Начальник едва заметно улыбнулся и отвернулся к окну. Нина теперь видела только его профиль.
- Я до сих пор помню тот день, когда вы с Юлией впервые появились здесь. Люди всегда настороженно относятся к девушкам-полицейским, и едва ли я помню их всех, но вас я запомнил.
Нина продолжала сидеть со сложенными на груди руками, не зная, похвала это или оскорбление.
Он бросил на Нину быстрый взгляд.
- Вы были такие пылкие, - сказал он. - Большие горящие глаза, длинные волосы…
Он посмотрел на свои руки и встал.
Нина последовала его примеру.
- Значит, ты не будешь писать рапорт о моем недостойном и глупом поведении? - сухо спросила она.
Дежурный офицер покачал головой.
- Зачем я стану это делать? - спросил он и добавил по-английски: - Go and sin no more.
Нина удивленно посмотрела на Пелле.
- Ты говоришь по-английски? Я думала, что ты на сто процентов швед.
Черный великан от души расхохотался.
- Oh man, - с трудом произнес он сквозь смех, - не ожидал, не ожидал! Как только меня не называли - и ниггером, и черномазой обезьяной, но стопроцентным шведом - ни разу!
Нина почувствовала, что краснеет.
- Прости, - сказала она, потупив взгляд.
- Мой отец родился в Южной Африке, мама - в Штатах, а я рос в пригороде Стокгольма, в Фрюэнгене. Машину, как вымоешь, поставь в гараж.
Продолжая смеяться, он сел за стол и проводил взглядом Нину, вышедшую из кабинета и направившуюся к выходу.
* * *
Андерс Шюман внимательно разглядывал первую полосу "Квельспрессен".
Большую часть занимала крупнозернистая фотография болота, а в правом верхнем углу виднелся небольшой портрет ребенка Линдхольма.
Заголовок был абсолютно бескомпромиссным: МОГИЛА АЛЕКСАНДРА.
Никаких вопросительных знаков, просто констатация факта.
"Правильно ли это? Или это всего лишь отвратительная спекуляция на чувствах?"
Уже на первой полосе было написано, что на дне болота, рядом с летним домом главной подозреваемой, были найдены пижама мальчика и его игрушка - медвежонок.
Источник заявил: "Скоро мы найдем и мальчика - теперь это вопрос дней".
В последних строчках говорилось о том, что сегодня матери Александра будет предъявлено официальное обвинение, а прокуратура потребует ее ареста.
Главный редактор пригладил пальцами волосы.
"Нет, все же так нельзя. Гореть нам за это в аду".
Он тяжело вздохнул.
Сквозь стеклянную стену он видел, как у длинного стола репортеров дневной смены начинают собираться члены журналистской ассоциации - на ежегодное собрание. Судя по жестам, повестка дня не вызывала ни у кого ни интереса, ни особого энтузиазма.
Конкурирующая вечерняя газета вообще пропустила историю о находке на болоте, и в первом выпуске о ней не было ни слова, а во втором - только текст без фотографий. Так что хотя бы этим Андерс Шюман мог быть доволен…
Зажужжал селектор.
- Андерс, тебя к телефону.
- Хорошо, соединяй.
Секретарша заговорила в нос сильнее, чем обычно:
- Это представитель стокгольмской полиции.
"Нет, только не это…"
Андерс Шюман на пару секунд закрыл глаза и только потом снял трубку.
- Слушаю, - сухо произнес он.
- Я не буду выяснять, кто ваши источники, - заговорил пресс-атташе полиции своим обычным утомленным голосом. - Я не стану распространяться об этической стороне ваших спекуляций о преступлении и виновных. Но я хотел бы довести до вашего сведения, что вы публикуете конфиденциальные материалы предварительного следствия.
- Не могу с вами согласиться, - возразил Шюман. - Мы занимаемся обычной журналистикой, как всегда.
- Это абсурдная отговорка, и вы сами прекрасно это знаете, - парировал пресс-атташе. - Но не буду с вами спорить. Я просто хочу прояснить некоторые обстоятельства, связанные с нашими взаимными интересами.
