- Это становится интересным. Мне хотелось бы знать, узнает ли Юлия кого-то из них. Я проверяю…
- Прости, что перебиваю, но я в машине. Мы можем встретиться у главного полицейского управления завтра рано утром, ну, например, в восемь часов?
Анника услышала в трубке треск полицейской рации.
- Конечно, - ответила она.
Они попрощались, и Анника закрыла все окна.
Взгляд ее задержался на иконке Outlook Express.
"Я прочитал служебную записку Томаса, и мне надо немедленно с ним связаться, ты можешь отправить ему сообщение?"
"Зачем? Какая может быть срочность?"
Она включила электронную почту, выбрала "отправленные сообщения" и просмотрела список получателей. Последнее было отправлено по адресу sohpia.grenborg@ sdcc.se в совете шведских ленов и коммун и было озаглавлено "Скучаю по тебе, дорогая".
Анника сглотнула и продолжила поиск.
То, что нужно, она обнаружила в самом низу экрана.
jimmy.halenius@justice.ministry.se. Письмо было озаглавлено: "Служебная записка".
Она открыла почту и не моргнув глазом открыла приложение. От прочитанного ее начала бить дрожь.
Томас докладывал статс-секретарю, что полученные им рабочие директивы не могут быть исполнены. Это попросту невозможно.
Если отменить пожизненный срок, то расходы на систему исполнения наказаний возрастут в такой степени, что придется пересматривать государственный бюджет.
"Господи, это же динамит!"
Затем следовал тщательный анализ последствий ограниченных сроков заключения для бюджета криминальной юстиции. Рассуждения сводились к тому, что замена пожизненного заключения ограниченными тюремными сроками приведет к их увеличению, что повлечет за собой рост расходов на двадцать пять процентов в течение трех лет.
Анника оставила включенным компьютер и вышла в большую комнату. Задрав голову, она посмотрела на потолок. Ей показалось, что она находится в церкви.
"Пентхаус! До какой же претенциозности может дойти человек?!"
Она посмотрела на часы. Любители оперы скоро вернутся домой. Анника беспокойно походила по студии, пугаясь эха собственных шагов, обошла обеденный стол, стилизованные кресла и вернулась в комнату с телевизором. Через несколько минут должны начаться ночные новости. Анника, к собственному удивлению, справилась с пультом и включила нужный канал, как раз когда начались новости.
Ведущей темой был пожизненный срок Юлии Линдхольм. Ведущая, молодая женщина, вещая загробным голосом, умудрилась в коротком вступлении назвать Юлию "двойной убийцей и убийцей полицейского".
Первой показали прокурора Ангелу Нильссон. Она появилась перед камерами с прямой, как палка, спиной и раскачиваясь, как в худших старых фильмах. Она объявила, что приговор был и ожидаемым и справедливым. Вид у прокурора был одновременно и довольный и суровый.
"Суд целиком и полностью согласился с моим мнением, - сказала она. - Так что я думаю, приговор можно считать обоснованным".
"Было бы странно, если бы она сказала что-то другое".
Здание суда на улице Флеминга гудело как растревоженный улей. Репортеры, наступая друг другу на ноги и толкаясь, стремились протиснуться к Ангеле Нильссон. Ей даже пришлось прикрыть глаза от ослепительного света софитов, чтобы найти дорогу.
"Нет слов, чтобы описать жестокость и цинизм, проявленные Юлией Линдхольм в отношении семей жертв", - сказала Нильссон, исчезая за дверью служебного выхода.
"Каких семей? У нее осталась только одна семья - родители, ну и, может быть, Нина".
Потом на экране появился адвокат, молодой Матс Леннстрём. Волосы обильно напомажены, на лбу - крупные капли пота. Он так сильно наклонился вперед, что уткнулся носом в камеру, оставив на объективе жирный след.
