- Не будет он с тобой об этом говорить! - убежденно ответил Боня. - Зачем ему в эти разборки впрягаться? Кто ему Храповицкий? Сват, брат, друг? Лох сладкий. Подоил - и до свидания. Посадят Храповицкого, другой на его место найдется. Он вон уже Ефима Гоздан-кера откуда-то откопал. Целый год того не было видно, а сегодня гляжу - в одной машине прибыли. И Плохиш тут же, возле них вьется. Ну, с Плохишом-то все понятно: были вы в силе, он вам шестерил, теперь Ефим опять в гору попер, он к нему прибьется. Но Ефим-то каков! Сколько раз Лисецкий его чморил, ноги об него вытирал! А только свистнул, и тот враз примчался. Это при том, что у него на днях единственного сына убили.
- Да уж, с его деньгами можно было проявить и больше достоинства, - машинально согласился я, думая о своем.
- А с другой стороны, если бы он достоинство проявлял, откуда бы у него бабки брались? - философски заметил Боня. - Тут уж либо одно, либо другое. Кто бы его к губернатору пустил, с достоинством-то? Стоял бы здесь с нами и понтовался.
Я окинул взглядом нарядную толпу и подумал, что желающих понтоваться без денег в нашем с Боней обществе тут нашлось бы совсем немного.
3
Президент опоздал примерно на час. От усердия губернатор со свитой вышел на улицу заранее, за ними повалила вся толпа, в результате мы долго дожидались под мелким секущим дождем. Я уже не рвался в первые ряды, а скромно стоял рядом с Боней в хвосте. Справа от нас, возле телекамер хлопотали промокшие местные репортеры.
Первым приземлился так называемый передовой борт, то есть дополнительный самолет для свиты и приглашенных. Из него кубарем скатились вниз столичные журналисты и тут же принялись устанавливать камеры, перебрасываясь короткими репликами и не обращая на нас никакого внимания.
Президентский самолет величественно вырулил на ближнюю полосу и остановился рядом с ковровой дорожкой. Подкатили трап, дверь открылась, чиновники, привстали на цыпочки и замерли. Некоторое время трап пустовал, затем наверху показалась приземистая фигура.
- Борис Николаевич! - вырвалось у кого-то.
Но это был не Борис Николаевич. Вместо президента Российской Федерации на трапе стоял пухлый молодой человек армянской наружности и оглядывал нас любопытными живыми глазами, словно проверяя, все ли в сборе. Он был в черном костюме и блестящих лаковых туфлях. Ни статью, ни внешностью он даже отдаленно не напоминал Ельцина. Никто не понимал, откуда он взялся. Народ смущенно зашептался.
- Артурчик! - вдруг заорал Боня что было сил. - Привет, дружище!
Услышав свое имя, молодой человек вздрогнул от неожиданности и попятился. Все сначала обернулись на нас с Боней, а затем снова уставились на трап, но он уже пустовал. Молодой армянин исчез.
- Близкий наш! - громко похвастался Боня, обращаясь ко мне, но так, чтобы остальные тоже слышали. - У Калошина помощником работает. Они, видишь, хотели сначала Гаврика прислать, а потом на Артурчика переиграли. Знать, кто-то сегодня по шапке получит, помяни мое слово. Артурчик - он, блин, свирепый.
Я не заметил особой свирепости в пухлом Артурчике, но возможно, я чего-то не доглядел. Чиновники вокруг нас уважительно затихли. Боня в их глазах сразу вырос на голову.
Наконец из самолета, приветственно махая рукой и криво улыбаясь, появился Ельцин в расстегнутом темно-сером пальто. Это был большой, обрюзгший мужчина с отечным, широким лицом и седыми, все еще густыми волосами. Брови у него отсутствовали, что придавало его круглому лицу несколько бабье выражение. Почти заплывшие карие глаза смотрели настороженно, а губы как-то непроизвольно подергивались, выдавая капризность и непостоянство характера. За последний год он перенес несколько сердечных приступов, двигался медленно и тяжело, и в его неуклюжей повадке было что-то медвежье.
