- А как она объясняет? Ведь она рассказала вам обо всем?
- Она преподнесла мне то же вранье, что и следователю.
- Позвольте, - Дмитрий Алексеевич был поражен, - откуда же вы узнали о нас с ней?
- Догадался.
- Исключено! - он пристально глядел на меня. - Вы не могли догадаться, что я называл ее Люлю.
- Ну, это-то мне подсказали.
- Кто?
- Дмитрий Алексеевич, кто тут сыщик: я или вы?
- Вы, вы… я восхищен. Об этом прозвище знали только трое: мы с Анютой и еще один человек.
- А именно?
- Маруся.
- Выходит, что-то о ваших отношениях она знала?
- Да нет. В детстве у девочек была какая-то секретная игра, и маленькая Маруся так прозвала сестру. Анюта как-то вспомнила об этом, а мне понравилось. Я стал называть ее Люлю, но очень редко и только наедине. Поэтому ваша осведомленность меня поражает.
- Но, надеюсь, не пугает?
Будто огонь прошел по его лицу, скрытая страстность прорвалась наружу.
- Эх, Иван Арсеньевич, чтобы раскрыть эту тайну, я бы ничего не пожалел.
Так не говорят о прошлом. Я ему поверил: чтоб вернуть свою Люлю, художник ничего бы не пожалел. Несуществующая "вечная любовь" - а ведь не дает покоя.
15 июля, вторник.
- Как я вчера сказал по телефону, в деле открылись новые обстоятельства. Советую вам быть предельно искренним, иначе, Петр, эти обстоятельства могут обернуться против вас.
- Я и не врал, - бодро ответил Вертер, но я-то видел, как он встревожен.
Мы с ним сидели в той же беседке. Жгучий полдень, голубой покой больничного сада, солнечные блики на воде и стрекозы, тишь да глушь, наши голоса, боль, страх, жестокость - шло следствие, я шел по следу.
- Итак, поговорим об экзаменационных билетах, которые вы привезли Марусе в Отраду. Кто вам их дал и на какой срок?
- Один парень. Я уж и не помню.
- Постарайтесь вспомнить. Как его звали?
- Вроде Юра.
- Нет, так дело не пойдет. Мне известно, что билеты вам дал какой-то первокурсник. Сейчас вы перешли на четвертый курс, соответственно он на пятый. На филфаке учится не так уж много, как вы говорите, парней. И следственным органам не составит труда разыскать среди дипломников этого самого Юру. Он действительно Юра?
- Нет, кажется, Саша.
- Ага, вы начинаете вспоминать. Расскажите о вашем с ним знакомстве.
- В начале июля…
- А точнее? Третьего билеты уже отданы Марусе. Остается первое и второе.
- Да, второго, в субботу, я отвез документы в университет, сдал их в приемную комиссию и вышел на лестницу покурить. Там ребята стояли, я с ними разговорился… ну, о конкурсе, об экзаменах и тэдэ. Они оказались первокурсниками, у них как раз сессия шла. А один говорит, что у него билеты есть по русскому, по которым на экзаменах спрашивают. Ну, я у него их попросил, а он дал. Вот и все. А чего вам эти билеты сдались?
- Скоро узнаете. У него они с собой были?
- Нет, я ждал, пока он экзамен сдаст. Потом мы к нему домой заезжали.
- Он билеты насовсем вам отдал или на время? Учтите, Сашу отыскать легко, тем более вы знаете, где он живет.
- Дал на неделю, до следующей субботы.
- Он ими дорожил?
- Ну не то чтобы…
- То или не то? Только правду!
- Трясся он над этими билетами, потому и дал на неделю.
- И вы их отвезли Марусе на следующий день, в воскресенье, да?
- Да.
- В котором часу вы разговаривали с ребятами на лестнице?
- Днем. В двенадцать, в час.
- Потом вы ждали Сашу, пока тот сдаст экзамен, ехали к нему, возвращались домой… Одним словом, вы переписать билеты не успели, так?
- Так.
- И в среду приехали за ними в Отраду?
- Ничего подобного! - Вертер так и взвился. - Не за ними, а попрощаться: я уже надумал в Ленинград прокатиться.
