* * *
Дмитрий подошел к столу Анжелы и положил ладонь на ее плечо. Она, не поднимая глаз от бумаг, прижалась щекой к его руке.
- Ты освободился? Подождешь? Мне нужно буквально полчаса.
- Анжела, мы не сможем сегодня никуда поехать.
- Да? - Она подняла голову и внимательно посмотрела на него. - В таком случае нам надо поработать еще час, и все разойдутся.
- Черт, как трудно это сделать. Петру твоему я уже сказал, а тебе никак не мог.
- О чем ты?
- Я ухожу из фирмы. Как говорится, в связи с переходом на другую работу.
- Вот как? И давно ты это решил?
- Не очень. Но решил.
- Это связано с нами?
- Не знаю даже, честно признаюсь.
- Попробуй еще честнее. Я тебя не устраиваю как партнерша?
- Меня не устраивает твой лексикон. Ты не партнерша. Ты для меня достаточно близкий человек, желанная женщина. Просто, по-моему, не стоит ждать фазы взаимной усталости, что ли. Пусть…
- Пусть все останется прекрасным воспоминанием, ты это хотел сказать? Какая дешевка. Сам не слышишь?
- Нам трудно разговаривать. Вообще-то мы ведь и не разговаривали ни о чем серьезном никогда. Не выясняли отношений.
- Не думала, что ты из числа тех жалких мужчин, которым это требуется.
- Анжела, не напрягайся. Не хватало нам еще обижать друг друга на прощание.
- На прощание? То есть мы будем жить в одном городе и никогда больше не увидимся?
- Почему…
- Не надо. Все ясно. Я жалею лишь, что не почувствовала все за пять минут до того, как ты начал говорить, и не покончила со всем сама.
- Да, конечно. Ты все должна делать сама. Можешь выгнать меня сейчас, если тебе так будет легче. Скажи: пошел вон!
- Пошел вон. Убирайся. Я ненавижу тебя. Потому что я тебя люблю.
- О боже! Это самое страшное, что ты могла мне сказать. Я ничего не могу изменить.
Он быстро вышел из кабинета и с ужасом услышал сдавленные рыдания за дверью. Он почти добежал до своей машины и долго справлялся с дрожью в руках.
Глава 19
Дина опустилась на теплый пол у камина рядом с Катей.
- Тебе хорошо?
- Очень.
- Наконец-то, - выдохнула Дина. - Как долго я этого ждала. К тебе вернулась гармония, в которой ты и должна пребывать, как совершенное существо. Скажи, тебе уже настолько хорошо, чтобы помочь тому, кому плохо?
- Сюда едет Игорь?
- Не только он. Алена везет его и твою подругу Валю с мужем. Но если ты не хочешь их видеть, я позвоню, и все вернутся домой. До лучшего момента.
- Ты что! - Катины глаза повлажнели. - Мне здесь так уютно и тепло. Константин Николаевич просто заласкал мою душу, как озябшего котенка. Но я не могу ему признаться, что ужасно затосковала по Игорю. Мы не можем жить отдельно. И по Вале соскучилась. Я была у нее дома. Она заболела. Кстати, твой Сергей случайно с ними не едет?
- Я не поняла, почему это кстати, но он едет, правда, сам по себе. Мы решили собраться, если ты не будешь против, и отметить начало нового периода твоей и, стало быть, нашей жизни.
- Вы еще так отмечаете завершение очередного расследования. Диночка, я кое-что поняла сама. В больницу приезжал весь перевернутый Дима, муж Вали, они таинственно шептались с Константином Николаевичем, задавали мне странные вопросы. Что-то не то произошло с Валей, а главное - этот гриф секретности в твоих глазах. Полагаю, именно моей историей вы с Сер геем в последнее время и занимались. Так вот. Я хочу, чтобы мы все на этом остановились, пошли не вперед, а назад. Туда, где было все хорошо. Я тебя просто умоляю. Не нужно никаких разоблачений, припираний к стенке, очных ставок. Давайте все забудем, нам надо просто жить и согревать друг друга. Ты согласна? Я тебя не обидела?
