На крыльцо вышла Берит с двумя кружками:
- Кофе?
Анника благодарно взяла кружку.
- Как ты выносишь своих родителей? - спросила она.
Берит улыбнулась.
- Не суди ее слишком строго, она делает все, что может.
Анника снова села на ступеньку.
- Она всегда думает только о себе. Ее не волнует, что случается у меня, она интересуется только собой.
- Она маленький человек с узким кругозором, - сказала Берит. - Она не способна видеть тебя такой, какая ты есть на самом деле, и сама не осознает эту свою неспособность.
Глаза Анники наполнились слезами.
- Это так мерзко… так унизительно, - заговорила она. - Почему у меня нет такой мамы, как у всех, мамы, которая поддерживает и помогает, мамы, которая бы за меня переживала?
Берит села рядом с ней.
- Не у всех есть такие мамы. У многих людей вообще нет мам. Тебе просто надо понять, что ты не сможешь ее переделать. Она никогда не будет той мамой, которая так тебе нужна. Ты должна принять ее такой, какая она есть, а она должна принять тебя.
Некоторое время они сидели молча, глядя на темнеющий впереди лес. Поднявшийся ветер качал вершины сосен. Анника взглянула на часы.
- Ничего, если дети побудут с тобой, а я ненадолго съезжу в город? Мне надо еще раз встретиться с Ниной Хофман.
Берит кивнула.
- Я все время думаю о пропавшем мальчике, - сказала она. - Вся эта история кажется мне очень странной.
- Всякий может свихнуться, - заметила Анника. - Если жизнь начинает вдруг катиться под откос, то человек становится способным буквально на все.
Берит задумчиво посмотрела на коллегу.
- Не согласна с тобой, - возразила она. - Не всякий человек способен убить собственного ребенка. У такого человека в душе должно чего-то не хватать, не хватать внутренних барьеров, через которые нельзя переступать.
Анника смотрела на блестящую серую гладь озерных вод.
- В этом я не уверена, - пожала плечами она.
В следующий миг начался дождь.
Нина Хофман ждала Аннику за столиком кафе на Нюторгсгатан. Прихода Анники Нина не заметила. Сидела спиной к двери, бесцельно глядя в запотевшее окно. Волосы Нины были собраны в конский хвост, одета она была в серую ветровку. Свет из окна освещал профиль ничего не выражавшего лица. Нина сидела, опершись подбородком на руку. Мысли ее блуждали где-то далеко.
Анника обошла стол.
- Привет, - сказала она и протянула руку.
Нина Хофман встала, и они обменялись рукопожатиями.
Прежде чем сесть, Анника подошла к стойке:
- Один черный кофе.
Кафе постепенно заполнялось публикой. Начиналось время обеденного перерыва. От мокрой одежды по залу расползался запах влажной шерсти. Нина продолжала смотреть в окно.
- Ты что-то накопала? - спросила она. - Обвинения против Давида?
"Значит, можно обойтись без светских предисловий".
Анника поставила сумку на колени и, порывшись в ней, извлекла пакет сладостей и папку с документами из отдела кадров полицейского управления.
- Значит, тебе известно, что против Давида выдвигались обвинения? - спросила Анника, пряча сладости в сумку.
Глаза Нины на мгновение блеснули.
- Как ты об этом узнала?
Анника поставила сумку на пол и положила руки на стол.
- Пошла в отдел кадров полицейского управления, - объяснила она, - и все там выяснила. Почему это тебя так удивляет?
Нина снова отвернулась к окну.
- Я не знала…
Она надолго замолчала. Анника терпеливо ждала. Какая-то женщина с детской коляской попыталась протиснуться мимо них к соседнему столику, но Нина на нее не реагировала. Потом она обернулась к Аннике, пододвинула стул к столу и подалась вперед. Анника заметила темные круги под глазами Нины.
- Я никогда никому об этом не говорила, - сказала она, - потому что не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение. Я могу тебе доверять?
Анника подавила желание сглотнуть.
