2
В сером доме на углу Предтеченской и Николаевской и в помине не было пресловутых мрачных подвалов, о которых всезнающий обыватель рассказывал обычно страшным шепотом. Слухи о жутких сырых узилищах, где чекисты гноят и истязают свои жертвы, были сущим вздором: одиночная камера на первом этаже, куда поместили арестованного Ягунина, была не лучше, не хуже обыкновенной КПЗ в заурядной тюрьме. Дверь с глазком, решетка на широком, замазанном белилами окне. Из мебели - койка, заправленная одеялом солдатского сукна, стол и легкая табуретка. В углу, как положено, параша. Обыденность. И сам арестованный выглядел буднично. Лежал себе на койке, положив ладони под затылок, глядел в потолок и думал. Рядом с койкой на полу лежала свежая "Коммуна". Ягунин прочитал ее всю. Об организации внегубернских заготовок продовольствия и об упрощении делопроизводства в связи с самосокращением штатов. Об участившихся пожарах, о новостях с холерного фронта и о распределении ходовых товаров через магазины потребсоюза. О том, что из Германии к нам наконец-то едут работать инженеры и что в Москве опробован какой-то глиссер. Сообщения эти не вызвали в Михаиле ни серьезных раздумий, ни глубоких чувств. Газета есть газета, и каждый день в ней что-нибудь новое. Но вот одна статья - она была напечатана вверху на первой странице- произвела на него сильнейшее впечатление, Михаил даже от своей беды отвлекся - досадной мелочью вдруг показался ему этот нелепый арест. Потому что, прочитав статью, он впервые со всей пугающей отчетливостью понял, какая опасность нависла над Самарой. Напечатана была эта статья без подписи автора. В ней сообщалось, что, несмотря на жутко урезанные нормы выдачи продуктов по карточкам, Самара доедает свой последний хлеб. Ягунину раньше и в голову не приходило, что так много хлеба городу нужно каждый день. Оказывается, губздраву ежедневно необходимо было 60 пудов, губнаробу - 200, соцобесу - 25, бронированным рабочим - 1000, детям - 800, гражданам по карточкам первой категории - больше 1000. И так далее. А имеющимися в наличии ресурсами можно было обеспечить только одну десятую часть потребности. Одного голодного из десяти! И вот теперь газета обращалась ко всем организациям, чтоб они понапрасну не посылали в губисполком и губком своих ходоков и представителей с требованиями "дайте больше хлеба!". Угрозы "прекратим работу!" тоже ни к чему не приведут - нет хлеба, нет! Газета призывала к терпению и напоминала, что Президиум ВЦИК уже признал Самарскую губернию голодающей и выделил ей 200 миллионов рублей и на 150 миллионов рублей товарных фондов в пересчете на ценности довоенного времени.
Вот обо всем этом и размышлял Михаил Ягунин, лежа на арестантской койке. И хотя ягунинские мысли о голоде имели чрезвычайно масштабный характер, нет-нет да и выплывало перед ним худенькое лицо Нинки. Как-то с ней будет? Вирн непременно выгонит Нинку, когда до него дойдет, что устроил ее в ЧК Ягунин.
Звякнул в скважине ключ. Михаил чуть повернул голову, но, увидев, что в камеру вошел Белов, отвернулся и прикрыл глаза.
- Здравствуйте, гражданин Ягунин, - с иронией, которая показалась Михаилу издевкой, сказал Иван Степанович и, придвинув табурет к кровати, сел.
Михаил молчал. Толстые губы превратились в ниточку: сам на себя не был похож - так злился.
Белов же продолжал как ни в чем не бывало:
- Газеты читаем? Похвально. Арест арестом, а от жизни отставать не резон.
- Резон не резон! - взъярился Ягунин, передразнивая интонацию Белова. - Заладила сорока Якова… Говори, зачем пришел?
"Да, поневоле заговоришь на "ты", хоть сам господь бог перед тобой будет", - с сочувствием подумал Белов, слыша в голосе Михаила и обиду, и злость.
- По делу пришел, - миролюбиво сказал Белов. - Просматривал нынче ведомость. У тебя партвзнос не уплаченный. А жалованье нам давали пять дней назад.
