Но я думала о черной карете. Она доставила этого человека сюда следить за мной? Связан ли он с убийством Изабели Уайт? Я тревожно вглядывалась в зрителей, ища его. Он казался бестелесной угрозой, рассеянной среди публики. Люди смотрели в театральные бинокли, и всякий раз, когда я замечала бинокль, направленный в мою сторону, меня пробирала дрожь.
Свет потускнел, и тишина окутала зал. Оркестр сыграл увертюру, и занавес поднялся, открыв средневековую длинную сцену. Актер в плаще и широкополой шляпе стремительным шагом вышел на подмостки. Вокруг него встали музыканты, и он запел серенаду. Было это великолепно, но так как опера исполнялась по-итальянски, я не понимала ни слова. Мое ощущение, что где-то рядом зловещие наблюдатели, все росло. Теплый воздух театра был испорчен испарениями газа, усилившими мою мигрень. Драма на подмостках развертывалась, певица исполнила арию, высокие пронзительные ноты напомнили мне крики Изабели Уайт. Я сглотнула тошнотный комок.
- Прошу извинить меня, - шепнула я Джорджу Смиту. Я страшилась выйти из ложи одна, но это казалось предпочтительней, чем если бы меня стошнило перед ним.
Я встала и, спотыкаясь, вышла за дверь ложи. Длинный коридор был пуст. Я почти побежала по нему и услышала за спиной крадущиеся шаги. Страшась оглянуться, я пошла быстрее. Из зала доносилась жизнерадостная музыка. Шаги убыстрились, будто эхо повторяя стук моего сердца. Лестница! Я побежала вниз по железным ступенькам. Я услышала металлический лязг - мой преследователь спускался следом за мной. В отчаянии, задыхаясь, изнемогая от тошноты, я выскочила из двери в другой коридор.
Прямо передо мной распахнулась дверь, из нее вырвалось громкое оглушающее пение. Из ложи вышли несколько дам. Я последовала за ними по парадной лестнице, полная признательности за их защиту, о которой они и не подозревали. Снаружи я наконец облегчила свою тошноту. Мой преследователь исчез.
Когда я возвращалась в свою ложу, Джордж Смит встретил меня перед дверью.
- Я искал вас, - сказал он. - Вы плохо себя чувствуете?
- Нет, благодарю вас, - сказала я.
Мы вернулись на свои места, но оперу я больше не слушала… Я не могла ни забыть пережитого испуга, ни перестать думать о смысле происшедшего.
Шел уже второй час ночи воскресенья, когда мы с Энн вернулись в "Кофейню Капитула". В гостинице царила тишина. Патерностер-роу был погружен в дремоту. Пока мы поднимались в нашу комнату, я рассказала Энн, что случилось, пока звучала опера.
- Милая Шарлотта, а ты уверена, что за тобой кто-то гнался? - спросила Энн скептически.
- Совершенно уверена, - сказала я.
- Но даже будь это тот, кто убил Изабель Уайт, что ему может быть нужно от тебя?
- Возможно, он верит, будто я могу опознать его перед полицией, и хочет помешать мне.
- Но ведь ты же не рассмотрела его лица.
- Он этого не знает, - возразила я.
- Почему ты ничего не сказала про это мистеру Смиту? В антракте было достаточно времени, чтобы он мог попросить кого-нибудь поискать того, кто гнался за тобой.
Я вздохнула.
- Боялась, что он мне не поверит.
По выражению ее лица я поняла, что Энн мне тоже не верит. Но это не было плодом моего воображения. Меня кто-то преследовал.
Перед нашей комнатой стоял стол со свечами. Я зажгла одну и открыла дверь. Прохладный воздух вырвался наружу, пламя свечи заколебалось. Войдя внутрь, мы с Энн обе вскрикнули от неожиданности. Наш кофр был открыт, наши вещи расшвыряны вокруг, а ящики комода выдвинуты. Одеяла и простыни были сорваны с матраса, а сам он стянут на пол. Осколки стекла усеивали пол под окном, в котором зияла дыра. Сквозняк теребил занавески.
