- Клал я на ваши реформы! - убежденно ответил Боня. - Что при коммунистах мне ничего не доставалось, что сейчас. В Кремле мои близкие сидят, а навариться не дают! Ни ты, ни Гаврик, мать его.
- Наваривайся, - покладисто разрешил Артурчик. - Кто же против? Только думай не только собственном кармане, а об общем благе.
Боня истолковал его слова как призыв делиться и на секунду замолчал, размышляя над возможными источниками совместного обогащения.
- Кстати! - спохватился он. - Ты мне не хочешь помочь, так хоть человеку помоги! - он указал на меня подбородком. - Беда же у него.
Артурчик сразу насторожился.
- Я всегда рад помочь друзьям, - проговорил он вежливо. - И друзьям моих друзей. К сожалению, мои возможности очень ограничены.
- Да брось прибедняться, - прервал его Боня. - Тебе такой вопрос решить - раз плюнуть. Короче, так. Шефа у него налоговая полиция закрыла вроде как за неуплату налогов. А по сути, бабки хотят стрясти. Надо что-то предпринимать.
- А как у шефа фамилия? - поинтересовался Артурчик.
- Храповицкий, - ответил за меня Боня. - Он нефтью занимался. Его Вихров хотел еще на газ назначить, и тут как раз его повязали...
- Не слышал, - медленно ответил Артурчик, но я почему-то не сомневался, что он говорил неправду.
- Да какая разница, слышал ты или не слышал! Ты главное - человека с кичи выдерни, Храповицкого-то ихнего. А они уж там занесут, сколько нужно. С деньгами у них все нормально, ты не волнуйся, - и Боня подмигнул нам обоим.
Последняя фраза заметно покоробила Артурчика. Он явно считал, что отжимание потерпевшего есть процесс тонкий и деликатный. Он поморщился.
- Ты думаешь, что если я в администрации президента работаю, то могу по своему усмотрению людей сажать? - саркастически посмотрел он на Боню.
- Не надо никого сажать, - заверил его Боня. - Надо оттуда вытаскивать.
- Нет, это не мой уровень, - решительно покачал головой Артурчик. - С такими вопросами надо на моего руководителя выходить.
- Выходили уже, - заметил я. - Храповицкий к нему приезжал. Тот обещал помочь.
- Вот как? - поднял брови Артурчик, стрельнув в меня живыми черными глазами. - Обещал помочь и не помог?
- Как видите, - пожал я плечами.
- Странно, - протянул Артурчик задумчиво. - Не похоже на него. Обычно он свое слово держит. Значит, что-то помешало. Что-то очень серьезное.
- Может, денег мало занес? - предположил Боня. - Пожадничал? Бывало с ним такое, а? - последний вопрос был адресован, скорее, мне как специалисту по привычкам Храповицкого.
- Да нет, - медленно ответил Артурчик вместо меня. - Думаю, дело не в этом. Что ж, если так, то вам лучше кого-нибудь в прокуратуре найти. Они любят за подобные проблемы браться. Это их хлеб.
- Косумову, может быть, позвонить? - вспомнил я, посмотрев на Боню.
Но мое предложение почему-то не вызвало в нем энтузиазма.
- В прокуратуре берут много, - вздохнул Боня, довольно неожиданно проявляя заботу о чужих деньгах.
- Ты думаешь, у нас меньше? - хмыкнул Артурчик. - У нас и берут много, и результат не гарантируют.
Мне показалось, что последней фразой он мне на что-то намекал. Возможно, на визит Храповицкого к Калошину. Боня нахмурился.
- Да он что-то не отвечает на мои звонки, - пробормотал он нерешительно. - Косумов-то. Обиделся, что ли? Какая кошка между нами пробежала, ума не приложу...
5
Кортеж въехал в Нижне-Уральск и, извиваясь змеей, свернул на одну из центральных улиц. Машина с президентом шла впереди. Лисецкий, сидя рядом с Ельциным, без умолку хвастал успехами области.
