- О девушке, с которой он здесь живет! - воскликнула она сердито. - Олеся, кажется, ее зовут? Или уже Олесю прогнали и другую заселили? Я давно в них запуталась. Сначала была Марина, потом Ольга, потом эта Олеся. Сейчас уже новые, наверное, появились, помоложе. Да я не желаю этого знать! Не нужно мне этого! Не хочу! Почему нельзя оставить меня в покое?! Мало того что какие-нибудь доброжелатели обязательно подвернутся и все тебе выложат, так еще сами гадючки ужалить норовят. То свое грязное белье подбросят, то еще что-нибудь придумают. Марина мне позавчера звонила, представляешь? Предлагала встретиться и поговорить. О чем мне с ней говорить, скажи? Она что, воображает, что мы с ней сядем, обнимемся и зарыдаем? Поведаем друг другу, как он нас на восемнадцатилетних девчонок променял? Сколько я в свое время из-за нее слез выплакала, бог ты мой! А сейчас вон и ее, бедняжку, в отставку отправили!
Мне было до ужаса неловко. Я взмок и испытывал сильнейшее желание снять пиджак, но боялся лишний раз пошевелиться. Лариса отвернулась, промокнула мокрые глаза бумажной салфеткой, налила себе еще чаю, но пить не стала.
- Мой отец был секретарем обкома, он людей из партии за аморалку вышибал, - проговорила она уже другим тоном. - Ты помнишь, что это означало - быть исключенным из партии за аморальное поведение?! Гражданская смерть. Ни работы, ни денег, ни друзей. Хуже прокаженного. Помню, у нас в институте пожилой профессор ушел от жены к юной лаборантке. Студенты его обожали, а его на партсобрании лишили ученых степеней и запретили преподавать. Он грузчиком пошел работать, в его-то годы! Я к отцу: "Как же так?! Вмешайся, заступись!" Знаешь, что мне папа ответил? "Этот ваш хваленый профессор предал семью. Он не умеет владеть собой, значит, не имеет права учить молодежь. Наше общество не нуждается в таких учителях". Вот такое я получила воспитание! А теперь я должна делать вид, что понятия не имею о существовании в жизни моего мужа дюжины других женщин, - она замолчала и, опустив голову, стиснула виски.
- Я не могу так больше, не могу! - вдруг шепотом воскликнула она с острой тоской. - Я заставляю себя терпеть, даже в церковь иногда хожу, но у меня не хватает сил!
Она действительно очень страдала.
- Зачем ты себя растравляешь? - пробормотал я, не зная, как ей помочь. - Какое значение все это имеет сейчас?
- Да потому что все из-за этого! - твердила она. - И тюрьма, и позор, и остальные проблемы! Не из-за любовниц, конечно, а из-за вседозволенности.
- Что ты имеешь в виду?
- Что его вообще не должны были посадить! Кого угодно, только не его. Ведь он всегда был образцом осторожности! Никогда не лез на рожон. Я с восемнадцати лет их с Виктором знаю, когда они еще мальчишками были, чуть старше Данилы. Они и тогда, в юности, хотели жить лучше, чем другие. Умели устраиваться. Я, например, на сессиях зубрила учебники, а они находили лаборантку, дарили ей бутылку шампанского и коробку конфет, и та подкладывала им нужные билеты. И еще смеялись надо мной, дурой старомодной. Они и фарцовкой подрабатывали, и летом калымили, и много чего придумывали такого, за что в те времена по головке не гладили. Но только Виктор всегда был, как бы это сказать, норовистым, что ли? Не очень его любили. Самолюбие, наверно, в нем играло, не знаю. Он вечно к людям цеплялся, ему нужно было свое превосходство доказать. Хамил часто однокурсникам, да и преподавателям, мог драку затеять, особенно по пьянке, в неприятные истории влипал. Его даже из комсомола как-то собирались исключать, еле замяли тогда. А вот Володя никогда не попадался. Никогда! Хотя они с Виктором закадычными друзьями