Держась за поручень и грузно приседая, президент начал спускаться по трапу. Позади него осторожно продвигался огромный телохранитель, держа над Ельциным наклоненный зонт, что выглядело довольно глупо, поскольку дул ветер и зонт от дождя все равно не спасал. Толпа качнулась вперед, словно желая обнять президента.
- Ну, шта? - зычно крикнул сверху Ельцин, произнося почему-то "шта" вместо "што". - Как вы тут?
Правильного ответа на этот вопрос никто не знал, но все на всякий случай бодро улыбались. Девушки из нашего театра, в национальных русских кокошниках, сапожках и коротких юбках грациозно поднесли президенту хлеб и соль. Наш холдинг продолжал соблюдать все прежние договоренности с областной администрацией, несмотря на то что Храповицкий сидел за решеткой. Впрочем, взнос на подарки президенту Лисецкий предусмотрительно получил с нас заранее.
Кстати, положеная по обычаю рюмка водки на сей раз отутствовала. Лисецкому накануне визита пришлось прослушать в кремлевской администрации специальную инструкцию от Калошина, категорически запрещавшего предлагать президенту спиртное. Тема алкоголизма Ельцина была в стране одной из самых обсуждаемых. Особенно много слухов о его невоздержанности ходило в провинции.
Ельцин, морщась, оглядел расписной поднос, разломил каравай, но есть не стал. Чиновники, между прочим в глубине души тоже не одобряли нарушение старинных традиций, считая, что ничего хорошего трезвость президента не предвещает. Русский человек свято верит, что, начальник, напиваясь, становится добрее.
С Ельциным прилетело человек пятнадцать, не считая, конечно, журналистов и охраны. Министра промышленности я видел в телевизионных сюжетах, остальные были мне незнакомы. Возглавляемая Ельциным делегация неспешно двинулась вдоль шеренги чиновников, пожимая им руки. Рядом с президентом торопливо шагал Лисецкий, забегая вперед и представляя присутствующих. От волнения его голос слегка вибрировал. С другой стороны от Ельцина пристроился Разбашев, потеснив министра и оробевшего Силкина.
Ельцин уже заканчивал обход, когда на взлетном поле появился Кулаков, в широкой кожаной куртке, из-под которой виднелась темная водолазка с оттянутым воротом. Вообще-то Кулаков опаздывал всегда и одевался, как ему нравилось, это было частью его фрондерства, но мне казалось, что на встречу с президентом все-таки можно было прийти вовремя.
- А вот и мэр Уральска Борис Михайлович Кулаков, - проговорил Лисецкий и, не удержавшись, сделал выговор: - Что ж ты опаздываешь, Борис Михайлович?
Кулаков что-то буркнул и шагнул навстречу Ельцину. Тот остановился и нахмурился.
- Мэр Уральска, говоришь? - переспросил он, протягивая руку Кулакову и критически его оглядывая. Для своей должности Кулаков и впрямь выглядел одиозно.
Лисецкий, тонко чувствовавший начальственную интонацию, тут же состроил ироническую гримасу.
- Это ты, что ли, меня везде ругаешь? - в упор спросил Ельцин Кулакова.
От этого внезапного выпада Кулаков растерялся. Он был значительно ниже Ельцина, что лишь подчеркивало его подчиненное положение.
- Почему же ругаю? - задиристо встопорщил он усы. - Я свое мнение высказываю.
Эта фраза прозвучала как признание.
- Меня ругаешь, а город запустил?! - перебил Ельцин. - Грязь кругом такая, что не проедешь!
Он встряхнул руку Кулакова так, словно хотел ее оторвать и, не слушая ответа, двинулся дальше. По рядам чиновников прокатился испуганный вздох.
- Во дает дед! - восхищенно прошептал мне Боня. - И откуда только он все знает?
От угощения в банкетном зале Ельцин решительно отказался, и Лисецкий, опередив Разбашева, повел президента к своему "Мерседесу". На лице директора автозавода мелькнула досада. Он, не отставая от президента, начал что-то ему говорить, но вдруг Лисецкий осуществил на редкость коварный маневр. Открыв перед Ельциным дверь автомобиля и вежливо пропустив его вперед, губернатор поспешно прыгнул следом, громко крикнув Силкину:
- Анатолий Викторович, давай скорее к нам! Тебя одного ждем! - и захлопнул дверь.