7
Иногда словно бы открывается дверь будущего, и по ту сторону портала видишь сияющее голубое небо, сады с распускающимися цветами и великолепие солнечного сияния. Но когда подходишь ближе, дверь оказывается непроницаемой стеной с яркой ложной перспективой, которую нарисовало на ней твое собственное глупое заблуждение.
Солнечный день окутывал Лондон, будто золотая мантия. Темза искрилась под небом, чудотворно очищенном крепчающим бризом. Городские шпили, купола и башни сверкали. Церковные колокола гремели над крышами Бейсуотер-стрит, респектабельной улицы, чьи дома купались в солнечных лучах - их белые оштукатуренные фасады и черные чугунные решетки весело блестели. Дети катали обручи, а няни катили колясочки под густую листву деревьев в сквере вблизи Вебстерн-плейс, где жил Джордж Смит.
Мы с ним сидели в столовой с Энн, его матерью и его сестрами. Дом был великолепен: турецкие ковры, полированная мебель красного дерева, белоснежные скатерть и салфетки, прекрасный хрусталь, серебро и фарфор. Цветы маскировали запах выгребных ям, пропитавший даже лучшие дома Лондона. Однако мы с Энн так стеснялись, что могли только ковырять наши порции жареной бараньей ноги. Ни она, ни я не вносили заметной лепты в беседу, пока я не рассказала о пережитом мной в опере и о том, что мы нашли у себя в комнате, вернувшись в "Кофейню Капитула".
Общество выразило свое возмущение и сочувствие. Джордж Смит сказал:
- Надеюсь, вам не пришлось провести ночь в разоренной комнате?
- Нет, - сказала я. - Хозяин гостиницы был настолько любезен, что устроил нас иначе.
- Я верно понял, что, по вашему мнению, эти два происшествия и убийство могут быть связаны?
- Хозяин сказал, что, наверное, простой вор забрался на крышу, а оттуда проник в дом. Но я сомневаюсь, что убийство, погоня в театре и ограбление в один и тот же день моей жизни могут быть простым совпадением.
- Что-нибудь было взято? - спросила миссис Смит, красивая дородная женщина с пышными волосами брюнетки. Ей не было сказано об истинной сути отношений между ее сыном и его гостьями, и она поглядывала на меня с любопытством.
- Нет, сударыня, - пробормотала Энн.
Джордж Смит нахмурился, одной рукой сжимая подбородок, а другой поигрывая бокалом.
- Связаны ли эти события и намерен ли кто-то причинить вам вред, но мне не нравится, что ваш душевный покой смущен.
Польщенная его тревогой, я ожидала, что он вновь пригласит Энн и меня остаться у них. Но он сказал:
- Пожалуй, вам следует немедленно отправиться домой.
Его заботливость казалась по-прежнему искренней, и все же я почувствовала боль от мысли, что он хочет, чтобы я уехала.
- Вчера вечером вы упомянули, что будете говорить с полицейским комиссаром о расследовании убийства Изабели Уайт, - сказала я. - Не следует ли мне задержаться на случай, если я понадоблюсь?
- Я побываю у комиссара, как обещал, - сказал Джордж Смит, - но если полиции потребуется связаться с вами, достаточно будет письма, не правда ли?
Миссис Смит согласилась с ним. Энн кивнула. Я смотрела на моего издателя с возрастающей растерянностью. Вчера он выглядел союзником в моих поисках правды о Изабели Уайт, но сейчас он словно бы предпочитал избавиться от меня и все взять на себя. Что изменилось?
- Я крайне благодарна вам за помощь и озабоченность моим положением, но думаю, что Энн и мне следует остаться по меньшей мере до вторника, - сказала я, пришпоренная утвердить свою независимость.
- Как вам угодно, - любезно согласился Джордж Смит, но я видела, что он недоволен.
По окончании обеда миссис Смит, ее дочери и мы с Энн удалились в гостиную. Сестры Смит поспешили к фортепьяно, прихватив с собой Энн, а миссис Смит взяла меня под руку.
- Я рада случаю познакомиться с вами поближе, - сказала она дружеским тоном. - Давайте сядем у окна и подышим ароматом роз моего сада.