были, повсюду вместе. Но Володя умел сглаживать углы, чувствовал меру, вовремя отходил в сторону. У него в пограничных ситуациях всегда срабатывала интуиция. Ведь Володя - подлинный карьерист, в хорошем смысле, это его особый талант от природы. Он умеет терпеть, умеет молчать, умеет угождать, ладить с начальством, причем без всяких усилий. Ему даже нравится, для него это как игра. Я помню, когда мы поженились, он к моему папе бегал советоваться по каждому вопросу. Я злилась страшно. Мне казалось, что это унизительно - такая несамостоятельность! А Володя только посмеивался, дескать, трудно, что ли? Зато папа нарадоваться не мог, какой у него зять, по службе его продвигал. И все в Володиной жизни происходило именно так, по той же схеме. Его обожали руководители, уважали подчиненные. Он карьеру делал шутя, будто танцевал. И вдруг такой жуткий скандал. Арест! У меня в голове это не укладывается. Как? Почему? Я лишь одно объяснение вижу: вам слишком долго все сходило с рук и вы поверили в свою безнаказанность. Стали вести себя так, как будто вам все дозволено. Даже у Володи что-то сместилось. Он утратил чувство опасности. Не знаю, кому он там перешел дорогу, кого обидел. Я уже давно ничего не понимаю в этой вашей действительности, - она прерывисто вздохнула.
- Я домой хочу! - прибавила она в отчаянии, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
- Домой? Но ты же и так дома!
- Назад, в Лондон! - скороговоркой воспаленно зашептала она. - У меня там еще один сын, ему шесть лет, я с ним по пять раз в день разговариваю по телефону, он там остался с моей мамой. Очень скучает, плачет, спрашивает, почему все его бросили. Даниле тоже надо срочно возвращаться в школу, иначе он потом не наверстает. Мне все ясно там. Вот дети, вот дом, вот полиция, вот я. Все для всех одинаково. Я знаю, для кого я живу и по каким законам. Там никого не оскорбляют, не травят, не сажают в тюрьму. Я прилетела сюда, потому что хотела быть полезной. Я готова отдать за Володю жизнь. Я всегда была готова, и сейчас ничего не переменилось, несмотря на то, что все переменилось. Но только женщина должна чувствовать, что в ней нуждаются. А я здесь никому не нужна. Меня либо не замечают, либо кусают. Я как в осаде. Мне душно и страшно.
Она смотрела на меня с такой мольбой и надеждой, будто именно я давал разрешения на выезд. Я даже растерялся.
- Езжай, разумеется, - поспешно закивал я. - Я тоже считаю, что так будет лучше.
Она украдкой оглянулась в сторону гостиной и замотала головой.
- Он не поедет! - выдохнула она, и на ее глаза вновь навернулись слезы. - Пока отец в тюрьме, он ни за что не поедет. А я не смогу оставить его одного. Это какой-то замкнутый круг!
- Подожди, - проговорил я, видя, что она вот-вот разрыдается. - Давай с ним поговорим.
- Бесполезно! Он и слушать не станет.
- Он очень рассудительный парень. В нем здравого смысла больше, чем в нас с тобой, вместе взятых.
- И упрямства тоже больше. Уж я-то знаю.
- Давай попробуем.
Не дожидаясь новых возражений, я прошел в гостиную, где Данила развалился на диване, задрав длинные ноги на кресло.
- Надо посоветоваться, - сказал я, еще до конца не зная, о чем я буду с ним советоваться.
Не выразив никакого удивления моей потребностью в его совете, Данила молча поднялся и вернулся за мной на кухню. Одна идея у меня, впрочем, была. Я и в самом деле хотел обсудить ее, правда не с ним, а с Ларисой. Но так получалось даже лучше.
- В ближайшее время мне могут понадобиться деньги, - объявил я.
- Деньги? - переспросил Данила, не понимая, почему с этим вопросом я обращаюсь к нему. Лариса тоже смотрела на меня в недоумении.