- Я не напишу ничего без твоего согласия, ты это знаешь. Ты - мой источник, и тайна твоей личности находится под защитой конституции.
- Я немного растерялась, когда ты мне позвонила, потому что мне казалось, старые обвинения давно похоронены и забыты.
- Но откуда ты о них знаешь?
Нина поправила волосы.
- Мне показала их Юлия. В последний раз мы виделись незадолго до убийства. Она наткнулась на документы в подвале.
Анника с трудом подавила желание сунуть руку в сумку и достать ручку и блокнот. "Надо постараться все запомнить".
- И зачем она тебе их показала?
Нина в нерешительности задумалась.
- Я всегда старалась помогать Юлии, поддерживать ее, но это не всегда было легко. Но она знала, что, если ей станет по-настоящему тяжело, она всегда сможет обратиться ко мне. Думаю, она была на грани разрыва с Давидом. Она никогда об этом не говорила прямо, но я чувствовала… - Нина придвинулась ближе к столу и заговорила еще тише: - По дороге сюда ты не встретила полицейских?
Анника с опаской посмотрела на сидевшую напротив женщину.
- Я должна была их встретить?
- Я специально выбрала это кафе, потому что коллеги обычно сюда не ходят. Давид подчас очень плохо обходился с Юлией, да и остальные полицейские относились к ней не лучше. Они и сейчас относятся к ней отвратительно. Им все равно, что было на самом деле, они считают ее убийцей. Честного суда мы не дождемся.
За стойкой зашипела кофемашина, и Нина подождала, когда затихнет звук.
- Ты была права, когда назвала его властолюбивым уродом. Юлии постоянно приходилось себя контролировать, когда она что-то говорила в присутствии Давида. Она никогда не могла быть с ним откровенной.
- Он бил ее? - спросила Анника.
Нина покачала головой:
- Никогда, он был не настолько глуп. Но он угрожал ей, даже в моем присутствии. Например, говорил, что превратит ее жизнь в ад, если она тотчас не вернется домой. В какой-то момент он мог быть очень мил, целовал Юлию в присутствии других людей, но в следующее мгновение мог довести ее до слез жестокими замечаниями. Он запугивал ее, потом раскаивался и просил прощения. Юлия слабый человек, она не могла ему противостоять. Все стало еще хуже, когда она узнала, что он часто ей изменяет…
Взревела соковыжималка, и Анника ощутила сильное раздражение, когда женщина с коляской решила отвезти ребенка в туалет.
- Он ей изменял? - спросила Анника.
Нина вздохнула и подождала, пока мамаша протиснется мимо их столика.
- Я не знаю, смогу ли это объяснить так, чтобы ты поняла, - сказала она. - Давид всегда был бабником, еще до того, как познакомился с Юлией. В отделе до сих пор вспоминают о его приключениях. Эти истории постоянно рассказывают Кристер Бюре и его команда. Все они когда-то отличались на этом поприще. Но когда появилась Юлия, все это прекратилось. Во всяком случае, он перестал публично хвастаться своими победами, и его ребята, кажется, были этим не слишком довольны…
- Они потеряли свою сексуальную икону, - усмехнулась Анника.
- Внешне все это так и выглядело, но его хватило ненадолго. Должно быть, романы у него были постоянно, но Юлия узнала об этом только через несколько лет. Одна женщина позвонила ей и сказала, что по-настоящему Давид любит только ее и что Юлия должна дать ему свободу. Это было вскоре после рождения Александра.
- Господи, - произнесла Анника.
- Юлия нашла в доме адресованное Давиду письмо. В конверт был вложен ультразвуковой снимок плода. В письме было сказано: "Я убила нашу дочку, ее звали Майя. Теперь твоя очередь". Мне кажется, это письмо страшно ее потрясло.
- Что она сделала?
- Думаю, она пыталась поговорить с Давидом, но точно в этом не уверена. С ней было очень трудно общаться. У Давида была очень неспокойная работа. Иногда он подолгу работал за границей. Однажды они полгода жили в таунхаусе в Малаге.
