5
Ельцина порядком развезло, и Лисецкий бережно вел его под руку. Поливайкин на правах партнера страховал президента с другой стороны.
- Вот здесь он и утонул, - сказал Силкин, указывая в темноту.
- Кто утонул? - вяло полюбопытствовал Ельцин, медленно поворачиваясь в его сторону всем корпусом. Похоже, он благополучно забыл о цели нашей поездки.
- Чапаев, - робея, напомнил Силкин. - Василий Иванович.
- А, - коротко отозвался Ельцин. - Понял!
Поддерживаемый с двух сторон, он покачиваясь стоял
у самого борта, так что на него попадали брызги воды, доносимые ветром. Остальные теснились за его спиной, вглядываясь в темноту. Перед нами тянулась унылая безлюдная полоса земли, на которой смутно различались холмы и голые деревья. Было страшно неуютно и хотелось назад, в город, в жизнь, в тепло. Ельцин поежился на ветру, трезвея.
- Как же он утонул? - спросил он Силкина.
- Достоверно не известно, - волнуясь, принялся рассказывать Силкин. - Свидетельства очевидцев в советское время десятки раз переписывались, так что до правды теперь не докопаешься. Есть, конечно, книжка Фурманова, да еще этот самый фильм. Однако, между нами говоря, и то, и другое - художественный вымысел. Местные историки пытались что-то выяснить, но как-то все выходит противоречиво, - Силкин виновато развел руками. - Картина складывается примерно такая. Чапаев ночевал в деревне, на том берегу, с небольшим отрядом. Его основные силы базировались дальше, вон там. Белые напали внезапно, под утро. Всех его людей перебили почти сразу. Он бросился в реку и поплыл. И где-то здесь его подстрелили.
Некоторое время Ельцин сосредоточенно созерцал унылый пейзаж.
- А речка-то не больно широкая, - с некоторым разочарованием заметил он. - Полкилометра и то не будет.
- Это только кажется, - патриотично возразил Поливайкин. - На воде всегда расстояние скрадывается. Да еще темень, хоть глаз выколи. Тут метров шестьсот, не меньше.
- Если б его не ранили, он бы переплыл, как нечего делать! - гнул свое президент.
- Ну, был он ранен или нет, никто точно не знает, - проговорил Лисецкий, понижая голос. - Тело-то ведь не нашли, да и вряд ли искали. Может, это потом режиссеры фильмы выдумали, для красивости.
- Раненый он был! - категорично повторил Ельцин. - Я кино видел.
- Ну да, раненый, - послушно согласился Силкин. - Но вот до этого места он доплыл. А здесь его вторая пуля нашла. Или уже сил не хватило.
Все помолчали, отдавая дань памяти погибшему герою революции. Вдруг Силкин хихикнул и покрутил головой.
- У нас тут один краевед есть, - заговорил он уже другим тоном, интимным. - Отсидел при советской власти за убеждения, старенький уже. Книжки пишет по истории нашей области. Так он вообще уверяет, что у Чапаева в селе бабенка была, молодуха. Солдатка вдовая. И он к ней в ту ночь и отправился чуть ли не в одиночку, с небольшой охраной, - Силкин вновь прыснул. - А братья ее, недовольные тем, что он их сестру бесчестит, взяли да и выдали его белым. А когда те его накрыли, он пьяный был в драбадан.
- Вранье! - отрубил Ельцин. - У нас любят про выдающихся людей всякую пакость придумывать. Вон про меня тоже болтают, что я пью, - он сердито надулся. - Да если бы я пил, как бы я страной управлял?
- Я и сам не верю, - торопливо закивал Силкин, заглядывая снизу вверх в лицо президенту. - Так просто привел эти домыслы для объективности.
- Ну что, назад поплывем? - с надеждой осведомился Лисецкий. Он заметно замерз.
- Погоди, - осадил его Ельцин. - А песню спеть?!
Он выпрямился, отставил ногу и затянул:
- Из-за острова, на стрежень, на простор речной волны...