Ягунин смотрел с подозрением. Что это значит?
- Вы дурака-то из меня не делайте, - сказал он тихо. - Чего от меня надо?
- Чтобы ты заплатил взнос, - спокойно ответствовал Иван Степанович. - Я вот и ведомость принес.
Он достал из кармана сложенные листочки, но, заметив, как недобро - того гляди, ударит! - уставился на него Михаил, спрятал их снова. Шутливый разговор не получался, дело зашло далеко: Ягунин будто взбесился. Конечно, понять его можно, но все же злой этот парнишка, как цепной кобель.
- Ладно, - сказал Белов примирительно. - Ты прости, Миша. Я знаю, что ты не виноват.
- Знаешь? - Ягунин посмотрел с таким презрением, что Белов поморщился. - Факт, знаешь.
Он снова отвернулся к стене. Иван Степанович вздохнул и помолчал. Но недолго.
- Слушай, Ягунин, я хочу спросить тебя как чекиста, хоть ты и недавно у нас. Если бы тебе в руки попали такие улики?
Ягунин молча глядел в стенку.
- Какие улики? - сам себя спросил Белов. - А вот такие. У бандита в кожаной куртке был бы мой кашель, мой рост, он бы все время ругался, противоречил свидетелям, неизвестно где болтался в ночь преступления. А к тому же фамилию мою бы назвали, да еще бы я изо всех сил отговаривал ЧК заниматься нэпманами… Хватит? Ты вот скажи, задумался бы, что это за фрукт - Белов?
Ягунин молча сопел.
- Так какого же… ты, холера, кидаешься на нас? Ах, мать-перемать, такие-сякие, подозревают! Как они смеют! Резонно?
Ягунин не отвечал.
- Стало быть, - Белов поднял палец, - существуют в наличии ровно две версии: или ты виноватый, или какие-то гады стараются, чтобы ты гляделся виноватым. У меня, Миша, есть резоны думать, что тебя здорово путают.
Наконец-то Ягунин повернулся! В глазах мелькнуло любопытство, и губы стали помягче.
- Понимаешь, - сейчас Белов опять был похож на улыбчивого япошку, - переборчик у них маленько вышел. Промокашку новую подсунули, чтобы, упаси бог, отпечаток твой мимо нашего внимания не проскочил, чтобы, значит, поярче вышло. А ведь старая промокашка еще не старая была. Срывать ее резону вовсе не было. А когда дворничиха твою фамилию назвала - Ягунина, мол, они позвали протокол писать, - тут уж, извиняйте, я и смекнул: многовато!.. Ну да, понятное дело: они ведь не были уверены, что нам все улики попадут. Вот и перестарались, переборчик…
- Стойте! - недоверчиво перебил Ягунин. - Кому я нужен? Что я за фигура такая?
- А черт его знает, кому, - признался Белов. - Но что помешал кому-то - это точно. Погоди-ка, забыл сказать: одна личность нам известна. Буфетчица из "Паласа", Нюся. Недаром же она тебя старалась утопить.
- Нюся? Тю! Ей-то зачем?
Все! Ягунин уже отошел.
- А почему обязательно ей? Там кто-то другой есть, не иначе. - Белов подумал. - А зачем, это не вопрос. Резон тут ясный: пустить нас по фальшивому следу, чтоб запутались. Вопрос гут другой: почему выбрали не кого другого, а тебя. Кто-то тебя, Михаил, знает как облупленного. Кашель, понимаешь, почерк…
- Почерк? Постойте-ка… - Ягунин, сосредоточиваясь, потер ладонью лоб. - Что-то было… Ну да, ясно она же у меня записку просила…
- Нюся? Какую? - насторожился Белов.
- Что вызывали ее в ЧК. Для хозяйки…
- Так, - удовлетворенно кивнул Иван Степанович. - Стало быть, им образец почерка нужен был. Вот и получили.
Помолчали.
- Скажите, - спросил Ягунин, опять мрачнея. - Вы знали про все это, когда меня арестовывали?
