- Возможно, я нечетко выражаюсь. Юлия настолько не в себе, что не понимает, где находится. Когда я попыталась спросить ее об убийстве, она пришла в страшное возбуждение. Медикам пришлось сделать ей успокаивающий укол. Сейчас она спит.
Комиссар К. громко вздохнул.
- Думаю, что это прогресс, - сказал он. - С нами она вообще не разговаривала.
- Вообще?
- Не проронила ни звука. И ничего не говорила о моющих средствах.
Нина остановилась, подняла голову и вгляделась в фасад полицейского управления, пытаясь представить себе огороженную колючей проволокой крышу, по которой ежедневно по часу гуляли заключенные, дыша свежим воздухом.
- Значит, вы знали, в каком помраченном состоянии она находится, - упрекнула Нина. - Вы знали, насколько она больна, но ничего мне не сказали, посылая говорить с ней?
- Ладно, ладно, - примирительно произнес К. - Она просто отказывалась говорить. Такое случается нередко.
- Если вы хотите получить от Юлии внятные показания, то ее сначала надо полечить, - сказала Нина. - Я не сведуща в деталях, но люди каждый день переживают посттравматический шок и получают надлежащее лечение.
- В идеальном мире, - сказал К. - В нашем случае это будет непросто.
Нина направилась к станции метро.
- Но почему медицинская служба не может заняться этим случаем?
- Я говорю не о медицинской службе, а о том, есть ли у начальства желание заниматься ее лечением. Я скажу так: у начальства нет никакого желания прикасаться к убийце Давида Линдхольма в лайковых перчатках.
Нина резко остановилась.
- В лайковых перчатках?..
- Если все пойдет по плану, то в понедельник Юлии предъявят официальное обвинение. Естественно, это всего лишь формальность, но я бы хотел, чтобы ты при ней присутствовала. Возможно, возникнут вопросы о ее аресте, которые суд должен будет для себя прояснить.
Нина остановилась, упершись в землю расставленными на ширину плеч ногами. Мимо, хихикая, прошли два подростка. Нина заговорила в трубку, не обращая внимания на то, что ее могут подслушать.
- Давай проясним одну вещь прямо сейчас. Я сделала это для Юлии, а не для вас. У меня нет ни малейшего желания впутываться в это дело.
- Сейчас нам надо прежде всего найти мальчика.
Нина качнулась на мысках взад и вперед.
- Это будет нелегко, - сказала она. - Либо вы угодите коллегам, либо распутаете эти преступления. Всего хорошего.
На ставших ватными ногах она вошла на станцию метро.
Только став на эскалатор, Нина вдруг поняла, что именно она сказала.
"Преступления". Она употребила множественное число.
"Думаю, что убили и Александра".
Она торопливо пошла к платформе.
Дети сидели в гостиной дома Берит и смотрели по телевизору "Муми-тролля". Анника собрала после завтрака посуду, составила ее в посудомоечную машину, вытерла кухонный стол, а потом достала из сумки рапорты о неподобающем поведении Давида Линдхольма. Она села за складной стол и выглянула в окно, не в силах оторвать взгляд от озера.
Люди обходятся друг с другом с такой отвратительной жестокостью. Есть ли у человечества вообще надежда? Ведь вокруг так много зла.
Громкие звуки телевизора раздражали ее, и она закрыла уши ладонями.
Берит уехала в магазин купить что-нибудь на обед, и словно в воду канула. Ее не было уже целую вечность.
"Почему мне так трудно быть одной? Почему я такая беспокойная?"
Она взяла в руки документы из отдела кадров полицейского управления и снова перечитала.
Первый случай касался молодого человека по имени Тони Берглунд. Жалобу написал врач приемного отделения больницы Сёдермальма. Травмы, полученные Тони Берглундом, были детально описаны на трех страницах. По мнению врача, травмы образовались в результате длительного и жестокого избиения, после которого у Тони зафиксированы четыре перелома и внутреннее кровотечение.