"Было совершенно очевидно, что суд склонится именно к такому вердикту, учитывая, что мою подзащитную держали под стражей все время следствия и суда, - сказал он, блестя глазами. - Но я не согласен с вынесенным приговором. В частности, мне непонятна позиция суда в отношении мальчика, э-э, Александра. Проблема заключается в том, что мы до сих пор не знаем, как его убили".
Анника возмущенно заерзала на диване. "Откуда ты вообще знаешь, что он мертв?"
"Вы будете подавать апелляцию?" - спросил один из корреспондентов.
"Да, я собираюсь это сделать, но у меня пока не было времени поговорить с моей подзащитной, поэтому воздержусь от комментариев…"
Матс Леннстрём протиснулся сквозь толпу репортеров и исчез в дверях другого служебного выхода.
На экране появилось третье действующее лицо - профессор Лагербек, специалист по криминологии популистского разлива. Он быстро подвел итог обвинительному приговору, выдав четыре избитых клише:
"Было совершенно очевидно, что она получит пожизненный срок, ничего другого никто и не ожидал. Она лишила мужского достоинства образцового полицейского офицера, а потом начала петь старую, всем известную песню о том, что слышит голоса. Единственная претензия к полиции, которую я могу высказать, - это то, что она оказалась неспособной найти останки ребенка. Я считаю, что это просто скандал".
Анника выключила телевизор, и в квартире наступила оглушительная тишина.
"Все так уверены. Почему я не могу отделаться от мысли, что мальчик жив?"
Она посмотрела на часы: двадцать минут двенадцатого.
"Куда они запропастились?"
Она раздраженно встала, вышла в холл и взяла мобильный телефон. Томасу она послала совершенно нейтральное сообщение:
"Ты не знаешь, когда вы вернетесь?"
Через минуту получила ответ:
"Через час или около того".
Она вздохнула. Что прикажете ей делать здесь до половины первого?
Она прошла по комнатам, где спали дети, склонилась над обоими и поцеловала в шейки. Потом вышла на кухню, чтобы взять что-нибудь поесть в холодильнике, но передумала. Ей претило есть стряпню Соф Е. С. Гренборг.
Наконец, она остановилась у двери спальни. Их спальни. Она долго стояла, прислушиваясь к уличному шуму, звукам звездного неба и лестничной клетки.
"До их прихода целый час. Я все оставлю на месте, они ничего не заметят".
Затаив дыхание и не производя ни малейшего шума, она толкнула дверь. На одной из тумбочек горела лампа. Кровать была не убрана. Она подошла ближе. Кровать была застелена черными простынями. На нижней она увидела засохшие белые пятна. На полу валялись черные трусики с пятнами на клинышке. Она отвернулась и направилась к шкафам.
Они занимали всю стену. Анника подошла к первому и осторожно приоткрыла дверцу.
Костюмы. Томас купил себе новые костюмы.
Эти были дороже, чем те, в которых он ходил раньше. Впрочем, те костюмы сгорели. Анника осторожно пощупала ткань - шерсть, хлопок, шелк.
"У него всегда был хороший вкус, хотя лучше всего он смотрится в джинсах и футболке".
Она закрыла дверцу и открыла следующий шкаф.
Так, одежда Соф. Она предпочитала желтые, белые, черные цвета. Некоторые платья были в цветочек и с блестками.
У Анники защемило в груди. Она перешла к следующему шкафу.
Ее белье. Трусики, пояса и лифчики - все кружевное, все с крючочками, все с перламутром.
"У меня нет ни одного такого лифчика и никогда не было. Неужели эти вещи его заводят?"
Лифчики были кремовые, красные, пурпурные, черные. Некоторые с бретельками, некоторые без них, одни с каркасами, другие мягкие.
Она взяла один, шелковый и очень навороченный лифчик, украшенный кружевами, и приложила его к себе. Он был ей явно мал. Она собралась было вернуть его на место, но передумала.
"Она ни за что не догадается, что это я его взяла. Удивится пропаже, но не догадается".
