- Пожалуй, я все-таки возьму кофе, - пробормотала Нина, и Анника, вскочив, метнулась к прилавку.
- Так как ты думаешь, аборт мог сыграть решающую роль? - повторила свой вопрос Анника, поставив перед Ниной чашку кофе.
- Иногда это очень сильно травмирует женщину, - сказала она, дуя на горячий напиток. - Некоторые после этого вообще не могут оправиться.
- Ну, - сказала Анника, усаживаясь на свое место, - не надо слишком уж драматизировать. Аборт - это не обязательно травма. Я сделала аборт, когда Эллен было полгода, и до сих пор счастлива, что решилась тогда.
Нина отпила кофе.
- Значит, ты не видишь в этом проблемы?
Анника засунула блокнот в сумку.
- Сделать аборт было сущим кошмаром. Я целыми днями обзванивала клиники Стокгольма, пытаясь записаться на осмотр, но там, где трубку все-таки брали, мне говорили, что все расписано на недели вперед. В конце концов я сдалась и сделала аборт в Эскильстуна. До сих пор помню, с каким облегчением я вышла из клиники и пошла к машине. Ты мне, кажется, не веришь?
- Не все реагируют на аборт так, как ты. Иногда женщина переживает настоящее горе, чувствует себя предательницей…
Анника раздраженно поерзала на стуле.
- Все ожидают именно таких слов. Как будто нельзя сказать, что ты довольна, сделав аборт. Но я и в самом деле была довольна. В то время я не хотела еще одного ребенка.
Она заметила, что Нина неодобрительно на нее смотрит.
- Ты, кажется, думаешь, что я дурная женщина, так как была довольна, что сделала аборт? Я лишилась права быть матерью?
- Нет, нет, - торопливо произнесла Нина. - Но мне действительно надо идти.
Она встала, и Анника заметила, что женщина за соседним столиком опасливо посмотрела в их сторону. Полицейская форма заставляет людей чувствовать себя виноватыми, даже если они не сделали ничего противозаконного.
- Я оставлю у себя эти фотографии, - сказала Анника, пряча их в конверт.
Нина остановилась. Похоже, она колебалась. Потом склонилась к Аннике и тихо сказала:
- Будь осторожна. Те, кто тебя порезал, не бросают слов на ветер.
Нина надела фуражку и вышла на улицу Шееле.
Анника достала фотографии и снова принялась их по очереди рассматривать.
Женщины были разные - брюнетки и блондинки, молодые и старые, сильно накрашенные и вовсе обходящиеся без макияжа.
Она задержала взгляд на Ивонне Нордин с ее грустным взглядом и редкими волосами.
"Неужели ты - осатаневшая массовая убийца? Как я покажу твою фотографию Юлии?"
Она прикусила зубами кофейную ложечку, потом взяла ручку, листок бумаги и написала короткую записку в тюрьму Кронеберг:
"Эти фотографии надо передать Юлии Линдхольм. С наилучшими пожеланиями,
Анника Бенгтзон".
Она встала и торопливо пошла к Бергсгатан, где отдала конверт дежурному. Потом бегом бросилась на автобусную остановку у дома номер 32 на Хантверкаргатан, того дома, где она жила до катастрофы на Винтервиксвеген. Она даже не повернула головы в сторону дома и села в подошедший автобус.
В воздухе висел серый, свинцово-тяжелый туман. Солнце, вероятно, уже поднялось над железным занавесом сырости и серости, но Анника не была уверена, что сможет сегодня узреть его лик.
Автобус был переполнен. Аннике пришлось стоять. Ее швыряло из стороны в сторону, а сумка то и дело билась о стену салона. Воздух в салоне был спертым от запаха сырой одежды и нечищеных зубов.
Анника вышла на Ёрвельсгатан и с наслаждением вдохнула уличный воздух.
В редакции было безлюдно и тихо. Андерс Шюман, положив ноги на стол, сидел в своем стеклянном аквариуме, держа перед собой раскрытый номер "Квельспрессен".
