- Хотя иногда ему нужны деньги. Или же он приходит домой, чтобы переодеться. Мне кажется, одежда не успевает запачкаться, но они все время моются, переодеваются и пшикают на себя дезодорантами. Йенни тринадцать, и она такая же. Петтеру на следующей неделе исполнится одиннадцать, он играет в "биониклов". Настоящий мамочкин сынок. Тут все наоборот - не так, как со старшими. Он никогда не ходит к друзьям, в основном сидит один дома. Сама понимаешь - это тоже нехорошо. Начинаешь переживать из-за этого.
- И еще Густав.
- Угу, - проговорила Анна-Мария и сдержалась, хотя как раз собиралась рассказать, как Роберт накануне отводил Густава в садик. Есть свои пределы. Такое интересно только другим мамашам.
Повисла пауза. В ту ночь, когда родился Густав, Ребекка в целях самообороны убила трех мужчин в лесной сторожке в Йиека-ярви. Ее ударили ножом, и если бы коллеги Анны-Марии не подоспели вовремя, Ребекка умерла бы.
- Густав, который любит целовать свою старенькую мамочку, - напомнила Ребекка.
- Но на самом деле он фанат папы. Позавчера Роберт стоял в туалете и мочился. Надо сказать, что я замужем за человеком, который считает, что станет гомосексуалом, если сядет на унитаз, а кто потом убирается, когда парни делают то же самое, - легко догадаться… Так или иначе, он стоял и писал, а Густав стоял рядом с нескрываемым восхищением на лице. "Папа! - проговорил он с восторгом. - У тебя такой огромный петушок! Просто как у слона!" Ты бы видела после этого моего мужа. Он просто… - Она похлопала одной рукой, как крылом, и изобразила бравое кукареканье.
Ребекка рассмеялась.
- Но ты больше всех любишь Маркуса, так ведь?
- Да нет, их всех любишь одинаково, хотя каждого по-своему, - ответила Анна-Мария, не сводя глаз с дороги. Как Ребекка могла догадаться? Анна-Мария пыталась прокрутить в голове свои последние фразы. Все верно. Маркус был ей дорог совершенно по-особому. Они всегда общались не только как мать и сын, но и как хорошие друзья. Хотя этого она не желала показывать или рассказывать, едва решалась признаться в этом себе самой.
Когда они вылезли из машины возле базы отдыха "Каллис Майнинг", Анна-Мария почувствовала себя обманутой. Ребекка сделала так, что она всю дорогу рассказывала о себе и о своем. Сама же Ребекка ни словом не обмолвилась о своей жизни.
Анна-Мария отперла дверь и показала Ребекке пол в кухне, с которого сняли линолеум.
- Мы все еще ждем ответа из лаборатории, но сейчас уже можем исходить из того, что в маленькой выбоине - кровь Инны Ваттранг. Поэтому мы думаем, что женщину убили на этом самом месте. Кроме того, на ее лодыжках и запястьях обнаружены следы скотча, и такие же следы на стуле - таком, как эти. - Она указала на кухонные стулья из мореного дуба. - И мы надеемся узнать, что это за скотч. И еще я жду заключения судмедэксперта. Хотя предварительно он сказал, что она не подверглась изнасилованию… но, естественно, нас интересует, вступала ли она в сексуальные отношения незадолго до смерти. Тогда стоит рассмотреть вариант о своеобразной сексуальной игре…
Ребекка кивнула в подтверждение того, что слушает, и огляделась.
"Если я жду мужчину, - подумала Ребекка, и в голове у нее снова возник образ Монса Веннгрена, - я надеваю самое красивое белье. Что еще? Конечно же, прибираюсь, чтобы было уютно и красиво". Она взглянула на кучу немытых тарелок. На пустой пакет из-под молока.
- В кухне беспорядок, - задумчиво проговорила она, обращаясь к Анне-Марии.
- Ты бы видела, что временами творится у меня дома, - пробормотала та.
"И еще я покупаю изысканную еду, - продолжала размышлять Ребекка. - И напитки". Она открыла холодильник. Несколько готовых обедов для разогрева в микроволновке.
- В холодильнике было только это?
- Да.
"Похоже, это не было первым свиданием, - подумала Ребекка. - Она не стала особенно стараться, чтобы произвести на него впечатление. Но почему тренировочный костюм?" Что-то тут не сходилось. Она закрыла глаза и начала все с начала. "Он едет сюда, - подумала она. - По каким-то причинам мне не нужно убираться или покупать еду на ужин. Он звонит мне из Арланды…" Ей вспомнился тягучий голос Монса в трубке.
- Телефон, - сказала она Анне-Марии, не открывая глаз. - Вы нашли ее мобильный телефон?
