Ельцин оживился.
- А давайте съездим, посмотрим! - вдруг предложил он. - Я в детстве фильм про Чапаева восемь раз ходил смотреть. Все надеялся, а вдруг он выплывет? А тут такая возможность подвернулась!
- То есть как "съездим"? - растерялся Лисецкий. - Там же река.
- А ты организуй нам транспорт какой-нибудь, - не унимался Ельцин. - Есть же у вас корабль, а?
- Есть, конечно! - поспешно ответил Лисецкий.
- Но у нас по графику посещение автозавода, - напомнил Разбашев. - А потом ужин с руководством.
- А вот на теплоходе и поужинаем! - решил Ельцин. - Пока экскурсия по заводу будет, пускай там накроют.
- А вы не простудитесь на воде? - подал голос Силкин, у которого от обрушившихся на него неожиданностей голова шла кругом. - Ноябрь все-таки. Холодно.
Ельцин глянул на него сверху вниз.
- Ты за мое здоровье не беспокойся, - недовольно бросил он ему. - За него и так все кому не лень переживают.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Поездка на завод была в тот день, пожалуй, единственным мероприятием, прошедшим хотя и с опозданием, но в соответствии с заранее подготовленным сценарием. Сначала президента провели вдоль знаменитого конвейера, демонстрируя ему гордость отечественных технологий, устаревших на Западе еще лет двадцать назад. Отвлекать рабочих во время сборки автомобилей категорически возбранялось, поэтому президент ни с кем в разговоры не вступал, рук не жал, хотя с любопытством останавливался то тут, то там. Сборщики косились на него, широко улыбались и перемигивались.
Потом Ельцина проводили в экспериментальный цех, где показали новую модель малолитражки, ярко-алую, как дешевая губная помада.
- А это наш сюрприз автолюбителям! - самодовольно объявил Разбашев. - Цена у нее будет даже ниже, чем у импортных аналогов. А качество ничуть не хуже. Можете сами убедиться.
Ельцин залез в малолитражку, проехал метров пятьдесят, аккуратно сдал задом, под аплодисменты присутствующих выбрался наружу и похвалил цвет машины. Видимо, хвалить какие-то иные качества данного транспортного средства у него не хватило совести.
- Когда вы ее в серийное производство запустите? - спросил он.
- Надеемся, в будущем году, - ответил Разбашев, не моргнув глазом. - Если, конечно, государство нам немного поможет.
Ельцин сдержанно кивнул, показывая, что принял его слова к сведению.
Вообще-то всем присутствующим было отлично известно, что помогать заводу с запуском малолитражки вряд ли стоило. И не только потому, что выделенные деньги будут украдены еще до того, как поступят на счета автогиганта. Эту модель безуспешно внедряли лет уже пять, а сейчас это стало совершенно бессмысленным, поскольку азиатские и европейские машины данного класса были, вопреки заверениям Разбашева, и комфортнее, и гораздо дешевле. Единственная польза от стареющей новинки заключалась в том, что ее можно было продемонстрировать начальству.
- Надо бы и мне прокатиться! - спохватился Лисецкий, видя, что Ельцин в целом воспринял продукт местного творчества положительно.
Он сел в машину и лихо тронулся с места. Злопамятный Разбашев подождал, пока Лисецкий отъедет подальше, и почтительно тронул Ельцина за рукав.
- Конференция у нас будет проходить в другом здании, - проговорил он.
Президент послушно двинулся к выходу, за ним потянулась вся свита. Лисецкий, увлеченный вождением, слишком поздно спохватился, что остался один. Вместо того чтобы развернуться или сдать назад, как это сделал Ельцин, он, засуетившись, поспешно затормозил, выскочил наружу и бросился в погоню. Ельцина и Разбашева губернатор настиг уже у дверей цеха.
- Я смотрю, вы про спорт не забываете, - ядовито заметил Разбашев запыхавшемуся губернатору.
Журналистов в конференц-зал не пустили: обсуждаемые вопросы не предназначались для прессы. Ельцин, Разбашев, Лисецкий, Силкин и министр промышленности прошли за стол президиума, на сцене. Остальные в свободном порядке рассаживались внизу, вперемежку с администрацией завода, приглашенной на встречу. Наша троица расположилась на галерке.
Первым на трибуну поднялся Разбашев. Из его доклада следовало, что положение завода в настоящее время - катастрофическое. На предприятии висел колоссальный долг перед государством, погасить который в обозримом будущем было не реально. Завод не мог расплатиться с поставщиками комплектующих деталей, энергетики грозили ему отключением электричества, задержки по зарплате нарастали. Короче, автогигант задыхался.
