– Гогген, то есть Георг, его приятель – имени я не помню… У Аннабет с ним несколько общих знакомых. Еще одна женщина, которая зимой работала в центре на полставки… Ее зовут Мерете Фоссум. И еще бойфренд Катрине – Уле. Фамилии не помню.
– Когда вы уехали?
– Около полуночи, чуть раньше или чуть позже.
– Куда вы поехали?
– В "Смугет".
Гунарстранна многозначительно посмотрел на Фрёлика. Тот объяснил:
– Ночной клуб на Розенкранц-гате.
– Совсем рядом с Акер-Брюгге, верно? – заметил Гунарстранна.
– Да, пешком можно дойти, – согласился Герхардсен. – Через Ратушную площадь.
– И что потом?
– У входа в "Смугет" мы разделились.
– Что значит "разделились"?
– Там несколько залов. В одном играл блюз-бенд, в другой была дискотека. Музыка гремела, везде толпы народу… Мы разошлись по интересам.
– А вы чем занимались?
– Немного походил там, выпил пива и минеральной воды, перекинулся несколькими словами с барменами.
– Почему вы уехали со званого ужина, который проходил в вашем доме?
– Для меня это вполне естественный поступок. – Герхардсен выпрямился. – Знаю, некоторым это может показаться странным, – продолжал он, – но у нас с Аннабет нет детей. Мы с ней женаты уже шестнадцать лет. Мы очень хорошо знаем друг друга, понимаем, что мы разные, и развлекаться любим по-разному. Аннабет увлекается, так сказать, предметной стороной, то есть… она коллекционирует посуду Копенгагенского королевского фарфорового завода – серию с чайками. Она любит антиквариат, у нее хороший вкус; ей очень хочется жить в современном доме и окружать себя красивыми вещами. Ну а я другой. Я простой человек; у меня напряженная работа, трудная работа. Когда Аннабет приглашает гостей, то чаще всего они из ее круга, и если я вижу, что могу заняться чем-то другим… Ну, мы все понимаем, что некоторые гости приходят от одиночества, некоторые – потому, что им кажется, что они должны прийти, некоторым нравится общаться с близкими друзьями, с которыми им хорошо. Потребности у людей разные, и то же самое относится к нам с Аннабет. Так обстоят дела на сегодняшний день. По крайней мере, мы с Аннабет обо всем договорились, и нам нравится наш стиль жизни… – Он поморщился и продолжал медленнее, тщательно подбирая слова: – На практике то, что я сказал, означает следующее. Званый ужин, вроде субботнего, чаще всего заканчивается тем, что Аннабет сидит и болтает с другими женщинами об интерьерах и… – он взмахнул руками, обозначая широкий кругозор своей супруги, – ну… еще о работе, о центре, возможно, о рисунках на обоях. А я… – он ткнул себя пальцем в грудь, – предпочитаю съездить в город и хорошенько развлечься.
Фрёлик кивнул и спросил:
– Какого вы мнения об Уле Эйдесене?
Герхардсен пожал плечами:
– Заурядный молодой человек.
– Заурядный?
– Да, обычный.
– Нет, вначале вы назвали его "заурядным".
– Да.
– Вы вкладываете в это слово уничижительный смысл?
– Вовсе нет. Похоже, он парень порядочный. Во всяком случае, в субботу мы с ним были настроены на одну волну.
Фрёлик что-то записал в блокноте.
– А потом? Вы видели его в "Смугете"?
– Мельком. Мы ведь разбрелись кто куда… Там гремела музыка, везде скопилось столько народу, что разговаривать нормально было невозможно. По-моему, он танцевал и наслаждался жизнью.
– Когда вы оттуда ушли?
– Около трех.
– И что вы делали потом?
– Такси поблизости не оказалось. Я увидел, какие очереди на стоянке, пошел пешком на Мункедамсвей, вывел машину из гаража и поехал домой.
– А потом?
– Потом? Вы имеете в виду – после того как я приехал домой? Помогал Аннабет прибираться после гостей – вытряхивал пепельницы, выкидывал пустые бутылки, а потом лег спать.