- Ведь вы должны были в субботу Саше билеты вернуть?
- Позже бы вернул. Как-нибудь без них он перебился бы.
- Но вы не вернули?
- Не до них было. Маруся исчезла.
- А вместе с ней и билеты исчезли?
- Я ничего не знаю, я их потом в глаза не видел.
- А почему? Почему бы вам потом не забрать - скажем, у Анюты - чужие билеты?
- Мне казалось неделикатным суетиться из-за пустяков в такое время.
- Однако такое время - согласен, тяжелое - не помешало вам блестяще поступить в университет.
- Уж прям блестяще…
- Не спорьте. Я сам из того же заведения и знаю, чего стоят три пятерки на вступительных. И экзамен по русскому, пожалуй, самый ответственный. Билеты вам бы пригодились, а?
- Я не хотел беспокоить родных Маруси.
- Бросьте! В чем беспокойство-то? Подъехать в удобное для Анюты время и забрать? - я выдержал многозначительную паузу. - Но вы, конечно, знали, что билетов у Черкасских нет. Ну, знали? - и вперил в Вертера сверлящий взгляд: приходилось играть на нервах.
- Ничего я не знал, - прошептал он и побледнел.
- Знали, знали… Пойдем дальше. Саша на одном с вами факультете. Вы, наверное, встречали его?
- Встречал.
- Когда?
- Тогда же в сентябре, они с "картошки" вернулись. Вы мне ловушку готовите, да?
- Готовлю. Саша поинтересовался судьбой своих билетов?
- Поинтересовался… чуть драться не полез.
- И что же вы ему ответили?.. Думаете, что сказать? Советую правду - все это легко проверить.
- Сказал… - Вертер вздохнул. - Сказал, что тетрадку потерял.
- Зачем надо было врать?
- Я… мне не хотелось рассказывать… тяжело… - на него жалко было смотреть.
- Придется. Я вас предупредил, что у меня есть новые данные. Отвечайте четко и честно: когда и при каких обстоятельствах вы уничтожили тетрадь с билетами?
Вчера целый вечер я готовился к этому диалогу и предугадал почти все ответы на мои вопросы. Последний решающий вопрос логически вытекал из нашего разговора: билеты, ради которых Петя приезжал на дачу, исчезли, но до Саши не дошли. Однако подкрепить свой вопрос фактами я бы не смог - одни догадки и ощущения: испуг, замеченный соседкой, бегство в Ленинград, вранье Саше и страх. Пришлось идти ва-банк, взять "на понт", сделать ставку на трусость, рискнуть - и выиграть: мальчишка отвернулся от меня и заплакал.
- Я ее не убивал… - тихо сказал он.
- Вас никто не обвиняет, только просят помочь. Вы знаете, кто убийца Маруси?
- Не знаю… я не видел, честное слово! Но догадываюсь.
- Кто?
- Ее сестра, Анюта.
Его страх - какой-то непонятный, темный ужас - вдруг передался и мне. Довольно долго мы сидели молча. Наконец юноша шевельнулся, украдкой взглянул на меня. Я заговорил:
- Давайте восстановим те события. Третьего июля, в воскресенье, вы привезли билеты Марусе и договорились, что приедете за ними в среду. Кто-нибудь присутствовал при этом? Я хочу спросить: знал ли кто-нибудь о том, что вы встречаетесь в среду?
- Никто не знал. Я вошел в калитку, а Маруся как раз выходила из дому с тарелками. Я ей отдал билеты, она отнесла их в дом, и мы договорились насчет среды. И она никому об этом не сказала, как я понял впоследствии. Она была со странностями и любила всякие тайны. А вообще с ней было интересно, я никого интересней не встречал.
Драгоценное признание. Итак, в среду в три часа вы появились на даче и никого не застали, так?
- Так.
- Поговорив с соседкой, вы отправились на речку…
- Нет, сначала было на станцию - разозлился: точно договаривались. Но потом все-таки на речку двинул.
- Понятно. Не найдя сестер, вы вернулись на дачу. Что вы там увидели? Отвечайте спокойно, не упускайте даже мелочей.