Опустившись рядом с миссис Смит на диванчик, я нервно приготовилась к расспросам, кто я такая и почему я здесь. Мне не хотелось лгать, но я не осмеливалась нарушить свое обещание Эмили.
Сестры Смит начали играть и петь что-то веселое, развлекая Энн. Миссис Смит сказала:
- Мой дорогой Джордж часто занят своим делом двадцать четыре часа в сутки. - Ее материнский тон был полон любви. - Он трудится так усердно!
- Как похвально, - сказала я с облегчением, что, видимо, темой разговора буду не я.
- И притом он такой внимательный сын и брат, какого только можно пожелать, - сказала миссис Смит. - Как бы ни был он занят, у него всегда находится время для семьи.
Да, я сама заметила любовь моего издателя к своим близким - и особенно к матери.
- Мы с Джорджем всегда были наилучшими друзьями, - сказала миссис Смит, когда горничная подала нам кофе. - Думаю, я знаю его, как никто другой. - Ее улыбка была невероятно похожа на улыбку ее сына. - И, надеюсь, вы извините хвастливость матери, если я скажу, что безмерно им горжусь.
Я кивнула, стараясь понять, к чему ведет этот разговор.
Сестры Смит запели новый романс. Миссис Смит сказала:
- Но, как Джордж ни занят, скоро он должен будет сделать важнейший шаг, который изменит его жизнь. - Тон ее стал заговорщицким. - Вы понимаете, что я подразумеваю женитьбу?
Меня стало одолевать предчувствие чего-то неприятного, хотя я и вообразить не могла, чего именно.
- Выбор подруги жизни нелегок для моего Джорджа. Где бы он ни появлялся, барышни так и вьются вокруг него. - Миссис Смит подняла и опустила руки жестом шутливой беспомощности. - Но вы понимаете его притягательность для прекрасного пола, не правда ли?
Ее губы по-прежнему улыбались, но глаза стали жесткими, как кремень. Она заметила мое восхищение ее сыном и не скрывала своего неодобрения. Как унизительно, что мои чувства оказались столь очевидны!
Миссис Смит засмеялась, и в ее смехе слышалось презрение.
- Но я не сомневаюсь, что мой милый Джордж, когда настанет время, сделает хорошую партию. Его жена должна быть равной ему молодостью, красотой, обворожительностью и состоянием. В конце концов, подобное заслуживает подобного, вы согласны?
Машинально кивая, я испытала еще большее смущение, сообразив, что миссис Смит, которая не имела понятия о сути отношений между мной и Джорджем, решила, будто я наметила его в женихи. Она предостерегала меня держаться от него подальше, потому что я слишком стара, слишком невзрачна, слишком неловка и слишком бедна для ее сына! Хотя я никогда даже не мечтала о том, чтобы выйти за него, я сгорала от унижения. Как я жалела, что не могу ей сказать, что своим благосостоянием "Смит, Элдер и Компания" во многом обязаны знаменитой книге, автором которой была я. Но я лишь поднесла чашку к губам и глотнула кофе, горький, как яд. Открыть мой секрет я не могла.
- Мистер Смит был крайне внимателен ко мне, - сказала я только, желая, чтобы его мать узнала, что у меня была причина подумать, будто я ему не безразлична.
Самоупоенность на лице миссис Смит сменилась злобой. Она насмешливо улыбнулась мне.
- Мой милый Джордж одаряет своей добротой всех. Часто люди толкуют его побуждения как сердечную склонность, хотя он лишь выказывает сочувствие тем, кто в нем нуждается. А иногда его дело требует, чтобы он терпел общество людей, не принадлежащих к его кругу.
Мое сердце сжалось, будто стиснутое огромным кулаком. Аромат роз обрел тошнотворность. Печальная правда теперь стала ясной: ухаживания Джорджа Смита за мной объяснялись его интересом ко мне как Карреру Беллу, но не как к Шарлотте Бронте. Наконец я поняла, почему он так настаивал, чтобы я уехала из Лондона. Он хотел, чтобы Каррер Белл был вне опасности и мог писать книги для "Смита, Элдера и Компании".
Миссис Смит смотрела на меня с выражением чванного торжества.
