Она прочитала выдержку из устава: "Компания обеспечивает финансовые консультации и консультации по развитию бизнеса, а также занимается другими видами деятельности, не связанными напрямую с банковским делом и кредитами".
В этой компании Давид тоже был одним из заместителей генерального директора и входил в управляющий совет. Два директора жили на окраине Стокгольма - Лена Ивонна Нордин из Хюддинге и Никлас Эрнесто Сарко Мартинес из Шерхольмена.
Она поинтересовалась сведениями о Лене Ивонне Нордин и узнала, что она была связана с двумя другими компаниями, у которых была уже отнята регистрация: клиринговая компания в Шерхольмене и еще одна инвестиционная фирма. Клиринговой компанией она управляла совместно с Никласом Эрнесто Сарко Мартинесом, а инвестиционной фирмой совместно с Арне Филиппом Ёраном Андерссоном.
Анника вздохнула и посмотрела на часы. Никлас Эрнесто Сарко Мартинес с другими фирмами связан не был.
Анника в полной растерянности выключила компьютер.
Может быть, стоит еще раз поесть? После еды жизнь всегда становится немного легче.
Она достала бумажник и посмотрела, есть ли у нее талоны. Выяснилось, что есть!
- Может, пойдем в столовую вместе, поболтаем? - спросила юная корреспондентка.
"Поболтаем?"
Анника сунула талоны в бумажник.
- Думаю, я по-быстрому возьму что-нибудь в автомате, - сказала она, направившись к автомату с бутербродами.
Ей почему-то вспомнился старый шлягер Стефана Демерта о железной дороге. Мысленно она снова была у бабушки, на кухне деревенского дома в Люккебо, подпевала стоявшему на подоконнике транзисторному приемнику, слушала жужжание мух и вдыхала аромат свежеиспеченных булочек с корицей.
Выпей быстро кофейку,
Хлебушка поешь, сырку,
Едем мы уж много дней…
Анника выбрала бутерброд с сыром и ветчиной и тонким ломтиком помидора.
Последняя компания в списке значилась как "Б. Хольмберг-недвижимость", зарегистрированная в Накке.
Фирма до сих пор работала, торговала недвижимостью, выполняла юридическое оформление сделок, а также занималась прочими видами деятельности.
Отлично.
"Как же все это скучно. Вероятно, история Виктора Габриэльссона доставит читателям куда больше удовольствия".
Она подавила вздох и принялась раскапывать подноготную этой компании. Снова Давид Линдхольм упомянут как заместитель директора. Видно, это его призвание.
Управляющим директором и учредителем числился Бертиль Оскар Хольмберг из Накки.
"Стоп, это имя мне уже знакомо…"
Точно, это тот самый малый, который управлял обанкротившейся фирмой ресторанного обслуживания, занимавшейся и другими видами деятельности.
Она распечатала подробные сведения, подошла к принтеру и принялась нетерпеливо ждать, когда машина выплюнет все листки с текстом. Потом Анника сложила их в аккуратную стопку.
"И что мне теперь со всем этим делать?"
Проверить и уточнить сведения о человеке, убитом на автостоянке, разобраться с парнем, занимавшимся столь разнообразной деятельностью, может быть, написать что-то о сложной личности Давида…
Она снова взглянула на часы. Приближалось время телевизионных новостей.
"Они будут забиты информацией о Габриэльссоне".
Анника подумала, не налить ли ей себе кофе в автомате, но потом решила этого не делать - она же не уснет. Она едва не подпрыгнула от неожиданности, когда зазвонил ее сотовый телефон.
Номер был скрыт.
Анника вставила в ухо динамик.
- Дежурный сказал, что ты пыталась до меня дозвониться. В чем дело?
Говорил незнакомый мужской голос.
- С кем я говорю? - спросила Анника.
- Ты не знаешь, кому хотела позвонить? Мое имя Кристер Бюре, я инспектор полиции в Сёдермальме.
"Он заносчив", - записала Анника в блокноте.