– С женой?
Герхардсен кивнул.
– В какое время вы легли?
– Наверное, около четырех. Точно не знаю.
– Удалось выспаться?
– Я спал крепко и сладко, без сновидений. На следующий день проснулся поздно.
– Кто может это подтвердить?
– Наверное, Аннабет, хотя она, по-моему, тоже спала.
– Значит, свидетелей у вас нет?
– Спросите Аннабет. – Герхардсен занервничал. – Я не спрашивал, не страдала ли она в ту ночь бессонницей и не наблюдала ли за мной. И давайте перестанем ходить вокруг да около! Почему бы вам прямо не спросить, не я ли убил девушку, и не покончить со всем?
– Вы ее убили?
– Конечно нет.
Фрёлик замолчал и посмотрел на своего коллегу. Тот, зачесав прядь волос на лысину, вынул изо рта жвачку и посмотрел на нее.
– Кто предложил пригласить Катрине – вы или ваша жена? – спросил Гунарстранна, снова засовывая жвачку в рот.
– Аннабет.
– Помните, когда вы первый раз встретили Катрине?
Бьёрн Герхардсен досадливо вздохнул и посмотрел на них исподлобья. Детективы молчали. Герхардсен долго думал и наконец решился:
– Впервые я встретил ее несколько лет назад в так называемом массажном салоне – борделе возле Филипстад, на углу Парквей и Мункедамсвей. Заплатил ей полторы тысячи крон за секс. До того я ее не видел. Я понятия не имел, кто она такая, пока она не вошла ко мне, чтобы сделать мне массаж. Она была самой обыкновенной шлюхой, извините за выражение. Уверен, что я забыл бы ее, если бы не…
Он закрыл глаза, как будто подыскивал нужные слова. И поморщился. Гунарстранна и Фрёлик молча наблюдали за ним. Гунарстранна надул пузырь из жвачки, который вскоре лопнул. Герхардсен вздрогнул, восприняв это как знак, что пора продолжать.
– Когда ей предложили пройти курс лечения в "Винтерхагене", Аннабет пригласила ее к нам домой. Я ее не узнал, но, по-моему, она меня узнала. Потому что она сбежала из центра вскоре после того, как увидела меня. Повторяю, я ее не узнал. Я видел тощую наркоманку, бледную, дрожащую. Аннабет попросила ее помочь с покупками. В тот же вечер она убежала из общежития. Ее не нашли…
– И вы решили, что она сбежала после того, как узнала вас?
– Да.
– Когда вы пришли к такому выводу?
– Позже, но я еще до этого дойду.
– Продолжайте.
– Нашел ее я. Я поехал в центр города на совещание, а оттуда отправился на Банкпласс, где собирался снять проститутку. Произошло это примерно через три недели после ее побега. Я не знал, что это она, пока она не села в машину. Мы договаривались о цене через окошко…
– Значит, вы ее сняли?
– Да… Она, не говоря ни слова, подсела ко мне в машину, я и понятия не имел, кто она такая. Мы ехали по Биспекайя; я высматривал место для парковки, где нам бы никто не помешал. Потом я повернулся к ней и вдруг узнал. Она громко расхохоталась; ей доставило удовольствие мое потрясение. Тогда же она напомнила мне о нашей встрече в массажном салоне. Она тогда еще много всего наговорила, я точно не помню, но суть заключалась в том, что я плохой. Я возразил: я ведь никогда не изображал из себя святошу. Потом мне расхотелось пользоваться ее услугами. Я предложил отвезти ли ее в реабилитационный центр. Она поинтересовалась, расскажу ли я сотрудникам о том, где и как мы с ней встретились. Я ответил, что никаких трудностей не возникнет; скажу, что случайно столкнулся с ней в городе. Она спросила, не интересно ли мне, что скажет она… в разговоре с Аннабет. Мне показалось, что разговаривать больше не о чем. Я предложил ей уйти, а деньги, которые я ей дал, оставить себе. Я предложил ей еще денег… Она сидела и молча глазела на меня. – Герхардсен снова помолчал, как будто дошел до самого трудного места, и медленно продолжил: – Я спросил, не отвезти ли ее назад в центр, но она отказалась и добавила: она не хочет быть моей должницей. Она дважды повторила, дословно: "Я не хочу быть твоей должницей". Потом она сделала мне минет и вышла из машины.