- Отличная статья с интервью убийцы полицейского, - сказал главный редактор, когда Анника без стука вошла в его кабинет. - Но ты видела статью на десятой полосе? Мы получили служебную записку министерства юстиции, которая доказывает, что пожизненный срок не может быть отменен, так как это очень дорого для казны.
- Я видела эту статью, - сказала Анника, садясь на стул для посетителей. - Но я сейчас работаю над действительно важной статьей. Юлия Линдхольм утверждает, что невиновна. Она все время это говорила. Возможно, я смогу это доказать.
- Записка пришла к нам вчера, на наш почтовый ящик, - словно не слыша, продолжал Шюман. - Отправитель Глубокая Глотка Розенбада. Тебе это о чем-нибудь говорит?
- Я думаю, что она права. Я думаю, что не она убила Линдхольма, а Александр до сих пор жив.
Главный редактор опустил газету.
- Полагаю, что у тебя есть какие-то конкретные доказательства.
Анника начала свой рассказ издалека, с тройного убийства на Санкт-Паульсгатан четыре с половиной года назад. Тогда жертв сначала оглушили ударами топора по голове, а потом отрубили им правые руки. Финансиста Филиппа Андерссона признали виновными и городской и апелляционный суд, несмотря на то что он твердил о своей невиновности.
Она провела параллель с убийством Давида. Сначала выстрел в голову, а потом надругательство над телом, а теперь Юлия клянется, что не делала этого.
Она рассказала Шюману о коммерческих интересах Давида, о том, что он входил в один совет директоров с женщиной по имени Ивонна Нордин, которая работала одновременно и в другой компании вместе с Филиппом Андерссоном ("ты видишь, здесь есть связь!"), о том, что он рассказывал Юлии о сумасшедшей женщине, которая преследует его и угрожает. "Мы думаем, что это та самая женщина, которая сделала аборт".
Когда Анника закончила рассказ, в кабинете наступила мертвая тишина.
Андерс Шюман строго и внимательно смотрел в глаза Аннике.
- Аборт? - переспросил он.
- Да, но я не знаю, насколько это важно.
- Как тогда быть с одеждой и медвежонком Александра, которые засунули в болото рядом с домом Юлии?
- Это она положила их туда.
- Кто? Эта Ивонна? И она же сделала аборт? То есть, короче говоря, женщина, которая увела Александра?
Анника достала из сумки начерченный ею план местности и положила его перед главным редактором. Он взял блокнот и принялся недоверчиво рассматривать план.
- Вот, - сказала Анника, указывая на крестик, обозначавший владение 2/17 в Любакке, в приходе Тюсслинге лена Эребро.
- Значит, и Юлия Линдхольм и Филипп Андерссон невиновны?
- Филипп Андерссон, несомненно, виновен во множестве преступлений, но он никого не убивал на Санкт-Паульсгатан.
- И Александр жив?
- Это было спланированное нападение на семью: убить мужа, подставить жену и похитить ребенка. Он жив.
Андерс Шюман положил блокнот на стол и заботливо посмотрел на Аннику.
- Полиция нашла, кто поджег твой дом? - спросил он.
- Какое это имеет отношение к Юлии Линдхольм?
Взгляд главного редактора стал по-настоящему озабоченным.
- Как ты себя чувствуешь, Анника?
Она пришла в ярость.
- Так вот к какому выводу ты пришел! - крикнула она. - Ты считаешь, что я стараюсь таким образом отвести от себя подозрения!
- Не надо было понапрасну обвинять невиновных людей, Анника. Надо думать, прежде чем говорить.
Она встала, уронив карту на пол. Шюман наклонился и поднял ее.
- Знаешь, что мне это напоминает? - спросил он, вручая ей карту.
Анника взглянула на замысловатые линии и сокращения названий дорог и населенных пунктов.
- "Игры разума", - спокойно ответила она.
- Что? - едва не поперхнулся Шюман.
Она с трудом сглотнула.
- Тебе нужна помощь? - спросил он.
Анника раздраженно передернула плечами.