- Куда направляемся? - прерывая его, осведомился Ельцин. Болтовня губернатора его утомляла.
- Сначала во Дворец бракосочетаний, - напомнил Силкин, поворачиваясь к нему с переднего сиденья и от усердия как-то боком привставая. - А потом уж на завод. Все по графику.
- Зачем во Дворец? - исподлобья посмотрел на него Ельцин.
- То есть в каком смысле? - растерялся Силкин. - Новобрачных поздравить, с людьми пообщаться.
- С людьми надо на улицах общаться, - ворчливо возразил Ельцин. - А то устраивают, понимаешь, показуху...
Силкин втянул голову в плечи, словно его хлопнули по затылку. С показухой Ельцин как в воду глядел. Появление президента в загсе было творческой задумкой нижне-уральской мэрии, которая целый месяц готовила ее, как театральную премьеру. Идея принадлежала заместительнице Силкина по социальным вопросам Татьяне Сту-коловой, руководившей некогда его избирательным штабом и отвечавшей за массовые мероприятия.
Предполагалось, что по дороге на завод Ельцин как бы невзначай заглянет в местный Дворец бракосочетаний, как раз только что отстроенный. С его введением в эксплуатацию нарочно тянули, приурочивая к визиту президента. По сценарию Ельцин должен был вместе с Силкиным под объективами телекамер перерезать ленточку и поздравить первую регистрирующуюся в новом здании молодую семью.
В Кремле к этому умилительному сюжету отнеслись кисло: с точки зрения продвинутых столичных политтех-нологов, он был в духе приторных советских постановок. Но Лисецкий, вечно враждовавший по мелочи с президентской администрацией, местную затею отстоял, напирая на то, что она ненавязчиво вовлекает в предвыборную орбиту молодежь, как правило, индифферентную к политике.
Найти подходящую пару было совсем непросто. Хотелось, чтобы в молодоженах было что-то необычное, запоминающееся, например, чтобы они были студентами единственного в городе института, еще лучше - если бы оба вдруг оказались отличниками. Но с этим было туго. Успехи в учебе демонстрировали в основном девушки, которые относились друг к другу ревностно и совместной жизни не вели.
Один отличник мужского пола в институте, правда, нашелся. Это был высокий худосочный очкарик, выпускник радиотехнического факультета. Жил он с мамой, а встречался с энергичной второкурсницей, толстушкой и хохотушкой. Скорой женитьбы у студентов в планах не было, и потому Татьяна Стуколова убеждала пару лично. Молодых людей слегка попугали, надавили на совесть, пообещали двухкомнатную квартиру в новом доме и гарантировали очкарику красный диплом, после чего они сдались.
В загс их пригнали загодя, в сопровождении родственников и друзей по институту, а также ректора и двух деканов, на чьих факультетах учились новобрачные. Чтобы затея не выглядела искусственно, добавили еще несколько пар, вполне заурядных, переброшенных в новый Дворец из других ЗАГСов города. Квартал предусмотрительно оцепили милицией и привезли автобусами несколько сот муниципальных служащих с воздушными шарами и транспарантами, выражавшими горячую поддержку политике президента.
И вот все эти народные массы уже несколько часов томились под дождем, а Ельцин вдруг изъявлял запоздалое сомнение в необходимости там появляться. Силкин расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. Ему становилось душно. Открыто противоречить президенту он не решался, но просто так отступиться от грандиозной затеи не мог.
- Во Дворец все же надо бы заехать, - настойчиво пробормотал он. - Это очень важное мероприятие.
- Для кого важное? - спросил президент. Его одутловатое широкое лицо приняло недовольное выражение.
- Ваша администрация требовала, - неожиданно вставил Лисецкий. Воспользовавшись моментом, он, вместо того чтобы поддержать Силкина, спешил наябедничать президенту на неудовлетворительную работу его аппарата. - Юрий Мефодиевич Калошин график утверждал. Больно уж ему хотелось, чтобы вас по телевизору среди невест показали.
- Вот Калошина пусть и показывают, - решил Ельцин. - Все невесты, поди, разом разбегутся, как только его увидят.