В машине скорой помощи молодой человек сказал, что его избил полицейский. В приемном отделении он описал полицейского как высокого, хорошо сложенного блондина с нависающими надбровными дугами.
Это описание соответствовало внешности Давида Линдхольма.
Каждый раз при опросе Тони Берглунд придерживался одной и той же версии событий на Лунтмакаргатан.
Он с двумя приятелями шел в гости к девушке, живущей на Фрейгатан, недалеко от церкви Святого Стефана. На углу Ренгатан на них напали трое парней в бейсболках. В этом столкновении было больше криков и толкотни, чем настоящей драки, но через пару минут возле дерущихся молодых людей, визжа тормозами, остановилась машина отряда быстрого реагирования норрмальмской полиции. Приехала машина со стороны реального училища. Из машины выскочили четверо полицейских во главе с этим блондином.
- Ты Тони? - спросил он и, когда тот ответил: "Какого хрена тебе от меня надо?", напал на него.
Тони Берглунд не мог сказать, сколько времени все это продолжалось, потому что от удара, сломавшего ему верхнюю челюсть, потерял сознание и пришел в себя только в машине скорой помощи. Тони дал письменное описание внешности избившего его полицейского, так как не мог говорить - его челюсть была шинирована. Эти каракули тоже были среди документов.
На суде Тони отказался от своих прежних показаний.
"Это в высшей степени странно".
Сам Давид утверждал, что, когда наряд полиции прибыл на место происшествия, драка была в самом разгаре и что полицейские, возможно, спасли Тони Берглунду жизнь своим быстрым вмешательством.
Двое друзей Тони бросились бежать от гнавшихся за ними двух полицейских и не могли ни подтвердить, ни опровергнуть его показания.
Все полицейские того подразделения подтвердили слова Давида Линдхольма.
На дознании выяснилось, что у Берглунда было криминальное прошлое. Детские дома, колония-интернат, условный срок за сбыт мелкой партии наркотиков.
Анника вздохнула: "Несчастный парень".
Она отложила бумагу о Тони Берглунде и перечитала второй рапорт.
Мужчина по имени Тиммо Койвисто ("Его что, и правда зовут Тиммо? Похоже, так и есть") шел в Ропстен купить небольшую дозу амфетамина. На Центральном вокзале он решил посетить туалет по малой нужде. Как только он вошел в помещение туалета, дверь распахнулась, и на пороге появился высокий светловолосый мужчина в полицейской форме. Сначала Тиммо подумал, что это розыгрыш и этот человек просто нарядился полицейским, но потом он схватил Тиммо за ухо и спросил: "Ты - Тиммо?" Тот испугался и попытался вырваться. Тогда человек в полицейской форме принялся бить его головой о кафельную стенку. Что было потом, Тиммо не помнил.
Скорую помощь вызвал сам Давид Линдхольм, который сказал врачам, что, войдя в туалет, обнаружил лежащего на полу без сознания человека и его, Линдхольма, появление, можно сказать, спасло этому человеку жизнь.
Тиммо Койвисто держался своей версии до самого суда, где внезапно изменил показания.
Судя по документу, Тиммо Койвисто тоже был не из самых благополучных детей. История Тиммо походила на историю Тони Берглунда. Три небольших тюремных срока за торговлю мелкими партиями наркотиков.
"Он виновен. Он это сделал. Он почти до смерти бил этих мелких жуликов, но за что, по какой причине? По чьему приказу?"
Анника встала и подошла к электрической кофеварке. У Берит был очень сложный аппарат, и Анника так и не смогла понять, как он работает. Сама Анника всегда пользовалась френч-прессом - насыпаешь кофе, наливаешь кипяток и отжимаешь напиток фильтром. Здесь же надо наливать воду в несколько емкостей, вставлять бумажные фильтры и отмерять кофе, а потом ждать целую вечность, когда он, наконец, сварится.
Она потопталась перед кофемашиной и пошла в гостиную, посмотреть, что делают дети.
- Привет, - сказала она. - Как поживает Муми-тролль?