Разбашев опешил. У всех на глазах Лисецкий давал ему понять, что он здесь лишний. Директор по инерции потянулся к передней двери, но тут его потеснил Силкин.
- Извините, пожалуйста, - отчаянно труся и избегая смотреть в глаза Разбашеву, пролепетал он. - Но это мое место.
Разбашев стиснул зубы и еле слышно выругался. Силкин юркнул в машину.
- Ты гляди, Анатолий Викторович, не зевай, - приветствовал его с заднего сиденья довольный Лисецкий. - Свое никому не уступай, а то оглянуться не успеешь, как всего лишишься. Тебя народ выбрал, а его власть назначила. Чуешь разницу? - и он бросил взгляд на Ельцина, ожидая одобрения.
Но Ельцин лишь загадочно сопел, глядя перед собой неподвижным взглядом.
Толпа торопливо рассаживалась по машинам и автобусам. Я спохватился, что мне нужно было срочно к кому-нибудь пристроиться, в противном случае я рисковал отбиться от стада. Мимо как раз проходил Кулаков.
- Можно мне с вами? - быстро спросил я.
- Нет! - коротко отрезал он и прибавил шаг.
Я едва не поскользнулся на ровном месте. Такой оплеухи я никак не ожидал от человека, который еще недавно называл меня другом и предлагал работать вместе. Наверное, сегодня проходил премьерный показ комедии пинков и затрещин, о чем меня не поставили в известность. Я метнулся назад в поисках Бони. Они с Артурчиком как раз загружались в Бонин "Мерседес" с мигалками. Не дожидаясь приглашения, я плюхнулся рядом с водителем и лишь после этого спросил:
- Ничего, если я к вам присоединюсь?
В глубине души я опасался, что мне откажет и Боня. Но Боня оставался вне политики.
- Садись, конечно, - разрешил он. - Веселее будет.
4
Я точно знаю, какой русский не любит быстрой езды. Тот, который стоит на автобусной остановке под дождем, в то время как мимо него, разбрызгивая грязь, лихо проносится чиновничий кортеж. В сопровождении завывающих сиренами и сверкающих огнями милицейских машин мы летели по трассе так, что не замечали ухабов под колесами. Гаишники с наслаждением рявкали в громкоговорители на случайных автомобилистов, требуя, чтобы те немедленно прижались к обочине.
Сидя рядом с водителем, я неприметно наблюдал за Артурчиком. Ему было лет тридцать, может быть, даже меньше. Прилетел он без пальто, в одном пиджаке, что выдавало человека, не привыкшего думать о погоде и передвигавшегося исключительно служебным транспортом. Вполне миролюбиво развалившись сзади, он озабоченно ощупывал себя в районе талии, по-прежнему не обнаруживая природной свирепости, как, впрочем, и самой талии. Через некоторое время он открыл в потолке зеркало с подсветкой и тщательно оглядел свое миловидное румяное лицо с полными щеками, даже высунул язык.
- Ну, как тут похудеешь в таких поездках? - посетовал он. - Не успеешь в самолет сесть - уже обед несут. Только приземлишься - банкет. Ешь, ешь, уже дышать не можешь, а тебя все равно угощают! Такие вот у нас в регионах гостеприимные люди, не то что в Москве. Да еще норовят что-нибудь тебе с собой всучить. Чисто перекусить в дороге. Икры ведро или балыка ящик. А в самолете уже опять ужин ждет. Я даже весы дома спрятал, чтобы не расстраиваться.
У него была своеобразная манера выражаться. Внешне он сохранял полную серьезность, но интонацией давал понять собеседнику, что посмеивается над тем, что говорит. Вкрадчивый восточный акцент лишь подчеркивал эту двусмысленность.
- А ты не ешь, - посоветовал Боня, воспринимая его жалобы без всякого юмора. - Тебя же никто не заставляет!
Артурчик посмотрел на него с упреком.
- Как не заставляют? - с достоинством возразил он. - С ножом к горлу пристают. Все заставляют, к кому в гости ни прилети. Вот сегодня ты меня будешь заставлять. Ведь будешь, правда? А то я обижусь и назад улечу, честное слово. Я мягкий человек, не могу друзей обижать. Мне мама в детстве запрещала. Ведь они для меня готовят, стараются. Что они обо мне подумают? Что я из Москвы приехал и их едой брезгую, да? "Не ешь"! Ты бы еще посоветовал мне в спортивный зал бегать!