- Разумеется, вы поймете меня, когда я скажу, что мой милый Джордж, вступая в брак, не разочарует свою мать и не поставит под угрозу собственную карьеру?
Когда Джордж Смит вошел в гостиную, я не посмела даже взглянуть в его сторону.
На следующее утро мы с Энн посетили Томаса Котли Ньюби, издателя, чьи махинации вынудили нас приехать в столицу. После неприятного разговора, в течение которого мы обличали его, а он настаивал, что произошло всего лишь недоразумение, я повела Энн в Национальную галерею на Трафальгарской площади. Небесный купол над нами оставался безоблачным, пока мы шли мимо памятника адмиралу Нельсону. Площадь представилась мне достойным символом английской военной мощи. Я ощутила себя гражданкой великого королевства, которое нанесло поражение Наполеону и с тех пор правит морями, не имея соперников, во главе империи, чья власть простирается над Индией, Австралией, Новой Зеландией и Африкой. Пока на протяжении нашего века мятежи раз за разом ввергали Европу в судороги, Британия сохранила устойчивость - армия усмирила чартистские демонстрации, которые этой весной будоражили Лондон. На площади лоточники продавали безделушки посетителям, потоки которых вливались и выливались из церкви Святого Мартина на Полях; голуби порхали, схватывая хлебные крошки, которые бросали дети. Всюду царило спокойствие. Мы с Энн присоединились к потоку, направлявшемуся в галерею, греческий фасад которой господствовал над площадью. Созерцание прекрасных картин всегда доставляло мне большое наслаждение, а прохладные, гулкие залы хранили творения моих любимых художников; и все же они не могли ни угасить моего стыда из-за Джорджа Смита, ни утишить боль вновь обманутой надежды.
- Милая Шарлотта, ты выглядишь огорченной, - сказала Энн, когда мы вошли в следующий зал. - Тебя тревожит смерть Изабели Уайт?
- Да. - Я предпочла бы умереть, чем признаться, как обманывалась касательно мистера Смита, а Изабель Уайт все еще тяжело тяготела над моими мыслями. - Я сомневаюсь, что могу положиться на помощь мистера Смита в изобличении того, кто убил Изабель. Боюсь, как-либо содействовать раскрытию ее убийства мне одной не по силам.
- Может быть, это к лучшему, - подхватила Энн. - Я буду рада вернуться домой. Там никто не станет выслеживать тебя или проникать в наши комнаты.
Перспектива расставания с Лондоном на следующий день только усугубила мою тоску. Рассеянно бродя по залам, я потеряла Энн в толпе и вошла в зал итальянской живописи. В безлюдном сумрачном помещении на меня сверху вниз смотрели из своих золоченых рам средневековые герцоги, патрицианки и мадонны. Отдаленные звуки города рождали жутковатое эхо, будто шепоты из прошлого. Незнакомец возник передо мной столь внезапно, словно он материализовался из воздуха.
- Мисс Бронте? - сказал он.
Услышав свою собственную фамилию, я застыла на месте. Вздрогнув, я уставилась на черный сюртук на уровне моих глаз. Мой взгляд скользнул вверх к белому воротничку и белому шарфу, свидетельствующим, что передо мной священник, а затем достиг его лица. Проницательные черты, смуглость, оттененная намеком на тщательно сбриваемую бороду. Волнистые черные волосы падали на лоб над серыми глазами поразительной ясности и блеска. Глядя в них, я испытала особое электризующее ощущение узнавания, однако человек этот был мне абсолютно не знаком.
- Пожалуйста, извините, что я так грубо окликнул вас, - сказал он. Мимолетное смущение омрачило его лицо, будто он заметил, как его появление подействовало на меня… или же он испытал сходное потрясение? - Мое имя Гилберт Уайт. Я брат Изабели Уайт. Если не ошибаюсь, вы были с ней знакомы.
- Брат Изабели?
С ужасом я прикинула, знает ли этот священник о смерти сестры, так как вовсе не испытывала желания сообщать подобное. Однако скорбное измученное выражение на его лице убедило меня, что ему все известно, и меня захлестнула волна сочувствия.