- Это нетрудно, Петя усмехнулся. Я уже три года об этом рассказываю - самому себе. Ладно. Дверь была по-прежнему заперта, я постучал, подергал, прошелся по саду и увидел открытое Марусино окно (за час перед этим оно было закрыто). Я заглянул, но в комнате вроде никого не было… и позвал: "Марусь!" Да, дверь из светелки этой самой была приоткрыта, и в соседней комнате свет горел, чего прежде не было. Позвал - никто не отвечает. Вдруг смотрю: на письменном столе - он вплотную придвинут к окну - та самая тетрадка с билетами… протянул руку и взял. Там много тетрадей лежало, а эта - сверху. Я ее засунул за ремень джинсов. Опять позвал - молчание. Я решил записку оставить…
- То есть вы не хотели, чтобы ваша ссора с Марусей переросла в окончательный разрыв?
- Да, не хотел. Я думал, что они с речки вернулись и опять отлучились куда-то. Но у меня ручки с собой не было. Перемахнул через подоконник и стол и тут увидел Марусю, - он замолчал.
- Где она была?
- Она лежала на диване у самой стенки, из окна не видно… Знаете, я этого до самой смерти не забуду! Она мне каждую ночь снилась и до сих пор иногда снится… часто… Моя жизнь это кошмар какой-то, даже женитьба не помогла. Она была задушена, и главное - только что, понимаете? Вот прямо перед этим, еще совсем теплая…
- Вы дотронулись до нее?
- В тот момент нет. Что вы! Это был такой ужас… лицо нечеловеческое, язык наружу… а шея!.. и глаза - вот именно что вылезли из орбит… В общем, я как увидел - даже не помню, как в сад прыгнул и помчался к калитке. И вот подлетаю я к калитке и слышу: "Молодой человек!" Соседка, через забор. Говорит: "Вы девочек так и не нашли?" Я говорю: "Не нашел". И вдруг она руками всплеснула и как заорет: "На вас лица нет! Вы совсем зеленый! Видно, на солнце перегрелись. Может, воды вам принести?" Ну, тут я опомнился слегка, от воды отказался, чего-то там залопотал про экзамены, переутомление, а сам смотрю на нее и думаю: "Эта бабушка меня погубит!" Марусю только что убили, а кроме меня, тут нет никого, и всюду - на столе, на подоконнике - мои отпечатки. Вообще, надо сказать, меня подвела любовь к детективам, именно в том направлении голова заработала… а лучше плюнуть бы мне на все да уйти к черту! Не знаю, может правда, лучше…
- Что же вы сделали?
- Старушка говорит: "Не стоит ходить по солнцепеку, посидите в теньке - вдруг девочек дождетесь". Я ответил: "Посижу, посижу", - и пошел назад. Я решил стереть отпечатки: ничего не видел, к окну не подходил, Марусю ждал на крыльце. Упереться - и все. Фактов нет - докажите! Опять влез в светелку, на Марусю не смотрю, быстро в другую комнату прошел, оказалось, кухня - там свет. Я ни до чего не дотрагивался, взял какую-то тряпочку, вернулся в светелку и подошел к столу. А сам смотрю в сад, чтоб только не взглянуть на диван… И вдруг вижу: у заднего забора кусты зашевелились, там, где дыра, представляете? Кто-то идет, конечно, Анюта с речки, сейчас будет крик на всю деревню, а я около трупа следы стираю. И деться некуда: у калитки старушка засечет. Я решил спрятаться. То есть это я сейчас вам говорю "решил", "подумал" - а на самом деле как будто не я, а какая-то посторонняя сила в считанные секунды мною двигала.
- Инстинкт самосохранения, - подсказал я нетерпеливо.