Суммы Разбашев называл такие, что даже Боня, видавший виды, недоуменно крутил головой. С трудом верилось, что предприятие, выпускавшее около семидесяти процентов продаваемых в России автомобилей, могло из года в год приносить одни убытки.
Разбашев, до предела сгустив краски, закончил предложением списать с завода задолженность по налогам в полном объеме и еще инвестировать два миллиарда долларов из государственного бюджета в реконструкцию производства.
Боня подскочил от возмущения.
- Ни фига себе! - горячо зашептал он. - Вот конченый! А он случайно не хочет, чтобы английская королева ему голая на столе танцевала? Завод, выходит, его собственность, а деньги на него должно государство давать?!
Автозавод действительно был одним из первых крупных предприятий страны, подвергшихся приватизации. Контрольный пакет акций был тут же приобретен администрацией, которая через подставные фирмы продолжала скупать у рабочих их ваучеры. Главным акционером, то есть владельцем, был Разбашев. Правда, в последнее время, когда обстановка на заводе резко ухудшилась, поползли настойчивые слухи о возможности возвращения завода государству или, по крайней мере, поиска более эффективного собственника. Но разговоры шли, а все оставалось по-прежнему.
Признаюсь, мне, как и Боне, пожелания Разбашева показались нескромными, что отнюдь не помешало ему закончить речь под энергичные аплодисменты своих подчиненных. Его место на трибуне занял Силкин, который минут десять надрывно твердил, что завод является градообразующим предприятием Нижне-Уральска, и его упадок означает гибель для города с миллионным населением.
Выступления других ораторов не добавили ничего нового. Смысл звучавших речей, если очистить их от сложных экономических выкладок и эмоций, сводился к двум простым словам: дайте денег. Думаю, эту просьбу в России вполне можно рисовать на транспарантах вместо пышных приветствий начальству, ибо это единственное, что от начальства ожидается.
Некоторое разнообразие, правда, внес губернатор, высказавшийся в том смысле, что помогать заводу, конечно, необходимо, но лучше делать это не напрямую, а через областную администрацию. Никто даже не улыбнулся.
В том, что касалось бедственного положения завода и его долгов, докладчики, увы, говорили чистую правду. Флагман российского автомобилестроения действительно стремительно летел в пропасть банкротства. Однако о главной причине кризиса никто не обмолвился и словом, хотя она была простой, как огурец. Завод грабили все кому не лень. Он был похож на урожайное поле, пожираемое голодной саранчой.
Каждый из директоров, которых насчитывался не один десяток, немилосердно раздувал штат своего департамента, набивая его родственниками, друзьями и любовницами. Несметный управленческий аппарат сидел в отдельных зданиях, получал высокие оклады и премии, обеспечивался транспортом, охраной и средствами связи. Содержание такой армии бездельников существенно увеличивало накладные расходы и стоимость автомобилей.
У каждого из заводских начальников имелись собственные фирмы по продаже заводской продукции, оформленные либо на детей, либо на жен, либо на любовниц. Эти фирмы получали машины с огромными дисконтами, а продавали уже без дисконтов. Зачастую дети и любовницы действительно брались руководить деятельностью предприятий. Как правило, это заканчивалось крахом, а перед заводом образовывались невозвратные долги.
На заводе давно хозяйничали бандиты, и ни один автомобиль не отгружался без оплаты установленной пошлины. Бандиты ловко пользовались жадностью заводского начальства и их родственников. За взятки и откаты огромные партии тачек отпускались фирмам-однодневкам, которые после этого бесследно исчезали.
Я следил за Ельциным, пытаясь по его лицу угадать, о чем он думает. Он хмурился, надувался, гримасничал, но кивал. Со стороны казалось, будто он ломает себя, соглашаясь по необходимости, через силу. Когда объявили его имя, он подошел к трибуне и, навалившись на нее, медленно оглядел зал. Присутствующие затаили дыхание в ожидании приговора. От решения президента, известного своей непредсказуемостью, зависела их судьба.
- Завод мы не оставим, - медленно и твердо проговорил Ельцин. Зал с облегчением выдохнул. - Не оставим, - повторил президент, болезненно кривясь. - Он нам нужен. - Ельцин сжал губы, помолчал и поправился: - Он нужен всей России.
Раздался шквал аплодисментов. Заводские генералы не скрывали своего ликования. Торжествующий Разбашев бросился обниматься с Лисецким.
- А дед представляет, сколько у Разбашева домов за границей?! - с досадой вырвалось у Бони. - Или сколько у него бабок в Швейцарии?