- А что?! - подхватил Боня. - Хорошая идея! Я, правда, сам не пробовал.
- А я пробовал, - печально отозвался Артурчик. - Ничего хорошего. За месяц на два килограмма поправился. Там в кафе такие пирожки вкусные готовят, ах! А какие официантки приятные, ты бы видел! Я же не могу женщинам отказывать, как ты считаешь?
Боня потискал свое солидное брюшко и безнадежно махнул рукой.
- Я на эту тему даже не переживаю, - лицемерно сообщил он. - Правильно ты говоришь, тут деваться некуда. У нас все серьезные дела в ресторанах да в банях решаются. Кругом засада. Если большим бизнесом занимаешься - значит, либо пьешь, либо ешь, либо с телками зависаешь. Или вообще все вместе. Не знаю, как Андрюха ухитряется худым оставаться, - с осуждением прибавил он в мою сторону.
- Просто у меня серьезных дел нет, - отозвался я. - Пустяки одни. Вот и сижу с утра до вечера в кабинете: злой и голодный.
Артурчик посмотрел на меня с любопытством.
- Выйду на пенсию - тоже похудею, - пообещал он.
- Слушай, - вспомнил Боня. - Ты видел, как дед сегодня на Кулакова набросился? Кто его натравил, как ты думаешь?
- На какого Кулакова? - рассеянно спросил Артурчик.
- Ну, на мэра нашего, который позже всех пришел. Ведь не сам же дед догадался, что Кулаков его везде критикует. Кто-то, выходит, донес. Спецслужбы, что ли?
- Ай, какие ты слова нехорошие говоришь! - укоризненно покачал головой Артурчик. - Спецслужбы не доносят. Они информируют. Выполняют свой долг. Ты бы тоже мог, между прочим, проявить гражданскую ответственность и поставить нас в известность. Дескать, такой-то мэр обзывает нашего дорогого президента плохими словами. Но вообще-то здесь и так все ясно. Сейчас, кого ни возьми, все нашего несчастного Бориса Николаевича ругают! Он, бедный, трудится круглосуточно, не щадит себя ради людей, а они его в ответ поливают, заметь, совершенно несправедливо. И газеты критикуют, и телевидение, и народ в очередях, и политики требуют в отставку уходить. Хоть бы кто доброе слово сказал, даже обидно! Лисецкий ваш за глаза его поносит, Разбашев - тоже. И этот, другой мэр, из Нижне-Уральска, вылетела из головы его фамилия, с крысиной мордочкой, перепуганный такой, тоже туда же. Все на него свои грехи вешают. А ты, кстати, дорогой друг, часом его не ругаешь, а? - вдруг спросил Артурчик.
Боня вытаращил глаза.
- Да на хрен он мне нужен! - выпалил он. - В гробу я его видел!
- Ну вот, - вздохнул Артурчик. - Одни мы с тобой Бориса Николаевича и поддерживаем. А на остальных никакой надежды. Борис Николаевич очень по этому поводу переживает. Он терпит, терпит эту клевету, потом прилетает, например, в вашу губернию, и с ходу - раз кому-то в зубы! Одному врезал - другим неповадно. Всем сразу понятно, кто в доме хозяин.
- Ты хочешь сказать, что Кулаков просто под руку подвернулся? - недоверчиво уточнил Боня. - Что Ельцин понятия не имел, как тот его песочит на каждом углу? Просто на пушку Кулака взял?
- Не совсем так, дорогой друг, не совсем так, - усмехаясь, протянул Артурчик. - Борис Николаевич только с виду неповоротлив. А глаз у него - снайперский и чутье, как у собаки. Он смотрит - идет незнакомый человек. Вразвалку, между прочим, идет, не торопится. На встречу с президентом опоздал. Галстук не одел. Значит, не уважает. Кто таков? Мэр города Уральска Кулаков! Ну, получай, Кулаков!
- А про то, что дороги в Уральске плохие, как он дознался? - не унимался Боня. - Он же у нас не был никогда.