- Нет, - серьезно ответила Дина. - Тебя необходимо беречь и слушаться, потому что ты редкий человеческий экземпляр, считающий, что можно вернуться туда, где было хорошо. И, кто знает, может, в этом единственном случае этот ход окажется удачным.
- Пошли чего-нибудь приготовим на всю ораву? - просияла Катя.
- Ничего не нужно. Алена наверняка тащит чертову уйму корзин. Я только хотела спросить. Ты вернешься сегодня с Игорем домой? Это не станет слишком большим ударом для профессора?
- Даже если мы уедем, завтра я обязательно приеду к Санта-Клаусу. Он мой родной человек.
В тот вечер собаки, перепробовавшие все блюда, видели только одного грустного человека. Алена через каждый час выходила в сад покурить. Когда она в очередной раз села на скамейку, поеживаясь от холода, Топаз лег у ее ног, а Чарли положил ей на колени свою любимую резиновую курицу.
- Вот такие дела, собаки, - доверительно сообщила Алена. - Здесь столько умных людей, а все понимаете только вы.
* * *
Петр Равников поправил белоснежные манжеты и подошел к своей подзащитной. Она тревожно подняла к нему лицо с провалами глаз, заострившимся носом, сухими губами.
- Как вы себя чувствуете, Галина Петровна?
- Я?
- Понятно. Постарайтесь судью ни о чем не переспрашивать. Это очень нервная публика. Если что-то не поймете, спросите у меня.
- Я спрошу.
- Теперь о главном. Смотрим только на меня. Если я делаю так, - Равников опять поправил свои манжеты, - надо заплакать, застонать, закрыть лицо руками. Что получится. Значит, мне нужна пауза. Вы сможете?
- Я только это и смогу.
- Молодец. Я считаю, что вы к своей защите готовы. И все же еще один совет. Прокурора не слушаем. Когда начнут читать экспертизу, отвлекаемся, мечтаем о чем угодно.
- О чем?
- О том, что я для вас приготовил.
- Ой!
- Ничего страшного. Все будет хорошо.
- А если вы так не сделаете и я заплачу?
- Сколько угодно. Но силы нужно поберечь, чтобы заседание не перенесли. Вот вам валидол. Держите постоянно под языком. Захотите воды, просите прямо во время заседания.
Когда вышел судья в мантии и другие люди, все поплыло перед глазами Галины. Она изо всех сил сжала ладони, чтобы почувствовать боль. Потом затравленно взглянула сначала на манжеты Равникова, затем ему в лицо. Он чуть заметно кивнул. Заседание началось. Если бы Галина Петровна могла заткнуть уши во время чтения обвинительного заключения, она бы это выдержала. Но жестокие слова проникали к ней в мозг, как стальные прутья. Равников сделал знак судье, налил стакан воды, дал подзащитной и крепко сжал ее руку, обхватившую стакан. "Не слушаем", - тихо произнес он, не открывая рта.
Судья при чтении заключения экспертизы осматривал вещественные доказательства, сурово хмурил брови.
- Встаньте, подсудимая, - обратился он к Галине. - Вы признаете себя виновной?
- Я убила мужа, - хрипло ответила она и с ужасом уставилась на манжеты Равникова.
- Вы можете пояснить нам, как это случилось?
Равников поправил манжеты. Галина Петровна закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не потерять сознание.
- Моя подзащитная сейчас не может отвечать, - сказал адвокат. - Мы ответим на вопросы суда позже.
- Это ваше право, - заметил судья.
Сергей и Слава, сидевшие в зале, переглянулись. Надеждой на мягкий приговор пока не пахло.
Свидетели-соседки явно упивались предоставленной им трибуной. Они в подробностях рассказывали, когда в день убийства Галина вернулась домой, какие звуки доносились из-за стенки, как на площадку выбежала плачущая Марина и позвала на помощь.
- У меня вопрос к свидетельнице, - прервал монолог соседки Равников. - Как выглядела девочка, когда выбежала звать на помощь?
- Как она выглядела? Как всегда.
- А как она всегда выглядела?
- Ну, худенькая, конечно. Мать на работе целый день. Отец… Что с него взять.