- В Малаге?
- Это на юге Испании. Дом стоял в Эстепоне, к востоку от Гибралтара. Я ездила к ним в гости. Юлия выглядела как призрак. Она говорила, что у нее все в порядке, но я уверена, она лгала…
В кафе ввалилась группа шумных подростков - их жестикуляция и громкие голоса вызвали явное неудовольствие сидевших в кафе мамаш.
- Когда появился Александр, все стало совсем плохо, - продолжала Нина, не обращая внимания на невоспитанных подростков. - Он родился недоношенным, и Юлия впала в послеродовую депрессию, и мне кажется, она так от нее и не оправилась. Когда она снова вышла на работу, стала терять самообладание, когда что-то случалось с детьми - будь то насилие, ДТП, да все, что наносило им вред. Два года назад она была освобождена от работы из-за нервного истощения. Последний год она вообще не работала…
Анника смотрела на инспектора Хофман и старалась упорядочить полученную информацию.
"Он замучил Юлию до того, что она заболела. Он был известным бабником. Но когда всплыли обвинения в актах физического насилия?"
- Я хочу вернуться немного назад, - сказала Анника. - Можешь чуть больше рассказать о Юлии? Что с ней происходило, когда она познакомилась с Давидом?
Нина откашлялась.
- Нас была небольшая группа девушек - мы держались вместе после окончания академии, но Юлия от нас откололась. Она стала по-другому одеваться, перестала носить джинсы. Все мы были членами молодежного крыла социал-демократической партии, но Юлия вышла из движения и примкнула к умеренным. У нас состоялся по этому поводу бурный спор, и в конце его Юлия расплакалась. В начале были вот такие мелочи и пустяки…
Анника молча ждала продолжения.
- Так, ты говорила, что все стало еще хуже, когда родился Александр? - спросила Анника, так как Нина продолжала молчать.
- Я знала, что-то не так, но не думала, насколько все плохо, вплоть до нескольких недель до убийства. Давид был невероятно ревнив. Однажды я слышала, как он назвал ее шлюхой и проституткой. Он запирал ее в квартире семь раз. Она даже перестала считать эти случаи. Однажды он запер ее дома за какую-то провинность на целую неделю. Один раз он голой выгнал ее на лестничную площадку. Она так замерзла, что была вынуждена обратиться в больницу. Врачам сказала, что заблудилась в лесу.
- И ты узнала обо всем этом слишком поздно?
- За последние два года Юлия стала очень хрупкой и уязвимой. Один раз она даже лечилась у психиатра. Общались мы нечасто, она меня избегала, но я старалась навещать ее всякий раз, когда Давид был на работе или куда-нибудь уезжал. Однажды, приехав к ней, я обнаружила, что она заперта в доме. Только тогда я поняла, как далеко все зашло.
- Почему она не обратилась в полицию?
Нина едва заметно улыбнулась.
- Ты думаешь, это так просто? Конечно, я тоже ей это предлагала и обещала всеми силами поддержать. Может быть, поэтому она стала рыться в старых папках, где натолкнулась на те обвинения. Юлия всерьез собиралась от него уйти.
- Его романы прекратились?
- Нет, как раз наоборот. Все стало еще хуже. В конце концов, эти любовные связи стали раздражать самого Давида. Он просил у Юлии прощения, говорил, что виноват перед ней, но он всегда ей это говорил…
- Что ты думаешь об этих обвинениях в насилии? Он действительно это совершил?
Нина фыркнула:
- Ну а как ты считаешь?
Анника задумалась.
- Я полагаю, что это очень странно: с двумя мелкими правонарушителями случается абсолютно одинаковое происшествие, причем с одним и тем же результатом.
Нина молча смотрела на нее, и Анника продолжила:
- Они оба были жестоко избиты, каждый из них во время допроса показал, что это сделал Давид, и держался этой версии до суда, где оба вдруг поменяли показания. В этих историях есть и другие совпадения: например, в обоих случаях Давид обращается к ним по именам.