- Я просто немного не в форме, - сказала она, - из-за развода и прочего…
- Да, понимаю, - сказал он, сел за стол и сложил руки на груди. - Как идет развод?
- Скоро суд. В декабре, - ответила Анника. - Потом все будет позади.
- Все?
Анника отбросила с лица прядь волос.
- Нет, - сказала она, - конечно, не все. Но самое трудное будет позади, и мне станет легче.
- Ты все еще живешь в этом старом офисе? Когда найдешь что-нибудь поприличнее?
- Когда закончится полицейское следствие и я смогу получить страховку.
- А твой муж?
- Он живет со своей любовницей.
- Если развод уже начался, то она может считаться его супругой?
Анника подняла с пола сумку и положила в нее свою карту.
- Он все еще работает в министерстве юстиции?
- Насколько я знаю, да.
- Что он там делает? Занимается вопросом об отмене пожизненного заключения?
- Можно я возьму на сегодня редакционную машину? Я вернусь к вечеру.
- Что ты задумала?
- Мне надо встретиться с источником.
Андерс Шюман вздохнул.
- Ладно, - сказал он и потянулся за бланком требования. - Но я не хочу, чтобы ты наделала глупостей.
Она вышла из кабинета, не оглянувшись.
Ей достался бесхозный старый "вольво" - темно-синий и страшно грязный. Анника выехала из гаража и свернула на шоссе, ведущее в Эссинге.
До Эребро можно было добраться по двум дорогам. Одна проходила по южному, а другая - по северному берегу Меларена. Анника, не раздумывая, повернула на юг, к Сёдертелье, а потом в направлении Стренгнеса и Эскильстуны. Этот путь она выбрала машинально, так как привыкла к нему.
"Вот такие мы все. Мы прикипаем к тому, что знаем, даже если в этом нет ничего хорошего, и пренебрегаем чем-то лучшим, если оно для нас ново".
Движения почти не было, дорога - почти сухая. Анника непроизвольно ехала быстрее, чем ей хотелось. Доехав до Сёдертелье и свернув на Е-20, она поняла, что едет со скоростью 135 километров в час. Еще немного, и она лишится прав, если ее поймают. Анна когда-то учила ее, что ехать можно с "налогом на добавленную стоимость". На дорогах с ограничением в 30 и 50 километров в час можно превышать скорость на 20 километров в час, а при ограничении 70, 90 и 110 НДС возрастает до 30. Конечно, такая езда - это нарушение, но рискуешь только штрафом.
"Смотри на это как на плату за въезд на перегруженную территорию", - сказала тогда Анна.
Она рассмеялась, вспомнив тот разговор. Она скучала по Анне. Анника обогнала эстонскую фуру и стрелой полетела по дороге. Она не замечала мелькавший за окном пейзаж. Но она видела его всю жизнь, она выросла на этих просторах. Плоские бурые поля вокруг Марифреда и Окерса, тускло поблескивающая вода Шёрфьердена справа возле Херада, а потом, на подъезде к Эскильстуне, - сплошные леса.
Она посмотрела на часы на приборной панели. Одна минута десятого.
Эллен уже в детском саду, у Калле началась первая перемена в школе.
Она включила радио, чтобы послушать новости. На дикторе, видимо, был надет корсет из танковой брони. От главной темы ее бросило в жар.
"Парламентское обсуждение сроков тюремного заключения и отмены пожизненного срока закрыто, так как изданные директивы невыполнимы, объявило сегодня в своем пресс-релизе министерство юстиции. Это означает, что в обозримом будущем пожизненное заключение останется частью шведской пенитенциарной системы. Это решение вызвало волну критики со стороны оппозиции…"
Ничего не было сказано о "Квельспрессен", как и о том, что будет с людьми, работавшими над проектом.