Держа лифчик в руке, Анника закрыла шкаф и оглядела комнату. Больше она ни к чему не притронулась.
Она быстро вышла из спальни, закрыла за собой дверь, прошла в холл и запихнула лифчик в кармашек сумки.
В этот момент на телефон пришло сообщение.
От Томаса.
"Мы немного задержимся".
Она раздраженно отшвырнула телефон.
"Черт, я не хочу здесь больше оставаться!"
На глаза ее навернулись слезы. Белые стены наваливались на плечи, на грудь, душили. Анника бросилась в комнату Калле и опустилась на колени возле кроватки.
- Маленький, - сказала она, - как я по тебе скучаю…
Мальчик открыл глаза и изумленно осмотрелся:
- Что случилось, мама? Уже пора вставать?
Она заставила себя улыбнуться:
- Нет, нет, еще не пора. Я просто захотела тебя поцеловать. Спи.
Она встала и, пятясь, вышла из комнаты, споткнувшись, пересекла студию и остановилась возле низенького комода у дальней стены. Над комодом, на стене, висели фотографии в изящных рамках, как в американских телевизионных программах. Томас и его Е.С., обнявшись, стоят на яхте. Томас и его Е.С., обнявшись, на фоне Эйфелевой башни. Групповая фотография: Томас, Е.С. и дети у родителей Томаса, за городом, где-то на архипелаге…
Ей вдруг стало трудно дышать. "Сволочь!"
Она заплакала. "Должно быть, его мамочка на седьмом небе от счастья, что я исчезла из его жизни. Она воображает, что Соф Е…ливая Сучка Гренборг лучшая мать, чем я. Как он мог так со мной поступить?"
Жалость к себе залила ее жаркой волной, лишив способности дышать.
"Он дорого за это заплатит!"
Она торопливо вернулась в кабинет Томаса за кухней, села за компьютер и со злостью вытерла слезы пальцами. Компьютер был в режиме ожидания, и она включила его щелчком мыши.
Анника открыла письмо статс-секретарю.
Если эта служебная записка станет достоянием гласности, то последствия трудно себе даже представить. Если директивы невозможно исполнить, то, значит, повиснет в воздухе все предложение. Этот проект выбросят на свалку и начнут с чистого листа - с новыми директивами и с новыми людьми.
"Томас потеряет работу".
Она еще раз просмотрела служебную записку, чувствуя, как бьется сердце. Потом взглянула на часы.
Половина первого. Они скоро вернутся.
"Ничего с ним не сделается. В конце концов, у него есть маленькая Соф".
Как сделать, чтобы никто не узнал, откуда отправлено письмо?
Она не могла просто отправить его, потому что тогда все увидят электронный адрес Томаса. Не могла она послать письмо и со своего адреса, по тем же причинам.
Надо создать подложный адрес, анонимный и незаметный, но достаточно привлекательный для того, чтобы коллеги в газете обратили на него внимание, когда будут просматривать входящую почту.
Она еще раз посмотрела на часы и открыла hotmail.com.
Дрожащими пальцами создала новый почтовый аккаунт.
deep-throat-rosenbad@hotmail.com.
Это заняло ровно три минуты.
Потом Анника отправила письмо с адреса Томаса на созданный ею новый адрес и, нервничая, дождалась получения письма. Она удалила все указания на автора служебной записки, удалила адрес, откуда она пришла, а потом отправила ее в "Квельспрессен" для всеобщего ознакомления, чтобы получатель заметил новое письмо.
В ящике редакции это письмо должно появиться сию минуту.
Корреспондент, проверяющий почту, увидит нового отправителя, Глубокую Глотку Розенбад - этот шифр для конфиденциального источника использовали Боб Уордворд и Карл Бернстайн, когда организовали утечку по уотергейтскому делу. Репортер откроет письмо и прочтет:
"То, что я прислал, представляет собой секретную записку только для служебного пользования из министерства юстиции. Публикация ее содержания будет иметь большие последствия для будущего одной из правительственных программ. Содержание этой записки известно статс-секретарю Халениусу".