- Спасибо, что перезвонил. Я корреспондент газеты "Квельспрессен", и я…
- Ну, я-то понимаю, куда звоню.
Она умолкла, решив не обращать внимания на его грубость.
- …я пишу статью о Давиде Линдхольме, а вы, насколько я знаю, были близкими друзьями?
- Да, это так.
- Кроме того, я знаю, что вы когда-то давно вместе занимались бизнесом. Ты не можешь мне об этом рассказать?
- Собственно, рассказывать особенно нечего. Компания занималась оснащением для затяжных прыжков. Мы продавали и покупали соответствующее оборудование, экипировку, парашюты, шлемы, обмундирование, пояса с отягощением, ножи, ремни и другие запасные части. Ну, конечно, альтиметры и приборы тревожной сигнализации к ним…
Бюре умолк.
"Затяжные прыжки?"
- Должно быть, вы были просто фанатичными парашютистами, - вежливо польстила Бюре Анника.
- Этим делом меня заинтересовал Давид. Он действительно был одержимым, прыгал всегда, когда у него было свободное время. Если бы не то злополучное неудачное приземление в Шеллефтео, он бы так и продолжал прыгать.
- Неудачное приземление?
- На Кубке Швеции в прыжке вольным стилем он приземлился очень неудачно. Сломал себе седьмой шейный позвонок и только чудом избежал инвалидной коляски. Но это был конец его спортивной карьеры парашютиста.
- Как он с этим мирился?
- Как он с этим мирился? А как ты думаешь?
"Озлобился после неудачного прыжка и конца спортивной карьеры?" - записала Анника.
- Но Давид, естественно, интересовался и многими другими вещами, - сказала она. - Он надзирал за людьми, получавшими условные сроки, был опекуном заключенных…
- Да, - подтвердил Кристер Бюре. - Давид хотел заниматься чем-то большим, нежели обычная ловля преступников. Не так много в полиции людей, способных это совместить.
"Кажется, здесь можно кое-что нащупать".
- Значит, для него это было важно?
- Конечно, иначе он бы этим не занимался.
- И наблюдением за людьми, находящимися на пробации, он занимался до самого конца?
Она затаила дыхание в ожидании ответа.
- Конечно, - уверенно ответил Кристер Бюре. - С Филиппом Андерссоном он в последний раз встречался за несколько дней до смерти.
"Филипп Андерссон? Кто это? Имя кажется мне знакомым".
- Да, верно, с Филиппом Андерссоном, - сказала Анника, лихорадочно роясь в памяти. Филипп Андерссон, Филипп Андерссон…
- Давид вызвался опекать осужденных сразу, как только был издан соответствующий закон. Вероятно, он был единственным, кто верил в невиновность Андерссона. Это было так характерно для него - поддерживать отверженных и презираемых…
Ах вот оно что! Филипп Андерссон - это финансист, которого признали виновным по делу о тройном убийстве. Он зарубил своих жертв топором в доме на Санкт-Паулсгатан. Так, значит, Давид был его опекуном?
- Ты не знаешь, были ли у него в конце и другие подопечные?
- Почему ты спрашиваешь?
- Ну, например, он был опекуном американца в Тидахольме, того, который…
- Этого негодяя? - воскликнул Бюре. - Давид отказался от него с тех пор, как этот американец оказался в Кумле. С ним после этого стало невозможно иметь дело.
Анника продолжала записывать.
"Значит, американец в Кумле. Спасибо тебе большое!"
- Есть еще одна вещь, которая меня очень интересует, - сказала она. - Бизнесом ты и Давид занимались вместе с человеком по имени Альгот Генрих Хеймер…
- Да, и что? - спросил Кристер Бюре. По его тону было слышно, что он задумался.
- Ты что-нибудь знаешь об обстоятельствах его смерти?
В трубке на несколько секунд повисло молчание.
- Он умер? - спросил Бюре. - Я не знал об этом. Мне стыдно. Это случилось недавно?
"Он лжет".