- Догадывался… Но арестовать тебя все едино надо было. Для пользы дела. Ты уж извиняй. Твой арест убедил их, что мы на крючок попались, А коли так, значит, тебя им бояться уже не нужно, без опаски будут, если что… Да и мне хотелось убедиться, что эта Нюся тебя и вправду топит, понял?
Ягунин кивнул.
- Подумаешь, сутки на койке провалялся, - небрежно бросил он. - А чего вы мне не сказали перед очной ставкой? Притворился бы небось.
- Не сыграл бы ты, - отмахнулся Белов. - Если бы все знал- не сыграл, нет. Она бы поняла, она не дура. Вчера мы справки про нее навели. Никакая она не буфетчица. То есть сейчас она буфетчица, а была когда-то в Питере курсисткой, хотя сама самарская. В феврале семнадцатого красный бант цепляла. А в гражданскую к белым подалась. И вот, пожалуйте бриться: отец ее- главврач нашего военного госпиталя! Красный командир и наш мужик, что надо. А дочь с контрой путается. Во как!
- Ах ты гада! - свирепо крикнул Ягунин, вскакивая с кровати. Кулаки его были сжаты: простить себе не мог такой доверчивости. Он подошел к окну и сказал, не оборачиваясь: - А знаете, Иван Степанович, я ведь сообразил, что тут комедия. Только, извиняюсь, худое про вас подумал.
Белов собрал морщинки вокруг глаз.
- Скажи, Миша, честно: не затаил обиду?
- Да нет же! - обернувшись, выкрикнул Ягунин. - На себя злюсь, на вас-то - за что?
- Ну и ладно. А в ведомости все-таки в самом деле распишись. Взносы-то я заплатил за тебя. Закабалил на четыре тыщи.
- Я три с половиной плачу, - пробормотал Ягунин.:- Где тут расписаться?..
- Три с половиной в прошлом месяце было, - возразил Белов. - Скоро до миллиона, глядишь, дойдем…
3
Перед визитом к арестанту Ягунину Иван Степанович поручил Шабанову собрать всех сотрудников отдела, не занятых бандой Сарафанкина. Пока Белов с Ягуниным выясняли отношения, в кабинет начальника секретно-оперативного отдела набилось порядком чекистов. Первыми пришли Шабанов и Айзенштат, за ними явился черноволосый верзила Чурсинов, потом близнецы Мельниковы, Сергей и Николай, различать их Белов научился по одежде - у Сергея штаны были сшиты из блестящей занавесочной ткани. Подошло еще несколько человек. В кабинете стоял гомон и махорочный чад - Иван Степанович курить у себя разрешал. Заглянула Женя Сурикова, но сразу ушла. Правда, недалеко: решила подкараулить Белова на лестнице. Дождавшись, спросила:
- Что с Михаилом? Наши говорят…
- Не будем об этом, - отрезал начальник отдела. - Идет расследование… секретное, ясно? И нечего языком молоть.
У Суриковой от обиды слезы выступили, но она сдержалась и промолчала. Грубость Белова была явлением непривычным и оттого воспринималась чувствительно.
- Здравствуйте, товарищи, рассаживайтесь, - произнес скороговоркой Иван Степанович, входя в кабинет. Сев за стол, он выдвинул ящик, покопался в нем, задумался. Снова задвинул ящик, так ничего и не достав. Шабанов с Чурсиновым переглянулись. Белов потер лоб и устало сказал:
- Начнем. Давай сначала ты, Сергей. - Он сделал знак одному из Мельниковых.
- Я Николай, - сдержанно поправил тот.
- Извини, - смутился Белов. - Как у вас?
- Никакой он не дутовец и не английский агент, - сказал Николай и заглянул в бумажку. - Гнездилов Иван Петрович, тридцать пять лет, бывший унтер, а сейчас деклассированный элемент. - Он поднял голову и рассмеялся - Смех и грех. Купчиху Трусову так напугал, что она с ним аж три месяца сожительствовала. Все серебро ему отдала, чтоб только умотал подальше… Транспортная ЧК нам его нынче передаст, сняли с поезда в Безенчуке…
- Направляйте сразу в следственный, - нетерпеливо заключил Белов. - Что у тебя, Сергей, с комхозовцами?