- Завтра я вылетаю в Москву, - продолжал я. - Надеюсь встретиться кое с кем, кто сумеет нам помочь. Ясно, что никто ради нас бесплатно и пальцем не пошевелит. Учитывая нашу репутацию людей не бедных, суммы наверняка потребуют серьезные, которыми я лично не располагаю.
- Ну, - озадаченно протянул Данила. - А я-то при чем?
- Действительно, - обеспокоено поддержала его Лариса. - Разве Виктор не решает эти вопросы?
- Я еще не говорил ему о своей поездке, - ответил я.
- Как же так? - поразилась Лариса. - Я думала, вы действуете согласованно!
Данила не сводил с меня настороженных глаз.
- Мы с Виктором по-разному смотрим на способы освобождения Володи, - проговорил я уклончиво. - Он не одобряет переговоров в Москве.
- Почему? - коротко спросил Данила.
- Он считает, что договариваться нужно здесь, на месте, а вмешательство сверху лишь все напортит и усложнит.
- А ты с этим не согласен? - Лариса заглядывала мне в лицо, пытаясь прочесть то, о чем я предпочитал молчать.
- Я с этим не согласен. По моему мнению, с Лихачевым нам не договориться.
- А разве нельзя действовать и здесь, и там? - поинтересовался Данила. - Было бы надежнее.
У парня была хватка.
- К сожалению, не получается. Лихачев поставил условие, что вмешательство Москвы исключается. Приходится выбирать: либо работать с ним, либо с Москвой.
- Неужели ты думаешь, что Виктор не даст тебе денег для Володиного освобождения? - недоверчиво уставилась на меня Лариса.
- Не знаю, - пожал я плечами. - Не исключаю. Его можно понять, если посмотреть на ситуацию его глазами. То, что я раздам взятки в Москве, не гарантирует прекращения дела. С его точки зрения, это ненужный риск.
- Давай я с ним поговорю. Он не посмеет отказать мне!
- А вот этого лучше не делать! Твое вмешательство его взбесит. Наши отношения и без того на грани разрыва.
Лариса совсем переполошилась.
- Но ведь так нельзя! - горячо воскликнула она. - Виктор - лучший друг Володи, его партнер. Мы не можем действовать за его спиной!
- Сколько денег понадобится? - перебил ее практичный Данила.
- Понятия не имею. Миллион или два долларов. Возможно, вообще не понадобится. В конце концов, Виктор еще не отказал.
Данила сосредоточенно разгладил густые, как у отца, брови.
- У тебя есть такие деньги? - по-деловому спросил он мать.
Лариса растерянно развела руками.
- Здесь, в России? Не знаю. Нет, наверное. Я, конечно, могу поговорить с управляющим банком...
- Но он тут же доложит Виктору, - закончил я за нее.
- А там? - продолжал Данила. - В Англии. Есть?
- В Англии я, пожалуй, найду.
- А как мы перешлем их сюда? - повернулся ко мне Данила.
- Очень просто. Сбросите на счет фирмы, который я назову по телефону. Это уже техника. Главное, чтобы они были.
Данила помрачнел.
- Выходит, надо уезжать? - вслух произнес он, переводя испытующий взгляд с матери на меня.
Мы не ответили.
- Может, ты поедешь одна?.. - осторожно начал он. - А я бы здесь поторчал еще немного.
- Забудь! - отрезала она, и он замолчал, поняв, что хватил лишнего.
Вновь повисла пауза. Я ждал, не торопя, чтобы не вызвать обратной реакции.
- Нам нужно подумать до завтра, - произнес, наконец, Данила. - Давайте созвонимся в понедельник вечером или даже во вторник, когда вы точно будете знать: нужны вам деньги или нет.
Я незаметно перевел дыхание. Хотя бы одну проблему мне удалось решить: они уезжали. Храповицкий, кстати, никогда не соглашался сразу, даже если решение было очевидным. Для него взять паузу перед приговором являлось нормой поведения серьезного человека. Данила рос серьезным человеком. В отличие от меня.