- Нет, не нашли. Но мы, конечно, проверим ее по всем операторам.
- Компьютер?
- Тоже нет.
Ребекка открыла глаза и посмотрела через окно кухни на озеро Турнетреск.
- Такая женщина на такой работе, - проговорила она. - Само собой, у нее был и мобильник, и ноутбук. Ее нашли в будке там, на льду. Как ты считаешь, не послать ли водолазов посмотреть - вдруг тот, кто оттащил ее в чужую будку, сбросил телефон в полынью для лова?
- Конечно, послать, - ответила Анна-Мария без тени сомнения. Она должна была бы испытывать благодарность. Сказать Ребекке пару слов одобрения. Но это почему-то не получалось. Она только разозлилась, что сама до этого не додумалась. И коллеги тоже - вот бездельники!
Анна-Мария посмотрела на часы. Если водолазы приедут срочно, то еще успеют до темноты.
В четверть пятого понедельника на место прибыла группа водолазов из трех человек, а с ними Свен-Эрик Стольнакке. Орудуя электрическим буром и электропилами, они пропилили во льду полынью диаметром в метр, а затем с величайшим трудом вытащили из отверстия толстый ледяной блок. Группе водолазов помогали инспектора полиции Анна-Мария Мелла и Свен-Эрик Стольнакке, а также прокурор Ребекка Мартинссон. Солнце припекало, и мышцы под мокрыми свитерами болели от напряжения.
Теперь солнце скрылось, температура упала, и они начали мерзнуть.
- Надо оцепить это место и основательно его пометить, чтобы никто по ошибке не заехал в полынью, - сказал Свен-Эрик.
- Нам очень повезло, что будка стоит именно здесь, - сказал водолаз, державший трос, Анне-Марии и Свену-Эрику. - Думаю, под ней не очень глубоко. Сейчас посмотрим.
Второй водолаз сидел на подстилке на краю полыньи. Он вскинул руку, желая удачи, когда его напарник исчез подо льдом с мощной лампой в руках. Его коллега начал потихоньку отпускать трос, пузыри вышли на поверхность, водолаз плыл подо льдом в направлении будки, где обнаружили Инну Ваттранг.
Анна-Мария поежилась. Мокрая одежда совсем не грела. По-хорошему, надо было бы побегать кругами, чтобы согреться, но у нее не было сил.
А вот Ребекка так и поступила - побежала прочь по следу от скутера. Подступали сумерки.
- Она, конечно же, считает нас идиотами, - сказала Анна-Мария Свену-Эрику Стольнакке. - Сначала долго объясняет нам про слияние компаний и спекуляцию акциями, а потом еще и учит нас делать нашу работу.
- Ничего подобного, - сказал Свен-Эрик. - Просто одна мысль пришла ей в голову раньше, чем тебе. Ты можешь это как-то пережить?
- Нет, не могу, - ответила Анна-Мария полушутя.
Через двенадцать минут водолаз показался на поверхности. Он вытащил изо рта мундштук акваланга.
- На дне ничего, насколько я могу видеть, - сказал он. - Зато я нашел вот это. Не знаю, даст ли это вам что-нибудь. Плавало подо льдом в пятнадцати метрах от полыньи под домиком.
Он бросил на лед небольшой тюк. Пока двое других помогали коллеге вылезти из полыньи, Анна-Мария и Свен-Эрик развернули тюк.
Это был бежевый мужской плащ. Поплиновый, с поясом и на тонкой подкладке.
- Может быть, это случайная находка, - сказал водолаз, который уже держал в руках чашку с горячим кофе. - Какой только дряни люди не выкидывают в озеро! Вы себе не представляете, что там делается! Пустые упаковки от фрикаделек, полиэтиленовые пакеты…
- Мне кажется, это все же не случайность, - задумчиво проговорила Анна-Мария.
На левом плече и спине плаща виднелись едва заметные розовые пятна.
- Кровь? - спросил Свен-Эрик.
- Твоими бы устами… - проговорила Анна-Мария и подняла руки вверх, изображая молитву к высшим силам. - Сделай так, чтобы это была кровь!
* * *
18 марта 2005 года, вторник
К дому Маури Каллиса, усадьбе Регла, вела от шоссе липовая аллея длиной в полтора километра. Деревья были старые и узловатые, многим перевалило за двести лет, но все же в них чувствовалась грация. Они торжественно стояли парами вдоль дороги, сразу показывая посетителю, что здесь царит многовековой порядок. Здесь за обеденным столом сидят по струночке и ведут себя чинно и благовоспитанно.