- В таком случае прошу меня простить, - вздохнула Анника. - Я не хотела быть вестником смерти. Его застрелили 9 февраля прошлого года на автостоянке в Норчёпинге…
- Мне об этом ничего не известно.
Он говорил теперь отрывистыми короткими фразами, и Аннике стало ясно, что ее собеседник очень скоро потеряет терпение.
- Я читала рапорты, в которых Давида обвиняли в превышении полномочий и в избыточном насилии, - торопливо произнесла она, - ну, ты знаешь, речь шла о двух молодых людях, и было это двадцать лет назад. Думаю, что это было при тебе, верно?
В трубке снова наступила тишина. Анника слышала только легкое потрескивание.
- Алло?..
- Это что еще такое? Где ты откопала это старое дерьмо?
Анника судорожно сглотнула и принялась крутить телефонный провод.
- Каково твое мнение на этот счет?
- Это копание в грязном белье, клевета из помойной ямы. С Давида сняли все обвинения, в конце концов и дела были прекращены.
"Он точно знает, что было на самом деле".
- Ты не слышал, такие вещи потом повторялись?
- Что? О людях, говорящих разные гадости? Каждый день.
- Я имею в виду совершенные Давидом насилия.
- Этот разговор становится неприемлемым, и я не хочу продолжать его в том же духе. Чего ты хочешь?
- Мне кажется, в этих делах были странные обстоятельства…
- Слушай, если ты хочешь облить Давида грязью, то я тебе не помощник. Спасибо и до свидания.
Он отключился.
Она решила все же выпить кофе.
Сделав это, Анника села писать статью о второй жизни Давида. Она может упомянуть о его работе в различных компаниях, о том, что он получил травму при неудачном приземлении после прыжка, о том, что был опекуном Филиппа Андерссона и встречался с ним за несколько дней до своей смерти. Этот факт казался Аннике очень интересным. Она может даже, не входя в детали, упомянуть о том, что Давида обвиняли когда-то в превышении власти и избыточном насилии.
Получилась не статья, а набросок, причем лицемерный и льстивый.
Она добавила несколько фактов, сообщенных ей Ниной Хофман во время их летней встречи, - о том, что Давид подолгу работал за границей. Она обещала тогда показать Нине статью, прежде чем отдать ее в печать.
Анника вздохнула и набрала номер Нины Хофман.
Нина ответила без промедления.
- Ты, конечно, поняла, - сказала Анника, - что я пишу статью о Давиде для завтрашнего номера. Я упомянула факт, что они с Юлией прожили некоторое время в Эстепоне.
- Я не возражаю, если ты не будешь писать о его криминальных контактах, - сказала Нина.
Анника вздрогнула от неожиданности.
- Что ты хочешь этим сказать?
- От меня ты этого не слышала, - сказала Нина.
Анника прижала ладонь ко лбу и задумалась так, что ей показалось, будто у нее в мозгу скрежещут шестеренки. Что это может значить?
- Я планирую написать об этом в завтрашнем номере, - сказала она. - Об Альготе Генрихе Хеймере и Филиппе Андерссоне и…
Трубка умолкла.
- Алло, алло, Нина?
- Мой коллега возвращается к машине. Дежурство заканчивается в полночь. Мы можем встретиться завтра утром. Я тебе позвоню.
Инспектор полиции закончила разговор.
"Здесь что-то есть, здесь определенно что-то есть".
Она собрала вещи, закрыла ноутбук и сложила все распечатки в целлофановый файл.
- Ты уходишь? - спросила репортер ночной смены. - Счастливая. А мне придется сидеть здесь до утра. Снегопад кончился, это хорошо. Будет еще несколько погожих дней, а потом снег ляжет до весны…
Анника улыбнулась девушке:
- Увидимся завтра.
В квартире было темно и тихо.
Анника закрыла входную дверь и вошла в прихожую, не включив свет. Она сняла сапоги и повесила на плечики толстую куртку.
Остановившись на пороге гостиной, прислушалась к тишине.