Нина на мгновение отвернулась к запотевшему окну.
- Это тоже бросилось мне в глаза, - согласилась она. - По-моему, они не могли оба, не сговариваясь, измыслить такую ложь. - Она посмотрела на Аннику: - Ты же не станешь писать об этом, правда?
Анника вгляделась в усталые глаза Нины.
- Зачем же ты мне все это рассказала, если не хочешь, чтобы эти сведения стали достоянием гласности?
Нина снова отвернулась.
- Насколько я понимаю, все это может попасть на первую полосу, но решать должна Юлия. Не знаю, захотела бы она предать все это гласности…
Нина встала и принялась надевать темно-зеленый дождевик.
- Ты можешь использовать информацию, если ее подтвердит какой-нибудь другой источник. Но я бы хотела, чтобы ты сначала показала статью мне.
- Конечно, - пообещала Анника.
Нина Хофман вышла из кафе, не попрощавшись и не оглянувшись.
Анника осталась сидеть за столом с чашкой остывшего кофе.
Нина не любила Давида Линдхольма - это совершенно ясно. И в этом нет ничего странного, если то, что она говорит, - правда. Это же ужасно - видеть, как твоя лучшая подруга увязает в разрушительных отношениях и ничего не может с этим сделать.
"Это ужасно - все знать, но читать на первых полосах газет, каким героем был Давид Линдхольм".
Анника взяла сумку и вышла из кафе к машине, незаконно припаркованной на Бондегатан. Штрафной квитанции не было, и это хороший знак.
Она вставила ключ в гнездо зажигания, когда зазвонил сотовый телефон. Анника достала его из сумки и посмотрела на дисплей. Номер был ей незнаком, но она решила ответить.
- Анника Бенгтзон? Это Тиммо. Ты пыталась до меня дозвониться.
"Тиммо? Тот самый, которого избил Линдхольм!"
- Привет, - сказала она, переводя передачу в нейтральное положение. - Спасибо, что перезвонил. Ты не против, если мы встретимся и поговорим?
- О Давиде Линдхольме? Охотно. Этому человеку я обязан всем в моей жизни.
Воскресенье, 6 ИЮНЯ
Нина медленно вела патрульную машину по Юргордскому мосту. Андерссон сидел рядом, мрачно глядя в окно на толпу промокших граждан, шедших к Скансену, этнографическому музею под открытым небом, на празднование национального дня Швеции.
- Никому из этих людей на самом деле нет никакого дела до Швеции, - заметил он. - Они хотят попасть в телепередачу и увидеть королевскую семью.
Нина молча стиснула зубы: "Терпение, главное, терпение".
Дождь уже шел, когда она заступила на дежурство, и продолжался не переставая всю смену. Иногда он поливал так сильно, что видимость становилась совсем плохой. Дул сильный ветер, и Нине приходилось крепко держать руль.
"Такую погоду он не переживет. Если Александр на улице с четверга, то его уже нет в живых".
Нина затормозила на перекрестке с Лонггатан. Пожилую женщину на велосипеде сбила машина. Женщина сидела на краю тротуара и, болезненно морщась, держалась за левую щиколотку. Водитель оставался в машине. Вид у него был одновременно растерянный и раздраженный.
Нина открыла дверцу, но помедлила, прежде чем выйти.
- Я не собираюсь мокнуть одна, - сказала она. - Поговори с водителем, а я возьму на себя эту старую корову.
- Господи, в такой день надо дома сидеть, - буркнул Андерссон и вышел под хлещущий ливень.
Андерссон пребывал в паршивом настроении с самой передачи дежурств в шесть тридцать. Присутствовало всего шесть человек и старший офицер. Всех остальных послали на усиление, как это обычно бывает в национальный праздник, в день смерти Карла Двенадцатого и другие подобные даты.
- Так как все случилось? - спросила Нина, склонившись к женщине.
