* * *
По обоюдному молчаливому согласию каждый из нас отправился в свою комнату. Впрочем, Мов, постелила две постели. Тепло от отопления уже распространилось во всем доме и стало совсем приятно. Однако я отнюдь не наслаждался ощущением уюта. Это жилище внушало мне страх, потому что принадлежало Люсии. Даже здесь, в шестидесяти километрах от Парижа у меня было чувство, будто я еще нахожусь в ее власти.
Прошел целый час, как мы легли, когда Мов постучала ко мне в комнату.
- Морис, ты спишь?
- Нет.
- Можно войти?
- Ох! да…
Мов была в ночной рубашке. Золотистые волосы падали на голые плечи. Она подошла к моей кровати и застыла в нерешительности. Потом резким движением откинула одеяло и бросилась в мою постель, как бросаются в воду.
- Ты не представляешь, Морис… Мне было страшно…
Я не ответил. Я тоже боялся, но избегал говорить об этом вслух, иначе бы мой страх стал еще сильнее.
Я схватил Мов в объятия. Она прижалась ко мне обнаженная, теплая, как маленькая птичка. Ее тело сотрясала внезапная дрожь. Моя рука робко коснулась ее бедер. Поднялась к груди. На мгновенье мне показалось, что Мов предастся мне, уступит чувствам. Я надеялся, что так произойдет, потому что желал ее, но еще больше опасался, сам не понимая почему.
Вдруг она вздрогнула и оттолкнула мою осмелевшую руку.
- Умоляю, - шепнула она, - не трогай меня!
Я неловко спросил, почему. Она помолчала и, поцеловав меня, тихо сказала:
- Я люблю тебя всей душой, Морис. И все же твои ласки внушают мне отвращение. Это сильней меня, понимаешь?
Еще бы я не понимал! Она была права, это сильней ее, и сильней меня. Это зависело не от нас, а от Люсии.
* * *
На следующий день дул яростный ветер. Казалось, будто мы на равнине Кро, когда разбушевавшийся мистраль гнет к земле облачка.
На крыше, на самом верху скрипел старый заржавевший флюгер. Облокотившись на подушку, я смотрел на спящую Мов. С опасением и беспокойством вглядывался в ее нежное лицо, пытаясь найти в нем сходство с Люсией. Но, слава Богу, не находил.
Мов была поистине чиста.
Скоро она открыла глаза, взглянула на меня и улыбнулась.
- Мне снился ты, Морис. Я видела тебя в твоем фильме…
Я помрачнел. Мне тоже снился фильм, особенно, та сцена, где я убиваю Люсию.
- Чем мы займемся? - спросил я.
- Оденемся, поедем в деревню, там пообедаем… Купим газеты, узнаем, хвалят ли фильм.
Да, правда, ведь существовало еще и это: моя карьера, газеты…
- У тебя есть деньги? - спросила Мов.
Я встал с постели, чтоб заглянуть в свой шикарный бумажник из крокодиловой кожи (разумеется, подарок Люсии). В нем было сорок франков. Помимо этого завалялось немного мелочи в карманах… У Мов не было ни гроша. Даже как подъемные, прямо скажем, не густо. Да чего там, только и хватит, чтоб протянуть два дня!
- Мне надо будет подыскать работу, - заявил я. Мов рассмеялась.
- Почему ты смеешься, думаешь, я не смогу работать?
- Какую работу ты имеешь в виду?
- Ну, не знаю, в какой-нибудь конторе…
- Ты рвешься в писари, в то время как вчера тебе обещали золотые горы три самых крупных парижских продюсера!
Возможно, вы мне не поверите, если я скажу, что забыл про это, однако так оно и было: я больше об этом не думал. Для меня кино закончилось в тот самый момент, что и мои отношения с Люси-ей.
- Думаешь, без твой матери меня возьмут?
- А то нет! Вот, послушай, мы с тобой срочно отправимся в Синежик… Я позвоню туда сегодня и условлюсь о встрече с Мованном. Это солидная фирма, я слышала, Люсия о ней всегда отзывалась наилучшим образом.
Я не разделял оптимизма Мов, но чуть позднее пресса позаботилась о том, чтобы развеять мои сомнения. Критика была единодушной, везде писали одно и то же. "Париж открывает нового артиста". "Вчера вечером - триумфальный успех никому не известного новичка". "Во французском кино одной звездой больше". Таковы были заголовки крупных газет. Восхваляли мое мастерство, мою точную игру, силу воздействия на зрителя, мое трогательное лицо… Зато Люсии досталось вовсю. Ей не простили попытки выступить в роли режиссера. Париж не любит знаменитостей, которые сбивают с толку публику, меняя род деятельности. Находили, что картина неплоха, но, что касается постановки, оценки были более, чем сдержанными. Показные эффекты, незрелые решения и так далее и тому подобное. Один критик даже написал: "Это работа скучающей без работы дамы!" Придирались даже к ее несравненной игре, утверждая, что она перебарщивает в своей роли кокетливой матери.