- В самом деле?
- Я лично и полицейские власти в целом давно стремимся к установлению откровенных и честных отношений с прессой, отношений, основанных на взаимном доверии и уважении с учетом специфики вашей и нашей работы.
Шюман мысленно застонал.
"Он сведет меня с ума своей обстоятельностью".
- Конечно, конечно.
- Если вы сознательно нарушаете наше соглашение, то я вынужден реагировать, и вы должны это понять. Вы публикуете подробности о найденных на болоте уликах, что делает их абсолютно бесполезными на будущем суде. Кто знает, может быть, нам вообще не удастся распутать это преступление, и только из-за вас.
Андерс Шюман громко вздохнул.
- Ну, положим, это преувеличение. Разве вы сегодня не собираетесь предъявить официальное обвинение в связи с этим преступлением?
- Да не в этом дело. Подозреваемая оказалась под стражей отнюдь не благодаря СМИ. Я решил последовать вашему примеру и пересмотреть некоторые аспекты нашей совместной деятельности, что, естественно, будет иметь последствия не только для нас, но и для вас.
- И?..
- Серия статей, которую планирует Патрик Нильссон, статей о положении на юге Испании под общим заголовком "Кокаиновый берег", является, как вам известно, результатом тесного сотрудничества стокгольмской полиции, министерства юстиции и газеты "Квельспрессен". Боюсь, что нам придется пересмотреть достигнутые соглашения и поискать другую газету…
Андерс Шюман встал со стула.
- Никто вас не держит ни одной минуты, - сказал он. - Это наши статьи, это результат наших собственных расследований и нашего мнения…
- Мне очень жаль, но не один я хочу разорвать наши прежние соглашения.
- Нет, но… - начал было Шюман, но пресс-атташе не дал ему договорить:
- Я поговорю с несколькими офицерами, которые, как мне известно, снабжают ваших корреспондентов неофициальной информацией, касающейся наших расследований. Теперь всему этому будет положен конец. Теперь мы будем иметь дело с другими газетами. Удачного вам дня, господин главный редактор…
"Господи, какой претенциозный сукин сын!"
Шюман положил трубку, снова откинулся на спинку стула и развернул газету.
Не так уж все это и плохо.
Он снова, на этот раз более придирчиво, просмотрел статьи.
О вчерашней находке улик на болоте написал Патрик Нильссон.
"ГЕРОИ" - такой заголовок венчал разворот шестой и седьмой полос. Отдел иллюстраций купил права на фотографию у "Катринехольмс-курир". На ней был изображен дед пропавшего мальчика в компании нескольких мужчин, которые с угрюмым видом стояли на месте обнаружения пижамы и медвежонка. Подзаголовок был отголоском шапки первой полосы: "Нашли ли они могилу Александра?"
Эти хотя бы сообразили поставить пусть маленький, но знак вопроса.
В статье говорилось, что старики мужественно бросили вызов плохой погоде и продолжали искать, когда все остальные опустили руки. Они немедленно опознали пижаму Александра и его любимую игрушку - плюшевого медвежонка. Теперь поиски будут вестись на этом участке болота. В них участвуют все полицейские силы Сёдерманланда. На помощь придут и военные.
Описание болота было выдержано в стиле готического романа ужаса - стоячая вода и тучи беспощадных комаров.
"Стоило ли волноваться по поводу таких пустяков?"
Небрежно скомкав газету, Шюман бросил ее себе на колени.
Зачем было связывать планируемую серию статей с возможными осложнениями по данному конкретному делу? Реакция явно преувеличенная и не вполне адекватная. Интересно, какой причиной на самом деле руководствовался пресс-атташе?
Сквозь стеклянную стенку Шюман окинул взглядом помещение редакции. Опоздавшие спешили на собрание ассоциации.