После первого километра аллею прерывали чугунные ворота. Еще через четыреста метров следовали новые чугунные ворота, вмонтированные в высокую каменную стену, окружавшую усадьбу. Чугунные ворота высотой в два метра, являющие собой верх литейного мастерства, открывались при помощи пультов дистанционного управления, которые каждый проживающий здесь держал у себя в машине. Посетителям же предписывалось остановиться у первых ворот и связаться с охраной по домофону.
Главным зданием в усадьбе был большой белый дом с черной шиферной крышей, колоннами по обе стороны от входа, флигелями и окнами в старинных свинцовых рамах. Внутреннее убранство было выдержано в стиле второй половины восемнадцатого века. Только в ванной дизайнеры позволили себе нарушение стиля и установили все самое современное от Филиппа Старкса.
Регла была расположена в таком красивом месте, что в первые годы Маури с трудом это переносил. Зимой все было проще. Летом же его часто охватывало чувство нереальности происходящего, когда он ехал или шел вдоль аллеи. Свет проникал сквозь кроны лип, падал на землю, словно образуя причудливую мелодию. Иногда эта пасторальная идиллия, в которой он жил, вызывала у него отвращение.
Маури лежал без сна в своей спальне на втором этаже. Смотреть на часы он не хотел, потому что если на них без четверти шесть, то ему скоро вставать и тогда нет смысла пытаться снова заснуть. С другой стороны, возможно, до подъема еще час. Он все же посмотрел на часы - рано или поздно он всегда так поступал. Четверть пятого. Он проспал три часа. Любому ясно - нужно наладить сон, иначе скоро все пойдет наперекосяк. Он перевернул подушку, постарался расслабиться и дышать ровно. Когда ему удалось впасть в полузабытье, на него снова налетел тот сон.
Во сне он сидел на краю своей кровати. Его комната выглядела в точности так же, как в реальности. Немногочисленная мебель - маленький изящный письменный стол с инкрустацией из драгоценных пород дерева и тронутый стариной стул густавианской эпохи с мягкими подлокотниками. Гардеробная из ореха и матового стекла, в которой висели в ряд его костюмы и наутюженные рубашки, а ботинки ручной работы стояли в отдельном шкафчике с крышкой из кедра. Стены комнаты бледно-голубые, крашенные краской на льняном масле с отливами патины. Ему удалось отговориться от бордюров и декоративной живописи, когда его жена занималась ремонтом.
Но во сне Маури видел на стене тень Инны. Повернув голову, он видел ее сидящей на подоконнике. За ней вместо блеска воды озера Меларен виднелись очертания унылых высотных домов в квартале, где прошло его детство.
Инна чесала и царапала рану, опоясывающую лодыжку. Мясо застревало у нее под ногтями.
Сон как рукой сняло. Маури слышал биение собственного сердца. Спокойствие, только спокойствие! Нет, это невозможно, он больше этого не вынесет, нужно вставать. Маури включил свет, скинул одеяло, словно оно было его врагом, спустил ноги с кровати и поднялся. Не думать об Инне. Ее нет. Осталась Регла. Эбба и мальчики. "Каллис Майнинг".
Конечно, с психикой у него не в порядке. Он попытался думать о сыновьях, но это не получалось. Их королевские имена звучали чуждо и нелепо: Карл и Магнус.
Когда они были маленькие, то лежали себе спокойно в своих дорогих колясках. Он всегда был в разъездах. Никогда не скучал по ним. Во всяком случае, он не мог сейчас этого вспомнить.
В этот момент из мансарды, расположенной прямо над ним, раздался глухой удар. А затем еще один.
"Эстер, - подумал он. - Опять взялась за свои гантели".
Боже мой, такое ощущение, что сейчас потолок упадет ему на голову.
Эстер привела в их жизнь Инна.
- У тебя есть сестра, - сказала она.
Они сидят в VIP-салоне в аэропорту Копенгагена в ожидании рейса на Ванкувер. За окном почти лето, хотя пока еще дуют холодные ветра. Менее чем через год Инны не станет.
- У меня три сестры, - холодно отвечает Маури, показывая, что эта тема его мало интересует.
Ему не хочется думать о сестрах. Старшая из них родилась, когда ему было девять лет. В годовалом возрасте социальная служба изъяла ее и направила на воспитание в другую семью. С ним самим это произошло год спустя.
Он старается не вспоминать о тех годах детства, проведенных в высотных точечных домах на окраине Кируны, где социальная служба предоставляла квартиры людям, которые не могли сами заключить контракт о найме жилья. Резкие голоса, ссоры и драки всегда звучали за стеной, но никто никогда не звонил в полицию. Надписи на стенах подъезда также никто никогда не отмывал. На этих домах лежал налет безнадежности.