Чувствовалось, что чужое везение наполняет его горькой обидой.
- Ты же сам говорил, что он все знает, - напомнил ему Артурчик. Бонина реакция его забавляла.
- Эх, - безнадежно махнул рукой Боня. - Все они одним миром мазаны. Деду сейчас главное переизбраться, Разбашеву с Березовским - еще пару арбузов спереть напоследок, пока деда не погнали. А что через год с заводом будет или со страной, им всем по барабану.
- Что касается Бориса Николаевича, то ты не прав, - заступился за президента Артурчик. - Он очень за страну переживает, хотя, конечно, по-своему. Просто в России даже экстрасенсы на год вперед боятся загадывать.
2
Не знаю, как с точки зрения большой политики, но во всех прочих отношениях прогулка на катере по Уралу в ноябре была исключительно дурацкой затеей. Представьте промозглый сумеречный осенний вечер, пять градусов тепла, мрачное небо в тяжелых тучах, мелкий дождь и неприветливую мутную реку. Порывистый пронизывающий ветер гнал грязные свинцовые волны с седыми гребнями.
Искать место, где доблестно утонул герой революции, нам предстояло на принадлежавшем заводу теплоходе, переделанном в современную прогулочную яхту. Здесь была одна большая каюта для банкетов, в которой кроме столов имелась зеркальная сцена с прожекторами по краям и мощная аппаратура для концертов. Еще несколько кают поменьше предназначались, видимо, для персонального отдыха начальников с секретаршами во время выездных совещаний.
На банкет пускали не всех, а лишь тех, кто согласно заранее утвержденному списку должен был ужинать с президентом. Таких набралось человек тридцать, что составляло примерно треть от общего числа собравшихся здесь. Остальным предстояло мучиться голодом снаружи. Прессу на теплоход предусмотрительно не взяли.
Понимая, что моя фамилия в числе избранных не значилась, я замялся, решая в какую из одноместных кают сподручнее нырнуть, ибо оставаться под дождем на мокрой палубе было невыносимо. Артурчик заметил мое замешательство, взял меня под руку и покровительственно направил к банкетному залу, куда уже вошли президент, губернатор и другие официальные лица.
- Со мной, - коротко бросил он стоявшему в дверях пожилому помощнику Лисецкого, и тот после некоторого колебания отступил, пропуская меня и Боню, который важно вышагивал рядом.
- Слышь, совсем нюх потеряли, - проворчал Боня как будто про себя. - Нормальных людей от лохов уже не отличают. На пенсию надо вовремя выходить.
Помощник, который был на несколько лет моложе Бони, проглотил обиду, но проводил Боню неприязненным взглядом, запоминая. Между прочим, он был не единственным, кто взирал на моего товарища без нежности. В толпе отверженных, или, как выражался Боня, лохов, я заметил директора, которого Боня обрабатывал в аэропорту, пытаясь загнать под крышу. Вид у того был глубоко несчастный. На конференции слова ему не дали, и, простившись с надеждами на государственную поддержку, он обреченно, с тоской смотрел вслед Боне, примиряясь с ним как с неизбежным злом.
Стол был накрыт по-русски: осетрина, жареный поросенок, икра, соленья и очень много водки. Лисецкий и Разбашев расположились с двух сторон от президента, во главе стола. Силкина на сей раз отправили подальше, туда, где сидел хмурый Кулаков и вечно гонимые мэры малых городов. Поскольку визит плавно перешел из официальной части в неформальную, с Силкиным можно было уже не церемониться.
- Что вы будете пить: вино, коньяк или водку? - низко склоняясь к президенту, почтительно спросил официант в белом смокинге.
- Ты что, не знаешь, что Борис Николаевич не пьет? - зашипел на него Лисецкий.
- Кто тебе сказал? - сердито уставился на губернатора Ельцин.
Лисецкий смутился. Ссылаться на главу президентской администрации он не решился.
- Лей всего понемногу, - посоветовал Ельцин официанту. Недовольно оглядевшись вокруг, он увидел, что все опустили глаза и делают вид, будто ничего не слышали, и прибавил уже примирительно: - А я воду буду минеральную. Только без газа.
Разбашева после конференции распирало от радости. Самодовольно улыбаясь, он свысока поглядывал на остальных и поминутно обращался к президенту, то ли желая показать свою к нему близость, то ли не зная, как выразить ему признательность. Не дожидаясь, пока ему предоставят слово, он произнес первый тост, напыщенный, льстивый и длинный. Все с шумом вскочили и выпили стоя. Пользуясь своей отдаленностью, я остался сидеть не столько из фрондерства, сколько потому, что узкое пространство между столом и привинченным к полу стулом не позволяло выпрямиться. Толстякам вроде Величко и Калюжного и вовсе приходилось сгибаться пополам, что, впрочем, их ничуть не смущало. В этих неприличных позах они и оставались большую часть времени, поскольку длинные здравицы следовали одна за другой. Сам Ельцин, кстати, не вставал, лишь сопел, делая вид, что собирается приподняться.