Когда-то и он сам был активным членом этого профсоюза, не только активным, но и, прямо сказать, воинствующим. Неужели это он был представителем профсоюза на одной из северных местных радиостанций? Кажется, это было радио "Норрботтен". Или "Йевлеборг"?
В те времена, до появления коммерческого вещания, журналисты проводили годы в небытии. Еще в восьмидесятых трудовое законодательство отличалось драконовской жесткостью. Одиннадцать месяцев стажировки - и свободен! Люди попадали бог знает в какие медвежьи углы без всякой надежды когда-либо получить работу в Стокгольме или на каналах национального телевидения. Постоянных мест работы было мало с тех пор, как в 1968 году возникло ТВ-2. Это ТВ обеспечило работой целое поколение пламенных агитаторов.
"Да, то были деньки! Люди работали на одном месте всю жизнь, и все знали, кто такой канцлер юстиции. И ни один репортер не зависел от полиции".
Правда, с последним утверждением можно и поспорить, зависимость была и тогда, думал Шюман, глядя, как к собравшимся на профсоюзную встречу идет Берит Хамрин.
Если пришла Берит, подумал он, значит, будут обсуждать что-то важное. Интересно, что?
Да, им надо будет выбрать нового представителя в администрации, он чуть не забыл.
Шюман встал, взял в руку скомканную газету, вышел из кабинета и уселся в редакции за стол Спикена.
- Ты не идешь на собрание? - спросил главный редактор, кладя ноги на стол.
- Меня исключили, - ответил шеф новостной редакции. - Я забыл уплатить взносы.
- Это они, пожалуй, погорячились, - сочувственно произнес Шюман.
- Нет, я не платил взносы шестнадцать лет подряд, так что мне не в чем их винить, - возразил Спикен.
- Что у нас есть по мальчику на завтра? - спросил главный редактор, показав Спикену первую полосу дневного выпуска.
- Пытаемся найти новую фотографию мальчика в пижаме и с медвежонком.
- Как успехи?
- Пока никак. Родственники шипят на нас и бросают трубку.
Шюман снова раскрыл газету, посмотрел на снимок болота. Со стороны длинного стола донесся гул голосов. Очевидно, собрание одобрило повестку дня.
Шюман поплотнее уселся на стуле, испытывая непреодолимое желание заткнуть уши.
- Как мы узнали, что они нашли в болоте? - спросил он.
- Что ты имеешь в виду?
- Откуда утечка?
- Черт, да не было никакой утечки. Старики вчера потолковали с корреспондентом "Катринехольмс-курир". Оттуда мы и взяли весь материал. "КК" выложил все материалы на свой сайт сразу после полуночи.
- Значит, нам надо благодарить провинциальную прессу, новые технологии и бессмысленность конкуренции, - сказал Шюман. - Именно в таком порядке. Впредь, когда речь пойдет о подобных вещах, ставьте меня в известность, я тоже хочу принять участие в обсуждении. Я только что имел неприятный разговор с представителем полиции, и он был очень нами недоволен.
Спикен скучающе уставился в потолок.
- Ну, он известный зануда.
Шюман перевернул страницу. На профсоюзном собрании перешли к отчетному докладу.
- Он сказал, что разрывает наше соглашение по статьям Патрика о "Кокаиновом береге". Либо он действительно разозлился из-за этого случая, либо ему нужен был предлог, чтобы отказаться от сотрудничества.
- Я всегда считал, что это какой-то злой рок, - вздохнул Спикен. - Вот почему бы нам не разослать репортеров по всему свету, чтобы они писали, какая замечательная полиция в Швеции?
За длинным столом дневной смены в это время избранному комитету были переданы права выступать от имени рядовых членов ассоциации. Комитет предложил две кандидатуры на пост председателя. Так как комитет не смог прийти к окончательному решению, вопрос был поставлен на общее голосование. Было две кандидатуры - политический репортер Шёландер и секретарь редакции Ева-Бритт Квист.
Они что, серьезно? - подумал Шюман и насторожился. Интересно, почему вдруг Шёландер проявил интерес к профсоюзной деятельности?