Пел он громко, и это было, пожалуй, единственным достоинством его исполнения. Все тут же присоединились к нему. Песня вообще-то была о Волге и Стеньке Разине и не имела ни малейшего отношения к Уралу и Чапаеву, но чиновники старательно вторили. Пели Силкин, Лисецкий и Разбашев. Даже Боня, не знавший слов, что-то мычал. Хор получался довольно нестройным. Ельцин принялся дирижировать, но, не обладая ни слухом, ни должным навыком, синхронизировать пение не мог. Тянули вразнобой: кто в лес, кто по дрова.
И тут из задних рядов вперед пробилась Татьяна Сту-колова и, встав рядом с президентом, повела звучным, уверенным сопрано. Ельцин, не прерываясь, с благодарностью обнял ее. Она, смеясь, запела еще лучше и склонила голову ему на плечо.
Была она в короткой серой меховой шубе и ярком павловопосадском шалевом платке, накинутом на плечи. Гордая президентской лаской и всеобщим вниманием, она чуть покачивалась в такт мелодии и игриво поводила плечами. Ее глаза блестели, грубоватое лицо с сильным макияжем помолодело и похорошело, сделавшись почти красивым. В дородной фигуре появилась девичья легкость.
Воодушевляясь все больше, Ельцин тоже взялся приседать и притоптывать с медвежьей ловкостью. Чиновники начали хлопать в такт его движениям. Когда исполнялся куплет про то, как веселый и хмельной Стенька Разин справлял новую свадьбу с молодой княжной, президент, разошедшись, ударил себя кулаком в грудь, а затем показал на Татьяну. Он явно отождествлял себя с народным героем-разбойником, а Татьяну с его спутницей.
То, что произошло дальше, невозможно было предсказать. При словах "и за борт ее бросает в набежавшую волну" Ельцин, войдя в образ, подтянул Татьяну к себе, словно подхватывая на руки, а затем толкнул вперед. На беду, он сделал это чересчур азартно и сильно. Послушная ему, она качнулась, оступилась на скользкой палубе и, не удержав равновесия, полетела за борт. Раздался глухой всплеск, и темноту прорезал истошный женский визг.
Песня сразу оборвалась. Все в ужасе бросились к борту и свесились вниз.
- Стой?! - взревел Ельцин, вероятно, еще не осознав, что произошло. - Куда?!
- Таня, ты как? - взывал Силкин. - Жива?
- С вами-то ничего не случилось? - обнял Ельцина Поливайкин.
- А-а-а! - заходилась отчаянным криком Татьяна. - Помогите!
Она барахталась в черной воде изо всех сил, но стремительно намокавшая шуба неумолимо тянула ее ко дну. Видно было, что она еле удерживается.
- Спасайте женщину! - командовал Разбашев неизвестно кому.
- Скорее! - горячился Ельцин, вырываясь из объятий Поливайкина. - Что ж вы стоите! Прыгайте же к ней кто-нибудь!
Чиновники метались вдоль борта, сбивая друг друга с ног.
- Быстрее! Быстрее! - кричали они друг на друга. Однако выполнять команду президента и прыгать в ледяную реку никто не собирался.
- Караул! - надрывалась из воды Татьяна. - Тону!
- Да где тут капитан?! - вдруг капризно воскликнул Лисецкий. - Чего он ждет?! Человек же за бортом!
Ельцин окончательно рассвирепел.
- Я сам ее спасу! - объявил он, неуклюже стаскивая с себя пальто.
Поливайкин, Лисецкий и Разбашев вцепились в него и повисли на нем, как бультерьеры.
- Даже думать не моги, Борис Николаевич! - воскликнул Поливайкин. - Ты нам здесь нужен!
- Калюжного! - вспомнил Лисецкий. - Калюжного к ней кидайте!
- Нет! - в ужасе заверещал Калюжный, пускаясь наутек с поразительной для его комплекции живостью. - Мне нельзя! У меня сахарный диабет!
- Помогите же хоть кто-нибудь! - доносился до нас слабеющий голос Татьяны. - Не могу больше.
Она уже захлебывалась, ее сносило течением. Артурчик решительно сбросил пиджак.
- Господи, ну почему всегда я?! - воскликнул он с тоской. - Я ведь даже плавать не умею.
- Ты что, в натуре прыгать собрался? - оторопел Боня.
- А что мне еще остается? - едва не плача, парировал Артурчик. - Если никто больше и с места не сдвинется?