- Прошу, разрешите мне объяснить, - сказал он, когда в зал вошла группа оживленно болтающих посетителей. - Я священник прихода в окрестностях Кентербери. - Его голос был негромким, но звучным, и с тем же акцентом северных графств, как и выговор Изабели; руки, держащие черную шляпу, были красивой формы и чистыми. - Мы с Изабелью условились встретиться в Лондоне и провести вместе конец недели, но вчера она не пришла в условленное место. Мне ничего не оставалось, как обратиться в полицию. Мне сказали, что Изабель была убита.
Гилберт Уайт тяжело задышал. Отведя глаза, он часто заморгал.
- Я глубоко сочувствую вашей потере, - сказала я, растроганная его горем и сожалея, что могу предложить ему только соболезнования. Как дочери приходского священника мне часто приходится утешать скорбящих, но я всегда ощущаю свою беспомощность.
- Такова Божья воля, и я должен принять ее, - пробормотал он. - Но я не найду покоя, пока не выясню, что случилось с Изабелью. Почему-то я не могу поверить, что ее убил обыкновенный грабитель. - Он обратил на меня взгляд, полный муки и бессилия. - В полиции мне сказали, что вы знали ее и были очевидицей убийства. Я решил, что должен поговорить с вами и узнать елико возможно больше о смерти моей сестры, а потому направился в "Кофейню Капитула" - в полиции сказали, что вы остановились там. Хозяин объяснил, где вас найти.
Мне казалось, я не говорила хозяину, что собираюсь пойти в Национальную галерею, но предположила, что он слышал, как мы с Энн обсуждали наши планы за завтраком. И не задумалась я также, каким образом мистер Уайт сумел узнать в толпе совершенно незнакомую ему женщину.
- Могу ли я попросить вас уделить мне еще несколько минут, мисс Бронте? - Его чеканное лицо исполнилось мольбы, и Гилберт Уайт добавил: - Вы разрешите мне угостить вас чашкой чая?
При обычных обстоятельствах я бы отклонила приглашение незнакомого мужчины, но как я могла отказать скорбящему брату? Респектабельному священнослужителю? Ведь чаепитие в публичном месте не могло причинить вреда ни мне, ни моей репутации. И, может быть, мне открывалась возможность исполнить мой долг в отношении Изабели Уайт.
- Буду рада рассказать вам то, что могу, - сказала я.
Тут подошла разыскавшая меня Энн, и я представила ее Гилберту Уайту. Мы направились в кофейню, где за столиками сидели скромно одетые дамы и несколько священников. Девушка в фартучке и кружевной наколке подала нам чай. Когда я рассказала Гилберту Уайту о поведении Изабели в поезде, он пришел в полное недоумение.
- Я и не подозревал, что Изабель была в таком тяжелом состоянии, - сказал он. - Ее последние письма мне ни на что подобное не указывали. Вы не видели того, кого она страшилась?
- Нет, - сказала я. - И я сомневалась, действительно ли кто-то ее преследует, или ей так казалось.
- Она сказала, кто это был?
Жалея, что должна разочаровать его, я вновь ответила отрицательно; затем рассказала, что произошло со мной в опере и в "Кофейне Капитула".
- Подозреваю, что случившееся может быть связано с убийством Изабели, но, к несчастью, я не знаю, кто стоит за этим.
- Чтобы кто-то нападал на ни в чем не повинных женщин! - воскликнул Гилберт Уайт, видимо потрясенный. - Мир стал опасен.
- Я прикидывала, не попала ли Изабель в беду. - И я повторила странные слова Изабели о надежде "избежать кары". - И еще я прикидывала, не была ли ее беда как-то связана с мистером Локком в Бирмингеме.
Гилберт Уайт помешивал сахар в чае с ошеломленным выражением, словно он ничего не понял из услышанного. Исподтишка поглядывая на него, я подумала, что в подавляющем большинстве люди сочли бы его не по моде смуглым, остролицым и взъерошенным, но мне его внешность казалась странно привлекательной. Невольно я сравнила его с Джорджем Смитом. Он не был так красив, но я различила в нем силу характера и глубину чувств, которых недоставало Джорджу Смиту.