Она выключила радио, и наступившая тишина буквально оглушила ее. Шуршание шин по асфальту эхом отдавалось в кабине, складываясь в слова, произнесенные диктором. Это было невыносимо. Анника снова включила приемник и сместилась к концу ФМ-диапазона. В Эскильстуне лучше всего принимался сигнал на частоте 107,3. На Аннику обрушилась бесконечная череда рекламы, которая закончилась бодрым объявлением о том, что сегодня станция будет передавать не только современные хиты, но и хиты прошлых лет. Анника прибавила громкости, чтобы избавиться от всех голосов и мыслей - об Андерсе Шюмане и Анне Снапхане, о дикторе радио и Нине Хофман и уж конечно о Соф Е. С. Гренборг…
Свернув на Кунгсэр, она обнаружила бензоколонку и решила, что неплохо было бы заправиться. Она посмотрела на датчик и заехала на заправку на Кунгсгатан. Анника залила в бак дизельное топливо и расплатилась.
Потом она зашла в туалет и обнаружила, что в нем нет туалетной бумаги. Застонав от досады, раскрыла сумку и принялась шарить в ней в поисках бумажных носовых платков. Под руку ей попалось что-то шелковистое и мягкое.
"Кружевной лифчик Софии Гренборг с каркасом".
Она положила лифчик в раковину, сполоснула и вымыла руки, потом села на унитаз и взяла в руки шелковую тряпочку. Этикетка была на месте. Лифчик был куплен в Париже, за 169 евро.
Она вспомнила фотографию Томаса и Софии в Париже, на фоне Эйфелевой башни, фотографию с детьми на острове Ёлльнё.
В груди защемило от вскипевшего гнева.
Она наклонилась, вытащила из сумки перочинный нож с надписью ""Квельспрессен" - остро и точно в цель". И принялась резать на куски шикарный лифчик Софии Гренборг, сначала аккуратно, на полоски, а потом грубо и беспорядочно. Нож соскользнул с металлического каркаса, и Анника едва не отхватила пораненный палец. Она резала и рвала ненавистную вещицу до тех пор, пока не выбилась из сил, а от лифчика не осталось ничего, кроме рваных кружев и мелких кусочков шелка. Аннике хотелось плакать, но она стиснула зубы, достала из сумки бумажную салфетку, намочила ее под краном, завернула в нее остатки лифчика и спустила в унитаз.
"Все, счастливого плавания. Я от тебя избавилась".
Анника постаралась внушить себе чувство удовлетворения, бросила нож в сумку и вернулась в машину. Из Кунгсэра поехала в Арбогу. Она была вынуждена приглушить радио и сбросить скорость, так как пришлось долго тащиться за эвакуационным тягачом, ехавшим со скоростью 60 километров в час. Аннике казалось, что она вот-вот сойдет с ума.
Наконец, ей удалось обогнать тягач и свернуть на Е-18 в направлении Эребро.
"Что я буду делать, если она там? Что я буду делать, если она там с Александром?"
Анника решила, что не будет делать ничего. Она просто посмотрит, что там делается, а потом, если надо, позвонит в полицию.
Остановившись на этом решении, она миновала Эребро и вскоре доехала до поворота на Гарпхюттан. Дорога стала узкой и извилистой, в некоторых местах - скользкой от наледи. Термометр показывал около нуля, и Анника сбросила скорость.
Доехав до Гарпхюттана, она свернула к кооперативному супермаркету, проехала по дороге мимо отдельно стоящих по правой стороне домов. Слева стеной тянулся лес. Потом она проехала мимо стадиона с беговой дорожкой и снова увидела впереди сельский пейзаж.
Начался снегопад. Крупные снежинки нехотя закружились в воздухе, словно не могли решить, куда им упасть. С каждым километром лес становился темнее и гуще. Она включила радио, чтобы не чувствовать одиночества, но единственной доступной радиостанцией оказалась П-1. Мужской голос читал серьезный рассказ о каких-то коричневых конвертах, расползшихся от плесени и сырости. Анника выключила радио.
"Надо привыкать к тишине. Отныне мне предстоит жить одной".
Лес расступился, Анника проехала мимо ферм деревни Нюторп, потом повернула налево и оказалась на дороге, напомнившей ей лесные дороги вокруг Хеллерфорснеса.