Лисецкий так и залился смехом.
- А мы на завод поедем! - заключил Ельцин. - Нас там ждут.
У Силкина потемнело в глазах.
- Может быть, все-таки заглянем в ЗАГС?! - взмолился он. - Там тоже ждут. Им ведь обещали.
- На завод! - непреклонно ответил Ельцин. - Надо всегда с главного начинать.
Силкин был убит. Зато Лисецкий после реплики президента в адрес Калошина развеселился.
- Давай-ка в новый город, - все еще посмеиваясь, бросил он водителю, и тот послушно принялся притормаживать, сигналя другим автомобилям, чтобы привлечь их внимание. Кортеж развернулся, но проехать успел совсем немного.
- Стой! - скомандовал Ельцин, глядя в окно. - Это что у вас тут такое?
- Это площадь Революции, - машинально ответил расстроенный Силкин.
- Да это не площадь, а барахолка какая-то! - возразил Ельцин.
- Ну да, - виновато признал Силкин. - Торгаши ее оккупировали. Мы их хотим убрать отсюда, в другое место перевести, а они ни в какую. Скандалят, митинги у мэрии устраивают, в газеты жалуются.
- Свободный рынок, что ж ты хочешь, - притворно развел руками Лисецкий.
Ельцин взглянул на него подозрительно и нахмурился.
- Ну-ка, давай выйдем, посмотрим, чем они недовольны, - предложил он и первым полез из машины. Подскочившие телохранители уже помогали ему выбраться.
- Да что ж на них смотреть-то?! - недоуменно пробормотал Силкин.
Лисецкий, быстрее него реагировавший на смену начальственного настроения, уже выпрыгнул наружу.
Площадь Революции располагалась в центре города, неподалеку от Дворца бракосочетаний. Ее главным украшением был памятник герою гражданской войны Василию Чапаеву, в папахе, на лошади. Бронзовый герой размахивал шашкой и что-то кричал, наверное, ругался; во всяком случае выражение лица у него было весьма зверским. В советское время сюда приезжали новобрачные прямо из ЗАГСа: они возлагали цветы под копыта чапаевской лошади и в любую погоду фотографировались на фоне устрашающего монумента. Однако сейчас молодоженам приходилось обходиться без этого поэтического ритуала. Памятник оказался вне пределов их досягаемости.
В результате новой буржуазной революции, разрушившей прежнюю государственную систему, тысячи людей в Нижне-Уральске, как по всей России, остались без работы и средств к существованию. Многие из них занялись уличной торговлей, поскольку в стране образовался острый товарный дефицит. Силкин на заре своего правления городом неосторожно разрешил использовать под эти цели площадь Революции.
Популярное место мгновенно обросло палатками и ларьками и превратилось в блошиный рынок, который в российской провинции упорно называют "вшивым". Здесь в любую погоду стояли десятки людей, продавая все подряд: колбасу, джинсы, лампочки, водку, дешевые сигареты, ношеные шерстяные носки, гайки и шурупы. Спохватившийся Силкин предпринимал отчаянные усилия по переселению торговцев на окраины города. Но было поздно. Окопавшись, те игнорировали постановления мэрии, не подчинялись милиции и готовы были лечь костьми, но не покидать обжитое бойкое место.
К ним и направилась президентская рать, во главе которой по лужам, под мелким дождем уверенно шагал Ельцин. Охрана с двух сторон расчищала ему дорогу. Заметив внушительную процессию, да еще в сопровождении милиции и телекамер, обитатели рынка переполошились и пришли в ужас, решив, что их сейчас будут показательно разгонять. Народ заметался и заголосил. Продавцы бросились прятать незаконный товар в узлы и мешки, покупатели подались прочь, опасаясь попасть под дубинки ОМОНа.
И вдруг кто-то узнал президента.
- Ельцин! - изумленно прокатилось по рядам. - Гляди, Ельцин приехал!