- Он тоже был худеньким?
- Почему?
- Жена на работе, с него взять нечего.
- Нет, он, конечно, мужчина был плотный.
- Я так понял, слух у вас неплохой, слышите, что за стенкой происходит, правильно?
- Это не мое дело. Что в чужих домах происходит, меня не касается.
- Позиция свидетеля понятна. Я попрошу суд приобщить к делу документы из клиники, где проходит лечение Марина Иванова. Здесь написано, в каком состоянии она поступила, как выглядела: кровь, гематомы, разорванное платье. Вот акт экспертизы, подтверждающий то, что девочка регулярно подвергалась нечеловеческим истязаниям. Каким бы стеснительным и сдержанным ни был ребенок, такую боль выносить молча он не может. Каких же свидетелей нам подготовило обвинение? Разве это не те люди, которые постоянно оставляли без какой-либо поддержки ребенка, находящегося в заведомо беспомощном состоянии? Разве они сами не должны сидеть на скамье подсудимых?
- Так мы полстраны посадим на эту скамью, - пробурчал себе под нос судья. - Суд постановил: приобщить к делу представленные стороной защиты документы.
- У нас есть ходатайство о вызове в суд ранее не заявленного свидетеля, имеющего самое прямое отношение к делу. Это Марина Иванова.
- О-о-й! - тоненько застонала Галина Петровна.
- У обвинения есть возражения? - спросил судья.
- Да, - ответил прокурор, - причем хочу сослаться на документы, предоставленные защитой. Больной, потрясенный ребенок. На его глазах мать убила отца. Как мы можем доверять его показаниям?
- Очень просто, - ответил Равников. - С ребенком приглашен врач-психолог, который принес заключение психиатра о полной адекватности Марины Ивановой. И впредь я попросил бы обвинение не передергивать мои слова. Тяжелое физическое и моральное состояние не влияет на способность юного мозга запоминать детали.
- Пригласите свидетеля, - сказал судья.
У Марины дрожали губы, подбородок, подгибались колени, когда психолог, держа за руку, привел ее в зал заседаний. Но она нашла взглядом мать и улыбнулась ей. Галина громко всхлипнула и зажала рот руками, чтобы не зарыдать в голос.
- Здравствуй, Марина, - серьезно и спокойно сказал судья. - Мы собрались здесь, чтобы разобраться в том, что случилось в твоей семье. Что с тобой случилось. С твоим папой. Ты можешь отвечать на наши вопросы?
- Я могу, - ответила Марина.
- Тогда четко произнеси свои имя, фамилию, возраст, адрес, чтобы мы внесли это в протокол.
Когда в мертвой тишине зала зазвучал детский голос, ничего не слышала только Галина Иванова. Ее голова наполнилась звоном, сердце отказывалось биться. Она приоткрыла рот, хватая воздух, а перед глазами вдруг четко возникла сцена, которую она увидела, когда прибежала с работы домой. Ее маленькая истерзанная девочка с искусанными в кровь губами в огромных руках этого скота. Галине нестерпимо захотелось выбежать из тесного зала, нестись куда глаза глядят. Она с надеждой посмотрела на манжеты Равникова, умоляюще взглянула ему в глаза. Он чуть заметно строго покачал головой. Нужно слушать.
Слава легонько толкнул Сергея и прошептал:
- Вот как детей готовят профессионалы. У прокурора чесотка началась.
Сергей с волнением смотрел на ребенка. Это настоящий, взрослый подвиг. Как бы хорошо ни подготовил девочку Равников, она произносит не заученный текст. Она сознательно отвечает на вопросы, объясняет, анализирует. Она спасает мать!
- Марина, - перехватил вопрос прокурора Равников, - мы знаем, что ты рассказывала матери о том, как с тобой обращался отец. Как она на это реагировала?
- Мама очень пугалась. Она думала, что я придумываю. Она не могла поверить. Она добрая и простая.
- Что ты имеешь в виду, говоря "простая"?
- Она не знала, что с детьми можно так поступать.
- И в тот день…
- В тот день она пришла, чтобы посмотреть, проверить. У нее стало такое белое лицо.
- А отец?