Приблизительно через километр она доехала до перекрестка, и ей надо было решить, повернуть направо или налево. Она вытащила из сумки свою самодельную карту и вгляделась в чертеж. Здесь надо свернуть направо, а потом почти сразу налево, а потом ехать до самого конца дороги.
Анника постаралась не вспоминать реакцию Андерса Шюмана, когда он вернул ей ее карту.
Она почти двадцать минут ехала по извилистой дороге, мимо лесных полянок, не видя ни единого человека, ни единого дома.
"Ты ценишь покой и уединение, не так ли, Ивонна?"
Она наконец добралась до тупика и разворота, который видела на спутниковой карте, остановила машину, поставила ее на ручной тормоз и перевела дух.
Рядом с ограждением в дальней части круга стоял громадный полноприводный джип. Анника, прищурившись, посмотрела на номер. TKG-298.
"Это ее машина, "тойота-лендкрузер". Она здесь! Я это знала!"
Анника подъехала к джипу, выключила двигатель, открыла дверь и с сильно бьющимся сердцем вышла из машины. Она подошла к "тойоте" и быстро заглянула внутрь. В салоне не было детского кресла. На заднем сиденье ни одной игрушки. На полу ни одной конфетной обертки.
Багажный отсек был прикрыт серой тканью, под которой было спрятано содержимое. То же самое было и в джипе Анники, сгоревшем во время пожара.
Она огляделась, стараясь определить, где находится. Домик Ивонны Нордин должен располагаться в паре сотен метров к северу.
"Она должна была слышать шум подъехавшей машины. Нет никакого смысла прятаться".
Анника застегнула куртку, вскинула на плечо сумку и пролезла под ограждение.
Лес непроницаемой стеной высился по обе стороны тропинки. Анника изо всех сил старалась не поддаваться страху, разглядывая деревья. Росли здесь по преимуществу сосны. Лишь кое-где виднелись березы. Мох был таким же толстым и мягким, как ковер в вестибюле дома Соф Гренборг. Верхушки деревьев тянулись к серо-стальному небу. Снегопад прекратился, но в воздухе по-прежнему пахло снегом. В низинках и под камнями сохранились кучки снега от прошлого снегопада.
Анника старалась ступать осторожно, но замерзшая грязь все равно хрустела под ногами.
Неподалеку журчал ручей, Анника напрягла глаза, но не смогла рассмотреть его за густо стоявшими деревьями. Можно ли сойти с тропинки? Найдет ли она ее потом? У нее совершенно нет чувства направления, она заблудится без карты.
Анника решила повесить сумку на ветку как ориентир и углубилась в лес.
"Если Александр здесь, то он наверняка любит играть у ручья. Может быть, даже построил запруду, где пускает лодочки".
Через минуту она дошла до ручья. Ручей тек, огибая камешки и льдинки. На нем не было ни плотины, ни игрушечных корабликов.
Анника сглотнула, подавив чувство разочарования. Она посмотрела вверх и вниз по течению, но не заметила никаких следов присутствия человека.
По счастью, она сумела снова выбраться на усыпанную гравием дорожку.
Впереди мелькнул красный фасад. Анника замедлила шаг и остановилась, прячась за большой сосной.
Это был старый дом с окнами по обе стороны входной двери и с двойной печной трубой. Из одной трубы шел дым. В двух окнах горел свет. Окна были обрамлены открытыми белыми ставнями. На крыше - большая спутниковая антенна. Слева виднелась пристройка, которую на спутниковой карте Анника приняла за сеновал. Теперь она поняла, что это либо кладовая, либо бывший курятник или мастерская. Узкая тропинка огибала дом и сворачивала вправо, исчезая в лесу. Стояла абсолютная тишина, словно и деревья, и ветер затаили дыхание.
Анника принялась рассматривать дом, стараясь отыскать признаки проживания здесь маленького ребенка - песочницу, велосипед, пластиковый совок, что-нибудь. Она сделала пару шагов вперед и в этот момент увидела женщину, выходящую из дома с двумя большими чемоданами. Женщина тоже заметила Аннику, остановилась и поставила чемоданы на землю.
Первым инстинктивным желанием Анники было бежать.