- Да они же везде плохие! Ты думаешь, в Екатеринбурге лучше или, там, в Самаре? В Москве еще можно на нормальной машине прокатиться. А в регионах только на тракторах и ездить. Да тут дело-то не в дорогах, дорогой друг, и даже не в этом Кулакове. Что Кулаков? Мешок мешком, как и все мэры. Кого-то надо было выпороть для острастки. Не с губернатора же начинать! Как-то недипломатично. Хозяин все же.
- Можно было и с губернатора! - не согласился Боня. - Тоже мне - фраер тухлый! Дед его в свое время на область назначил, а тот вместо благодарности против него же и попер.
- Совсем от рук отбился, - признал Артурчик все с той же двусмысленной интонацией. - Надо, конечно, ему укорот давать. А нельзя! Демократия. Приходится терпеть. Обниматься, целоваться. Кулакова бить, чтобы Лисецкий боялся.
Боня ненадолго задумался, переваривая эту новую порцию информации.
- А дед в курсе, что Лисецкий под него подкоп ведет? - продолжил он выведывать политические тайны.
Артурчик улыбнулся.
- Докладывать ему, я полагаю, докладывали, и не раз. А вот что он по этому поводу думает, никто не ведает. Ведь Борис Николаевич - великий человек. А великого человека понять нельзя. Он, может, и сам себя до конца не понимает. Вот, например, возьмет он да на ровном месте такое мудрое заявление порой сделает, что все рты раскроют. Враги и рады стараться: тут же поднимают крик, дескать, разве трезвый человек подобное брякнет?! А мы потом целую неделю терпеливо объясняем, что трезвый человек и не такое брякнет, особенно когда выпьет: что слова президента намеренно исказили; он имел в виду совсем другое. А иногда наоборот. Задумает что-нибудь Борис Николаевич и молчит. Виду не показывает.
- А почему Березовский не прилетел? - перескочил на другую тему Боня, которому не терпелось вытянуть из Артурчика как можно больше секретов.
Артурчик деликатно кашлянул.
- Он был в составе делегации, но вчера вечером передумал. Решил не будоражить без надобности общественное мнение. Говорят, его здесь не очень любят.
- Ненавидят! - с готовностью подтвердил Боня. - Он ведь собрался автозавод захапать!
Артурчик состроил возмущенную мину.
- Что значит, "захапать"!? - осуждающе возразил он. - Как можно так говорить про достойного бизнесмена, флагмана российской промышленности? Уважаемый Борис Абрамович, не покладая рук, печется о развитии нашей экономики, а ты...
- Что ты мне горбатого клеишь! - прервал его Боня. - Печется он, как же! Сколько он уже миллиардов притырил, а все ему мало! Он же с Разбашевым снюхался, слыхал? На пару орудуют. Караул, в натуре! Если Борис Николаевич не заберет завод под зятя, худо будет, точно говорю.
- Под какого зятя? - поднял брови Артурчик. - Впервые слышу о такой идее.
- Да брось ты меня лечить! - поморщился Боня. - Нашелся, блин, терапевт! Мы хоть и в глухомани живем, а кое-что и до нас доходит. Все знают, что Борис Николаевич обещал завод своему зятю отдать.
- Ну почему вы здесь такие недобрые! - в преувеличенном отчаянии пробормотал Артурчик. - Борис Николаевич радеет за всю огромную страну, а ты обвиняешь его в попытке присвоить какой-то завод. Вот зачем он, по-твоему, сюда прилетел?
- Зачем? - ехидно переспросил Боня. - Сперва ты скажи.
- Узнать народные нужды, помочь людям...
- Иди ты! Сказочник! Да если бы не выборы, он про нас бы и не вспомнил! Скажи уж как есть: по промышленности область была на третьем месте в стране, а теперь государственные предприятия растащили да по кускам распродали, зарплату платить нечем, коммунисты народ агитируют, к забастовкам призывают, а тут еще и Лисецкий измену готовит. Вот он и примчался.
- Нет, я не могу выносить этот чудовищный цинизм! - патетически воскликнул Артурчик. - Ничего святого! Может быть, ты и в демократические реформы не веришь?!