- Он обозлился. Он убил бы ее. И меня.
"Фу! - выдохнул Сергей. - Есть. Умничка".
Марину повели к выходу. У двери она оглянулась.
- Мама, - вдруг жалобно сказала она. - Я тебя люблю.
Галина плакала обильными, омывающими душу слезами, сжимая в руке промокший носовой платок Равникова.
Прокурор в прениях потребовал двенадцать лет колонии строгого режима за умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью.
Адвокат был немногословен.
- Меня часто поражает нравственная и правовая непробиваемость представителей прокуратуры. В данном случае они имели дело с достаточно объективно проведенным следствием. А то потрясение, которое испытали все присутствующие во время показаний Марины Ивановой, должно было, по-моему, откорректировать заготовленную прокурором речь. О каком умышленном убийстве идет речь? У нас что, есть информация о том, что Галина Иванова с кем-то делилась подобным намерением, выбирала орудие преступления, подходящий момент, пыталась обеспечить себе алиби? Какая особая жестокость? Она вошла в квартиру и увидела, как большой, сильный мужчина истязает и уничтожает ее ребенка. Все слышали, как единственный свидетель убийства Марина Иванова сказала: "Он обозлился, увидев маму. Он убил бы ее". Я даже не знаю, зачем развивать эту мысль перед просвещенным судом. Разумеется, речь идет о необходимой самообороне в схватке с озверевшим подонком. О поступке более значительном, чем самооборона, - спасении своего дитя.
Знаете, я сейчас поставил себя на место этой несчастной женщины. Я представил, что увидел, как взрослый мужчина издевается над маленькой девочкой, над моей дочкой. И рядом нет никого - ни доблестной милиции, ни бдительных соседей. Я убил бы этого мерзавца совершенно сознательно и не менее сознательно пошел бы в тюрьму. Потому что у меня был бы шанс с ним справиться, скрутить, избить. Но у этой хрупкой женщины со слабыми руками и очень больным сердцем шансов в подобной борьбе не было. Она схватила нож, которым ранее - чистила для него картошку, и вложила всю жизненную силу в свои удары. Не дай бог, если бы промахнулась, мне сейчас некого было бы защищать. У маленькой девочки не стало бы матери. Только отец-извращенец и садист, который рано или поздно вышел бы из тюрьмы. Я верю в то, что суд примет правильное решение и освободит Галину Иванову прямо сейчас.
Оправдательный приговор Галина Петровна слушала как во сне. Она уставилась огромными, изумленными глазами на Равникова, уверенная в том, что ничего не поняла. "Вот так", - подмигнул тот ей.
После окончания заседания к Равникову подошли Сергей и Слава.
- Петр Ильич, - серьезно сказал Слава, - у меня нет слов.
- Да ладно, ребята. Не самое сложное дело. - Адвокат вдруг поднял руку, словно для ритуального приветствия: - Да здравствует наше братство колдунов!
Глава 20
Ирина сидела в кабинете одна и напряженно смотрела на телефон. Когда он позвонил, она сразу подняла трубку.
- Да, Петр Ильич. Очень хорошо. Я вам благодарна.
Она глубоко вздохнула и поморщилась. Сердце продолжало болеть. Ирина собралась, вышла из кабинета и едва кивнула Вере:
- Я ухожу. Сердце побаливает.
Она села в машину, выехала со двора на шоссе, и вдруг лента событий, как в кино, закрутилась перед ее глазами. Она уже не понимала, где она, кто едет в машине. Руки Ирины разжались, упали бессильно. Машина пьяно метнулась на встречную полосу.
Ирина пришла в себя, когда врачи "Скорой помощи" укладывали ее на носилки. "Не нужно", - слабо запротестовала она, но они продолжали свое дело. Ирина беспомощно огляделась и встретилась взглядом с высоким плечистым мужчиной, в глазах которого прочла сочувствие и обеспокоенность. "Подойдите, пожалуйста", - взмолилась она. Мужчина склонился над ней.
- Вы не могли бы мне помочь? - попросила Ирина. - Скажите этим людям, что мне не надо в больницу. Я сама врач, я знаю, что у меня все в порядке, просто слабость, шок. Мне лучше поехать домой.