В комнате воцарилось молчание. После долгой паузы Бьёрн Герхардсен откашлялся и заговорил:
– Должен добавить, что через несколько дней она сама объявилась в реабилитационном центре и приступила к курсу реабилитации. Недавно ее официально признали "чистой". За то время, что она проходила лечение, она окончила школу, нашла работу… Судя по сведениям, которые до меня доходили, все считали ее во всех отношениях личностью замечательной.
– После того были у вас с ней сексуальные контакты?
– Ни разу.
– Как… – Гунарстранна перебил Фрёлика, лопнув еще один пузырь из жвачки и сказав: – Меня интересует одна деталь в связи с вашей встречей с Катрине.
Герхардсен поднял голову.
– В вашем рассказе угадываются перепады настроения. Вы заехали в квартал "красных фонарей", сняли проститутку, которая вам приглянулась, и вдруг испытали шок, узнав ее. Потом между вами состоялась… своего рода дискуссия на тему… ну, скажем, нравственности. Вы считаете себя представителем норвежского среднего класса… Во всяком случае, с ней вы играли роль представителя так называемого нормального мира, образцового гражданина. Тот же типаж олицетворяет и ваша жена, когда принимает пациентов… – Гунарстранна изобразил пальцами обеих рук кавычки. – Ну да, вы представляете для пациентов центра нормальный мир, нравится вам это или нет. Значит, вы и ваша жена волей-неволей становитесь образцами, которым должны подражать ваши пациенты!
– Конечно, – перебил его Герхардсен. – Только не нужно читать мне мораль!
– Я не читаю вам мораль, – возразил Гунарстранна. – Я просто думаю о том, как менялось ваше настроение, когда вы сидели с ней в машине. Я пытаюсь представить себе, какие сигналы вы посылали друг другу во время разговора. Вначале вас переполняла похоть, захотелось перепихнуться по-быстрому… Вы сняли на Банкпласс какую-то шлюху. Договорились о цене, не выходя из машины, она села к вам, и вдруг – удар! Вы узнали ее. Затем вы вступаете с ней в своего рода нравственный спор. Вам захотелось купить себе индульгенцию. Вы предложили ей принять деньги без оказания каких-либо услуг. Но она все же обслужила вас, потому что не желала оставаться вашей должницей. Ее поступок вызвал у вас удивление. Я правильно вас понял?
– Это ваши слова, не мои, – отчужденно ответил Герхардсен.
– Но вы согласны, что все произошедшее можно описать именно так?
– Не спорю.
– А через два дня она добровольно вернулась в центр к вашей жене и согласилась на долгосрочный курс лечения и реабилитации?
– Да.
– Как по-вашему, что произошло между вами в машине – с психологической точки зрения?
– А сейчас что вы имеете в виду?
– Ну, какие роли вы там играли? Вы, альфа-самец, купили сеанс орального секса у опустившейся наркоманки, которая за дозу готова на что угодно?
– Я никогда не думал об этом в таком смысле.
– Вы уверены? – спросил Гунарстранна. – Как по-вашему, кто из вас, в психологическом смысле, одержал тогда верх?
– Я никогда не думал об этом в таком смысле, – повторил Герхардсен, – но, наверное, она. Лично мне не терпелось оттуда убраться. – Видя, что его собеседники молчат, он продолжал: – Или… может быть, вначале… когда я не узнал ее, она ожидала, что я ее узнаю. Должно быть, она узнала меня, когда я остановил машину и опустил стекло. По-моему, ей показалось, что она… – настал его черед изображать пальцами обеих рук кавычки, – одержала верх в психологическом смысле… потому что она меня узнала. Заявляю вам с абсолютной уверенностью, что я почти ничего не почувствовал, когда понял, кто она такая…
– А потом?