- Точно, Иван Степанович, взяточники! Сегодня арестовать надо. Среди них, между прочим, и "бывшие" есть…
- Заготовь ордера, Сергей… Можете идти вместе с братом.
Белов выслушал еще два рапорта: о монахинях, за 30 миллионов продававших на Ильинском базаре украденные из церкви бриллианты. Их лет десять назад пожертвовал церкви купец Савенков, однако обманул, подлец: бриллианты оказались поддельными. Второй рапорт касался мероприятий по борьбе со спекулянтами. Они скупали у крестьян продукты прямо на вокзалах и потом вздували на них рыночные цены вдвое. Если в Ставропольском уезде мука стоила 180 тысяч рублей за пуд, то в Самаре - 360 тысяч, овсяную шелуху, и ту стали спекулянты отдавать не дешевле чем по 50 тысяч рублей за пуд.
Когда в комнате остались только четверо чекистов, занимающихся делом об ограблении нэпманов, Белов сказал:
- Председатель губчека просил расстараться. Пошуровать побыстрей. Слухи по Самаре пошли нехорошие. Так что нам придется попотеть. Ясно? Чурсинов, давай.
- Докладываю, - мрачно забасил Григорий Чурсинов, похожий на цыгана уральский казак, - что банда Стригуна никаких отношениев к складам губсоюза не имеет. Ни сном ни духом. И Шлыка они не трогали, Рыжих узнал про это точно, у него в банде свой… Угрозыск их взял на Ильинском рынке, а допрашивали мы вместе. С Рыжих, значит.
Белов кивнул.
- Так. Ясно, Следующий.
Вскочил, вытянулся стрункой Миша Айзенштат. Браво отрапортовал:
- За мое дежурство буфетчица не отлучалась. В самом "Паласе" ничего подозрительного не было замечено, и она себя держала тоже совсем не подозрительно.
- Кто сейчас дежурит?
- Коврижных.
Белов взглядом поднял с места Сурикову.
- Вот. - Девушка положила перед ним пачечку листков.
- Что это?
- Сведения о тех, которых грабили. Потерпевшие нэпманы. Суммы конфискаций - вот список. Вот тут протоколы осмотра мест происшествия, я их вместе собрала.
Белов придвинул к себе бумаги.
- Молодчина. Все?
- Да.
- Ну что ж, - сказал Иван Степанович, давя зевок. - Успехов у нас негусто, но… давайте работать! А насчет Ягунина пока никаких вопросов не задавайте. И вообще- поменьше…
Чурсинов с Айзенштатом вышли. Шабанов было задержался, очевидно, хотел подождать Женю, но, услышав, как она сказала: "Могу я поговорить с вами, Иван Степанович?" - скрылся за дверью.
"Опять начнет выспрашивать, - с неудовольствием подумал Белов. - А если ей правду сказать? Товарищ вроде надежный, хотя… Нет, нельзя, баба есть баба".
- Хочу обратить ваше внимание, - сказала Женя в ответ на вопросительный взгляд Белова. - Вот какое совпадение получается: Прошерстнева обыскали и увели через несколько часов после того, как он взял в финотделе бланк.
- Какой еще бланк? - заинтересованно замигал Белов.
- Для выкупа патента на право торговать. За патент он так и не успел заплатить: наверное, хотел на другой день. Значит, и деньги приготовил.
- Ничего себе… - Белов хмыкнул. - Как знали.
- То-то и оно, - торжествуя, сказала девушка.
Белов наморщил лоб.
- Ты имеешь в виду…
- Да, Иван Степанович! Из шести ограбленных четверо накануне интересовались выборкой патентов, а двое сдали заявления о сумме оборота. Для налога… И тоже накануне ограбления. Интересно, правда?
- Ай, Женя, Женя… - Он покрутил головой, походил по комнате. - А ведь так, может, и есть… У них в финотделе свой человек.
4
Когда миновали площадь Революции, Белов привстал и тронул шофера за плечо.
- Придержи маленько! - велел он. - Я в финотдел.
Васильева даже передернуло от этого "придержи". Кучер он, что ли? У автомобиля есть тормоз, а у него в руках не вожжи. Пора начальству заиметь привычку к культурной речи.