2
Артурчик назначил мне встречу в ресторане "Море" неподалеку от Старой площади, заверив, что на сегодняшний день это самое модное в Москве заведение, где бывают "все приличные люди". Судя по отсутствию колебаний в выборе, ресторан был исключительно популярным.
Манерная администраторша на входе поинтересовалась нараспев, делал ли я букинг и на чье, простите, имя. Я ответил в той же изысканной московско-кабацкой манере, что, простите, не допер, но, если она поставит меня в вэйтинг-лист, то я готов обождать и в машине. Пусть она только распорядится притаранить вон в тот черный "Мерседес" фрэш оранж и сингл эспрессо.
Она помялась, но проводила меня в зал, где кроме меня и официантов сидело несколько человек, одетых так, что к себе в кабинет я бы их не пустил. Все они громко разговаривали по мобильным телефонам. Должно быть, приличные люди приходили сюда позже. Или они тоже забыли сделать "букинг" и их не пустили. Самого Артурчика, между прочим, нигде не наблюдалось.
Минут двадцать я изучал разные породы рыб и морских гадов, часть из которых в преддверье неминуемой кончины томилась в аквариумах, а другая часть, уже отмучившись, мирно покоилась на льду. Затем, решив не выделяться среди посетителей, я тоже достал телефон и набрал Артурчика, но он не отвечал. Тогда я позвонил Насте по новому мобильному номеру.
- Здравствуйте, - сказал я. - Вы уже в Москве?
- Нет, - ответила она. - Я немного задержалась. Не смогла найти достойного компаньона своему животному на время отсутствия. В конце недели выезжаю поездом.
- Жаль, - разочарованно проговорил я. - А я собирался пригласить вас в одно модное местечко, куда ходят все приличные люди.
- В оперу? - в ее голосе мне послышалась ирония.
- Приличные люди в Москве не ходят в оперу, - нравоучительно заметил я. - В опере поют, а здесь слышите, как орут?
- А куда они ходят?
- На выставки, где демонстрируются дары моря.
- Если вы про рыб, то лучше моего кота возьмите, он очень этой темой интересуется.
- Честно говоря, мне ужасно надоел ваш кот, он слишком часто вторгается в наши разговоры. С его стороны это наглость. Кстати, о наглецах. Как долго, по-вашему, можно ждать без ущерба для самолюбия?
- Вы кого-то ждете?
- Ага. И этот "кто-то" бессовестно опаздывает.
Мне показалось, что на той стороне трубки возникла какая-то настороженность.
- Даже не знаю, - протянула она. - Тут все зависит от самолюбия. Точнее, от того, кого вы больше любите, себя или человека, которого ждете?
- Уж точно не его, - заявил я без всяких колебаний. - А если этот парень задержится еще минут на десять, я вообще начну его ненавидеть!
- Так у вас деловая встреча? - догадалась она, и в ее голосе мне послышалось облегчение.
- Ну да, разумеется. А вы что подумали?
- Ничего, - поспешно ответила она. - Не имеет значения. Если у вас деловая встреча, то лучше все-таки подождать.
- А по-моему, серьезные люди не опаздывают.
- Опаздывают, - вздохнула она. - Иногда вообще не приходят.
- Странная у вас логика, - сказал я озадаченно.
- У меня вообще ее нет, - подтвердила она.
- Что там с Дианой? Вы видитесь с ней? Я не могу ее найти. Она поменяла номер?
В нашей беседе опять почувствовалось напряжение.
- Она уехала из города, - через некоторое время сдержанно проговорила Настя.
- Куда?
- Она не сказала. Как я поняла, возвращаться она не собирается. Во всяком случае, в ближайшее время.
Разговор на эту тему явно не склеивался.
- Я только хотел узнать, как у нее дела? - примирительно пробурчал я, гадая о причине Настиной отчужденности. - Может быть, ей нужна какая-то помощь? Я имею в виду - после последних событий.
- Мы с ней не обсуждали последних событий, - сухо откликнулась Настя.
Я понял, что дальше лезть не стоит, и попрощался, выразив надежду на скорую встречу.