– Не понимаю, о чем вы.
– Нет, понимаете. Она унижает вас, открыв, что она вас знает и тем самым причиняет вам страдание. Как изменились с тех пор ваши с ней отношения в психологическом смысле?
Герхардсен плотно сжал губы. Гунарстранна оскалил в улыбке искусственные зубы.
– Герхардсен, говорить правду не опасно. До сих пор вы держались неплохо. Все вполне понятно. Понятно ваше желание отомстить за то маленькое унижение.
– Я никогда ни за что не мщу, – сухо ответил Герхардсен.
– Отлично, и все же вы отомстили. – Гунарстранна улыбнулся. – Вы к ней приставали, ведь так? Мы знаем, что вы распускали руки даже на званом ужине.
– Я не распускал руки…
– У нас есть свидетели, которые считают по-другому! – отрезал Гунарстранна. – Не пытайтесь меня обмануть. Я знаю, что вы приставали к Катрине Браттеруд!
– Ну и что, если так?
– И что? – Гунарстранна снова наградил его белозубой улыбкой. – Если вы приставали к ней в субботу, такое могло случиться и раньше, верно?
– Нет. Раньше ничего подобного не было.
– Откуда нам знать? Откуда нам знать, не казалось ли ей, что вы все время ее преследуете?
– Поговорите с ее лечащими врачами… с психотерапевтами.
– С вашей женой?
– Да, будьте так добры. У меня нет секретов от Аннабет.
– Хотите сказать, ваша жена знала, что вы покупали секс-услуги у одной из ее пациенток?
– Да.
– Извините, – произнес разгневанный Гунарстранна, – но вы ведь, кажется, руководитель реабилитационного центра "Винтерхаген"? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Неужели вы понятия не имеете о том, что такое профессиональная этика?
Бьёрн Герхардсен закрыл глаза.
– У меня смутное подозрение, что наш разговор посвящен не этическим принципам "Винтерхагена".
– Верно, – согласился Гунарстранна, заставляя себя успокоиться. – Давайте вернемся к интересующей нас ночи. Хотя… вряд ли ваши коллеги одобрят ваше поведение по отношению к пациентке центра. – Заметив, что Герхардсен пытается его перебить, он возвысил голос: – Но мы пока оставим этот вопрос. Мне никак не удается воссоздать картину того, что произошло в ночь убийства Катрине. Мне нужно точно выяснить, что же случилось в ту ночь.
– Конечно, – снисходительно ответил Герхардсен. – Именно поэтому я жертвую своим драгоценным временем и пытаюсь рассказать вам, что случилось.
– Вы встретили Катрине Браттеруд в центре Осло после того, как вышли из такси?
– Катрине? В центре города?
– Отвечайте на вопрос!
– Нет, я ее не встретил.
– Вы видели ее?
– Нет.
– Предположим, то, что вы сейчас сказали, неправда, – вкрадчиво заметил Гунарстранна. – Скажем, вы встретили ее в ту ночь в Акер-Брюгге…
– Нет, уверяю вас, я ее не встречал!
– Позвольте мне договорить, – отрезал Гунарстранна. – Мы знаем, что во время званого ужина вы к ней приставали. Мы знаем, что вы на такси поехали на Ратушную площадь. Мы знаем, что вы считали ее обыкновенной шлюхой. Вы сами так выразились. Давайте представим, что вы следили за ней, снова начали к ней приставать, она сопротивлялась, вы нашли какой-то шнурок, набросили ей на шею, чтобы сделать ее сговорчивее… – Глаза инспектора сверкнули; Герхардсен испуганно съежился в кресле.
– Вас понесло не туда, – сказал он наконец.
– Так рассказывайте, что произошло!
– Мы позвали к себе гостей. Людей симпатичных, но… скучноватых. Я поехал в центр потанцевать и развлечься…
– А не для того, чтобы снять очередную проститутку?
– Нет.
– В какое точно время вы вывели из гаража служебную машину? Вас кто-нибудь видел?