Люди оторопели, не веря своим глазам. Перед ними действительно был президент страны. Ельцин, словно не замечая всеобщего замешательства, остановился возле невысокой худой женщины лет сорока, с издерганным усталым лицом, в ношеной болоньевой куртке. Перед ней на табурете были разложены вязаные шапочки, прикрытые сверху от дождя целлофаном.
- Как торговля? - поинтересовался Ельцин, разглядывая шапочки.
Женщина, покраснев от волнения, пробормотала в ответ что-то невразумительное и зачем-то стащила с головы капюшон.
- Да какая ж торговля в будние-то дни? - откликнулась ее соседка, попроще и побойчее. - Так уж, стоим для порядка, авось, кто забредет. Денег-то у народа нету. И рады бы купить, да не на что. А тут еще сегодня все автобусы отменили по случаю вашего приезда, - она спохватилась, что сболтнула лишнего, и в преувеличенном испуге зажала себе рот обеими руками.
Ельцин бросил на нее тяжелый взгляд, но ничего не ответил.
- Вы раньше чем занимались? - спросил он женщину, торговавшую шапочками.
- Я инженером-проектировщиком была, - еще больше краснея и понижая голос, призналась она.
Президент насупился.
- Это неправильно, - проговорил он раздельно, с нажимом, словно кого-то обвиняя. - Нехорошо, что вам сейчас здесь стоять приходится.
- Время такое, Борис Николаевич, - неуверенно пожала она плечами, видимо, не в первый раз произнося эту утешительную фразу. - Другим-то еще хуже. Вон там, дальше, Марина Степановна стоит, туалетную бумагу продает, так она раньше в Ленинграде в филармонии на скрипке играла. А как на пенсию вышла, жить стало не на что. У себя в городе-то стесняется на улице торговать, вот и перебралась сюда, к родственникам.
- Торговать не воровать! - снова встряла ее соседка, на сей раз с обидой за профессию. Возможно, она работала продавщицей и до революции.
- Все равно неправильно! - подтвердил свою прежнюю оценку Ельцин и обернулся на свиту. Чиновники согласно закивали. Они, кстати, и не торговали на улицах. Ельцин с силой сжал губы.
Вокруг них уже сгрудилась толпа, жадно ловившая обрывки их разговора. Видя сочувственное настроение Ельцина, обитатели рынка приободрились и старались протиснуться к нему поближе. Охране пришлось упереться и взять президента в кольцо.
- Борис Николаевич! - воскликнула одна из женщин из-за плеча дюжего телохранителя. - А вы велите им, чтобы они нам тепло дали. А то ноябрь на дворе, а батареи дома холодные. Прежде, бывало, каждый год пятнадцатого октября отопление включали. Климат-то у нас сами видите, какой. Чай, не юга. В варежках по квартирам ходим!
Народ возбужденно зашумел: женщина затронула наболевшее. Ельцин вновь оглянулся на местных чиновников. Выражение неудовольствия в его лице усилилось.
- Это какой дом? - осведомился он.
- Четырнадцатый, - торопливо ответила женщина. - По улице Коммунаров, значит, будет.
- Да у нас во всех домах такая же история! - понеслось с разных сторон. - Считай, нигде еще батареи не включали!
- Да что ж вы к президенту со всякой ерундой лезете! - не удержавшись, набросился на толпу один из заместителей Силкина. - Борис Николаевич к нам на один день приехал. Это ж для города - радость великая, а вы только о себе и думаете! Заладили одно и то же! Вынь им тепло да положь! Обождите немного, небось, не вымерзнете. Мы на Коммунаров плановый ремонт заканчиваем, стояки меняем.
Ельцин уставился на него так, что тот сразу осекся.
- Ты кто? - поинтересовался Ельцин. Про себя я отметил, что официальным лицам он часто "тыкал", тогда как женщину с шапочками называл на "вы".
- Ласточкин Сергей Юрьевич, заместитель главы города по строительству! - отрапортовал чиновник.
- Уволен, Ласточкин! - объявил ему Ельцин.
- Что? - не понял Ласточкин.