Эллен отклонилась в сторону:
- Мама, мне не видно.
Анника вернулась на кухню, провела пальцами по копиям рапортов, сделала робкую попытку справиться с кофемашиной, но тут же сдалась.
Потом она подумала, не достать ли компьютер, но решила не загромождать стол Берит своими вещами. Вместо этого набрала номер справочной службы и попросила телефон Тони Берглунда.
- Вы знаете адрес?
Естественно, адрес Анника не знала.
- По Стокгольму и северным ленам я получила шестьдесят три номера.
- Тогда посмотрите Тиммо Койвисто.
- В Норртелье? В приюте "Вортуна"? Это единственный, кого я нашла во всей стране. Есть номер мобильного телефона. Набрать?
Анника поблагодарила и сказала "да". Почти сразу же она услышала записанный на автоответчике голос. Человек говорил с сильным финским акцентом. Он в весьма витиеватых выражениях объяснил, что его зовут Тиммо Койвисто и что он перезвонит, как только у него будет время. Потом он пожелал всем Божьего мира и сказал, что любовь и милосердие Христа распространяются на всех людей, кто бы они ни были и где бы ни жили.
Потом раздался сигнал, и Анника в нерешительности поколебалась.
- Э, - сказала она, - я звоню из редакции газеты "Квельспрессен", меня зовут Анника Бенгтзон. Меня интересует, не тот ли ты Тиммо Койвисто, у которого восемнадцать лет назад была неприятная встреча с офицером полиции, которого зовут… точнее, звали Давид Линдхольм… Если ты тот самый Тиммо и если у тебя есть желание вспомнить тот случай, то, пожалуйста, позвони мне…
Она продиктовала номер мобильного телефона и отключилась.
Она встала и посмотрела в окно. Но Берит на дороге не было.
Она вернулась на кухню, взяла сотовый телефон и набрала номер Нины Хофман.
Нина ответила после четвертого гудка.
- Я позвонила не вовремя? - извиняющимся тоном спросила Анника.
- Что ты хочешь? - устало и печально спросила Нина.
- Я много думала об этом деле и о Давиде Линдхольме, - сказала Анника. - Я знаю, что его обвиняли в физическом насилии. Это было очень давно, и в обоих случаях его оправдали, но, может быть, ты знаешь что-то еще об этих случаях…
Трубка ответила молчанием. До слуха Анники доносился шум уличного движения - значит, Нина не отключилась.
- Откуда ты все это знаешь? - спросила наконец Нина.
"Ей это известно".
- Почему ты спрашиваешь? Неужели это так странно?
В трубке снова повисло молчание.
- Я не хочу обсуждать этот вопрос по телефону.
Анника обернулась в сторону гостиной. Ну что ж, она просто возьмет детей с собой.
- Я могу приехать в пиццерию, - сказала она.
- Нет, там бывает много моих коллег. Ты знаешь, где находится Нюторгсгатан? На углу Бондегатан есть кафе. Может быть, там?
Они условились о времени и распрощались.
Берит вошла на кухню с тремя большими пакетами из супермаркета и поставила их на стол возле мойки.
- К вечеру будет дождь, - сказала она. - Тучи уже чуть ли не касаются верхушек деревьев.
- Ты знала, что Давида Линдхольма обвиняли в физическом насилии? - спросила Анника. - Причем не один раз, а дважды.
Берит прислонилась к кухонному столу и задумалась.
- Нет, первый раз об этом слышу. Он был признан виновным?
Анника встала, чтобы помочь Берит разгрузить пакеты.
- Конечно нет. Первый инцидент произошел двадцать лет назад, когда он служил в подразделении быстрого реагирования в Норрмальме. Он служил вместе с Кристером Бюре. Кажется, они были большими друзьями.
Она открыла холодильник, поставила на полку молоко и положила упаковку куриных ножек.