В течение следующего часа я успел выкурить около пачки сигарет и дать себе слово, что если мне случится плыть с Артурчиком еще раз на теплоходе, то сначала я брошу в воду его, а уж потом решу, прыгать мне самому или нет. Я бы, конечно, плюнул и ушел, но мне мешала мысль, что, поступив так, я обеспечу Храповицкому несколько лет ожидания в местах гораздо менее комфортных, чем ресторан "Море".
Артурчик опоздал на час с лишним. Он с озабоченным видом плюхнулся на стул, взял меню, рассеянно пробежал его глазами и отбросил в сторону.
- Ну говори, что ты об этом думаешь? - требовательно осведомился он.
- О чем? - уточнил я. - О манере опаздывать?
Он закатил сливовые глаза к потолку и застонал. Его пухлое, миловидное лицо приняло утомленное выражение.
- Я так и знал, что ты начнешь с упреков! - заговорил он без всякого раскаяния. - Ну, извини. Я не прав. Понимаю, что опаздывать - это ужасно. Я, между прочим, почти никогда так не делаю, - в это утверждение верилось с трудом. - Но, во-первых, меня сегодня вызвал руководитель. Не мог же я проигнорировать его вызов! А во-вторых, ты даже не представляешь, какие вы счастливые люди, что не живете в этой сумасшедшей Москве. Вы не знаете, что такое уличные пробки. Совершенно невозможно попасть куда-нибудь вовремя.
- Но я же попал.
Мысль о том, что мы добирались сюда одними и теми же дорогами, как-то не приходила ему в голову. Не найдясь с ответом, он подозвал официанта и велел принести для нас что-нибудь легкое, например арбуз, только побыстрее. Должно быть, в своей глуши я безнадежно отстал от моды, потому что впервые видел, как заказывают арбуз в знаменитом рыбном ресторане. Пока обескураженный официант, вероятно, тоже из провинциалов, хлопал глазами, Артурчик вернулся к своему вопросу:
- Так все же, что ты думаешь? Я имею в виду по поводу лета?
- Ты об отдыхе, что ли? - я никак не мог взять в толк, куда он клонит.
- Какой там отдых! Я о выборах президента!
На секунду я подумал, что он меня разыгрывает. Но, судя по выражению его черных глаз, эта абстрактная для меня проблема являлась для него первостепенной.
- Я об этом вообще не думаю, - ответил я честно. - Готов отдать свой голос тому, кто в нем больше всех нуждается.
- Как ты можешь проявлять такое равнодушие! - возмутился он. - Ведь от этого зависит будущее страны! Твое будущее.
- Скорее уж, твое. Я же не работаю в администрации президента. Мое будущее гораздо больше зависит от того, выпустят ли Храповицкого.
- Хорошо, - сдался он. - Тогда отвечай, состоятся, по-твоему, выборы или нет?
- Кто же их запретит?
- Как это, кто? Борис Николаевич, например. Наш надежный гарант демократических свобод.
- Зачем ему так поступать?
- А зачем ему идти на заведомо проигранные выборы? Рейтинг у него такой, что в лупу не разглядишь. А если победят коммунисты, ты сам понимаешь, что ожидает его, да и всех остальных.
- И как же он их отменит?
- Да это проще простого! Оснований сколько угодно. Что-то вдруг взорвется в самом центре Москвы и унесет драгоценные человеческие жизни. Или произойдет стихийное бедствие, что тоже неприятно. Допустим, извержение вулкана в Петербурге или наводнение в Горном Алтае. Может и вовсе случиться нечто страшное. Например, на президента будет совершено покушение. Борис Николаевич, конечно, чудом избежит гибели, но кто-то все равно пострадает. Например, Чубайс, которому оторвет ногу. Можно даже две. Да. И тут раскроется страшный заговор, имеющий целью свержение законной власти. Спасая демократию, придется срочно вводить режим чрезвычайного положения. На неопределенное время.
- Ты опять дурачишься? Это нереально.