И есть воспоминания, к которым он не хочет возвращаться. Детский плач - она стоит в детской кроватке. Маури, которому десять лет, хватает куртку и захлопывает за собой дверь. Он больше не в состоянии слышать ее плач. Ее крик проникает через дверь, преследует его вниз по лестнице. Звук его шагов отскакивает от бетонных стен. Сосед слушает Рода Стюарта. Из мусоропровода доносится сладковатый запах плесени. Мама не появлялась уже два дня, и он больше не в состоянии возиться с малышкой. И смесь давно кончилась.
Средняя сестра моложе его на пятнадцать лет. Она родилась, когда Маури уже жил в приемной семье. Их мать полтора года пыталась сама воспитывать девочку при поддержке социальной службы. Затем состояние ухудшилось, ее положили в больницу, а среднюю сестру также отправили в приемную семью.
Своих сестер Маури встретил на похоронах матери. Он один полетел в Кируну, не захотел брать с собой Эббу и сыновей. А Инна и Дидди не предложили его сопровождать.
На похороны пришли он и две сестры, пастор и главный врач больницы.
"Погода на удивление подходящая", - подумал Маури, стоя у гроба. Дождь обрушивался с неба, как холодные серые цепи. Вода прокладывала себе путь по поверхности, создав дельту из ручейков, понесла с собой в могилу землю и мелкие камешки. Как жидкий коричневый суп в отверстии в земле. Сестры мерзли, стоя в своих наспех подобранных траурных нарядах. Черные юбки и блузки у них нашлись, но покупать пальто было бы слишком затратно - на одной было темно-синее, другая стояла вообще без пальто. Маури отдал им свой зонтик, не заботясь о том, что костюм от Зегна будет безнадежно испорчен дождем. Пастор с книгой псалмов в одной руке и зонтиком в другой весь дрожал от холода. Но он произнес очень трогательную речь, довольно откровенно сказав о том, как тяжело, когда человек не справляется с главной обязанностью в жизни - воспитанием собственных детей. Затем последовали слова о "неизбежной кончине" и "пути к примирению".
Сестры плакали под дождем, а Маури недоумевал, о чем они плачут.
По пути к машинам на них обрушился град. Пастор побежал вперед, прижимая книгу псалмов к груди. Сестры крепко обнялись, чтобы спрятаться под зонтиком Маури. Град прорывал листья деревьев.
"Это мама, - подумал Маури, борясь с внутренним чувством паники. - Она никогда не умрет. Бьет и ранит. Что делать? Пригрозить небу сжатым кулаком?"
После похорон он пригласил их на обед. Сестры показывали фотографии своих детей, восхищались цветами, которые он положил на гроб. Маури чувствовал себя не в своей тарелке. Они расспрашивали его о семье, но он отвечал односложно.
Маури все время мучили те черточки в их внешности, которые напоминали об их общей матери. Даже то, как они двигались, напоминало о ней. Каждый кивок головой. У старшей из сестер была странная манера то и дело вдруг сощуриться, глядя на него. Каждый раз он ощущал приступ необъяснимого ужаса.
Под конец речь зашла об Эстер.
- Ты знаешь, что у нас есть еще одна сестра? - спросила средняя.
Они рассказали ему эту историю. Девочке было тогда одиннадцать лет. Мама родила Эстер в 1988 году. Забеременела от другого пациента в клинике. Девочку сразу же отобрали у матери. Какая-то семья в Реншёне взяла ее на воспитание. Сестры вздыхают и говорят: "Бедная девочка". Маури сжимает кулаки под столом, одновременно вежливо спрашивая, не хотят ли они чего-нибудь сладкого к кофе. Почему она бедная? Ведь ей не пришлось жить с матерью.
Когда он собрался уходить, ему почудилось на их лицах выражение облегчения. Никто из них не стал говорить глупостей о том, что надо бы поддерживать связь…
Инна внимательно смотрит ему в лицо. Самолеты за окном взлетают и приземляются - как заводные игрушки.
- Твоя младшая сестра - Эстер, - говорит она. - Ей всего лишь шестнадцать лет. И ей надо где-то жить. Ее приемная мать только что…
Маури подносит руки к лицу, словно закрывается от струй воды, и стонет.
- Нет… Нет!
- Эстер может жить у меня в Регле. Это ведь временное решение. Осенью она начнет учиться в школе искусств Идун Ловен…
Маури не имеет привычки перебивать Инну. Но тут он говорит: "Ни за что". Он не хочет, не может, не собирается держать у себя в усадьбе живую копию матери. Он говорит Инне, что готов купить сестре квартиру в Стокгольме - все, что угодно.
- Но ведь ей всего шестнадцать! - восклицает Инна. Она улыбается неотразимой улыбкой. Потом лицо ее снова становится серьезным. - Ты ее единственный родственник, который…
Он уже открывает рот, чтобы напомнить о двух других сестрах, но она не дает себя перебить.