- Он самый! Я потом высчитал: с моего возвращения с речки до окончательного ухода прошло всего двадцать минут, а я ощущал - вечность. Ну, понятно было, что просто прятаться глупо: крик поднимется, деревня сбежится, меня, конечно, мигом обнаружат… А кусты шевелятся все ближе и ближе к дому, кто-то подходит, очень медленно, но - вот, сейчас!.. Я подхватил Марусю на руки и побежал… сам не знаю куда… прятаться. В общем, я влетел на кухню, споткнулся о дерюжку - она как-то скомкалась у порога - и растянулся на полу. Тут я понял, что погиб окончательно, как вдруг увидел прибитое к полу кольцо - прямо у самых глаз - и сообразил, что здесь люк в погреб. Про погреб я знал: в воскресенье родители сестрам говорили, что прибраться там надо. Одним словом, я открыл люк, спустился вниз - к счастью, на кухне свет горел, было лесенку видно. Положил Марусю на землю, люк закрыл, при этом через щель расправил дерюжку, чтобы кольцо прикрывала… ну, чтоб люк не сразу, по крайней мере, бросился в глаза. Опять спустился вниз и замер. Полная тьма, вонь какая-то гнилая и ни звука. Я ожидал шагов от входной двери, но они раздались в светелке, значит, кто-то влез в окно, на секунду остановился, пробежал прямо над моей головой через кухню, очевидно, в другие комнаты заглянул, опять пробежал в светелку и полез в окно: слышно было, как стол заскрипел. Тут до меня дошло, что это, должно быть, убийца.
- Шаги были мужские или женские, как вы думаете?
- Не понял. Вообще: торопливый бег, быстрый, легкий шаг.
- Убийца имел время стереть отпечатки?
- Да вроде бы он сразу в окно вылез, а там черт его знает! Тряпка моя так и лежала на столе. И заметьте, стекло кто-то вытер, ведь я в первый заход кончиками пальцев в окно стучал, а отпечатков моих потом не нашли. Я стекло не вытирал.
- Так, дальше.
- Я решил, что мне пора выбираться, но сначала надо попытаться спрятать тело.
- В погребе?
- Ну.
- Вы воображали, что его там не найдут?
- Не такой уж я дурак! Милиция, разумеется, в два счета нашла бы, но они начинают следствие только через три дня, а пока запрашивают больницы, морги, сводки происшествий и т. д. У меня возникла идея не спрятать, а припрятать, чтобы впоследствии по состоянию тела было трудно определить точное время убийства - ведь это было как раз мое время, я там ошивался. А жара стояла страшная, за тридцать. В погребе, конечно, прохладнее, но все равно процесс разложения идет.
- Да, Петр, жажда жизни в вас горы способна сдвинуть. Вы не подумали, как затрудните поиск преступника, вообще работу следственных органов?
- Ага, пока б я думал, эти самые органы так бы мне все затруднили, что я только лет через пятнадцать освободился бы. Я тогда вообще ни о чем не думал, а действовал. Главное, чтоб сестра в тот же день не нашла Марусю и не побежала в милицию, а соседка не связала мой "зеленый вид" с убийством. Дальше я не загадывал. А вообще все было невыносимо.
- И что вы сделали?
- Как только я услышал, что убийца вроде скрылся, я чиркнул спичкой - у меня с собой были - и увидел на лавке огарок. Зажег свечку, огляделся. Хлама всякого кругом навалом, но я сразу засек садовые рукавицы - целый ворох - надел, чтоб отпечатки не бояться оставить. В углу за невысокой перегородкой была свалена куча гнилой картошки, от нее и шла вонь, но это было кстати. Туда я и спрятал тело. Найти его, конечно, не составляло труда, но если знать, где искать. А с виду ничего не заметно. Потом выбрался наверх, протер край люка, за который брался, и кольцо, стол вытер тряпочкой, спрыгнул в сад и вытер подоконник. Рукавицы и тряпку с собой взял, в карманы куртки засунул.
- В такую жару вы в куртке были?