Герхардсен опустил голову и задумался.
– Не знаю… Там обычный гараж в цокольном этаже, который отпирается ключом. Понятия не имею, видел меня кто-нибудь или нет…
– Когда точно вы вышли из "Смугета"?
– Не знаю. Должно быть, меня кто-нибудь видел.
– Из тех, кто уехал из вашего дома с вами, никто не говорил с вами перед тем, как вы ушли из клуба?
– Нет.
– Но ведь это очень странно, вы не находите?
– Возможно, вам так кажется, но…
– Что "но"?
– Я так не думаю.
– Вы не знаете, не собирался ли кто-то из ваших гостей свести с Катрине счеты?
– Мне трудно себе представить, чтобы кто-то хотел свести с ней счеты.
– А ваша жена?
– Аннабет? Что она может иметь против Катрине?
– Возможно, она ревновала.
Герхардсен наклонил голову:
– Да… но… ревновала не в том смысле.
– А в каком?
– Слушайте! – Герхардсен устало вздохнул и поднял ладони, словно пытаясь всех утихомирить. – Слушайте! – повторил он. – Я вынужден был поведать Аннабет о своих отношениях с Катрине. Другого выхода у меня не оставалось. Когда Катрине начала курс лечения, я понимал, что рано или поздно она расскажет обо мне кому-нибудь из сотрудников центра. Мне нужно было ее упредить, и я открылся… не всем, конечно, но Аннабет. Я не мог себе позволить бояться и ждать…
– В каких выражениях вы признались жене?
– Не помню.
– Это было давно?
– Да… довольно давно. Я все ей рассказал, когда стало ясно, что Катрине больше не сбежит из "Винтерхагена", пройдет весь курс до конца.
– Значит, с тех пор, как вы все рассказали Аннабет, прошло уже несколько лет?
– Да.
– И ваша жена несколько лет лечила Катрине, зная, что она оказывала вам секс-услуги?
– Да, – устало ответил Герхардсен.
Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Фрёлик откашлялся и поднял брови, подавая знак боссу. Тот кивнул в ответ.
– Как вы считаете, ваше признание повлияло на их отношения? – осторожно спросил Фрёлик.
– Аннабет – профессионал в высшем смысле слова, – ответил Герхардсен. – Мое признание никак не могло повлиять на ее отношения с пациентами… хотя, конечно, в нашей семейной жизни наметился некоторый кризис.
– Какого рода отношения связывали вашу жену и Катрине? Можно ли назвать их теплыми, доверительными?
– Нет, но, по-моему, я тут ни при чем. С тех пор как я все рассказал Аннабет, много воды утекло. Отношения между Катрине и Аннабет нельзя было назвать теплыми, но, по-моему, тут дело в личных симпатиях и антипатиях.
– Но вы только что сказали, что ваше признание вызвало кризис в семейных отношениях.
– Да, но это касается нас с Аннабет.
– И тем не менее причиной кризиса стала Катрине. Было бы странно, если бы ваша жена не продемонстрировала свое отношение к тому, что она узнала.
– Возможно, вам это покажется странным, но я не считаю, что она держала камень за пазухой по отношению к Катрине.
– Вы на "ты" со всеми пациентами "Винтерхагена"? – вмешался Фрёлик.
– Что вы, нет!
– А почему же с Катрине вы были на "ты"?
– Она провела в нашем центре несколько лет. И добилась успеха. Излечилась от зависимости. Конечно, мы считали ее близким человеком.
– Тем не менее, что позволило вам обращаться к ней на "ты"?
Герхардсен вздохнул:
– Для меня она была особенной пациенткой.
– Значит, вы домогались ее в те годы, что она провела в центре?
– Нет! – раздраженно воскликнул Герхардсен. – Но эта девушка заслужила наше доверие. Я читал отчеты, беседовал с ней…
– Не учитывая, что в прошлом вы были ее клиентом? – вмешался Гунарстранна.
– Да. Сколько еще раз вы будете донимать меня подобными вопросами?