Знаю Люсию, я понимал, что она никогда не простит мне этого успеха. Она дала мне все: славу, талант, свой гений, свои деньги… и против воли - свою дочь!
Вернее, я все у нее забрал.
Прочитав последнюю посвященную мне статью, в которой говорилось также о нашей с Мов предстоящей свадьбе, я повернулся к девушке:
- Ну, что ты на это скажешь, Мов?
- Она, должно быть, в ярости. Что же касается тебя, в любом случае, это слава!
- Слава позаимствованная! Ведь все сделала она! Они ужасно к ней несправедливы.
Мов, которая лучше меня знала эту среду, невозмутимо пожала плечами.
- У них так принято. Они создают известность жирным шрифтом на четырех полосах. И они же разрушают ее курсивом в самом низу страницы… В Париже любят открывать новое, сам видишь, но питают неприязнь к тому, кто долго задерживается наверху…
- А что если ей позвонить…
- Как хочешь. У меня во всяком случае нет желания с ней разговаривать.
Я позвонил из маленького деревенского кафе, куда мы пришли пообедать. К телефону подошел Феликс. Он узнал мой голос, и тон у него сразу же изменился, из учтивого превратившись явно в осуждающий. Повторяю, то был слуга, преданный до самозабвения, всегда готовый, даже логике вопреки, "драться" за свою хозяйку.
- Соедините меня с мадам, Феликс…
- Не знаю, дома ли она.
- Это вы расскажете разным занудам, которые ей надоедают, а меня соедините и побыстрей!
Весьма сухо Феликс сказал мне, что "пойдет узнает". На какое-то время в трубке воцарилось полное молчание. Затем снова раздался его голос. Теперь в нем слышалось ликование, не предвещающее ничего хорошего.
- Мадам отказывается подойти к телефону. Мадам поручила мне сказать, что с этих пор она знать не желает ни вас, ни мадмуазель и бесполезно звонить ей или пытаться увидеть.
Я взорвался:
- Несчастный болван!
Повесив трубку, красный от злости, я вернулся к Мов и сел рядом.
- Ну, что, она, разумеется, не захотела разговаривать с тобой?
- Нет, не захотела.
- Я так и знала. Но твой звонок все же доставил ей удовольствие.
- Думаешь?
- Конечно.
- Она воображает, что мы с тобой в полной растерянности. Потому ее нежелание видеть нас приобретает еще большее значение.
Она нежно прикоснулась к моей ране своим легкими пальцами.
- Не думай больше об этом, Морис… Надо будет постепенно ее забыть. Вот увидишь, мы сумеем вылечиться от нее. Увидишь, наступит день, когда…
Она замолчала, словно чего-то испугавшись.
- Когда что, Мов?
- Когда я смогу по-настоящему быть твоей…
Я обхватил Мов за плечи, она склонила свою нежную головку ко мне на грудь. Хорошо было держать ее вот так в объятиях, защищать от жизненных невзгод. Мне страстно хотелось навсегда сберечь ее свежесть и чистоту…
- Ты меня любишь, Морис?
- То, что я испытываю, сильнее, чем любовь, Мов. Я боготворю тебя…
Она слегка покачала головой с разочарованным видом.
- Боготворишь, но не любишь, именно так я и думала. И чувствовала…
Я поцелуем заставил ее замолчать. Но в глубине души я спрашивал себя, а может быть, она права.
Глава XVI
Продюсер Мованн был крепким сорокалетним мужчиной с преждевременной сединой и учтивыми манерами. Видно было, что он любит делать дела и доводить их до благополучного конца, потому что создан для этого.
Он пригласил нас в свой огромный кабинет, обставленный мебелью в стиле ампир, указал на два кресла, а сам уселся за стол перед телефонными аппаратами.
Мованн был рад нас видеть. Наш визит говорил о том, что я остановил свой выбор на нем, и это ему льстило.
На его письменном столе возвышалась стопка газет. Положив на нее руку, Мованн улыбнулся.
- Эти господа вас балуют! - сказал он.
- Действительно…
- Заметьте, я нахожу их похвалы заслуженными…
- Вы очень любезны.
Он взирал на нас с умилением. Для него мы были детишками, слишком рано втянутыми во взрослую жизнь.
- С Меррер они напротив обошлись по-свински.