- Да из хлопка, японская, с короткими рукавами и накладными карманами. Я ее поверх майки носил, не застегивая - удобно. Но это удобство мне таким боком вышло! Ну вот, к калитке подошел, со старушкой раскланялся - специально, чтоб она не думала, будто я до вечера на крыльце торчу. "Посидел, - говорю, - в теньке, полегчало". Пошел на станцию, тут электричка подошла, 16.35. Настроение, конечно… в общем, так: все ужасно, но, может, выкручусь. А когда я уж полдороги проехал, до меня наконец дошло: со мной все кончено. Я вспомнил про билеты. Они так за поясом и остались, под курткой не видно. Нет, вы представьте: столько перенести, убийцу перенести, эти кусты… как они шевелились!.. Маруся бедная - за что?.. погреб этот, будто я в могиле наедине с трупом - и шаги! А когда я спичку зажег, прямо в глаза ее лицо бросилось… мертвое. И главное - красный сарафан, красное пятно в гнилье!.. Нет, столько перенести, труп спрятать, отпечатки - будь они прокляты! - уничтожить - и такую улику с собой утащить. Я просто обезумел. И назад вернуться… ну, тетрадку подкинуть - не могу. Не могу - и все, хоть режь! Я ведь тогда еще ничего не знал, я думал: сестры нормальные, люди как люди. И только потом догадался, что у них вся семья сумасшедшая. Понимаете? Я представлял так. Они на речке, на каком-то там своем месте, которое я не нашел. Ладно. Маруся говорит, что я, как условились, в три часа за билетами собирался приехать, и уходит. Ну, что должна подумать Анюта, вернувшись на дачу и не застав сестру? Что она со мной. А когда тело найдут? Нетрудно догадаться, что она обо мне подумает. Меня допрашивают - я стою на своем: за дом не заходил, окна открытого не видел, сидел на крыльце и ждал. Никаких отпечатков, никаких улик. Все логично. А теперь? Где билеты, кому они нужны, кроме меня? Крыть нечем - на этом вы меня и поймали. Логично. Но поступки сумасшедших никакой логике не поддаются - вот, оказывается, в чем было мое спасение. Но тогда в электричке я об этом не знал, я знал одно: бежать. Умом понимал, что глупость… но - бежать!.. от этого погреба, красного пятна, от этих кустов и лица Марусиного… куда угодно - только бежать. В электричке народу почти не было, я прошел по составу, нашел совсем пустой вагон, выкинул в окно рукавицы с тряпкой, а тетрадку начал рвать на мелкие кусочки и выбрасывать… Как сейчас помню: Москва надвигается, серые башни, солнце палит - и так хочется жить. Потом эта жизнь мне порядком опротивела… чуть не каждую ночь: кусты шевелятся, погреб, я убиваю Марусю, она кричит, тут просыпаюсь… и снова: кусты, погреб, красное пятно, Маруся, крик… А тогда в электричке… вы себе представить не можете, как хотелось жить! С Казанского вокзала я перебежал на Ленинградский, шум, гам, толпы - безнадежно. Встал в конец очереди в кассу, вдруг дама подходит, именно дама - вся в белом, в драгоценностях - и заявляет: "Один билет до Ленинграда на вечер никому не нужен?" Я ее за руку схватил и закричал: "Чур, я первый!" Я вообще-то как в истерике был. Она засмеялась и говорит: "Молодой человек, билет дорогой, в международный вагон. Вам по карману?" Деньги у меня были, на английскую майку, а Ленинград я еще в электричке наметил: вокзал рядом с Казанским и тетка родная на Фонтанке. Даже приободрился слегка и отправился к Алику: на всякий случай, для алиби. А до этого матери позвонил на работу. Отцу бесполезно: он такую истерику закатит, а мать у меня - человек железный, понимающий. Я ей говорю: "Срочно уезжаю в Ленинград. Зачем - потом все объясню. Знай, что я ни в чем не виновен, но кто б обо мне ни спрашивал, отвечай, что Ленинград задуман давно, тобой и отцом: сыну нужен отдых между экзаменами. Поняла?" Она говорит: "Ничего не поняла, но все исполню, отца подготовлю, завтра вечером буду звонить Кате". То есть тетке, это ее сестра, тоже женщина толковая. У нее я и прожил неделю… не прожил, а прострадал. И главное - за что? Ну скажите - за что?
- Вот вам снится постоянно, что вы ее убиваете. Значит, подсознательно чувствуете свою вину.
- Я не убивал!
- Я не об этом. Вы только спасали свою шкуру - это не вина? Мы - не люди? Один инстинкт? Нет! Вы чувствуете свою вину, чувствуете. Вы думаете, Маруся не хотела жить?