Репортер был вначале шефом криминальной редакции, до этого - корреспондентом в Америке, а в настоящее время дорос до политического комментатора. У Шёландера не было никаких достоинств (или недостатков), обычно присущих профсоюзным активистам. Шёландер был умен, амбициозен, и его высоко ценили как журналиста. Обычно профсоюзные активисты, напротив, туповаты, бесталанны и не слишком трудолюбивы.
Вот Ева-Бритт Квист полностью отвечала всем требованиям для поприща профсоюзного представителя. Она просто выпрыгивает из штанов, до того ей хочется распоряжаться бюджетом учреждения и следить за трудовой дисциплиной. Характерно, что она была в самом начале списка тех, от кого Шюман хотел избавиться в первую очередь.
Неудивительно, что Квист рвется в профсоюзные боссы. Там она, наконец, получит хотя бы кусочек влияния и власти.
- Сегодня во второй половине дня жене Линдхольма предъявят официальное обвинение, - сказал Спикен. - Если повезет, то мы что-нибудь из этого вытянем.
- Сомневаюсь, - возразил Шюман. - Прокурор задраит все люки, сославшись на тайну предварительного следствия.
- Да, к тому же подозреваемая, кажется, окончательно сошла с ума, - сказал шеф новостной редакции.
На собрании слово взял Туре из хозяйственного отдела:
- Многие из нас хотят избрать профсоюзного представителя совершенно нового типа. Человека, который прислушивался бы к нашему мнению. В этом году нам нужен оркестр, а не один только солист. Надо, чтобы коллектив пользовался большим влиянием.
Среди присутствующих прокатился одобрительный ропот. Председатель комитета предложил голосовать поднятием рук.
Почему Туре оказался в ассоциации журналистов? Ведь он всегда работал в отделе иллюстраций.
- Итак, двадцать семь голосов за Шёландера, - сказал Туре, - и двадцать восемь за Еву-Бритт Квист. Поздравляю всех с избранием нового председателя!
Раздались жидкие аплодисменты.
Андерс Шюман горестно вздохнул.
Теперь ему предстоит обсуждать вопрос о сокращениях с человеком, который раньше вскрывал для него конверты.
- Патрик прошлой ночью ездил в Сёдерманланд? - спросил он, ткнув пальцем в статью с красочным описанием болота.
- Господи, ну конечно же нет, - изумился Спикен. - Почему ты вдруг об этом подумал?
- Стоячая вода и тучи беспощадных комаров, - процитировал Шюман.
- Все и так знают, как выглядит болото. Ты вот это видел?
Спикен ткнул пальцем в экран.
- Министр иностранных дел намекнул, что Виктора Габриэльссона вот-вот освободят.
"Виктор Габриэльссон? Это еще кто такой?"
- В самом деле? - спросил Шюман. - Почему?
Спикен посмотрел на экран и прочитал следующее сообщение:
- Почти достигнуто "дипломатическое решение". Материал главного агентства новостей: "В Стокгольме министр иностранных дел заявил, что Виктора Габриэльссона, отбывшего пятнадцать лет в тюрьме Нью-Джерси за соучастие в убийстве полицейского, в самом скором времени ожидает экстрадиция в Швецию…"
"А, так это та старая история с убийством полицейского".
- Я поверю в это, когда его действительно освободят, - сказал Шюман.
Спикен нажал клавишу и прочел следующее сообщение:
- Девушка, выигравшая конкурс "Большой Брат", собирается избавиться от своих силиконовых грудей. Она символически похоронит их в плексигласовом гробу и выложит в Интернет на аукцион. Вырученные деньги пойдут на помощь детям в воюющей Руанде.
Андерс Шюман встал.
- Позвоните в детский сад, куда ходил Александр. Может, нам разрешат посмотреть, нет ли его фотографий там. Они любят увешивать фотографиями детей доски объявлений.
Шеф новостной редакции удивленно вскинул брови.
- Интересно, как ты думаешь, где мы добыли его фотографии для сегодняшнего выпуска? - спросил он.