На старухе было пончо с капюшоном из какого-то водонепроницаемого материала, но дождь лил так сильно, что промок и капюшон. Нина не сразу заметила, что женщина плачет.
- У меня сильно болит нога, - сказала она, указывая на лодыжку.
Ступня торчала под таким необычным углом к голени, что Нина сразу поняла: это перелом.
- Сейчас тебя отвезут в больницу, - сказала она. - Надо наложить на ногу гипс. Да и ни к чему тебе сидеть на тротуаре в такой дождь. Ты простудишься.
Нина связалась с оперативным центром и попросила прислать скорую помощь на перекресток Юргордсвеген и Лонггатан.
- Он мчался как сумасшедший, - пожаловалась женщина, указывая на человека в машине. - Я спокойно ехала у тротуара, и вдруг он ударил меня сзади. Я не хочу, чтобы это прошло ему даром.
Нина улыбнулась и положила ладонь на плечо женщины.
- Не переживай, - сказала она. - Мы до всего докопаемся. Но сейчас самое главное - отвезти тебя к врачу…
Подошел Андерссон, держа в руке трубку, в которую только что дунул проштрафившийся водитель.
- Похоже, что этот парень начал праздновать, не дожидаясь обеда, - сказал он.
- Отвезем его на экспертизу, - сказала Нина, видя, что к перекрестку, вынырнув из-за пелены дождя, подъезжает машина скорой помощи.
Они передали женщину на попечение медиков, Андерссон усадил пьяного водителя на заднее сиденье справа и сдвинул свое сиденье назад, чтобы лишить задержанного свободы маневра.
- Эта старая кошелка моталась из стороны в сторону. Я просто не мог ее объехать.
"Как идут поиски. Найдут ли они его?"
Утром, во время передачи дежурства, когда им сказали, кто и на какой машине выедет на смену, старший офицер сообщил о новых пропавших без вести и о ходе уже ведущихся поисков. Поиски сына Давида должны были возобновиться в шесть утра, но их отложили из-за сильного дождя…
- На твоем месте, - сказал Андерссон пьяному шоферу, - я бы прикусил язык до приезда хорошего адвоката.
Нина посмотрела на часы. До конца смены оставался час, а они за весь день ни разу не заехали в участок.
Они долго добирались до Торкель-Кнутссонсгатан в Сёдермальме. Нина сразу загнала машину в гараж, а потом отвела водителя к дежурному офицеру. Водитель еще дважды дунул в трубку с одним и тем же результатом.
0,8 промилле.
- Это не так уж и плохо, - облегченно сказал водитель.
- Ты мог кого-нибудь убить, - сказала ему Нина. - Ты изуродовал этой женщине ногу, а мог искалечить ей жизнь.
Человек метнул в нее злобный взгляд.
- Пойду напишу рапорт, - сказала она Пелле Сисулу, вверив пьяницу его судьбе.
Нина страшно устала, несмотря на то что дежурство было относительно спокойным. Ей все время хотелось плакать.
Хорошо, что впереди несколько дней отдыха.
Она быстро написала рапорт и выключила компьютер.
По дороге в раздевалку заглянула в комнату дежурного офицера и остановилась в дверях. Пьяного уже увели.
Пелле Сисулу был черный мужчина лет сорока. Он работал в отделе все время, сколько помнила Нина.
- Хочешь доложить что-то особенное? - спросил он.
Нина переступила с ноги на ногу.
- Ничего особенного, ДТП, пара легких травм и вот этот пьянчужка… Что с поиском? Я имею в виду поиски Александра.
Она едва не сказала: "Сына Юлии".
Дежурный поднял голову и посмотрел на Нину.
"Наверное, это первый черный полицейский в Швеции".
- На сегодня поиски приостановлены, - сказал он. - Отвратительная видимость. Вертолет не может работать.
Он снова уставился в компьютерный экран.
- Но наземный поиск? - спросила она. - На земле ведь можно его продолжить.
Дежурный снова поднял голову.