- Хочешь, я с тобой прыгну? - импульсивно предложил я.
- Конечно, хочу! - не колеблясь, ответил Артурчик. - Он еще спрашивает!
- Тогда по счету три, - проговорил я, тоже срывая верхнюю одежду и швыряя ее Боне. - Давай, живо. Раз, - я сделал шаг к борту, до смерти боясь, что сейчас передумаю. - Два. Три. Пошел! Мать твою!
Я сам не знаю, как прыгнул. Но я прыгнул, зажмурившись, все еще крича матерные ругательства. В ледяную обжигающую воду я вошел камнем. Она накрыла меня с головой, затем я вынырнул, выплюнул ее изо рта и взвыл. Было не то что холодно - смертельно. Кажется, у меня сразу застучали зубы. Я принялся яростно молотить по воде руками и ногами. Ноги, впрочем, тут же отяжелели: я забыл скинуть туфли.
- Прости, друг! - услышал я голос сверху и только тут заметил, что никакого Артурчика рядом со мной не было. В последнюю секунду он все-таки остался.
Я прохрипел пару нелестных эпитетов в его адрес.
- Прости, ради бога! - проникновенно кричал он, молитвенно складывая руки. - Я хотел. Я, честное слово, хотел. У меня не получилось...
- Хоть один смелый нашелся! - донесся до меня одобрительный отзыв Ельцина. - Давай, к ней греби!
- Вон она! Вон там! - со всех сторон кричали мне чиновники, указывая с палубы руками. - Плыви быстрее!
Татьяна, булькая, маячила в нескольких метрах от меня, как огромный поплавок: то уходя под воду, то опять показываясь на поверхности. Силы ее таяли. Не переставая материться, я сделал в ее сторону пару гребков.
- Лови! - крикнул мне Боня, швыряя спасательный круг из прессованного пенопласта. Я еле успел увернуться, иначе меня бы пришибло. Перелетев через мою голову, круг плюхнулся в воду между мной и Татьяной, обдав меня фонтаном брызг. Я подтолкнул его к Татьяне, и она вцепилась в него обеими руками.
- Мамочка родная! - проскулила она, поднимая ко мне мокрое, жалкое лицо. - Да что ж это такое?!
Она задыхалась, плакала и едва двигалась.
- Все в порядке, - твердил я, пристраиваясь рядом и тоже хватаясь за круг. - Еще минутку потерпите, ладно?
Должно быть, капитан отыскался, потому что теплоход начал останавливаться и неспешно разворачиваться.
Кто-то из матросов кинул нам веревку, но не попал, вытащил ее и кинул вновь. С третьего раза я ухитрился ее поймать.
Когда мы поднимались на борт, мокрая одежда прилипла к телу, и я вновь взвыл. Татьяна, близкая к обмороку, тряслась и рыдала не переставая. Президент, губернатор и все остальные бросились к ней.
- Врача сюда! - гремел Ельцин. - Есть тут врачи?
Татьяну поволокли прочь. Оставшись один, я ступил
на палубу и, наверное, упал бы, если бы меня не подхватили Боня и Артурчик. Вода лила с меня ручьем. Я дрожал от холода и еле передвигался. Они помогли мне добраться до одной из кают, раздеться и, усадив в кресло, завернули в какое-то одеяло.
- Ты, главное, водки выпей, водки! - советовал Боня, зачем-то растирая мне уши.
Я лишь слабо отмахивался и мычал не в силах ответить.
- Друг, ну прости, - сокрушался Артурчик, поправляя мне с разных сторон одеяло. - Ну, хочешь, я тоже прыгну? В другой раз. Честно! Ну что мне сделать, чтобы ты простил?
Я посмотрел в его искреннее, несчастное лицо.
- Устрой мне встречу с Калошиным, - с неожиданным для себя практицизмом попросил я.
- С Калошиным?! - пробормотал он, застигнутый врасплох. - Но это невозможно.
- Спасибо, - ответил я коротко. - Я почему-то не сомневался, что ты откажешь.
- Пойми, меня же после этого выгонят с работы!
Я молча отвернулся от него и закрыл глаза, стараясь преодолеть озноб.