Лисецкий вскоре перехватил инициативу у Разбаше-ва и, взяв на себя роль тамады, назначал тостующих. Чиновники пожирали Ельцина преданными взглядами и нетерпеливо дожидались своей очереди. Обед с президентом - вершина фантазии провинциального карьериста. Все понимали, что еще раз такого везения в их жизни не будет.
Ельцин слушал рассеянно, думая о чем-то своем. После очередного славословия он машинально чокался рюмкой водки, потом отставлял ее в сторону и делал глоток минеральной воды. Что-то не давало ему покоя, это было заметно.
- А ты что молчишь? - неожиданно обратился он к Силкину, прерывая кого-то из ораторов.
Силкин немедленно вскочил. Вообще-то он уже говорил одним из первых, но Ельцин то ли забыл, то ли захотел внести разнообразие.
- Я присоединяюсь к предыдущим товарищам, - пробормотал Силкин. Ничего умнее он не успел придумать.
- Тогда я сам скажу, - объявил Ельцин громко.
Все тут же смолкли. Держа нетронутую рюмку водки,
президент, кряхтя, втянул живот и все-таки поднялся.
- Я не буду ни к кому присоединяться, - внушительно начал Ельцин своим прыгающим голосом. - И выпить я хочу не за себя. А за Россию, - он выдержал долгую паузу. - За то, чтобы в России меньше воровали!
Последнюю фразу он произнес с сильным нажимом, почти что злобно. На долю секунды в каюте воцарилась мертвенная тишина. Чиновники отлично поняли, что он имел в виду именно их, но не знали, как расценить его слова: то ли как скрытый упрек, то ли как угрозу.
- Ура! - первым выкрикнул Лисецкий.
- Ура! - с облегчением подхватили остальные.
Ельцин с раздражением обвел взглядом сияющие лица.
На них была готовность бороться с воровством в России всю оставшуюся жизнь. Президент угрюмо крякнул и залпом опрокинул рюмку водки.
Артурчик непроизвольно дернулся. Остальные тоже заметили смену курса и напряглись. Подобная реакция разозлила Ельцина еще больше. Он опустился на свое место и, обернувшись, выглянул в иллюминатор.
- Долго еще плыть? - хмуро поинтересовался он.
- Минут, я думаю, сорок, - ответил Разбашев.
- В карты, что ли, перекинуться? - вслух произнес Ельцин. - А то скучно как-то.
- В карты? - удивленно переспросил Лисецкий. - Вы имеете в виду в преферанс?
- Зачем в преферанс? - поморщился Ельцин. - Если уж играть, то только в подкидного дурака!
Лисецкий посмотрел на него, не понимая, разыгрывает его президент или говорит серьезно.
- Ну, подкидной дурак, конечно, попроще будет, - осторожно заметил он.
- Не скажи! Подкидной дурак - это такая игра особенная, - Ельцин сощурился и покрутил в воздухе рукой, подыскивая нужное слово. - Очень хитрая игра. А главное то, что дураки в нее обязательно проигрывают.
- Я тоже подкидного люблю! - подал голос Поливайкин. - Там надо карты запоминать - память тренирует. Вечером, бывает, вызову двух замов и еще помощника. Запремся у меня в кабинете, и давай резаться двое на двое.
- И часто ты так тренируешься? - со скрытым сарказмом спросил Лисецкий.
- Да, считай, каждый день! - простодушно ответил Поливайкин. В следующую секунду он уже спохватился.
- Конечно, только после работы, - прибавил он торопливо. Другие генералы, отвернувшись, прятали насмешливые улыбки.
- Где вот только карты найти? - вздохнул Ельцин, с надеждой оглядывая присутствующих.
- Это найдем, не сомневайтесь, - успокоил его Поливайкин. - Было бы желание. Как говорится, была бы шея, а хомут найдется.
На мгновенье у меня мелькнуло подозрение, что Поливайкин носил колоду с собой.
- Ну, тащи, - оживился Ельцин. - Двое на двое и сядем. Ты со мной. А Лисецкий вон пускай Разбашева берет в напарники.
Пришпоренный перспективой стать партнером президента, Поливайкин пулей выскочил из каюты.