Андерс Шюман вернулся в кабинет, плотно закрыл дверь и тяжело вздохнул. Он уже собрался сесть, когда раздался стук в дверь.
На пороге стояла Анника Бенгтзон. Она открыла дверь раньше, чем он успел жестом пригласить ее войти. Волосы ее были в полном беспорядке, а на лице застыло упрямое выражение бультерьера, не предвещавшее ничего хорошего.
- Что случилось? - устало спросил он.
- Я нашла несколько по-настоящему интересных фактов о Давиде Линдхольме. Его дважды обвиняли в избиении людей. Он действовал по поручению наркомафии, запугивая мелких наркодилеров, пытавшихся соскочить с крючка и уменьшить доходы наркоторговцев.
Шюман попытался сохранить бесстрастное выражение лица.
- Его в этом обвиняли? Когда?
- Восемнадцать лет назад. И двадцать лет назад.
- Ты говоришь "обвиняли". Он был признан виновным?
- Нет, и это тоже очень интересная история. Каждый раз его оправдывали.
- И ты хочешь об этом написать?
- Думаю, что это будет портрет совершенно другого Давида Линдхольма.
- Эта информация получена от?..
- Я ознакомилась с материалами предварительного следствия, а также встречалась с одним из избитых Линдхольмом людей. Он сказал, что счастлив оттого, что Давид умер.
Шюман прикрыл ладонью глаза, чтобы набраться сил.
- Итак, ты хочешь, чтобы я опубликовал историю, в которой будет рассказано, что убитый герой был на самом деле головорезом на службе мафии, а основан этот рассказ будет на том факте, что его признали невиновным в превышении полномочий? Да еще двадцать лет назад.
Анника прикусила губу.
- Ты все извращаешь…
- Клевета на умершего, - сказал он. - Это серьезное преступление. Один главный редактор за такие штуки сел в тюрьму.
- Да, но…
- Меня сегодня уже один раз протащили мордой по столу. Я больше не желаю об этом слышать. Иди и ищи себе жилье.
- Да, да, - сказала Анника и торопливо вышла из кабинета.
Андерс Шюман сел на стул и обхватил лицо ладонями.
"Это не плод моего больного воображения. Работа год от года действительно становится все более грязной".
Процедура предъявления обвинения была назначена в зале особых судебных заседаний, и Нина приехала одной из первых. Она чувствовала себя неловко в полицейской форме, хотя давно уже должна была к ней привыкнуть, и особенно - в этой ситуации.
В коридоре толпились многочисленные журналисты - корреспонденты газет и радиостанций. Приехали две бригады телевизионщиков. Все они внимательно разглядывали Нину, недоумевая, вероятно, что она здесь делает.
"Гиены! Пришли урвать кусочек падали".
Отогнав непрошеную мысль, она направилась в зал суда.
Одновременно подошедший инспектор К. придержал дверь.
- Иди и сядь в первом ряду, - тихо сказал он Нине.
Она удивленно посмотрела на комиссара.
- Мы должны сидеть все вместе, отдельно от гражданских, - пояснил он.
Нина сделала, как ей велели, и села в первом ряду. Место судьи было напротив, слева прокурор, справа - защита.
Нина бывала в этом зале не один раз, выступая свидетелем во множестве подобных заседаний.
"Но такого еще не было".
Она взглянула на дверь за скамьей защиты. Она вела в зал ожидания, непосредственно связанный с тюрьмой Кронеберг "дорогой вздохов". Этим коридором заключенных приводили в секретный зал заседаний, минуя забитый народом суд.
"Ты сейчас сидишь за этой дверью. Осознаешь ли ты, что происходит?"
Зал быстро заполнялся людьми, репортерами с записывающей аппаратурой, судебными художниками с большими блокнотами. Они шумели, жестикулировали, толкались и болтали, создавая гул, похожий на рокот неиссякаемого водопада.
Нина наклонилась к инспектору К.
- Кто назначен ее государственным защитником? - шепотом спросила она.