- Ну, хорошо, - сдался он. - Устрою.
- Когда? - в боксе, меня учили, что, зацепившись, нельзя отпускать.
Он на секунду задумался.
- Во вторник. Ты сможешь прилететь в Москву во вторник?
- Уже лечу, - ответил я без колебаний.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
- Тебе лечиться надо, - сочувственно выговаривала мне Лариса. - Ты хрипишь, чихаешь, гундосишь. На себя не похож.
- Видели бы вы меня три дня назад, вообще бы не узнали, - возразил я сиплым, непослушным голосом.
То, что наблюдали сейчас Лариса и Данила, и впрямь было значительно улучшенным вариантом. Все выходные я с высокой температурой провалялся в постели, глотая пачками разноцветные пилюли, которые присылала мне с охраной мой бывший секретарь Марина. Собственно, поскольку я уже не работал в холдинге, Марина не являлась моей подчиненной и вовсе не обязана была заботиться о моем здоровье. Я позвонил ей по старой памяти, не зная, к кому еще обратиться.
Как и подавляющее большинство мужчин, я ненавижу посещать больницы, а вызов врача на дом представляется мне и вовсе неприличным. Поэтому за медицинскими консультациями я обращаюсь к знакомым женщинам и честно выполняю их предписания, чем дарю им праздник. Ибо, по моим наблюдениям, врачевание окружающих является такой же женской страстью, как и походы по магазинам.
В понедельник вечером, немного оклемавшись, я заскочил к Ларисе и Даниле проведать их и попрощаться перед вылетом в Москву. Новостей о Храповицком не было ни у них, ни у меня, если не считать того, что в СИЗО Ларисе отказали в свидании с мужем, зато Лисецкий удостоил ее телефонным разговором, заверив, что "компетентные органы во всем разберутся", а он, Лисецкий, со своей стороны будет "держать этот вопрос на контроле".
Когда Лариса рассказывала мне об этом, то, несмотря на ее усилия, казалось, она вот-вот расплачется, и я был рад, что разговор переключился на мое здоровье. Вообще я отметил про себя, что за неделю пребывания в Уральске Лариса осунулась, потускнела и сделалась заметно нервознее. Мы сидели на кухне, пили чай, и ее руки беспрерывно двигались: она то сворачивала в трубочку бумажные салфетки, то принималась вновь их машинально разглаживать.
- Я тебе лечебный отвар приготовлю, - спохватилась она. - Мне мама в свое время рецепт давала. За три дня всю твою хворь как рукой снимет.
Она встала с места, нашла на полке записную книжку и принялась ее листать.
- Через три дня ее и без отвара снимет, - проворчал я. - Не на всю же жизнь я таким останусь.
- Неизвестно, - критически оглядывая меня, возразил Данила, по-юношески чуждый сострадания. - Можете вообще загнуться. Похоже, у вас воспаление легких уже началось. Где это вас так просифонило?
- В Урале искупался.
- Ничего себе! Зачем же вы туда полезли, на спор, что ли? А сколько там градусов?
- Повыше нуля, - ответил я, содрогаясь от воспоминания.
- Все-таки у тебя лошадиное здоровье! - покачала головой Лариса.
- Не скажи! - запротестовал я. - Если бы лошадь курила так же много, она бы давно сдохла.
- Опять что-нибудь с женщинами связанное? - предположила Лариса с осуждением.
- Ну да, - подтвердил я. - Романтическое приключение. Хотел произвести впечатление на девушку.
- Как-то сложно у вас все это происходит, - неодобрительно отозвался Данила. - А нельзя было просто пригласить ее в клуб, на дискотеку?
- Ты бы еще предложил пивом ее угостить, - укоризненно ответил я. Для меня противоположный пол делится на женщин и на тех, кто пьет пиво. Есть еще, правда, те, кто пьет пиво с соленой рыбой, но этих я даже не знаю, к кому отнести.
- А что? - пожал плечами прозаичный Данила. - Пиво - это нормально. Экономично. Лучше, чем в Урале барахтаться. Ну, если вы такой эстет, то заказали бы ей джин с тоником.
- Можно было подарок сделать, - подсказала Лариса. - Какой-нибудь оригинальный.
