся на Боню, который стоял с директором кабельного завода, невысоким хитрым толстячком, и что-то ему втолковывал.
- Ну, и где он? - негодовал Боня. - Где реальный сектор экономики? Нету его. Лежит, в натуре, на боку и не хрюкает. Никому до него и дела нет.
- Это верно, - грустно поддакивал директор. - В прежние годы эти вопросы на государственном уровне решались. А сейчас - спасайся, кто может! Такие махины, как автозавод, еще выкручиваются. Чуть что - начинают Москву социальной напряженностью пугать. Дескать, у нас десятки тысяч сотрудников, если их на улицу вышвырнуть, то революция начнется! Глядишь, им что-то из Кремля и подкинут. А нам, бедным, куда бежать? Кому жаловаться? Хочу сегодня на совещании выступить. Может, Борис Николаевич и услышит меня. Хоть маленько политику переменит.
- Переменит, как же! - хмыкнул Боня. - Ты вообще не о том думаешь!
- Как это не о том?!
- А вот так! Вот, к примеру, тебе кто крышу делал? Бабай?
Директор испуганно отступил назад и воровато оглянулся по сторонам. Руководители государственных предприятий чурались бандитов, как прокаженных, и, хотя дань им платили, свой позор всячески скрывали.
- Ничего подобного! - воскликнул он.
- Да брось! - напирал на него Боня. - Я же знаю.
- Ну, не то чтобы крышевал он нас, - нехотя признал директор. - А так... Был у нас с ним уговор... Чисто по-человечески.
- Выходит, ты сейчас без крыши остался! - энергично перебил Боня. - Тебе срочно что-то предпринимать надо. А то бандиты, слышь, тебя порвут.
- Я про этих бандитов больше слышать не хочу! - замахал руками директор. - Кровососы! Я лучше с милицией договорюсь. У меня там вроде связи неплохие.
- С ума сошел! - ахнул Боня. - И тем, и другим платить будешь. Я тебе помочь хочу. Давай я переговорю с кем надо, устрою тебе встречу с серьезными людьми. Близкие наши. ФСБ, - это слово Боня выдохнул прямо в ухо директору. - Догнал? Прикроют тебя и много не возьмут. Так, чисто символически.
Директор слишком поздно сообразил, чем обусловлен интерес Бони к реальному сектору экономики, и, похоже, уже был не рад, что позволил втянуть себя в эту беседу.
- Давай потом как-нибудь обсудим, - промямлил он, озираясь вокруг в поисках отступления.
- Короче, я тебя найду! - пообещал ему Боня и тут заметил меня. Глаза его округлились.
- Ты?! - поразился он. - Здесь?! Вот это номер! Я-то думал, ты уже давно в теплых странах кантуешься, по чужому паспорту!
- Зачем мне чужой паспорт? - пробормотал я.
- Ни фига себе! Он еще спрашивает! Вы с Пономарем Бабая грохнули и думаете, никто не заметил, да?
- Тише! - взмолился я. - Тут же кругом одна милиция.
- Да они и так все знают, - отмахнулся Боня, впрочем, чуть сбавляя обороты. - У них в каждой бригаде по стукачу. Им весь расклад уже наутро доложили, можешь не сомневаться. Весь город только об этом и говорит. Мне вообще кто-то насвистел, что облава на тебя была. Операцию "перехват" объявляли.
- Что за бред?! Какая облава?
- Ну да! - увлеченно продолжал Боня, не слушая меня. - Карасик вообще божился, что он своими глазами ордер на тебя видел. Помнишь Карасика?
Никакого Карасика я, конечно, не помнил, да и вряд ли когда-либо знал. Но непоколебимая уверенность Бони меня смутила. Я почувствовал в груди неприятный холодок.
- Пономарь-то вчера ночью улетел, - добивал меня Боня. - У него двоих пацанов сразу закрыли. Он и не стал дожидаться, пока его самого повяжут. Да, брат, вляпались вы прямо по уши! Менты - это еще полбеды. А вот что ты с Чижиками делать будешь? Они же Пономарю войну за Бабая объявили. Да! А как ты думал? Ты себя на их место поставь. Если вы с Пономарем начнете всех блатных без разбору валить, что получится?
Я не хотел ставить себя на место Чижиков. Мне и на своем было несладко.
- Да ладно, не расстраивайся, - утешил меня Боня. - Отчалишь куда-нибудь на Кипр, отсидишься годика два. А там, глядишь, и уляжется. Главное - не тяни. Здесь-то ты что делаешь?
- Я собирался с губернатором переговорить по поводу Храповицкого, - признался я.