Ярко-зеленый "Русобалт" с тихоньким скрежетом остановился возле здания с высоченными окнами и крылатым значком коммерческого бога на фронтоне.
- Пожалте, - с большим достоинством сказал Васильев. Обернувшись к Ивану Степановичу, он, однако, не удержал солидности и широко улыбнулся - все десны на виду. Паша никак не мог нарадоваться новой автомашине. Не в том, конечно, смысле новой, что молодой - рижскому кабриолету шел восьмой год, брезентовая крыша не откидывалась и была в латках, внутри что-то дребезжало, звякало и цокало. Но мотор работал надежно, и разве сравнить было эту узконосую шестиместную красотку с кургузым, похожим на ящик "Рено", конфискованным для ЧК у семьи белочешского прислужника инженера Симеонского? На том чудовище - хотя и в диковинку в Самаре автомобили- ездить было и хлопотно и стыдно.
Белов тоже улыбнулся бы расчудесному парню Васильеву, да настроен был неулыбчиво. Они возвращались с Хлебной площади, где нынешней ночью был ограблен склад № 21 губэвака. Уперли там существенно: полтора пуда фамильного чая и семьдесят семь пудов сахару. Занимался хищением губрозыск, и Рыжих торчал там с шести утра. Ивану Степановичу же нужно было лишь убедиться, что никого похожего на ночных людей в кожаных куртках там замечено не было. Но узнать он ничего не узнал, только время угробил, потому что сторож пропал неизвестно куда, а по следам… Что могли сказать они Белову? Пусть их разматывает Макар Рыжих. Другое дело - финотдел.
Он поднялся по мраморной лестнице с узорчатыми перилами на второй этаж и постучал в дверь с табличкой "Заведывающий".
Услышав "войдите", толкнул дверь и зажмурился от брызнувшего в глаза света.
Прислонясь к подоконнику, спиной к улице стоял седоусый человек с бритой головой, в просторной толстовке, подпоясанной витым шнуром. На груди его алела атласная розетка с орденом Красного Знамени.
- Ивану Степановичу! - Седоусый мячиком покатился навстречу Белову. - Чем это я обязан? Ох, не люблю я таких гостей, как ты!..
- Да я и не в гости…
Рукопожатие у Кондрючина было могучее, как-никак лет двадцать крючничал Михаил Авдеевич в Сызрани на баржах. Белова он знал давно, еще в мае восемнадцатого они вместе разоружали анархистов.
Они обменялись еще какими-то незначащими фразами. Потом Белов сказал:
- Ты, Михаил Авдеевич, помочь мне должен, как финансовый специалист…
- Смеешься?! - рявкнул (шутейно, конечно) Кондрючин. - Думаешь, на курсах меня в банкира переделали? Был я грузчиком и остался, только в башке сору прибавилось от этих сальдов да инкассов.
- Ладно болтать, - без улыбки сказал Белов. - Ты мне лучше проясни: каким порядком нэпманы оформляют патенты?
- Таким, каким положено, - фыркнул в усы завфинотделом. - А что, есть сигналы на нас?
- Тебе все сигналы, - отмахнулся Белов. - Пуганая ворона. Знать мне нужно, кто из ваших в курсе насчет людей, желающих взять патент.
- Это я могу. - Михаил Авдеевич ухватился за ус. - Нет, однако, лучше давай по писаному.
Он взял со стола брошюру, листанул и начал читать с нажимом на каждое слово:
"Для получения патента владельцы предприятий предварительно приобретают в кассовом учреждении бланк заявления…".
- Стой-ка, - прервал его Белов. - Значит, сначала - кассир, так? У него же бланки?
- Это как раз ерунда, - возразил Кондрючин. - Дать бланк кто хошь может. Слушай дальше… Где же это?.. Так, вот: "…предъявляет финансовому инспектору для отметки разряда и стоимости патента…".
- Ага - фининспектор! - вставил Белов, но завфинотделом погрозил ему кулаком, не прерывая чтения:
- "…и затем предъявляют заявление в бухгалтерию кассы, после чего вносят в кассу деньги и получают патент".
- Сколько же это народу получается? - прикинул Иван Степанович. - Кассир, фининспектор, бухгалтер…