- Папа говорит, что из всех оригинальных подарков девушки больше всего любят деньги, - заметил Данила.
- Цветам они тоже радуются, - отозвался я. - Хотя деньгам, надо признать, больше.
- Может, хватит про деньги? - довольно резко отозвалась Лариса, не поддержав нашего тона. - Как будто это самое главное в отношениях!
Данила быстро взглянул на меня и едва заметно пожал плечами, показывая, что ничего не может поделать с раздражительностью матери.
- А что, по-твоему, для женщин главнее? - с любопытством спросил он ее. - Секс, что ли?
- При чем тут секс? - Лариса была шокирована его цинизмом. - Я имела в виду любовь!
Данила изобразил на лице недоумение.
- Мам, а любовь - это как? Без секса, что ли? Или без денег?
- Перестань говорить пошлости! То, что ваше поколение признает только материальные ценности, еще не значит, что ничего другого на свете не существует.
- Да полно чего существует хорошего, - миролюбиво согласился Данила. - Главное, чтоб денег на все хватило.
- Чушь! - возмутилась Лариса. Она видела, что он ее дразнит, но все равно горячилась.
- Ну, хорошо, - не отставал Данила. - Назови хоть одну нематериальную ценность. Про любовь ты уже сказала.
Лариса запнулась, не сразу найдясь с ответом.
- Чувство собственного достоинства, например!
Данила подумал и состроил гримасу. Он явно не воспринимал сентенции матери всерьез.
- Если денег нет, то откуда это все возьмется? - поинтересовался он. - Любовь, морковь, собственное достоинство там всякое?
- Прекрати немедленно! - воскликнула Лариса. Его снисходительная интонация выводила ее из себя. - Где ты только этого нахватался?
Вообще-то и она, и я - мы оба понимали, где именно Данила этого нахватался.
- Не все в мире покупается и продается! - убеждала нас Лариса. - Если у кого-то много денег, то это еще не повод, чтобы унижать других. Тем более членов своей семьи! - добавила она без всякой связи.
В ее словах звучало привычное раздражение. Она явно не раз спорила на эту тему и с мужем, и с сыном, которые всегда держались заодно. Данила слегка надулся. Видимо, он счел, что сейчас, когда Храповицкий находится в тюрьме и не может ей возразить, продолжать полемику некорректно.
- И в чем же ты видишь унижение? - спросил он с долей вызова.
Лариса покраснела.
- Жить в гареме, например! - выпалила она после мгновенного колебания.
Я схватился за горло и надсадно закашлялся.
- Кажется, правда воспаление легких, - прохрипел я, имитируя удушье. - Какая-то горечь во рту.
Мои конвульсии Данила оставил без внимания. Он нарочно с шумом допил чай, видя, что Ларису коробит от издаваемых им звуков, и с подчеркнутой неспешностью слез с высокого табурета.
- Ну, эту шарманку я уже слышал, - сообщил он. - Пойду телевизор посмотрю, может, хоть там что-нибудь умное скажут.
Лариса вспыхнула, но сдержалась. Данила вразвалку протопал в гостиную. Я подождал, пока из гостиной донесутся звуки какого-то фильма, и повернулся к Ларисе.
- Ты уверена, что эту тему нужно обсуждать в его присутствии?
- А ты думаешь, он не знает? - запальчиво возразила она. - Ошибаешься!
- Дело не в том, знает он или нет. А в том, что он любит вас обоих. Ему же неприятно и больно.
- А мне не больно?! - вскинулась она. - Вы так трогательно заботитесь друг о друге, что плакать хочется. А обо мне кто-нибудь подумал?
Я промолчал в ответ на этот риторический вопрос. Лариса вытряхнула из пачки ментоловую сигарету, закурила и разогнала рукой дым.
- Она мне свою ночную рубашку оставила, - вдруг проговорила она дрогнувшим голосом. - Нарочно засунула в шкаф, среди моих вещей, домработница и не заметила. Чего она этим добивается, может быть, ты мне объяснишь?
Разумеется, я не мог ей объяснить, чего добивается Олеся, рассовывая где попало свои ночнушки. Лично я так не делаю.
- Ты о ком говоришь? - спросил я, изображая недоумение.