- По данным следствия, Давид Линдхольм избил молодого парня, задержанного во время уличной драки на Лунтмакаргатан, и сломал ему верхнюю челюсть. На суде он отказался от своих показаний и признал, что оговорил Линдхольма только затем, чтобы насолить полиции, а на самом деле его ударил кто-то из соперничающей банды, но он не знает, кто именно.
- Это вполне может быть правдой, - сказала Берит.
- Конечно, - согласилась Анника. - В другом случае Давида обвинили в том, что он напал на наркодилера в туалете Центрального вокзала и ударил его головой о стену так, что тот получил тяжелое сотрясение мозга. В результате парень стал инвалидом - у него навсегда осталось двоение в глазах и ухудшился слух.
- Что может быть результатом хронической передозировки наркотиков… или нет?
- Конечно, может. Странность заключается в том, что конец этой истории похож на конец истории предыдущей. Парень изменил свои показания, когда дело дошло до суда. Он сказал, что другой подонок ударил его, а он оклеветал Давида, чтобы создать копам проблемы.
- Что говорил сам Давид?
- Он говорил то же самое, что и жертвы, - на них напали другие преступники, а Давида они оговорили, чтобы причинить неприятности полиции.
- Значит, Давид был оправдан?
- Дела были прекращены. Мало того, в отделе кадров решили, что, если даже Давида признают виновным, он не будет отстранен от службы.
- Да, видимо, он с самого начала был популярен, несмотря на сомнительное поведение, - задумчиво кивнула Берит. - Когда случилось последнее из этих происшествий?
- Восемнадцать лет назад.
- С тех пор он был чист и непогрешим?
Анника принялась складывать пустые пакеты.
- По крайней мере, обвинений ему больше не предъявляли. Где ты хранишь пакеты?
Берит ткнула пальцем в сторону нижнего ящика кухонного стола.
- Ты видела газеты? На двенадцатой полосе мы поместили твой рассказ о Юлии. Он очень хорош.
Берит дала две газеты Аннике. Она села за стол и положила на него оба таблоида. На первой полосе в "Квельспрессен" и в конкурирующей газете была одна и та же фотография, над которой красовались одинаковые заголовки:
"ГДЕ ЧЕТЫРЕХЛЕТНИЙ АЛЕКСАНДР?"
На фотографии был изображен застенчиво улыбающийся в объектив маленький мальчик. Классический мраморный фон говорил о том, что снимок был сделан в детском саду. Такие снимки каждый год делают во всех детских садах и дошкольных учреждениях Швеции.
Так вот каким он стал - этот мальчик, который был на полгода младше Эллен.
У Александра были непослушные светлые волосы, мелкие, точеные черты личика. Он был красив, как девочка. У нижнего среза фотографии виднелся краешек воротничка белой рубашки, надетой по какому-то торжественному случаю.
Фотография расстроила Аннику. Мальчик выглядел таким беззащитным, таким ранимым, а заголовок исподволь внушал мысль, что его уже нет в живых.
"Что, если бы это было мое дитя? Если бы пропала Эллен или Калле?"
От этой мысли она вздрогнула и раскрыла газету. Берит надела очки и села рядом с Анникой.
- Этот портрет размножили на листовках? - спросила Анника.
- Обе газеты, - ответила Берит, - с одним и тем же текстом.
Некоторое время они молча читали. "Муми-тролль" закончился. Его сменил "Пингу", мультик о пингвиненке. Живая мелодия просачивалась на кухню. В щели приоткрытого окна посвистывал ветер.
- Не могу понять, - заговорила Берит, - куда мог деться мальчик. Если мать его не спрятала, то, наверное, убила, но когда она могла это сделать?
Анника раскрыла другую газету на шестой и седьмой страницах, где всегда печатали самые волнующие новости. На обеих страницах, занимая десять колонок, была помещена огромная фотография - лесная поляна с красным домиком посередине. На переднем плане белый карниз и колодец с водяным насосом. Снимок был живым и воздушным. Сквозь верхушки деревьев свет лился на белые раскрытые ставни, а поляна была окружена бело-синей лентой полицейского ограждения.
"ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ЧЕТЫРЕХЛЕТНЕГО АЛЕКСАНДРА", - прочитала Анника.
- Фото в таком же ракурсе, как и у нас, - сказала она.
Берит, вздохнув, покачала головой.
- Я все же не понимаю, как сложить картину. Если мать увезла ребенка в летний дом и убила его там, то сразу ли она вернулась в Стокгольм? Или выждала один-два дня? Не показалось ли отцу странным, что жена вернулась домой одна, без ребенка?
- Она могла солгать, не так ли? - предположила Анника. - Могла сказать, что оставила его у подруги, у бабушки с дедушкой.
Берит снова принялась читать.
- Но зачем столько ухищрений, чтобы спрятать ребенка? Ведь она даже не пыталась скрыть убийство мужа.
- Может быть, она отправила ребенка куда-то очень далеко? - предположила Анника. - За границу, к каким-нибудь дальним родственникам…
Берит с сомнением покачала головой:
- Какая мать способна сделать такое?
- Может быть, лучше сказать: какой человек?
- Возможно, что-то пошло не так, когда она застрелила мужа, - принялась рассуждать Берит. - Может быть, она планировала убить его и спрятать ребенка. Это не твой телефон звонит?
Анника прислушалась.
Да, это звонил ее мобильник.
Анника подбежала к комоду у двери и опасливо посмотрела на дисплей. Телефон продолжал звонить.
- Ты не хочешь разговаривать? - спросила Берит, переворачивая страницу.
Анника положила телефон на комод. Аппарат, подпрыгивая, бился о лакированное дерево.
- Это Анна Снапхане. У меня нет ни малейшего желания с ней разговаривать.
- О, - удивленно отозвалась Берит. - Я думала, что вы - подруги.
- Я тоже так думала, - вздохнула Анника.
Телефон умолк, но в следующую секунду снова запрыгал по комоду. Анника испустила громкий стон и посмотрела на дисплей.
- Господи, это мама, - сказала она. - Придется ответить.
Она вышла на крыльцо.
- Анника? - взволнованно заговорила мать. - Анника, это ты?
Она села на ступеньку, чувствуя, как ветер забирается ей под одежду.
- Да, мама, это я. Как твои дела?
- Что у тебя случилось? Я просто извелась, - сказала мама. - Неужели твой дом сгорел дотла?
Анника закрыла глаза и прикрыла их ладонью.
- Да, мама, наш дом сгорел дотла. От него ничего не осталось.
- Но почему ты не позвонила и ничего не сказала? Я узнаю об этом в магазине от сотрудницы. О чем ты вообще думаешь?
Анника тихо вздохнула.
- Ну ладно, - примирительно сказала она.
- Я что, должна узнавать все новости из сплетен и слухов? О своей собственной дочери? Ты хоть подумала, как на меня будут смотреть?
Анника не удержалась от злобного смешка.
- Значит, это я должна тебя пожалеть?
- Не будь такой злой, - одернула ее мать. - Разве ты не понимаешь, как это унизительно, когда тебе бросают в лицо такие вещи? Получается, я не знаю, что происходит с моим ребенком?
- Но ты же не знаешь, разве не так?
- Я все же думаю…
Анника встала и посмотрела на озеро.
- Теперь, когда соизволила позвонить, ты можешь спросить, как у нас дела, - язвительно произнесла Анника. - Ты можешь еще спросить, что на самом деле у нас произошло. Может быть, даже захочешь чем-то помочь - например, найти место для временного проживания, посидеть с детьми, может быть, помочь деньгами…
Теперь рассмеялась мать:
- Ты хочешь от меня денег. Но мне, наверное, придется по болезни выйти на пенсию раньше срока. Сейчас этим занимается служба социального страхования. Мне приходится каждую неделю ездить в госпиталь в Меларе, но все это не интересует тех, кто живет в Стокгольме…
- До свидания, мама.
Она отключилась и в наступившей тишине услышала, как бешено стучит ее сердце.