- И я так считаю. Успех фильма - ее заслуга. Если мне удалось создать интересный образ, этим я тоже обязан ей, ее мудрым советам, ее опыту…
Мованна мучил один вопрос. Он был хорошим психологом и сразу же почувствовал, что здесь что-то не так. Наш визит был какой-то неделовой. В принципе, когда актер, к которому привлечено внимание продюсеров, заинтересован чьим-либо предложением, он прежде всего присылает своего импресарио, чтобы обговорить условия.
- Люсия Меррер знает, что вы здесь?
Мы с Мов обменялись взглядом.
- Нет, - сказала девушка. - У нас произошла размолвка, и мы живем в ее загородном домике в Моншове…
- Размолвка… Однако вчера…
- Сугубо семейные дела! - отрезала Мов, совсем по-женски, тоном, не допускающим возражений.
Мованн почувствовал, что затронул опасную тему.
- Значит, мое предложение заинтересовало вас, Теллан…
- Да. Мне хотелось сделать что-нибудь стоящее, а вам, говорят, можно полностью доверять… Вас волнует качество и вы честный человек.
Он подавил улыбку.
- Гм, не слишком доверяйте слухам, мой мальчик, как хорошим, так и плохим…
- Однако Мованн был не тот человек, который мог надолго уклониться в сторону от дел:
- Вы сейчас у кого? - живо поинтересовался он.
- У Мов Меррер за городом.
Он расхохотался, но в его смехе прозвучало легкое раздражение.
- Я хотел сказать, у какого импресарио? Бернайма, Симуры?
- Ох… я ни у кого…
Мованн, казалось, удивился, но он прекрасно умел владеть собой.
- Значит, будем вести переговоры напрямую?
- Да.
- Сколько вы хотите?
Я взглянул на Мов. Мы не так представляли себе ход разговора…
Ему, должно быть, стало нас откровенно жаль, ибо его холодный взгляд потеплел, в нем мелькнуло дружеское участие.
Мов пожала плечами.
- Господин Мованн, вчера в восемь часов вечера Морис не стоил и трех франков… В десять часов он стоил столько, сколько самый щедрый из продюсеров готов был ему предложить…
Я был благодарен ей за помощь. В некотором смысле Мов было в кого пойти. Я узнавал сноровку Люсии.
Мованн с задумчивым видом потирал щеки, затем достал из ящика коробочку с египетскими сигаретами и закурил, одновременно отвечая на телефонный звонок…
Какой-то тип звонил ему из Рима насчет совместного производства фильма. То, что я слышал, казалось мне сложным и непонятным.
Беседа продолжалась около десяти минут. Похоже, что продюсер совсем про нас забыл. Я бросал тревожные взгляды на Мов, умоляя ее глазами взять на себя разговор о цифрах. Чтобы меня успокоить, она несколько раз медленно опускала веки.
Наконец Мованн повесил трубку.
- Прошу меня извинить… На чем мы остановились?
Он на мгновенье прикрыл глаза рукой.
- Ах, да… Я сделаю вам одно предложение. Если сценарий, который я вам покажу, вас устроит, мы подпишем на три миллиона, и вы предоставляете мне право на продажу второго фильма с увеличением до десяти, согласны?
Я потерял дар речи. Три миллиона! Сумма казалась мне чрезмерной. Это я столько стою, я, здоровый балбес, которому еще нет и девятнадцати! Мованн неправильно истолковал мое молчание.
- Мой дорогой, Теллан, сами подумайте, насколько второй фильм - рискованная для всех затея. Он либо подтверждает ваш вчерашний успех, либо аннулирует его, третьего не дано… Мы с вами словно в орлянку играем, что выпадет, орел или решка.
- А у вас есть что-нибудь на примете? - спросила Мов.
Он нажал какую-то кнопку. Вошла секретарша с унылой внешностью прилежной старой девы.
- Мадмуазель Анн-Мари, у вас есть экземпляр "Лошади спят стоя"?
- Да, месье…
- Принесите мне его!
Она исчезла так же незаметно, как и появилась.
- Сценарий готов, - объяснил Мованн. - Я искал исполнителя на главную роль. Написано по мотивам одного американского романа. Что-то там о наследственности. Потрясающе! Отец одного мальчугана казнен за убийство. Воображение парня вовсю работает и не дает ему покоя. Он уверен, что наследственность должна сказаться… В конце концов он-таки совершает убийство. А впоследствии узнает, что отец был осужден невинно!
Он с таким энтузиазмом рассказывал об этом сценарии, что я прямо загорелся.
- Отлично, я согласен.
Мованн удивился.
- Прочтите вначале…
- Ни к чему, мне уже нравится, и я доверяю вашему вкусу.