В их старой квартире в Кунгсхольме были слышны все звуки Стокгольма - они просачивались сквозь щели в оконных переплетах и сквозь вентиляцию, вибрация передавалась по каменным стенам и по трубам. Скрипели тормозами автобусы, выли сирены "скорой помощи".
Но здесь было тихо. Звуки современного города не достигали средневековой цитадели.
Она вздохнула, и этот вздох эхом отозвался от стен.
Не включая свет, она прошла в комнату Эллен.
В тот день, когда она получила ключи от квартиры, Анника поехала с детьми в "Икею" и позволила им самим выбрать для себя мебель и убранство - до подушек и пуховых одеял.
В комнате Эллен все было розовым. Даже унылый зимний свет становился веселее от светло-розового оттенка одеяла и бархатной подушки.
Анника провела рукой по изголовью кроватки.
"Пустота, какая пустота…"
Ощущая пустоту в груди, она перешла в комнату сына. При дневном свете вся обстановка здесь была синей, но сейчас, в темноте, предметы казались черными, как сама ночь.
Она опустилась на кровать Калле. Он сегодня забыл взять с собой цыпленка. Анника взяла мягкую игрушку и прижала к груди. Это его новая любимая игрушка, такая же, как сгоревшая на Винтервиксвеген. Этот новый цыпленок пах по-другому - свежестью, чистотой и антисептиком, не пропитавшись еще запахом постельного белья и детского пота.
"Надо убраться, но у меня нет сил".
Сквозь дверной проем она смотрела в гостиную, чувствуя тепло батарей отопления, слыша шорохи в углах.
"Одна, одна…"
Ощущая в ушах звенящую тишину, мучаясь от бесплодного желания кому-нибудь принадлежать, она легла на кровать сына и свернулась калачиком, обняв набитого ватой цыпленка. Это был кусочек счастья, свободы, ожидавшей ее в этой комнатке, кусочек, который не требовал ничего взамен.
Она уснула. Сон окутал ее тяжелым покрывалом и увлек в бездну, и Анника отдалась ему без сопротивления.
Откуда-то издалека послышался звон сотового телефона, разнесший вдребезги мир и покой. Анника резко села, уронив на пол цыпленка. Где она оставила телефон?
Шатаясь, побрела в прихожую.
"Номер скрыт, черт. Это из газеты".
Она нажала кнопку и услышала густой, плотный шум, гул, музыку и отдельные голоса.
- Анника, это ты?
Не ответив, она опустилась на пол.
- Слушай, привет, это я, Томас.
Он был в баре или еще в каком-то кабаке, где было очень шумно.
- Привет, - сказала она в темноту.
- Слушай, - снова заговорил он. - Я заказал два комплекта зимней одежды. Для Эллен. В "Оленсе". Один темно-синий, другой - розовый. Как ты думаешь, какой лучше взять?
Язык его заплетался, причем довольно сильно.
- Где дети? - спросила она.
- Они спят, а я пью пиво с Арнольдом…
- Кто с детьми?
- София дома, так что ты…
- Если тебе надо будет куда-то уйти, то я могу побыть с детьми, - сказала она.
Он замолчал. В трубке гремела музыка диско, слышался громкий женский смех.
- Я не хочу с тобой ссориться, - сказал он.
Аннике не хватало воздуха, она широко раскрыла рот и судорожно вдохнула.
"Он пьян и звонит из бара. Уже устал от нее?"
- Я тоже, - сказала она вслух.
- Как поступим с одеждой?
"Зачем ты звонишь? Чего ты на самом деле хочешь?"
- А ты сам как думаешь?
- Ты всегда говоришь, что надо с умом выбирать девчоночьи вещи. И мальчишеские тоже. Наверное, розовый лучше, нет? Я думал…
- Какой цвет хочет Эллен?
- Розовый.
- Значит, и бери розовый.
- Ты так считаешь?
Она сглотнула, чтобы сдержать подступивший к горлу плач.
"Не звони мне. Никогда не звони. Мне так одиноко, а от твоих звонков у меня кружится голова".
- Пусть она решает сама. Цвет не так уж важен.
- Ладно. Тогда пока?