Все, этого хватит. Больше ничего не нужно. Здесь присутствуют все ключевые слова, воспламеняющие воображение корреспондентов любого таблоида: для служебного пользования, секретный, правительство, министерство юстиции, серьезные последствия, статс-секретарь…
Потом Анника стерла все файлы hotmail из памяти браузера, вернулась в Outlook, удалила письмо из списка отправленных и выключила компьютер.
В наступившей тишине она услышала, как на площадке зарокотал лифт.
Она быстро выключила свет в кабинете, бегом пересекла студию и улеглась на черный кожаный диван как раз в тот момент, когда открылась дверь. Анника встала и поплелась в холл, всем своим видом выказывая усталость и недомогание.
- Как дела? - спросил Томас.
- Прекрасно, - ответила Анника и, не глядя на парочку, подхватила сумку, куртку и вышла на лестничную площадку.
Пятница, 3 ДЕКАБРЯ
Анника зашла в "7/11" и купила чорисо и обе вечерние газеты. Руки ее немного дрожали, когда она расплачивалась. Анника не знала, как отнеслись в газете к ее конфиденциальной информации.
"Что, если случится правительственный кризис? Что, если они не поняли, что это значит, и просто не обратили на мое письмо никакого внимания?"
Она и сама не знала, что хуже.
Широко раскрытыми глазами она оглядела первую полосу "Квельспрессен". На ней красовалась огромная фотография улыбающейся Юлии Линдхольм с венком в волосах. Заголовок гласил: "Пожизненный срок". Ниже значилось: "Эксклюзив: жена полицейского Юлия Линдхольм рассказывает об убийстве своего мужа Давида, об исчезновении их сына и о жизни в тюрьме".
Это не соответствовало тому, что писала Анника, но у нее не было сил даже на огорчение.
На первой странице не было ни слова о служебной записке.
Она быстро перелистала газету, потом поняла, что мешает другим покупателям, отошла к стене и положила газету на холодильник с мороженым. Откусив изрядный кусок колбасы, она вымазала горчицей повязку на пальце. Черт!
Интервью с Юлией было на шестой и седьмой полосах. На восьмой и девятой были комментарии по поводу пожизненного срока, но дальше - вот оно! - на десятой странице была статья о служебной записке из министерства юстиции.
Статью написал Эмиль Оскарссон. Он полностью оценил взрывоопасность сюжета и среди ночи разбудил своими звонками статс-секретаря и пресс-секретаря министра, а также лидера одной из оппозиционных партий. Общее мнение было таково, что надвигается катастрофа и что министру юстиции придется принять экстренные меры, чтобы остановить рост расходов на пенитенциарную систему.
Анника с трудом сглотнула.
"Что я наделала?"
Интересно, подумала она, сообщило ли об этом радио в своих утренних выпусках? Но радио у нее не было, поэтому она никогда об этом не узнает.
"Каковы будут последствия? Для Томаса, для правительства?"
Зазвонил мобильный телефон, и Анника наклонилась к сумке, уронив при этом на пол колбасу.
Звонила Нина:
- Юлия все еще в больнице. Свидания с ней запрещены.
"Дьявольщина!"
- Дай мне две минуты!
Она бросила колбасу и обе газеты в мусорную корзину и побежала в сторону Бергсгатан.
Нина Хофман была в полицейской форме. Похоже, за ночь она ни разу не сомкнула глаз.
- Я совсем не спала, - сухо сообщила она. - В половине пятого мы обнаружили труп в квартире в Хорнстюлле. Пришлось повозиться.
- Газеты уже пронюхали об этом? - пытаясь отдышаться, спросила Анника.
- Это будет уже слишком. Сомневаюсь, что их это заинтересует. Но расследование, конечно, начнется. Что у тебя с пальцем?
Они стояли у входа в главное полицейское управление в Кунгсхольмене. Анника натянула рукав на кисть.