- Собственно, это я вам вызвал "Скорую". - Мужчина сделал властный знак врачам, и те остановились. - Вы были без сознания, помните? Влетели в мою машину на встречной полосе.
- Ваша машина разбита?
- Да нет, повреждена. Но она на ходу. Разбита, к сожалению, ваша. Не хочу вас пугать, но вас с трудом вытащили из того, что от нее осталось. Боюсь, вы серьезно ранены. Вы не приходили в себя часа два.
- Протокол составлен?
- Да. Все уже уехали, вашу машину эвакуировали. Я остался, потому что "Скорая" долго ехала: застряла в другой аварии.
- Послушайте, Александр. - Ирина притянула к себе незнакомца за руку. - Только вы сейчас можете мне помочь. Дело в том, что со мной все в порядке. Я не пострадала в аварии. Мне стало плохо до нее. Обморок. Мне нельзя тратить время на больницы, осмотры, процедуры. Пожалуйста, отправьте "Скорую" и помогите мне добраться домой. Мне нужна какая-то сумма на такси. Я обязательно вам ее верну. Сумка моя, вероятно, потерялась или в машине осталась.
- Откуда вы знаете, как меня зовут? - мужчина широко улыбнулся. - Только не говорите, что вы моя поклонница.
- Мы это потом обсудим. Давайте не будем задерживать врачей.
- Но вы действительно можете встать с носилок?
- Конечно.
Александр задумчиво посмотрел на Ирину, затем поговорил с двумя молодыми врачами "Скорой", которые на протяжении всего разговора невозмутимо курили. Ирина услышала: "Ребята, мы разберемся сами, спасибо большое. Нет, не отказывайтесь, вы с таким трудом сюда добирались". Ирина встала, преодолевая головокружение, и оглянулась. Следов происшествия практически не осталось. На обочине дороги стоял серебристый джип "Мерседес" с разбитой передней фарой, вмятиной на капоте и несколькими царапинами. "Скорая помощь" уехала, Александр открыл дверцу джипа и пригласил Ирину.
- Я по вашей милости потерял столько времени, что ничего не изменится, если я сам отвезу вас домой.
- Мне как-то неловко.
- Да ладно вам. Нас уже объединили грядущие взаимные расчеты.
- Не такие уж взаимные, - улыбнулась Ирина. - Но вы не беспокойтесь. Я оплачу и ремонт вашей машины, и потерю времени.
- Что вы говорите! - преувеличенно радостно воскликнул Александр. - Значит, я еще заработаю частным извозом? Отличная перспектива.
Какое-то время они ехали молча. Ирина, откинувшись на спинку сиденья, пыталась воссоздать в памяти все, что произошло, и найти причину. Причины отозвались резкой болью в сердце. Смерть мамы, Женя, Артем, следователи, дело несчастной Ивановой. Она не сдержала стон.
- Что? - тревожно спросил ее спутник. - Вам плохо? Какая глупость, что мы отправили "Скорую". Точно говорят: послушай женщину и сделай наоборот.
- Просто у меня заболело сердце. Переутомилась немного. Нужен отдых. Доберусь домой, и все будет в порядке.
- Послушайте. Моя квартира в пяти минутах езды. Давайте заедем ко мне. Приведете себя в порядок. У меня хорошая ванная, аптечка с полным набором лекарств. Передохнете, а потом я отвезу вас домой.
- Я забыла спросить: у меня ужасный вид?
- Не так, чтобы совсем. Немного грязи, несколько ссадин, царапин, одежда выглядит пострадавшей в боях. А у меня есть сушка. Можно постирать.
- Давайте, - решительно сказала Ирина, держась из последних сил. Полежать в горячей воде, смыть грязь, восстановить дыхание, успокоить сердцебиение.
В очень большой богатой квартире Ирина сразу почувствовала, что начинает успокаиваться. Это дом одинокого человека, тщательно оберегающего свое одиночество. То, что Ирине сейчас нужно. Она опустилась в большое кресло из мягкой, апельсинового цвета кожи, хозяин придвинул ей столик с напитками.