- Пока.
Ни один из них не отключился. Гремела музыка. Женщина перестала хохотать.
- Анника?
- Да.
- Ты это серьезно? Ты сможешь приглядеть за детьми, когда меня не будет?
Она снова сглотнула.
"Бросай трубку! Оставь меня в покое! Ты разрываешь меня на части!"
- Конечно, серьезно.
- Пока.
- Пока.
На этот раз Анника сама закончила разговор и положила телефон в сумку. Села и подтянула колени к подбородку, ощущая в груди странную смесь экстаза и душевного подъема.
Вторник,
16 НОЯБРЯ
Нина Хофман жила на Сёдерманнагатан, недалеко от Фолькунгагатан в Сёдермальме. Шум уличного движения оглушительным эхом отдавался от стен стоявших в переулке домов. Аннике захотелось заткнуть уши.
Дом был построен в двадцатых годах - светло-коричневый, невыразительный фасад с узкими слепыми окнами. Квартиры в таких домах обычно тесные и темные.
Анника вошла в подъезд, и, когда входная дверь закрылась, уличный шум - к ее удивлению - вдруг совершенно исчез. Анника посмотрела список жильцов. Квартира Нины находилась на втором этаже. Анника поднялась по лестнице, остановилась перед дверью с табличкой "Н. Хофман" и нажала кнопку звонка.
Инспектор Хофман за это время сделала себе короткую стрижку. Одета она была все в ту же куртку с капюшоном, что и во время их последней встречи, в дождливую летнюю субботу.
- Хочешь кофе? - спросила Нина, и Анника кивнула.
Квартира действительно была очень темная. Окно единственной комнаты с кухонным альковом выходило во двор. Но комната была большая, просторная, с лакированным паркетом и удобной мебелью.
В прихожей Анника сняла сапоги и верхнюю одежду.
Кофе Нина сварила заранее, так как в гостиную она вошла с термосом и двумя кружками, которые поставила на обеденный стол. Анника отдала Нине сегодняшний номер "Квельспрессен".
- Статья о Давиде на одиннадцатой странице.
Пока Нина разворачивала газету, Анника налила кофе в обе кружки, села и отпила глоток. Нина молча читала, потом отложила газету и посмотрела на Аннику:
- Это не очень умно.
Анника вздохнула и пожала плечами.
- Понятно, - сказала она, - и что же здесь не так?
- Думаю, тебе не стоило касаться этой стороны прошлого Давида Линдхольма. Он часто уезжал за границу, чтобы отделаться от преследовавших его людей. Они не хотят вспоминать эти факты.
- Кого ты имеешь в виду, говоря "они"? Преступные группировки?
Нина смотрела на свою кружку, не прикасаясь к ней.
- Людей, которых Давид помогал упрятать в тюрьму? - настаивала Анника. - Мелких жуликов, которых он избивал, их семьи или его партнеров по бизнесу?
- Я не понимаю, какое все это теперь имеет значение, - сказала Нина, отодвигая кружку. - Давид мертв, Юлию скоро признают виновной в его убийстве. - Она подалась вперед. - Я говорю тебе это из любезности. Все не так просто, как выглядит. Люди многое скрывают. Ты смотришь на Давида Линдхольма и видишь коррумпированного полицейского офицера, скрывающегося под маской порядочного человека, но ведь ты ничего о нем не знаешь. Его мать прибыла в Швецию на белом автобусе вскоре после капитуляции нацистов. Из всей семьи уцелела она одна. Она приехала в Швецию шестнадцатилетней и уже тогда была больна. Ее поместили в дом инвалидов, когда Давид был подростком. Не суди скоропалительно.
Анника выпрямилась.
- Я не сужу. Напротив, думаю, что велика вероятность того, что Юлия невиновна. Мне кажется, что у многих людей были мотивы для убийства Давида, но эти версии никто даже не рассматривал…
- Что тебе об этом известно? - коротко и сухо спросила Нина.
Анника отпила кофе и уставилась в стол, чувствуя себя полной дурой.