Мое поведение сбивало Мованна с толку. Его, человека, привыкшего иметь дело с финансовыми тузами и крупными дельцами, с ловкими импресарио и осторожными дистрибуторами, смущала эта сделка с двумя столь молодыми людьми. Я чувствовал, что он предпочел бы иметь дело с каким-нибудь пройдохой. Выражение его лица красноречиво свидетельствовало о том, что он в действительности о нас думает.
- В таком случае я подготовлю контракт, взяв за основу то, о чем мы с вами говорили. Загляните…
Он полистал свою записную книжку.
- …в конце недели; вас устроит?
- Э-э… да…
- Вы предпочли бы позднее?
Плевать я хотел на контракт. Что я предпочел бы, так это тотчас же получить монеты. Мов вмешалась и на сей раз.
- Знаете, господин Мованн, если бы вы могли заплатить нам аванс, нас бы это устроило.
- У вас нет денег? - осторожно поинтересовался продюсер.
- Мы не хотим больше ничем быть обязанными моей матери…
- Ах, вот оно что…
Тут, как раз появилась секретарша со сценарием, и Мованн распорядился выдать нам чек на пять тысяч франков в счет будущего контракта.
- Только не надо его кроссировать! - попросила Мов. - У нас нет счета в банке.
Мованн не выдержал, поднялся из-за стола и, обогнув свое телефонное заграждение, встал передо мной.
- Мой дорогой Теллан, вы производите на меня впечатление довольно странной "кинозвезды"! Я не люблю вмешиваться в частную жизнь актеров, которых приглашаю работать, но позвольте мне сказать, что я сожалею о вашей… э-э… ссоре с Люсией Меррер. Именно теперь она была бы вам особенно полезна.
Мы с Мов залились краской. Почувствовав, что он нас обидел, Мованн после паузы сказал как ни в чем не бывало:
- Поскольку мы обо всем договорились, хочу вас предупредить, что съемки начнутся в ближайшее время. Эту роль должен был играть Алекс Дидье, но еще ничего не подписано, так как его фильм Лоран-Дома запаздывает уже на двенадцать дней…
Он положил мне руку на плечо.
- Что касается меня, то я этой задержке рад, ибо вы в тысячу раз больше подходите на эту роль. Кстати, фильм будет ставить Анри-Жорж.
Славное имя, которое он произнес, меня потрясло.
- Анри-Жорж! - пролепетал я.
- Да, именно. Можно сказать, вы родились под счастливой звездой!
Мы с Мов вышли, держась за руки. Она взяла сценарий, я - чек. Очутившись на улице, я поднял голову, почувствовав на себе чей-то настойчивый взгляд.
Я увидел стоящего у окна Мованна. В замешательстве я адресовал ему какой-то неопределенный жест, всю униженность которого осознавал сам и на который он не потрудился ответить.
Глава XVII
До начала съемок Анри-Жорж несколько раз приезжал в Моншов. Это был невысокий, живой, вечно чем-то озабоченный человечек, которому не сиделось на месте. Он в некотором роде "снял с меня мерку". Мы вместе прочли сценарий. Анри-Жорж заставил меня высказаться о моем персонаже, чтобы увидеть, понятен ли он мне, дал дополнительные разъяснения и заверил, что все у меня должно пойти как по маслу.
В течение этих двух недель мы ничего не слышали о Люсии. Я попытался еще раз до нее дозвониться, но впустую, ибо Феликс неукоснительно выполнял волю своей хозяйки и не подзывал ее к телефону. Похоже, она и в самом деле вычеркнула нас из своей жизни. Я надеялся, что это всерьез и время лишь усугубит нашу ссору. Психологически я чувствовал себя как человек, которого шантажируют и поэтому он вздрагивает всякий раз, когда звонят в дверь. Мне кажется, именно страх заставлял меня искать контакта с Люси-ей. Человек, даже слабый, скорее предпочитает идти навстречу опасности, чем слишком долго ее страшиться.
Мы с Мов, по правде говоря, вели довольно странную жизнь.
Будто не состоящая в браке чета. Наша любовь становилась все более духовной и все менее физической. До такой степени, что мы даже больше не целовались. Однако продолжали спать в одной кровати, свернувшись в комочек, тесно прижавшись друг к другу, подобно выбившимся из сил беглецам. Прежде чем начались съемки, мы всего три раза съездили в Париж: чтобы подписать мой контракт, на примерку костюмов и на фотопробы.
Я боялся снова браться за работу. До этих пор все прошло удачно, благодаря Люсии, но теперь я должен был рассчитывать только на себя. Мою душу непрестанно терзали слова Мованна: "Именно теперь ОНА была бы вам особенно полезна!"