- Уволен! - смачно повторил Ельцин, и, взглянув на Силкина, прибавил: - Он у тебя что, глухой, что ли?
Толпа ахнула, потрясенная. У незадачливого Ласточкина подкосились ноги. Свита едва заметно качнулась.
- Борис Николаевич! - заикаясь, пролепетал Силкин. - Да он вообще не по этой части. Он за другое отвечает.
- Вот и ответил! - с мрачным удовлетворением заметил Ельцин. - А то народ для него, понимаешь, ерунда. Высоко летаешь, Ласточкин, пора приземляться.
Полуобморочный Ласточкин попятился. Никто его не поддержал, чиновники расступились, словно он был зараженным.
- Так их, Борис Николаевич! - распалившись, крикнул какой-то старичок, похоже, не очень трезвый. - Дави их, тараканов, мать твою!
Толпа одобрительно захохотала. Ельцин, тоже повеселев после экзекуции, лукаво поднял одну бровь и скосил на невоздержанного старика глаз. Поддержка толпы заметно бодрила президента, ему не хотелось от нее уходить.
- А батареи им сегодня же включи, - велел он Силкину.
Силкин с готовностью затряс головой, хотя лучше других понимал, что сделать это совершенно невозможно, ибо проблема зависела отнюдь не от нерадивости его заместителей, а от запутанных финансовых отношений между различными организациями и ведомствами, повлиять на которые он, Силкин, не мог.
- Ну, вот и договорились, - миролюбиво подытожил Ельцин. - Давно бы так.
Толпа взорвалась восторженными криками. Ельцин двинулся дальше, поминутно останавливаясь и заговаривая с людьми. Его со всех сторон окликали по имени, тянули руки, желая дотронуться или хотя бы поймать его взгляд.
- Спокойнее, товарищи! - хрипели охранники, которые совместно с милицией из последних сил сдерживали натиск бушующих масс. - Да полегче же, блин, куда прешь!
На наших глазах происходило неизбывное русское чудо. Как бы плох ни был правитель, каждый раз, когда он идет в народ, жгучая ненависть к нему неизменно оборачивается обожанием.
Люди на площади считали Ельцина главным виновником своих исковерканных судеб, алкоголиком и предателем Родины. Еще недавно они проклинали его и требовали отправить за решетку вместе со всей его бесстыдной семьей и ненасытной челядью. Но стоило ему лишь появиться среди них, сказать ласковое слово, высечь кого-то за чинимые им обиды, как сразу были позабыты и боль, и кровь, и слезы. Они вновь верили ему и любили его.
Впрочем, их ненависть не исчезла и не растворилась: она переместилась на его окружение. Это не Ельцин, а его опричники грабили Россию и скрывали от него правду. Это их следовало казнить без пощады. А сам Ельцин из смертельного врага русским волшебством превращался в единственного народного заступника. В эту минуту он был толпе ближе отца и матери.
Толпа на площади Революции стремительно распухала.
- Бо-рис! Бо-рис! - скандировали уже тысячи голосов, называя его, как в те времена, когда он, гонимый коммунистической властью, на уличных митингах звал людей на борьбу за свободу и колбасу.
Татьяна Стуколова с трудом пробилась к Силкину.
- Что с молодоженами-то делать? - на ухо ему прокричала она.
- Отменяй, - с досадой махнул он рукой. - Видишь, не до них.
- А наших работников тоже убирать? - Татьяна все еще не могла смириться. - Может, сюда их перебросить? Для массовости...
- Дура, что ли? - разозлился Силкин. - Глаза протри! Какая массовость! Тут яблоку упасть негде!
- Ведь так старались! - не удержалась Татьяна. - Столько сил угробили!
Силкин только заскрипел зубами.
Ельцин между тем продолжал двигаться живым коридором, улыбаясь и пожимая руки.
- Борис Николаевич! - взывали к нему. - Скажите им, чтобы цены больше не повышали!
- На рельсы лягу! - решительно мотал головой Ельцин. - Не допущу инфляции!