- Порезалась, когда готовила, - сказала она, чувствуя на себе строгий взгляд Нины и рассеянно оглядывая улицу Шееле.
- На пустяковые порезы не накладывают таких повязок, - усомнилась Нина, опытным взглядом полицейского рассматривая повязку.
Анника опустила глаза на тротуар, прилипшие к асфальту листья, свои туфли и тяжелые ботинки Нины.
- Мы доверяем друг другу или нет? - спросила инспектор Хофман, уступив дорогу женщине с коляской.
- Их было двое, - сказала Анника, когда женщина прошла. - Двое мужчин. Они затащили меня в проулок, когда я возвращалась от тебя позавчера, недалеко от дома, где я живу, в Старом городе. Они порезали мне палец и велели сказать, что я порезалась сама. Если же я проболтаюсь, то в следующий раз… они порежут… моих детей…
Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.
Нина взяла Аннику за руку и принялась внимательно рассматривать повязку.
- Чем ты ее вымазала?
- Горчицей. Очень крепкой.
- Тебе, кажется, наложили швы?
- Восемь! Они перерезали мне сухожилие. Одного из них я укусила, и меня ударили по голове, чтобы сделать послушнее.
Нина посмотрела на Аннику потемневшими от бессонницы глазами.
- Я уже тебе это говорила. Будь осторожнее. Не стоит путаться с этими людьми. Подумай о детях.
- Ты принесла фотографии?
Нина поколебалась, потом кивнула.
- Пойдем, - сказала Анника. - Кафе на Хантверкаргатан уже открыто.
Они сели за маленький столик у окна.
Анника взяла кофе, Нина не стала заказывать ничего. Она сняла фуражку и прислонилась затылком к стене.
- Это на грани злоупотребления служебным положением, - буднично произнесла она. - Я не должна никаким боком касаться этого дела.
Она порылась в кармане и извлекла конверт. Анника, с сильно бьющимся от волнения сердцем, взяла его, осторожно вскрыла и принялась рассматривать снимки.
- Кто из них Ивонна Нордин?
- Угадай, - надтреснутым голосом ответила Нина.
Анника разложила сделанные Полароидом фотографии из национального реестра полиции на столе и стала их по очереди рассматривать.
- Нет, - сказала она, - я не могу угадать.
Нина перевернула одну фотографию и указала на отпечатанные на обратной стороне фамилию женщины и номер ее удостоверения личности.
Ивонна Нордин оказалась похожей на мышку блондинкой среднего возраста с неприметными чертами серьезного лица. Похоже, что она к тому же страдала чрезмерной полнотой.
Анника принялась внимательно изучать фотографию.
- Как ты думаешь, она получила за это деньги?
Нина фыркнула:
- Это чисто риторический вопрос.
Анника продолжала внимательно смотреть на фотографию.
- Если она совершила убийство на Санкт-Паульсгатан, то наверняка была вовлечена в темные дела Филиппа Андерссона, а это означает, что у нее есть секретные банковские счета на каких-нибудь тропических островах. Вчера вечером я пыталась ее разыскать. Она зарегистрирована в Шерхольмене, но я сомневаюсь, что она фактически там проживает.
- Почему нет? - спросила Нина.
- Если это она застрелила Давида и похитила Александра, то для этого есть веские причины. Думаю, что Александр до сих пор у нее и его никто не должен видеть - во всяком случае, продолжительное время на одном месте. Следовательно, Шерхольмен исключается. В то же время… - она вытащила из сумки блокнот и показала полицейскому инспектору неровные линии на одной из страниц, - она ровно год назад купила домик в лесу, к северо-западу от Эребро. Недалеко от Гарпхюттан, вот здесь!
Было видно, что Нина страшно устала.
- Юлия говорила, что Давиду звонили две женщины - хотя, может быть, она была только одна - и требовали, чтобы он оставил Юлию. Одна из них сделала аборт. Как ты думаешь, это может быть важно?